Когда я умру, эта жизнь исчезнет

Знаете плач? Когда слёзы текут безудержным потоком, нежный голосок срывается на дикий хрип, лицо искажается, а сам плачущий будто превращается в страшное, раненое в грудь чудовище. Истерика, частые всхлипы, ногти вжимаются в кожу до крови; кажется, громкий вой плачущего распространяется волнами боли на километры окрест.
Знаете набат? Рядом церквушка. Мрачная; над ней сгустились тучи, противно и хрипло каркают старые вороны, прожившие здесь достаточно. Само здание обшарпано, в трещинах. И набат. Совершенно дикий и безумно величественный одновременно, громчайший звон. Кажется, звонарь давно не в своем уме и притом глухой. Между тёмными тучами белые просветы, будто застывшая во времени молния.
Деревья вокруг чёрные, искаженные, как будто они корчились в агонии адского пламени, а когда оно наконец потухло, то они больше не в силах жить. Не хочется жить после перенесенного страдания. Возможно, вдалеке и есть где-то райское место, очень далеко, но не здесь и не сейчас.
Я знаю мрачное озеро рядом. Оно заросло камышами, давно приняло болотно-зеленый оттенок, и на его поверхности всегда противная корочка льда, мешающая всплывать протухшим телам мертвой рыбы. Где-то рядом есть небольшой деревянный мосток, там сидит, склонив голову, старый и трухлявый, полуразложившийся скелет рыбака. Он неподвижен, но ветер, обдувая, колышет его драные одежды, не трогая шляпы. Всё это так хрустально и хрупко.
Вдалеке стоит промышленный завод, на котором давно бродят полуживые мутанты: люди, покрывшиеся странной коркой, а у кого-то просто дикий взгляд и неестественно страшная и широкая улыбка. Есть также те, кто может свободно вырывать себе органы и не чувствовать боли. Не чувствовать смерти, но и не избежать её. В глазах у нет абсолютно ничего, кроме белой, пронизывающей душу пустоты.
Здесь нет ни героя, способного победить уныние и смерть, ни жертв, которые жалуются на тяготеющий их гнет.
Здесь просто слышен плач, а, быть может, просто больной вой промозглого ветра, который все также не в силах сдвинуть шляпу рыбака. Наверное, вгнила в обнажившийся мозг, когда черепная коробка ослабела.
Ночью, когда становится очень темно, в лунном свете бродят чёрные тени. Жуткие тени не менее жуткого прошлого, пропахшие трухой и старостью. Они совершенно бесшумны, им нравится парить над озером; их ледяное дыхание создает некоторую дымку, похожую на туман. В это время запах гнили сменяется запахом старого тряпья. Становится особенно тоскливо.
Но сейчас здесь идет дождь, капли его барабанят по ледяной корке, труп рыбака слегка содрогается, будто бы ему холодно, а тепло моего сердца безнадежно пульсирует в прогнившем дупле.
Когда я умру, эта жизнь исчезнет.