Его сожгут сегодня

Его сожгут сегодня…

Все больше нравился сумрак. Раздражало солнце. Небо заволакивало ленивыми,  красно-синими облаками, они клубились фиолетовой пеной по самой кромке горизонта, подползая сюда исподтишка. И он знал, что через час солнце исчезнет за этой мрачной пеленой.
- Очень хорошо…

Что он имел на сегодня? Что смог скопить и собрать за всю свою неправдоподобную жизнь?
Девяносто шесть килограммов идеальной костно-мышечной массы. Чистые, яркие белки, символизирующие отменное здоровье. Пронзительный взгляд, иногда с прищуром, высокий лоб, нос с горбинкой. Презрение сжатых губ. Твердый волевой подбородок, всегда слегка приподнятый.
Все тело его, всей своей осанкой словно шло наперевес, с усилием рассекая встречный ветер недоверия.

Хранитель обвел взглядом свое одинокое жилище…
Грубые, каменные стены и полы безо всякого покрытия или отделки. Высокие темные потолки. Несколько книжных полок у окна с собраниями трудов великих философов: Софокла, Аристотеля, Цицерона, Эпиктета, Еврипида…
Многое записано самим Хранителем от руки, в те моменты, когда он заучивал наизусть и воистину наслаждался их цитатами и изречениями.
Хвалой себе он всегда считал аскетизм, который принял еще в ранней молодости.
Двести сорок два года жизни…  Он вновь обвел взглядом комнату, больше похожую на полуразрушенный тронный зал, и не увидел в ней ни одного лишнего предмета.
Отсыревшие спички крошились в руках,  высокая белая свеча не загоралась. Фиолетовые облака громоздили собою небо, отражая будущий костер, на котором…

Вчера здесь была инквизиция.
- Никто не может избежать смерти, - сказал инквизитор, не подозревая, что цитирует сейчас Цицерона.
- Нет ничего слаще, чем свет правды – эхом ответил ему Хранитель словами того же философа.

Хранитель обвинялся в сокрытии Великого Знания от смертных. От него требовали секрета его бессмертия.
Но это было ложью!
В протоколах славянских ведов, запись которых была возобновлена в две тысячи двенадцатом году, говорилось, что Хранитель обращался к живущим с просьбой принять его знание в дар. Но, великие дела не делаются сразу!
В том же году он был постыдно обвиненен в шарлатанстве и космической провокации, так как ссылкой на его бессмертие было именно космическое знание и  телепатическое восприятие пространства.
С тех пор преследования не прекращались ни на минуту!

Хранитель отпил воды из высокого бокала.
«Найдется ли кто-либо, кто, бросая целый день дротик, не попадет однажды в цель?» - вспомнил он Марка Туллия.
Вчера инквизиция заперла снаружи дверь. А  в окно уже потянуло дымом занимающего костра.

Его сожгут эти земляные черви, которые учат тому, чего сами не знают! Черви, которым он поставлен на службу два века назад!
Захолустные царьки посреди козьих троп…
Хранитель усмехнулся и снова отпил воды. Походил немного туда-сюда, повернее прицеливаясь для дальнейшего своего пути.
Затем, он собрал в большую сумку свои многочисленные записи, повязал голову серым платком на манер бродяги, обул невысокие прочные кожаные сапоги, накинул на плечи длинный плащ.
Подойдя к каменной стене, Хранитель выдвинул один из камней, за которым находилась дверная ручка, уверенно потянул за нее и через секунду оказался на лестничном пролете, примыкающем к соседнему зданию.

На площади все было готово к казни. Большой дровяной помост, окруженный хворостом и старым тряпьем находился в плотном кольце из живых человеческих тел. Наизготовье горел факел в руках дурака-палача.
Хранитель постоял немного, представляя, как корчится его тело в буйном пекле огня, небрежно перекинул сумку через плечо.
«В материи нет ничего, кроме механических соединений и операций», - уверял Спиноза.

Хранитель уходил вдаль. Как всегда…

Вещь не перестает быть истинной от того,  что она не признана многими.