Под звездами Ориона

Юрий ОВТИН

ПОД ЗВЕЗДАМИ ОРИОНА

Рассказ

Мы весело несемся на белой директорской  «двадцатьчетверке» от Вто-рой Заставы, по Володарского, к нашему заводу. На переднем сиденье, справа от шофера, закрывая нам драповой спиной сектор обзора, царственно восседает Виктор Степанович Андреев — «генеральный», позади, во втором ряду — его зам по общим вопросам Игорь Ильич Зубок, круглый как мячик, подпрыгивает на выбоинах, словно стараясь заглянуть через директорское плечо. Рядом с ним — не кто иной как автор этих строк, пытающийся теперь, много лет спустя, на-бросать забавы ради ностальгическую картинку, заполняя пустые странички пе-рекидного календаря, оставленного ушедшим веком.
— Стоп! — прерывая разбег, вдруг командует генеральный, когда мы уже промахнули, оставив позади, фасад Ильичевского райисполкома; там у бордюра, выставив руку семафором, голосует увенчанная велюровой шляпой фигура. — Сдай назад…
Это — Дмитрий Афанасьевич Думбров, главврач городской больницы скорой помощи, известной больше под названием «Еврейская», он же главный врач района, то есть Молдаванки. Приехал на совещание, отпустил свою маши-ну, освободился раньше и, как видите, теперь ловит попутку.
И Андреев, и Думбров — члены исполкома, знакомы, хотя и не так чтоб близко, генеральный — сама любезность — предлагает его подвезти. Правда, ему, Думброву, надо бы налево, на Мясоедовскую, а нам — направо, через Ива-новский мост на Житомирскую. Но это ничего — пользуясь случаем Думбров имеет исключительную возможность познакомиться с заводом, производящим, между прочим, компрессоры для кондиционеров, а затем машина прямиком доставит его в больницу.
Не подумав, какие зигзаги могут случиться на этом пути, Думбров са-дится в машину.
«Двадцатьчетверка» стремительно трогает с места, вперед, направо, завя-зывает петлю, пронесясь по вздыбленной ленте Ивановского путепровода и, за-нырнув под нее, притормаживает у неприметного гастронома, что неподалеку от заводоуправления. Генеральный выразительно смотрит на зама по общим во-просам, Игорь Ильич понимающе кивает и выкатывается из машины, главврач Думбров ничего не подозревает, поглядывает спокойно, будто его и вправду вот-вот покатят дальше, в родную больницу. Похрустывая гравием, мы подъез-жаем к проходной…
… Кабинет генерального — внушительное помещение с двумя разлапи-стыми пальмами в кадках по сторонам «т»-образного полированного стола. Ок-на, выходящие на фасад заводоуправления, оснащены множеством кондиционе-ров — скорее не для освежительных потребностей, а из желания покрасоваться лицом производства. В соседстве с пальмами прорезные корпуса кондиционе-ров напоминают почему-то птичьи клетки, придавая всему кабинету странное сходство с зоомагазином.
Едва генеральный с факирским форсом взмахивает шевиотовым обшла-гом, чтоб обрушить на ошеломленного гостя радужные шары плановых показа-телей и витые серпантины респектабельных перспектив, как вместо них появля-ется подоспевший из гастронома Игорь Ильич, неся две бутылки коньяка — трехзвездочной амброзии одесского разлива — мы его называли «орионовским» — как три звезды созвездия он олицетворял наше разбросанное на трех терри-ториях предприятие, именовавшееся «Орион».
Извлекается тарелочка с лимончиком, я, как самый легкий на руку, рас-печатываю бутылку, которая с влажным поцелуйным чмоком выталкивает по-лиэтиленовую пробку и распространяет в пространстве дразнящий аромат пред-стоящего разгула… Но тут раздается звонкое и резкое, как колокольчик:
— Нет-нет!
Это доктор Думбров.
— Нет-нет… — повторяет он чуть глуше, мягче, заметив выпуклые во-просительные знаки, набухшие желваками на наших скулах, и заканчивает при-мирительно:
— Ну, разве что немного красного вина…
Зам по общим вопросам, скрежетнув зубом, метнулся в приемную и ка-кими-то невероятными, страшными усилиями, стоившими ему седых волос, че-рез минуту ставит на стол бутылку добропорядочного бордового «Каберне», неведомо каким чудом приблудившуюся в наших выжженных метиловым спир-том палестинах.
Мы подымаем, наконец, тост и, помнится, Игорь Ильич сумел вложить в него столько по-одесски изящной двусмысленности — что б кто-то там и как-то там жил, — что будь атмосфера застолья менее благодушна, этот «кто-то» мог бы принять что-то и на свой счет.
Деликатный доктор, поднося вино к губам, отстраняя бокал взбалтывает, будто репетируя, проигрывает на просвет партитуру бравурных рубиновых от-тенков, и вопреки первому впечатлению, об абстинентном синдроме, благопо-лучно справляется с ноль-седьмой емкостью. Что ж до нас, людей заводской за-кваски, то приговорить пару коньяка на троих — и вовсе плевое дело, не заслу-живающее пересказа.
Генеральный было засуетился, в опасении, что наше гостеприимство может показаться невразумительным, но Дмитрий Афанасьевич Думбров под-нял руку, как делает пианист, собирающийся последним аккордом завершить опус:
— Спасибо, товарищи, но…
(Подумалось, сейчас скажет: «Дела есть дела», «Работа не ждет», или профессиональное «Больные заждались»…)
— Но, — опускает он руку на клавиши, — предлагаю продолжить у ме-ня. Перейти, так сказать, от вашего стола к нашему столу. Дела обождут, работа не волк, а когда доктор выпил — и больному веселее…
— И рабочему спокойнее когда… — подхватил было наш генеральный, но как-то скомкал изречение, видимо усомнившись в его безупречности.
Игорь Ильич, как жнец у скошенной нивы, видящий что труды его были не напрасны, сверкнул золотым зубом, таившимся прежде за краем насторо-женной полуулыбки.
… Был день как день, не лучше и не хуже других, но отчего-то тянуло напиться, задурить, пойти вразнос и разрыдаться, отирая ладонью глупую слезу. И это носилось в воздухе, как микроб, наподобие гонконгского гриппа, переда-валось при рукопожатии, с похлопыванием по плечу и даже по телефону:
— Алло, коллега! Займи, но выпей…
Вот шляпа, вот машина, вот Ивановский мост развязывает асфальтовый бантик, вот уже Еврейская больница, старшая медсестра накрывает на стол, круто округлив, склонившись, очаровательные очертания бедра…
Если кабинет гендиректора Андреева причудливо ассоциировался с зоо-магазином, то кабинет главврача Думброва напоминал цветочный пассаж, или, по меньшей мере артистическую уборную после премьеры, так, что возникает невольное сомнение: да туда ли ты попал?
— Сюда, сюда, — приглашает радушный доктор.
Расточительное обилие цветов во врачебном кабинете — есть образ при-знательности пациентов, сэкономивших на своих несостоявшихся похоронах. Но перемежаемая слезами их благодарность выражалась и в других образах.
Доктор подводит нас к зашторенному изнутри скромному двустворчато-му канцелярскому шкафу, в каком подобало бы хранить личные дела или исто-рии болезни, но вместо них… — он распахивает дверки — …
Читатель, ты не можешь понять сейчас того, грозящего столбняком, по-хожего на инфаркт и нокаут впечатления, которое навалилось на нас, схватило за грудки и бросило под ноги. Сейчас от этого не умирают и даже не падают в обморок. Потому что сейчас этим никого не удивишь, это доступно, это можно купить, если есть деньги, а нет — насмотреться задаром до одури, стоя у свер-кающей витрины супермаркета.
Именно прообразом такого, тогда далекого будущего, сжатым до преде-лов ничтожной учрежденческой мебели, «карманной» камерой винного подва-ла, вырубленной в недрах Еврейской больницы, пещерой Али-Бабы, наполнен-ной несметными коньячными богатствами, собранными со всего света, откры-лось перед нами драгоценное нутро докторского «шифоньера».
Смущенно, как дикари в перьях на дипломатическом приеме ослеплен-ные раззолоченными этикетными мундирами, блиставшими на бортах медаля-ми, усыпанными горделивыми гирляндами колереточных звезд, застыли мы пе-ред этими посланниками и полномочными представителями мировой алкоголь-ной элиты.
— Выбирайте! Что кому по вкусу, — торжественным жестом окидывал свои крезовы закрома доктор.
Легко сказать — «по вкусу»! Какие там у нас были вкусы, не выходив-шие за строгую обводку отечественного прейскуранта, не избалованные при-жимистым «Внешторгом»! Это для вас, доктор, привозят моряки загранплава-нья и стюардессы международных авиалиний, а нас-то и в «Интурист» не всегда пускают…
— Ну, может быть «Мартель»? — проявляя скорее начитанность, чем разборчивость говорю я, обращаясь к Игорю Ильичу.
Тот утвердительно кивает, безоговорочно доверяя моему «вкусу».
— Хорошая марка, — одобряет доктор, — а я возьму «Курвазье», при-вык знаете ли…
— Курвазье, курвазье, — про себя бормочет Игорь Ильич, словно пыта-ясь выделить в названии выразительную основу, — то-то от нашего «орионов-ского» нос воротил...
— А это что там, в углу? — оживляется вдруг Виктор Степанович Анд-реев, совсем потерявшийся в сокровищнице, несмотря на то, что доводилось ему бывать в министерских буфетах. — Неужели «Ереван»? Ну хоть что-то родное, наше…
— «Ереван», — подтверждает доктор, — он самый, двенадцатилетней выдержки. У вас, Виктор Степанович, отменный вкус.
— Еще бы! — повеселев, потирает руки Андреев, переминаясь с ноги на ногу.
— Черчилль пил армянский, — «полирнул по голенищу» генеральному вслед за доктором и я.
И хотя Черчилль тут ни при чем, мы пьем «Ереван» (теперь это тоже за-граничный коньяк), пьем «Мартель», «Курвазье»…
— Курва его маме! — вспоминает вдруг хохочущий Игорь Ильич. — А лучше б было трехзвездочный…
… и чего мы только ни пьем в этот удивительный день в кабинете глав-врача Думброва, похожем на оранжерею. И говорим, говорим — о росте произ-водства кондиционеров, смахивающих на птичьи клетки, о проблемах здраво-охранения, дай бог им здоровья, о пальмах в бочках, о попке старшей медсест-ры, — а доктор все подливает и подливает коньяк в рюмки на высоких ножках, и одна, как цветок, неловко надламывается у самого бутона и он пьет, держа в сильных тонких пальцах, из получившейся хрустальной пиалы, а ножка стоит рядом, похожая на забытый старомодный стетоскоп.
Тихо опускается ночь. Слышно, как далеко на рейде утробно переклика-ются сухогрузы, повизгивает маневровый паровоз на Заставе. Что ж, дела как им и полагалось обождали, волки опроставшие «загон» сыты, больные доволь-ные за доктора спят. Пора и нам.
Напевая какую-то арию, должно быть из «Аиды», доктор усаживает нас в машину скорой помощи, чтоб развезти по домам — другого транспорта уже нет — и мы несемся под вой сирены по пустынным ночным улицам, не обращая внимания ни на патрульных ГАИ, ни на желтый диск луны, повисший над доро-гой как знак «проезд запрещен».
Дремлет генеральный, Виктор Степанович Андреев — ему первому суж-дено сойти в ночную мглу, усыпанным цветами, не доживя до эпохи коньячного изобилия.
Мурлычет под нос Игорь Ильич, прихвативший за хвост докторскую арию, прихлопывая в такт ладонью по сиденью, — он доживет и еще вкусит от виноградной лозы нового времени.
Наш добрый доктор в велюровой шляпе покинет родной город, распив напоследок свою уникальную коллекцию до конца, уедет в Москву, но лучше б в Хайфу — хоть он и не иудей, его, как бывшего шефа еврейской больницы, с радостью бы там приняли и сделали кантором.
В пьянящем воздухе ночи, под пронзительный вой сирены проносится время, чтоб уже никогда не воротиться вспять.
И где-то там, над нами, в пульсирующем как пыльная амеба заоваленном хаосе газовых туманностей, дрожат три коньячные звездочки — пояс Ориона — почти неразличимые невооруженным глазом.