Мистерия Российской кухни

- Можно Вас попросить, чтобы присмотрели за детьми, - обратились сразу две мамаши, нацеловавшись с сыновьями, наглядевшись на них, - Они хоть и большие с виду, но сами понимаете...
- Да отчего нельзя?
Поболтав ногами, прилично и смиренно поглядев в вагонное окно, взялись играть в шахматы.
Присматриваю.
Один, лет 13, темноволосый, малоулыбчивый, какой то устремлённый к выигрышу, к перевесу, хотя ещё не очень-то - по детскому, сделал ход пешкой от короля.
Второй - лет 12, беляночка, и нос курнос и ухи лопоухи, радёшенек любым превратностям с любых сторон, и так и эдак посопел - ответил.
Постарше - выдвинул ферзя и сверху поглядел на младшего. Тот долго выбирал кандидатуру среди пешек, наиболее достойную публичного хода, и оптимистично шагнул ей аж на две клетки.
Ну, дальше слон - наивный детский мат почти готов... глазами на затылок светлый настороженно - Нет, не заметил, безмятежен, чуб ворошит, теребит нос, руками машет над столом.
- Мат.
Улыбка медленно сползает, протестующие глаза поднимаются на союзника по доске  - Уже всё?
- Ты проиграл!
Перевернули... и снова радость храбрых пешек, и даже ликование коня... и снова детский мат.
- Ты проиграл!
- Так неинтересно, слишком быстро заканчивается...
- Ты проиграл опять! 
- С тобой неинтересно.

К сочувствию и любованию, наивным и прекрасным Божиим созданием, весёлым и естественным, ценящим не итог - процесс, улавливающим сверх-идею всех сует... приливом нарастает жалость.
И вспомнилась Ахматова -
"О своём я уже не заплачу, мне б не видеть на этой земле, золотое клеймо неудачи, на ещё безмятежном челе".


1.

За самыми дальними сопками, в зелёной дымке, в знойном мареве.
За сопками ближними, скально восставшими над журчащей, в колеблющихся отражениях, рекой... заросшими по вершинам сосной, а по склонам зубчатыми частоколами, крепостями из тёмно зелёной, островерхой пихты, среди водопадов рябины, черёмухи, березняков...
Над всей горной тайгой, с её  широкими распадками - ладонями... по-над живым дыханием земной поверхности...

Возникло Нечто.
Космическое, белоснежное.
Оно целенаправленно перемещалось.
Хотя и засмотрись - оно недвижимо. Но если отведёшь взгляд на мгновение, заметишь, что оно неуловимо, скрытно изменилось... с  тенденцией неумолимой, непреложной -  развитие, вздувание.
И приближение клубящееся, хищное, упорное.
Угроза вдалеке, пока ещё не слышной, неопасной поступью.
Горбясь, неспешно нарастая, замедленно, как бы во сне кошмарном, зачарованном, она пока что ищет за горами, ворочаясь, на фоне идеальной  синевы безоблачной.
Холодный, роковой, стальной черпак в живой крови, в болящей, обожженной плоти.
Затихло всё в предчувствии тревожном.
Нет, не слышны ещё шаги, их тяжкий хруст, вминающий лесистые вершины, дыхание, укладывающее веером деревья, навзничь.
Но сотрясающее подозрение, предчувствие замаскированной готовности к прыжку, переступания нетерпеливых лап и приближения загнутых клыков, с которых сочно каплет, тревогу переводит в панику.
Сгущённый твёрдый, жаркий, гулкий воздух взрезает, рассекает вопль истошный - Падите горы на меня спасительною тьмой и скройте, спрячьте под собой от наступающего ужаса.


Так хорошо, что тучи нам давно уже знакомы.

2.

И нарастает шум толпы, галдёж, и сладкозвучно пение, совсем, совсем земное.
Цыганский табор вдруг устроился, возник в предместье, поодаль от деревни -  шанкром... плесенью, и метастазами расползся по окрестностям.
И зашумел в ночи - костры, гитары, пляски, песни - маняще, весело, раздольно.  Зашмыгал по проулочкам гадалками, стуча в тесовые ворота - цветасто, широко, изорвано... оравами чернявых воробьёв всё наводнил - крикливо, воровато и задорно.
Не жди добра в скоплениях бездельных.
Один пацан подсел уже на наркоту (из местных), вослед ему дружок, дружки ещё, интересуясь, любопытствуя доверчиво... и "заблудились" у кого-то маленькие дети... и куры не купаются уже в пыли. Не до трудов, не до жуков в ботве. Потери, крах...  И нет сопротивления. Как не крути - привычные и мирные  "свои".
Негрубое, соблазном разложение.
Скосились тростником несломленные старики, заголосили бабы горестно.


Отточено и сформировано, отрепетировано и уверенно, далёким фоном ласковым, течением сладким - пение, грудное тёплое и неземное, кружение женское, прекрасное и колдовское...
 
 
"Эх, загулял, загулял, загулял,
Парнишка, парень молодой, молодой...
В красной эха-рубашёночке,
Хороошеенький такой".

Кудрявенький, в ресничках длинных, чёрных. На фоне пения из сарафанов, блуз - грудей,  он вакуум... он неулыбчивый, сосредоточенный... он приглашает в отрешение... жестикуляцией, негромким и гортанным голосом, закрыв глаза, и исказившись томностью, и болью сладко - сладко - сладко - неземной.
Сквозь войны, сквозь напрасный труд, по-над статистикой, по-над убийствами... рекламами, телеуморами... официозом и телеведущими - похожими, но всё-ж официальными, далёкими... певучее и близкое, стороннее и отрешённое, самозабвенно жгучее - Люблю, люблю, люблю, люблю.
Не рви души, хозяин, не трави - не долговечно всё, везде... Гляди - те, кто рождён тобой, и выращен с заботами, легли - кто на погост, кто под заборами... зарос твой сад, и огород твой  разворован, за выбитыми стёклами семейного гнезда, растащенного дома твоего, по тёмным комнатам, на кухне, в коридоре средь лета, зелени, плодов... и снег и горе.
Так распахнись беде и насладись бедой.
Сам убедись, Ромалэ, Джавалэ, не долговечно всё и временно.
Жизнь, суть - движение, движение же, суть - неупокой.
Люблю, люблю, люблю движение. Люби и ты движение, не застой. Отринься суеты, отвергни мир стабильности, и осенясь крестом, лети за мной...
Горюя, сладко пей и горько пой...

Он ждёт... он ожидает за собой шаги аборигенов, всей толпой.
В вино, в раздолье - в прорву, в пропасть.
Он винная стратегия, он не вина, сама собой.

Народ, умеющий устроиться везде, хоть в поле, хоть в остроге, да хоть в чужом дому, в канаве, на дороге, народ всегда и ко всему готовый - он счастлив искрами в ночи и песнями, и путешествием в неведомость известную.
Он бредит горьким дымом не своей земли.
Он опьянение болезнью.

Комета - странница миров.
От солнц до солнц, неярко, одиноко, медленно... летя, паря средь чёрной пустоты... но разгораясь на виду фатой прозрачной, белоснежной, приманивая взгляды посторонние, маня зевак и разжигая антиномии... закручивая мир потусторонним холодом своим, вращением зияющего бездной ока. 
Стремясь к желанному, логическому финишу в свинцовой тяжести Юпитеров, в бездонной глубине Сатурнов, и каплей ледяной воды в расплавленных сковородах Светил.
Соблазном, притяжением - других, вокруг себя, собой и для себя.
---

Трудолюбивый "конь", тревожно кинул взгляд на зреющее облако за сопками, поёжившись и сердцем и душой.
Предчувствием грозы, больших потерь. Предчувствием цунами и землетрясения. Когда бунтует жертва в тенетах, скопление жертв, от жадности огромное, и паутину рвёт возросшей человечностью своей, и вынуждает паука уйти, впервые за тысячелетия. А этот бунт - шатания осей, смещение всех социальных литосфер.
Вот тут и развернёт коварный невидимка настоящий бой, за право жить... всё же, чужою кровью.
Характер мира в изменении.
Благословен околосившийся покос, что щедро рассыпает семя под лезвием косы естественной.


- Успеем ли собрать, в случай чего - огладил человек заботой скошенную ниву.
Помощники - то есть, да маловато толку...
Вся ребятня его - и наработавшись, и охладивши плечи загорелые, подмышки потные в реке, поевши "волками голодными", попадала погодками  среди покоса, со стоном удовлетворения, чтоб отдохнуть и насладиться ощущением себя, земли.
Средь шелестов и запахов, и стрёкота кузнечиков... в сиянии радости сквозь огненные веки... в свечении, в ауре  соломенных прожжённых вихр... средь ладана и постилания травы ещё нескошенной... средь пения осанн от птиц, шмелей, стрекоз, пчелы.
Меж тёплой и сухой спиной - землёй... и небом - грудью с жарким солнцем... стучит, подбрасывая мир, сердечный ритм... дыхание перемешивает пряный воздух, сдувая в ветер одуванчиков посев...  и пальцы ног, ромашки ловят растопырками мозольными.
И нарастает нетерпение молодое... и руки жаждут напряжения, сопротивления...  и мышцы, наливаясь, радостно растут. Растёт и копится умение, из года в год, осваивая тело - мир.
И мир, невестой молодой, томится сладким предвкушением.
Их содержание - творящий в упоении... самозабвенно полыхнув протуберанцанцами, прорвавшись в мир прекрасной деревенской детворой... реальным, ощутимым воплощением.
Устои и фундаменты - хозяева земли...
И для комет мишени.
---

Вонзая молнии ножей в себя, терзая грудь свою и голову... от боли вскрикивая громами, вопя... взметав и растрепав власы разгневанно... стеная, завывая ветром горестно и волоча подол дождей, детей, смертей... чуть не задев, промчалась туча вдаль скандально, сумасбродно, гневно... чтобы истечь потоками, само-рассеяться, само-иссякнуть, кончиться.
Оставив за собой и свежесть и озона вдохновение.
Оставив пиром размышления.

Строение тучи грозовой, самой в себе - препона диалектики. Потоки восходящего тепла наращивают массу капель, влекут их обрушение дождём. Кипящие проблемы в "разрешении" не синтезом совсем...
Её рецепт - "Нет человека - нет проблем".

А люди-то, как раз, неистребимы.
Жизнь - мельтешение толпой.
Среди детей единым направлением.
Но приглядись в глаза детей. В них радость мира, но и ужас мира, всё одновременно. Сюрпризы скрытых  генетических фугасов, сверкание характера - штыком, упрямство - танковым нахрапом... Заложена трясиной - лень, зачат вампиром - паразит, обидой чьей-то - создан хам. И ангел - редок, слаб и невидим.
И бедки детские - ещё зачаточек.
Ведь каждый взрослый  человек - их продолжение - мысль, становящаяся убеждением...  идея, воплотимая самим собой.
Продление толпой подростков лидеру вослед, собою формируя банду... творческий союз.
И далее - народ - объединённое течение... мысль, сформированная и сплочённая в учение... в стремление выжить, победить любой ценой - толпой, героем,  договорами, войной.  Таран, своей тропой через века объединённый.
Народ - Герой, народ - Художник, народ - Трудяга, Вор, Погонщик...

Народы в совокупности - подросток, не-до-уравновешенный пока ещё.
Темнеет их сожительство грозой.
Проблемами любой из нас, пусть в одиночку - целый мир. Для кухни же, для общей - перец, сахар, соль.
Бурление приправ и круп?
И кто-то там, поверх всей нашей кутерьмы... у каждого внутри... в душе, в крови... Талантливой кухаркой, вдохновенно и безжалостно, доводит до взросления обетованный "суп"?
И этот борщ - аннигиляция, критическая масса, он детонация, он неизбежный и прекрасный взрыв... небесный гриб, пророческий цветок... в зачаточке, себя внутри - червяк, микроб...
Клубящийся, бурлящий кипяток.
Лавиной нарастающий разнос.
И назревание его для каждого взрослеющего поколения, в свой отроческий срок... Но назревание едва-едва заметное. Угроза вдалеке, пока ещё не слышной, не опасной, поступью...

3.

- Так, так, так, так... небесная трагедия.
Размах Богов - людьми в людей. Вернёмся же на землю, где больней.

Покоснику необходима ясная погода?

Столетья крепостничества, гражданская война и нищета... и нищета, и нищета...
Гулаги, каторга, труд-армии... "Катыни", "Бутовы", Чечня...
Развал, разгром.
"Веселие есть - пити на Руси" - предначертание крестителя...
Безумный интернационализм...  Культ экзальтации придурочной и взбалмошности,   - жизнь, воспалённая без адреса, без улицы. Челкашество и воспитание Павликов Морозовых и вскармливание потребителя бездельного, не русского душой...
И клятвы, голоса, присяги этим, тем.

И это нас пристыживают - "эти". И это мы, перед распятием ничком.
Нет ничего преступней власти, ревнивого господства жадности и лени над трудом.
Кто их просил? Откуда эта свора и зачем, за что на шеи русские такая бесовщина?
И вот нас миллионов сто вместо трехсот. И скорбно на Руси, пустеет свято место. Скрывает истребление миграция извне...


Беда давно, беда везде.
Представь автомобиль, бодающийся со столбами, врезающийся в остановки полные людей... не срочно ли водителя изгнать необходимо?
Идейное, духовное и правовое оформление народа, все институты - якобы  надежду, крепь... признать нежизненными, вредными, преступными.
И укрепить Свои обычаи, Свой образ жизни...
И утвердиться сказкой нашенской, где финишем, всенепременный пир, не мщение...
Умнеть своим "царём" в душе, в мозгах, в руках...
Своей звездою над могилами светиться?

Не станем оперировать в истории  кликухами и назовём зачинщиков народных битв, глобальных грабежей... Вот Габсбурги и Шикльгруберы, вот Бланки и Дзержинские, Бронштейны, Джугашвили, Лацисы...
И дурачок то, как оказывается, не Иван совсем. 
Инъекция подобна вирусу - иная цель и замыслы, иное поведение.
Непримирима, до сворачивания в простоквашу, мешанина.
Бывает мир страшнее войн.


-  Но это с тёмной стороны бытийства, которую мы в силах не принять, преодолев упрямство детское, капризное. Рецепт от гибели, не слыша, но храня - Люби врага, как самого себя!
Враг в нашей голове, в сознании.
В метаморфозах личных кроется борьба с уступкой пред соблазнами.
Война, но за себя. 

Террор  для распустившихся. Спасение из похоти тонущих в ней, замена ложных и губительных соблазнов высокой перспективой и возможностью. 
И государство сделать оформлением народа. И засушить гербарием анахронизм власти. Вернуть деньгам их истинную, вспомогательную роль.  Назначить исполнителя народных воль.
Окрепнуть, превзойти успехами соседей. Их "мудрость" превзойти любовью к Родине.
Согласоваться всем в одно. В разливах многомиллионных на просторах почувствовать, найти и претворить пример живой, пример семьи из собственного, маленького дома.
Весёлое и дружное образование, она пыхтит, но не считается, рожать стремится. На приближение извне, прохожего, чужого мгновенно обращается к нему глазами и рефлексивно крепостью насторожится...
Львом становясь, исполненным очей.
Живительным светилом бытия земного. Примером светлой стороны его.
И чтобы обратить грозу в машину счастья, безжалостный черпак в чарующую, дарственную чашу, закат восходом заменить, чтобы помочь кухарке мир готовить  вкусный, ясный...
Необходимо мысленно избавиться от жизни, чтобы опять в жизнь с жадностью вцепиться.  Прочувствовать её, понять.
Что мы прошли... на практике, вот-вот... в двадцатилетней, многомиллионной жертве нашей.
Давайте, ёлки-палки, наконец-то, жить. Жизнь - чистая, желанная вода после столетнего питья кровавой чаши.


Вот он рецепт...
Жизнь - путь, возможность радости. Иди!
Суп - идеал, явление духовное. Вари!
Великая и личная кухарка - сами МЫ, подобием её. Твори!
---

- Казалось бы, и радостно и просто.
Но что бы выбрать -  Мир иль войну?  Быть иль не быть? - в охвате роковым вопросом.
И выбравший из двух одно, лишь пешка на доске, лишь половина дела.
Игрок же скажет - И не быть, и быть. Войну и мир, одновременно.
Гроссмейстер потаённо улыбнётся - В меру!

Так почему кроваво бытие Российское, сами себе резец и кость. Уж если скромность, то с продлением в голод, достаток - в жадности стремится утопиться. Вскрывание вен, бунтующим ножом...  Мечтою светлой, непокорной в небеса... телами - вниз, дождём, на грустные погосты.
Рецепт не нужен... суп в бегах... кухарка с черпаком в замахе истовом.

- Идея, чисто русская...
Не выборы из либеральных куч добра и зла - преодоление несовершенства.
Не привыкать к свинарнику духовному - возвыситься единственно - дворцом.
Для человека нашего - препона на пути подобна оскорблению.
Благословенна  контратака осаждённых, без-смысленная, без-пощадная, в надежде всё же выжить, быть собой. Всплыть, вырваться, отринуться от чуждого, постылого.
Не нас смирять шеренгой кесарей жестоких. И уговорами психологов, прививками врачей. И коромыслом доллара и здравомыслием юриста...  Стабильной бездуховностью антихриста.
"Жить монстром или человеком умереть на нашем прОклятом, проклЯтом острове?" - совсем не наш вопрос.
Мы монстра нашего очеловечим, мы человека нашего оБожим, дотошно, въедливо и скрупулёзно, добросовестно... пусть даже он не хочет "по-хорошему"...  стараясь измениться вместе, всем...


И коль мы, само-осаждённые, не возжелаем "по-хорошему" - тогда, само-излившись тучей грозовой.
Вонзая молнии ножей в себя, терзая грудь свою и голову... от боли вскрикивая громами, вопя... стеная, завывая ветром горестно и волоча подол дождей, детей, смертей...
Удушье, разразив живительным озоном.


Нет, мы отнюдь не женщина с кровотечением, в надежде ухватиться хоть за край Его одежд.
Мы сами неопровержимо, исторично и трагично - "Есмь"!


И не могу я верить в то, что мы обмануты, унижены, покорены - чужая песнь.
Незримая работает гроза и бой принципиален изначально - реальная мистерия, своя "Голгофа". Без-смертно творчество, просторам рамок не бывает.


- Ну, до чего же пламенно, возвышенно, клекоча глухарём.
Пора бы выйти из  себя и бросить взгляд критический:

- "В ХХ1 веке Америка будет развиваться против России, за счёт России и на обломках России". (З. Бжезинский)
- "В Китае всегда считали, что исторически большая часть территории Дальнего Востока принадлежит КНР". (Хуашэн Чжао)
- "И истребишь все народы, которые Господь, Бог твой, дает тебе; да не пощадит их глаз твой..." (Пророк Исаия)


Вот так охотник видит глухаря, поющего в самозабвении. Курок взведён, мизинчик оттопырен... гвоздь в стену вбит для чучела, в истоме навсегда обмершего.
Проснись...
Пастушья дудка сыто затихает... в мельканиях ситцев, пыльным шумным облаком, скрывается манящий блеск гитар, уходит заклинаний бред - кометный идеал... и цель, закономерная для беглеца от пепелищ, им сотворённых:
"Ветер носит листья, с неба слёзы льёт, сам себя ловлю на мысли, что меня никто не ждёт, что никто не встретит у дверей моих... за окном лишь ветер что-то говорит..." ("Счастье прошлое вернись" - анс. «Кабриолет»)


И шариком на ниточке за ярмарочным балаганом обречённости...
вглядись и зарыдай...
Забытая, никчёмная - огромная, пробитая насквозь, сдувающаяся потенция...
Божественный, святой народ, мильонами в падении...
Мальчишки - Дмитрий ли, Алёша ли, Серёга ли - приговорённые с рождения.
Исчезли, излились дождём... простреленные молнией, туманом вознесённые.
Клоками развалилась туча, затихает гром.
Голгофское похмелье.

Нет никого трезвее иудея, сказав - Пусть лучше погибнет один человек, чем весь народ. Имея в виду,  конечно же, учение Иисуса Христа о любви к ближнему, любви, не ограничивающей круг кандидатов кровною роднёй. Логично и справедливо видя в такой непатриотичности залог погибели для каждого отдельно взятого народа?
Не эту ли закономерную перспективу принесло христианство русскому человеку?

4.

- Столетья распинатель на Руси. Восходит наше воскрешение.
Нет на пути ни эллина, ни иудея... и не русского.
Но это вовсе не презрение. А расширение, которое естественно и неизбежно.
Возобладание над зовом крови человеческой, прекраснейшего человеческого качества.
Так одноклассники, за стены класса выйдя, становятся семьёю школьной. И нет в счастливейшем содружестве ни первоклассника и не выпускника.
Так сослуживцы, за пределы роты, глядя, мгновенно возрастают армией, войсками.


Подобно квочке, прячущей цыплят под крыльями, всё расширяющаяся ответственность за мир и за себя.
Ответственность хозяйской, зрелой силы... не растворяясь, нет. Наоборот - для этого - крепчая личностью, отличие храня.
Залог устойчивости бытия - центростремительность в разрыв и сплющивающая центробежность... с условием - одновременность и уравновешенность.
Две головы орла на корпусе едином.

Возможно ли, чтобы безумным был народ? Ведь он возник среди враждебных окружений, мужал и побеждал, и шёл вперёд.
Не угасание - дыхание неровное. Нелёгок путь, не рядом истина.
Пред кесарем чужим один в недружелюбном окружении, среди расчёта, выгоды и лицемерия, средь фарисеев, книжников, неверия.
В усильях - стать не жертвой, но бойцом,
Спасителем - а не спасаемым бездельно.
Все качества великодушного - защита притесняемых, стояние за родину, за слабого, за Други... честь, человечность, мужество.
Всё то, что сохранил народ среди наветов, трусости, измен...
Та доблесть, что и не найдёшь в скрижалях Ветхих. 

Чтоб Бога, наконец-то, не отвергнуть.
Принять суммированное силовое поле мудрости и опыта, многоступенный путь, от предков к внукам - истину, которая сияя тёплым, дружественным ореолом, взаимно укрепляет свой народ с небес.
Мир раздвигая, осью укрепляясь... идущий, возрастающий в духовности.


- Безумно дорогое доказательства несовместимости кровей,  преступности кровосмешения?


- Иное мира - зрение.
Не драка - спорт. Не секс - любовь. Не миксер для различных групп крови - притирка их двуногих  воплощений.


Бог есть любовь, любовь ко всем... и дождь и солнце каждому, одновременно.
Дождём и тучами сосредоточившись, моля в громах, пророчествуя в молниях... преодолев ревнивое, телесное... он утверждается озоном, радугой и ясным небом...
Являет царствие своё, и символично и воочию.


Сходящий  к уподобленным  мессия.
В содружество, сводя начал борение, он "виртуозит" над плитой...  Огонь и кипяток... Пар, жар... и капли... слёзы вдохновения в космическом безмолвии по-над расплавленной страной.


В душе  живой - огромное, неспешное взросление.
Название души Божественной, по-человечески мучительной - Россия...