4. 1. Промельк прошлого, или Несбывшееся

ПРЕДИСЛОВИЕ

Все мы благодаря школьной программе в той или иной степени  знакомы с русской классической литературой. Несомненно, повезло тем, кому удалось перечитать любимых авторов в зрелые годы. Из всего воспринятого и запомнившегося,  весьма большое впечатление произвело  на меня описание так называемых «дворянских гнезд». Представьте только -  человек  надолго покинул отчий дом: уехал на зиму в столицу, как поступало большинство состоятельных дворян, отправился  учиться за границу, а возможно и просто путешествовать. И вот наступил момент  возвращения домой. Предстает взору его знакомая с детских лет местность с ее горками и лесами, речушками и озерами, лугами и полями. И, наконец, виднеется впереди родной дом, где все, вплоть до слуг пребывают в ожидании  и радости от предстоящей встречи. Недаром в литературе, особенно эмигрантской так ярко отражались нотки тоски по покинутым поместьям и усадьбам. Стоит лишь вспомнить удивительно пронзительные строки В.В.Набокова:

Глаза закрою – и мгновенно,
Весь легкий, звонкий весь, стою
Опять в гостиной незабвенной,
В усадьбе у себя, в раю.

***
Войны, революции и террор оторвали большинство семей от корней своих, разметали их как листья на ветру. Не дает мне покоя данная тема. Убеждена, что и ныне у каждого человека должно быть единственное, родное место – пусть не усадьба, но хотя бы дом или квартира, куда он может приехать и в радости, и в горести. Не осуждаю тех, кому дана возможность заново создавать или восстанавливать родовые усадьбы. Именно в таких местах возникает чувство сопричастности к родине и, отчасти, ее культуре.

Что есть малая родина? В моем понимании – это, прежде всего земля предков и стоящий на ней отчий дом. Должно быть пронизано место сие деяниями и судьбами нескольких поколений рода, наполнено особым смыслом их бытия. Стены дома, подобно живому существу, обязаны бережно хранить память о своих обитателях: их голосах, смехе и слезах.  Удерживать не только звуки, но и запахи.

Появились на свет мои родители в «дни окаянные», в разных городах России. Через их молодость черной меткой прошла отечественная война. Не смогли они построить своего дома. Хорошо еще, что сейчас лежат рядышком – на одном кладбище.

Томится душа моя по несбывшемуся. Не было в моей жизни дома, выстроенного по замыслу предков на своей земле: с сарайчиками, сенником, дровяником и иными нужными надворными постройками. Не ходили важно по двору куры и утки, гуси и индюшки. Не мычала поутру корова, не кричал петух. Не было цветущего бело-розового по весне сада, благоухающего ароматами спелых ягод к лету и яблоками – грушами к осени. Не росли на огороде возле дома лук и чеснок, огурцы и помидоры, морковь и свекла.

Проходила и течет моя жизнь в пределах одного города, в пяти сменявшихся государственных квартирах.  Музыкой его был и есть вечный шум  несущихся машин, говор потока спешащих пешеходов. Кажется, что знаю доподлинно все ближайшие улицы, переулки и тупики, парки и скверы. Но так и не стал он  родным.

Но был в моей молодости дом деда на котором сосредоточились все мои помыслы последних двадцати лет. Построил его Павел Владимирович в далеком 1912 году.  Целых семьдесят лет принадлежал он нашей семье. Воспоминания о нем согревают мою душу и по сей день. Стоит закрыть глаза, как в памяти оживает видение:  дом о пяти окнах, окруженный высоким забором. Слева - ворота, а чуть правее несколько ступенек для подъема  в сени. А там опять ступени. Много их было. С противоположной стороны симметрично располагался такой же спуск к двери во двор. Сени добротные, в них стояли лари, заполненные съестными припасами.  Направо дверь, ведущая в сам дом при высоком пороге. Открыв ее, попадаешь в  столовую. Слева вдоль глухой стены  стоял диван старинной работы.  Перед ним большой стол, овальной формы в содружестве с венскими стульями. Ничего лишнего. За перегородкой располагалась маленькая кухонька. Из столовой через массивную дверь и опять же высокий порог переходишь в гостиную. Напротив две двери, ведущие в маленькие спаленки, а между ними круглая печка, обитая черным  листовым  металлом, которая обогревала сразу все три комнаты. На подоконниках цветы – фиалки, глоксинии и любимые мной гортензии. В правом углу находился старинный, богато инкрустированный, но уже дряхлый буфет. Дополняли обстановку этого старинного уголка круглый стол и диван. В правой спаленке всегда привлекал мое внимание комод. На нем размещалось зеркало-псише в виде трельяжа , масса безделушек,  шкатулочки и флаконы духов. Между шкафом и комодом стоял маленький сундучок, покрытый мягким пледом. Как обожала я сидеть на нем и смотреть в окно, за которым возвышалась ветвистая береза. Сколько счастливых минут в оглушительной тишине провела затаившись в том малом пространстве. За стеной находилась вторая, большая часть уже проданного дома. Трудно было содержать одинокой тетушке в порядке огромный дом. Вот и решили на семейном совете продать одну часть, где размещалась ранее половина родителей: спальня, кабинет деда и настоящая большая гостиная. Не помню расположения тех комнат. Слишком была мала в те годы.

Из окна столовой открывался вид во двор, который весь зарос зеленью. Он напоминал запущенный сад. Прямо перед окном находилась клумба с флоксами, георгинами, гладиолусами и маттиолами, поэтому в доме всегда ощущался цветочный аромат. Росли несколько яблонь и вишневых деревьев, кусты смородины и крыжовника. А буквально у крыльца были заросли терновника. Как я любила терпкое варенье из его ягод. Часть двора также пришлось уступить соседям. Гармония целостности была нарушена, но очарование сохранилось.

Может быть, и сказано громко, но никогда я, ни о чем так не сожалела, как о потере дома деда. Причем осознание утраты  родного появлялось постепенно, по мере  прибавления годов и мудрости. Умом понимаю, что в то время  выбрать наиболее подходящий вариант не представлялось возможным. А вот душа не принимает такого решения. Думаю, что из старшего поколения  лишь мой папа был по-настоящему привязан к дому. Его ностальгия досталась мне в наследство. 

С самого начала что-то пошло не так. Не стал дом оберегом для семьи. Умерла от менингита, родившаяся в недавно возведенном доме дочь Лидочка. Скончалась в двадцатых годах от тифа младшая сестра деда Екатерина Владимировна. Из этого дома увели октябрьской ночью 1937 года деда. Как оказалось – на расстрел. В нем умерла в 1944 году бабушка Елизавета Алексеевна, не дождавшись возвращения с фронта дочери и сына, моего папы. Было ей всего шестьдесят четыре года. Грущу. Не довелось мне встретиться с дедушкой и бабушкой. Родилась я уже после их смерти. Знаю о них лишь по рассказам близких. Личные впечатления отсутствуют. Последней, пятой по счету скончалась младшая дочь – Зинаида Павловна. Моя любимая тетушка, на которую похожа я внешне и своим характером. Не захотела она покидать родных стен, несмотря на тяжелую болезнь. Некому было ухаживать за ней кроме соседей. Вот и перешел дом по завещанию безвозмездно именно им. Не сумел дом сохранить семью, не достался в наследство потомкам.

И вновь всплывают в памяти строки В.В.Набокова:

«И вот, над полками, гортензий
легчайшая голубизна,
и солнца луч, как Божий вензель,
на венском стуле, у окна…

…А дальше - сон речных извилин
и сенокоса тонкий мед.
Стой, стой, виденье! Но бессилен
мой детский возглас. Жизнь идет…»

***

ПОСЛЕСЛОВИЕ
 
Давно хотелось побывать в близком сердцу моему городе, постоять у дома деда, послушать шелест березы. Но постоянно чувствовала некое сдерживающее начало. Оказалось предчувствие правдивым. Лежат передо мной фотографии, сделанные этим летом братом. Тяжело на душе. Не узнала я дома деда. Ничего не осталось от запечатленного облика кроме пяти окон. Все чужое…
Продолжает жить он лишь в памяти моей. Ностальгия продолжается.