Гениальное безумие

1930 год. В большой круглой аудитории научного центра собрался общегосударственный консилиум профессоров. Один из них стоял в центре круглой сцены за тумбой, и раскладывал листы своего доклада  по порядку. Наконец, разобравшись в документах, и дождавшись тишины он начал: «Прошу внимания. Я рад вас всех сегодня здесь приветствовать… Наша сегодняшняя конференция посвящена… А посвящена она завершению исследования гислорода. Нет, это не кислород, о котором вы подумали, а новый синтезированный гислород, способный прореагировать с двухстами граммами костной пыли гималайского мишки. И вот, я сейчас попрошу своего коллегу снять брезент с клетки…  Да, да, вот, снимите пожалуйста… Вот. И вы увидите то, что мы получили сравнительно недавно…» Профессор со своим ассистентом убрали брезент в сторону, и перед глазами слушателей предстало невероятное проявление живого мира: фигура у него была явно похожа на слоновью, что наталкивало на мысль о первоначальном виде этого животного, вместо хобота определенно виднелся рог, подобный носорожьему, шерсть была бело-сероватой, как у полярного медведя, нижние конечности напоминали лапы льва или леопарда, однако, вместо когтей и подушечек место имели копыта. Животное стояло спокойно, и, наслаждаясь жизнью, жевало кусок костюмных брюк. В зале послышались изумленные вздохи, кто-то даже вроде упал со стула, но ему тут же помогли сесть обратно. «Ну, вот, скажем, что мы получили. – Продолжил профессор – Название пока дать трудно этому созданию, поскольку возможны и дальнейшие модификации, но в общем виде животное предстает перед нами в данном виде. На сегодня пока все, завтра мы в деталях познакомимся с модифицированными клетками и репродукционной системой полученного животного. Всем спасибо, всего доброго, до завтра».  Люди стали медленно расходиться, то и дело слышались восторженные вздохи, вызванные увиденным, кто-то даже разводил руками. Вскоре стали уходить и докладчики. Один из слушателей догнал профессора, когда тот уже вышел на улицу, и спросил: «Ваш опыт по своей сути необыкновенен. Но как же вы, рассказывая о гислороде не упомянули настойки из поросячьих хвостиков, и метод проточного дугтивирования?» Профессор остановился, и посмотрел вниз.  «Видите ли, юноша – начал он – я модермировал потоки частиц, пронизывающих материю, и, расщепив ее на элементарные, заставил изменить свою структуру». Юноша улыбнулся, и поблагодарил ученого. Фамилию студента профессор не помнил, но точно знал, что его имя Альберт.  Профессор пошел дальше по дорожке, а его юный ученик поехал домой на велосипеде. Зайдя домой, Альберт, будучи под впечатлением от яркого выступления профессора, забыл о еде, и сел готовиться к завтрашнему продолжению конференции. В перерывах, он для разминки составлял химико-биологические реакции, подобные тем, которые описывались профессором в докладах. Он уже был готов отойти ко сну, когда в его голове промелькнула научная загадка о взаимодействиях гислорода с органическими веществами. Расписав схемы процессов, Альберт понял, что дошел до нечто нового, чего раньше никто не исследовал. Сон отступил для него на второй план, и целую ночь он рассуждал, перепроверял, но какие бы не взял условия, процессы имели одинаковые схемы. Наутро он решил показать свои записи профессору, надеясь услышать оценку своего открытия. Приехав к академии, как обычно, на велосипеде, Альберт вошел в круглую аудиторию, но она оказалась пуста. Уборщица, вытиравшая пол сказала, что профессор в лаборатории, и заседание переносится на два часа. Альберт помчался в лабораторию, и нашел там профессора сидящим за столом в очках, и читающим какой-то материал. Альберт показал профессору записи, тот изменился в лице, сначала будто не разбирая написанного, потом удивляясь приведенным процессам. Улыбнувшись, он сказал: «Ну что ж, это верно, я раньше не видел такого. А давай-ка сейчас и на практике проверим верность твоих действий. Все равно в лаборатории находимся. Даже самому интересно стало». Студент и профессор быстро собрали специальную установку, и подготовили необходимые реактивы. Жидкость, получавшаяся в ходе опыта, меняла окраску с добавлением каждого нового компонента. Когда последнее вещество погрузилось в смесь продуктов реакций, жидкость вдруг стала наполнять окружающий воздух синими испарениями.  Появился какой-то резкий запах, и оба закашлялись. Профессор записал что-то у себя в журнале, и сказал: «Приходи сегодня на доклад, а после, вечером мы посмотрим, что еще можно сделать. Интересно». Ученый открыл кран, чтобы вымыть руки, но увидел, что вода из крана идет красная. «Вот, опять вода ржавая пошла!» - сказал он, и позвал лаборантку. Однако та, увидев струю воды, не заметила в ней каких-либо отклонений. Профессор и Альберт посмотрели сначала не нее, потом на воду, а потом друг на друга. В этот момент Альберт увидел, что волосы профессора становятся синими, а у лаборантки ноги извиваются зигзагами. Профессор же увидел в Альберте еще совсем юного мальчика, с ямочками на щеках, и фиолетовыми зрачками. Лаборантка стояла рядом с ними, и не могла понять, что происходит. Профессор вдруг начал истерически смеяться, увидев лаборантку уже трехголовой, а студента с седеющей бородой. Альберт резко развернулся, и понесся, выставив руки потрогать ее талию, становящуюся то ужасно широкой, то неимоверно узкой. Профессор опередил Альберта, и хлестнул лаборантку по раздувающимся щекам. Та громко закричала, и убежала прочь. Все вокруг стало резко менять цвета, переходя из одной гаммы в другую, насыщаясь вкусом и запахом, порождая вокруг себя приятные звуки. Профессор открыл шкаф, чтобы взять фотоаппарат, и сфотографировать настолько необыкновенные ощущения, но, распахнув дверцы, увидел вместо привычных мрачных полок какой-то невообразимый тоннель из цветных облаков. Он шагнул в эту неизвестность, и, ощутив легкость, стал прыгать как кенгуру, и выть, как собака. Альберт почувствовал, как земля куда-то уходит, будто ей надоело быть его вечной спутницей, и она бросает его навсегда. Осознав это, он заплакал. На миг, став стенкой, он увидел себя со стороны таким ничтожным и ранимым, что заплакал еще больше. Увидев, как слеза упала на кафель, он неожиданно для себя стал этой слезой, осознавая себя предательницей собственного тела, которая покинула организм, и теперь всю жизнь вынуждена существовать на этом холодном полу. Профессор, стоя на коленях, неожиданно ощутил чье-то присутствие, и, подняв глаза, увидел Менделеева. Лицо его переливалось бирюзово-фиолетовым цветом, шевелило всеми своими частями.  Великий химик грозно посмотрел на профессора, и строгим голосом произнес: «Ну, что… горе-ученый …! Ты опять играешь на молоточках?!!» Профессор, всхлипывая, произнес: «Не надо… Я… Я все исправлю.… Простите меня-а-а-а….» Альберт, взмыв вверх, и пролетев по потолку синей птицей, начал звать профессора.  «Возьмите меня! Я Вас прошу… Я стану вашей линейкой, начертите по мне все, что захотите…. Скажи что-нибудь, и я стану вашим голосом…. Зажгите свечу, и я загорюсь вашим фитилем… Откройте дверь, я стану вашим замком… Я пойду с вами, куда бы мы не шли… Теперь я навеки ваш….» Профессор, все еще находясь в летящих цветных облаках шкафа, вдруг увидел себя ребенком, бегущим по поляне. Студент резко вскочил, и ринулся к выходу. Все плавало и летало, по дороге он три раза упал на пол, и ударялся лбом о шкаф и химический стол. Сев на велосипед, он заметил, что, крутя педали сравнительно медленно, он летит со скоростью самолета, все шумы обретают какие-то очертания, колеса отрываются от рамы, и вновь сплачиваются с ними, как будто брачными узами. Рельсы железной дороги извивались змеями, и обвивали шею и руки студента.  Ввалившись домой он упал на пол, и увидел, как  пробирается между щелями в паркете. Бросив взгляд на лампу, он стал ее плафоном, бережно охранявшим еле теплившийся в ней свет. Соседская старушка с банкой в руках показалась ему летающим драконом, и он, вскочив и, пошатнувшись, швырнул в нее свою куртку. Крылья дракона превратились в уши слона, а нос в его рог, недавно увиденный на конференции профессоров. И вот, через минуту, милая бабушка стала животным, так умело сочетающим в себе признаки многих природных обитателей. Пройдя в свою комнату, Альберт глянул на цветы в рамке, и вдруг они стали шевелиться, и разговаривать с ним. Ему стало страшно, и он забрался под кровать, сквозь ватное тело чувствуя неукротимую дрожь. Наутро он проснулся, поняв, что висит на трубе, зацепившись за крюк. Первый час бодрствования, Альберт воспринимал все события с наваждением, а по дороге в академию, испытывал вчерашние ощущения единства с окружающим миром, предметами, и чувство полета сквозь цветные облака. Боясь опоздать, он вбежал в аудиторию, где собрались научные деятели, и занял место с краю. К удивлению студента, вместо белых халатов, все в аудитории были одеты в черные костюмы. Альберт пытался вслушаться в слова, сказанные каким-то неизвестным мужчиной с седыми волосами и длинной бородой. Студент не мог понять, что происходит, и почему профессор вновь перенес свой доклад. Мужчина попрощался с аудиторией, и все разошлись. Лаборантка догнала юношу в коридоре, и сказала: «Альберт, профессор умер». Студент ощутил резкий прилив дрожи и страха, и одновременно напряжение в своей голове. Причина смерти профессора витала в голове, но точно ухватиться за нее он не смог. Единственное, что понял в тот момент Альберт – это то, что его учитель и наставник пожертвовал своей жизнью ради научного эксперимента, пускай и не совсем понятного. Когда через несколько дней состоялись похороны, Альберт положил на совершенно свежий холмик земли конверт с письмом, где благодарил профессора за то, что тот был так добр к нему, и подарил ему дорогу в науку. И лишь в единственный раз, в этот последний прощальный раз, юноша подписал листок внизу, посмев еще раз напомнить профессору свою фамилию – Хоффман.