Вирши

СОВЕТСКИМ АКТЁРАМ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Уходят бригантины от причала
Такой совсем неласковой Земли.
Спокойно, величаво и печально
Их паруса скрываются вдали.

Красивые и гордые созданья,
Кумиры столь недавних давних лет,
Исполнены того очарованья,
Которому теперь созвучья нет,

Уходят галионы и корветы,
И каравеллы в бесконечный путь.
На фоне неба тают силуэты.
Их не вернуть отныне.
Не вернуть...


СМИЛЫМРАЙ

Слегка подкрасить губы и не более того –
Для макияжа случай не подходит, это ясно,
Надеть вот это платье и – бегом, бегом, бегом!
Она спешит и, как всегда, волнуется ужасно.

Она идёт по улице, столь хороша собою,
Что встречные мужчины отвести не могут взгляда,
Но сердце этой барышни наполнено любовью
Лишь к одному. А остальных и даром ей не надо.

Она идёт по улице, в душе её поёт весна,
Она проходит через мост и, повернув под арку,
Пересекает грязный двор, уже мечтаньями полна,
И открывает дверь в волшебный замок – кочегарку.

Спустившись по ступеням вниз, она спешит туда, к печам,
Где пыльный, словно чёрт, сидит и курит самокрутку
Её избранник, кто всегда и всюду мил её очам,
Кто обращает каждый раз любовный пафос в шутку.

И вот уже в его руках она теряет силы.
И вот уже летит в золу изящный гардероб.
И вот – продавленный диван. И жаркий шёпот: " Милый!.."
Манометры. Задвижки... И его чумазый лоб.

...Какого чёрта, господа! Всё это несерьёзно!
Ведь у неё же за спиной солидный институт!
Зачем ей этот кочегар? Бежать, пока не поздно!
И никогда, и никогда не появляться тут!..

Но на диване возлежа, во мраке кочегарки,
Белея нежной кожей в этом угольном аду,
Прислушиваясь к закипанью старой кофеварки,
Она вполне довольна.
И пошли б вы все в Чэнду!


КАЗУС

   Мне твоё лицо знакомо,
   Я видал тебя во сне...
Пациенткою дурдома
Ныне ты явилась мне.

В сером байковом халате,
С бородавкой на носу,
Ты сидела на кровати
И жевала колбасу.

Я был чистый, я был честный,
Избегавший всяких скверн,
Мало где ещё известный
Целомудренный интерн.

Взглядом встретился с тобою.
И меня ты, словно тать,
Рот заткнувши колбасою
Повалила на кровать.

Было странно, было жутко,
Было больно, но чуть-чуть.
Я считал, что это шутка.
Всё пытался хохотнуть.

Потерял, однако, гонор
И уверенность, когда
Ты, сказав – Я Сара Коннор! –
Мне дала понять: БЕДА!

Словно угорь извиваясь
Под тобою так и сяк,
Тщетно сверзиться пытаясь
С койки на пол, я иссяк...

Хорошо – два санитара
Заглянули невзначай,
И воинственная Сара
Получила нагоняй.

Видя то, что чуть в натуре
Не хватил юнца удар,
Проводил к регистратуре
Добродушный санитар.

Правда, пользуясь моментом,
Не сумел усмешки скрыть:
– Осторожней с контингентом
Здесь, в дурдоме, надо быть!


БЕЛАЯ РОЗА

У Иринки нынче день рождения!
Вспомнил. По исходу стольких лет...
Защемило сердце от волнения.
Ну, а если... почему бы нет?

Я скажу ей: "Здравствуй, Ирка, милая!
Здравствуй! Вот и свиделись мы вновь!"
Ну, а вдруг да вспыхнет с прежней силою,
С новой страстью давняя любовь?

Эх... одежда у меня дурацкая,
Вся помята, не совсем чиста,
Довела житуха холостяцкая...
Ну, да ладно, горе не беда.

Куплена на рынке роза белая.
И, взопрев от предвкушенья аж,
Путь давно знакомый вновь проделал я
И поднялся на седьмой этаж.

Постоял, уняв сердцебиение,
И, счастливый и шальной слегка, –
До чего же чудное мгновение! –
Я нажал на кнопочку звонка.

И открылась тихо дверь заветная.
И какой-то пожилой брюнет
На вопрос мой, где хозяйка
– Нет ея. –
Произнёс задумчиво в ответ. –

Нет ея. Поскольку упокоена
Душенька ея на небесах.
Что поделать. Так уже устроена
Эта жизнь. Всё обратится в прах.

...Вот иду я, сильно огорошенный,
Вдоль проспекта, в мятом пиджаке,
Никому не нужный, всеми брошенный,
С этой белой розою в руке.

Эх, напиться б, доля окаянная,
Вдрызг! И всё послать ко всем чертям!..
Только нет. Сегодня пить не стану я.
Лишь за упокой души сто грамм.


КРУГ

Трещат сибирские морозы.
В деревне царствует Февраль.
Дома дымят, как паровозы,
И потихоньку едут вдаль,
За веком век, в надежде скрыться
Из этих сумрачных земель.
Хотя надеждам их не сбыться –
На место их вернёт Апрель.
Он, баловник, наобещает
Эпоху света и тепла –
И вот уже решимость тает.
И тает снег. Весна пришла!
И всё опять. И всё по новой.
И бесконечен этот круг.
Что и является основой
Одних и тех же вечных мук.


ПЕДРО

Продрав с утра единственный свой глаз,
Чилиец Педро кашляет натужно,
Чему причина – крепкий «Партагас»,
(Ему две пачки ежедневно нужно!)
Поскольку жизнь не ставит он ни в грош,
То табаком себя нещадно травит.
Плевать! Ведь всё вокруг – сплошная ложь,
И подлый чистоган сим миром правит.
Известно:  как за правду ни борись –
Успех определён ценой вопроса.
И вообще, лишь птица мчится ввысь,
А кто не птица – пашет землю носом.
Вот так-то.
Педро медленно встаёт,
Берёт костыль, чилиец одноногий,
И очень-очень не спеша бредёт
В чулан, довольно пыльный и убогий.
Поскольку там ещё бутыль полна,
То цель движенья Педро абсолютно
Читателю (и автору) ясна.
Предположить иное было б трудно.
Посуду взяв единственной рукой,
(Вторая утеряла напрочь силу)
Губами пробку вынувши долой,
Он наливает в кружечку текилу,
И пьёт её, смакуя, по чуть-чуть.
Ей-богу, это верное спасенье
От злой тоски, что вечно точит грудь,
Из гибели и праха вознесенье!
Бредёт назад, садится на кровать,
И, сунув папиросу в рот привычно,
О чём-то долго-долго размышлять
Чилиец Педро станет, как обычно.
В усмешке иногда оскалив зуб,
Оставшийся в десне каким-то чудом,
И выдыхая дыма плотный клуб.
Ах, что за мысли держит он под спудом!..
Вот-вот придёт и принесёт поесть
Соседка разбитная, Гуттиэре.
Эх, сбросить бы годочков тридцать шесть,
Воспользоваться жизнью в полной мере!..
В каморке всё плотней табачный дым.
Тупая старость.
Но при всём при этом
Ведь был когда-то Педро молодым,
Боролся с Аугусто Пиночетом;
И было много-много славных дел,
И подвигов в рядах Сопротивленья!
Вот жалко – за ногой не углядел,
И заодно чуть не лишился зренья.
Всё, всё ушло.
Никчёмный инвалид,
Почти забытый и людьми, и богом,
Практически безвылазно сидит
В своём жилище, по-спартански строгом…

На съёмках жизни – вечного кино –
Меняют декорации искусно,
Смеяться, как известно, не грешно,
И, право, это было бы смешно.
Когда бы, в целом, не было так грустно.


РЕМОНТ

Ирина была маляром-штукатуром.
Я с нею имел регулярные встречи.
Как свойственно всем артистичным натурам
Она задвигала мне умные речи

О крепости разных цементных растворов,
О свойствах различных акриловых красок,
О тонкой игре мозаичных узоров...
А также о вкусе немецких колбасок.

Меня так влекло её мощное тело,
Что я от него отвести не мог взгляда.
Но к ней иногда прикасаясь несмело
Я слышал в ответ:
– А вот это – не надо.

И – снова о красках, шпатлёвке, обоях...
И я наливал себе крепкого чая.
А боги смотрели с небес на обоих
На нас, головами седыми качая.

Но стены, меж тем, покрывались извёсткой.
И пол был покрашен в коричневом тоне.
В проёме – панно с белоствольной берёзкой.
Так мне ли страдать о моральном уроне?!

Я, мало-помалу, всё более смело
Вливался в ремонтную эту рутину.
В итоге – как очень желанное тело
Забыл маляра-штукатура Ирину.

И вскоре закончилась супер-работа.
Я с мастером щедрой рукой расплатился,
Сказал, что доволен. Услышал:
– Ну, то-то.
И вдруг в одиночестве вновь очутился.

Ирина ушла. И уже не вернётся.
И отпуск подходит к концу очень быстро.
А мне, как актёру, одно остаётся –
Поклон всем читателям.
Аста лависта!


УВЫ И АХ...

Ах, недолгое ваше цветение
Ненадолго и сводит с ума.
А весна – это только мгновение,
Да и в ней уже скрыта зима.

Лишь вчера были просто блистательны
И имели безумный успех,
А сегодня вы очаровательны...
Но уже далеко не для всех.

Что же завтра? А завтра закончится
Этот чудный полёт мотылька.
И не важно, что вам ещё хочется,
И что вы не готовы пока.

Вы не первая, и не последняя.
Время – грубый хирург, вуаля.
Там проходит краса эта летняя,
Где желтеют леса и поля.

Вот и всё. Дальше – воспоминания
И попытки судьбу обмануть,
Привлекая к себе тень внимания
Перед тем, как навеки уснуть.


КАРЛСОН

Прекрасен вид из моего окна.
В дому напротив, прямо через двор,
В чужом окне я вижу, как Она
Ведёт по телефону разговор,

То улыбнётся, то взмахнёт рукой,
Пройдётся, в глубине, туда-сюда.
А день сегодня солнечный такой,
Какой бывает только иногда,

И требует романтики душа.
Ну, просто – вынь романтику и дай!
А у меня в карманах ни гроша,
И из еды остался чёрный чай.

Но я надену свой комбинезон,
На лысину – кудрявый паричок,
Пропеллер крутану и, взяв разгон,
Нырну в окно, летучий мужичок.

И, если сразу вниз не упаду,
(Что, в общем-то, совсем немудрено)
Я к Ней в обьятья точно попаду,
Влетев в Её раскрытое окно.

И мы, конечно, малость пошалим.
(Ведь я уже ещё в расцвете лет,
Немного облысел... да леший с ним!
У фрёкен Бок ко мне претензий нет!)

В итоге этой шалости, глядишь,
Случится долгожданный поворот –
У Карлсона появится Малыш.
(Или Малышка, если повезёт!)

И к чёрту атрибут холостяка –
Пропеллер!
Здравствуй, милая жена!
Да? Да... Да. Да! Да!! Да!!!
Ну, а пока...
Прекрасен вид из моего окна.


АРЛЕКИН

А, ну-ка, навострите ушки,
Гражданочка и гражданин,
Сейчас вам славные частушки
Споёт весёлый Арлекин!
Его обычная работа –
Посредством плюх творить добро,
Трясти за ворот идиота,
И палкой колотить Пьеро,
Ни в чём усталости не зная
Всех тормошить вокруг себя,
То на гармонике играя,
То на трубе вовсю трубя.
Искать ответы на вопросы
Не станет он. Но не беда,
Поскольку и писать доносы
Чудак не будет никогда!
Он лучезарно улыбнётся,
Улыбка так ему к лицу,
И откровенно рассмеётся
В лицо вельможе-подлецу.


НЕ ПОЕДУ!

Мне не быть в родной стране счастливу.
Мне бы бросить всё ко всем чертям
И уехать в Антананариву!
Только вот… кому я нужен там?
Кто там ждёт меня, раскрыв обьятья?
Кто мне скажет – «на, брат, закури»?
Да никто! И, стало быть, скучать я
Стану от зари и до зари.
А вокруг – одни чужие хари…
Нет, так дело, братцы, не пойдёт.
Что я там забыл, в Мадагаскаре,
Если там меня никто не ждёт?
Я б ещё подумал, если б ждали.
Ну, а так – ищите дурака,
Как бы вы меня ни убеждали,
Не поеду!!!
Вот и всё. Пока!


ЧЁРНО-БЕЛЫЙ ЭТЮД

Я  пришёл к тебе чёрным котом,
О, моя снежно-белая киска,
Позаботилась мудро о том
На досуге Судьба-шахматистка.

И на клетчатом поле доски
(Что разложена ей очень кстати)
Мы друг другу волшебно близки
И изменчивы в каждом квадрате –

Там, где чёрный, не видно меня,
А где белый – там ты исчезаешь,
Но лукавство во взгляде храня
Ещё больше собой увлекаешь.

Светлый фон – чтобы я виден стал.
Тёмный фон – чтоб тебя видно стало.
Хорошо, если я угадал
И всё это лишь только начало.

Пусть играя в спектакле чужом
Избежать не получится риска –
Я пришёл к тебе! Чёрным котом.
О, моя снежно-белая киска!


ШПИОН

Вот уже неделю я живу, как на войне,
Потерял и аппетит, и сон,
Потому как понял и уверился вполне,
Что сосед мой, Ухарев, шпиён!

В наше время трудно распознать таких людей,
Слишком все вольготно стали жить,
Пестротой одежды и обилием идей
Никого нельзя насторожить.

Я же – сердцем чую. И меня не провести.
Я шпиёнов вижу за версту.
Не позволю сеть резидентурную сплести!
Хоть и нахожусь не на посту.

Я уже давненько понял – что-то здесь не так,
Ухарев не курит, и не пьёт,
Он наверняка законспирированный враг,
Только виду, гад, не подаёт.

Ну, дак я зашёл к нему на днях занять деньжат,
А в ответ услышал:
– Сам в долгах!
Сразу стало ясно – это гад, ползучий гад,
Да ещё и потерявший страх!

У него и свет в окне горит до трёх утра,
И очки похожи на пенсне.
Чую я – уже разоблачать его пора –
Зуд в руках, мурашки по спине.

Завтра мы с друзьями на троих "сообразим",
Чтобы стать ловчее и хитрей,
А потом пойдём, да ка-ак его разоблачим!
На крайняк – навесим звездюлей.

А иначе всем нам, как державе, грош цена!
Вот и всё.
А коль придёт беда,
Если не вернусь, не забывай меня, страна,
Поминай!.. Хотя бы иногда...


ДОИГРАЛСЯ

Сосед мой умеет играть на рояле.
Мы слушать с женой бесконечные трели
Уже почему-то чертовски устали.
И даже слегка, так сказать, озверели.

Вот, вроде, не столь это всё и ужасно,
Когда за стеной – гармоничные звуки,
Ведь, ежели вдруг исполненье прекрасно,
Они, в своём роде, лекарство от скуки.

Однако, когда "ля-ля-фа" – ежедневны,
В какой-то момент понимаешь, с тоскою,
Что нервы твои это всё-таки нервы,
И хочется, так ли, иначе – покою!

Но было бы странно с соседом судиться,
Ведь он проживает законно в квартире.
И бить ему морду – совсем не годится.
Увы, как всё глупо, порой, в этом мире.

А я, между прочим, тружусь на заводе,
Домой возвращаюсь с больной головою,
Изрядно уставший и малость "на взводе",
И мне совладать всё сложнее с собою.

И вот я уже закипаю, как чайник,
Не в силах терпеть бесконечную муку...
Как вдруг узнаю, что намедни, случайно,
Сосед, поскользнувшись, сломал себе руку,

А после, в больнице – потрясно, ей-богу! –
Споткнулся, на верхний этаж поднимаясь,
Неловко упал и сломал ещё ногу.
Как будто для нас специально стараясь.

Теперь за стеной тишина воцарилась.
И мы облегчённо вздохнули с женою.
Но вот нынче ночью мне гадость приснилась,
Аж с криком и болью вскочил головною.

Мне снится сосед. Он глядит, в укоризне,
Как я одобряю проблемы решенье –
Ему, чтобы больше не портил нам жизни,
Свернуть, по возможности, где-нибудь шею!

...У тайны кошмарной стою на пороге,
Порой, откровения просто скандальны.
Но, как ни крути, а в конечном итоге
Я понял, что мысли-то – МАТЕРИАЛЬНЫ.


ПУТЬ ДОМОЙ

Вот моя деревня,
Вот мой край родной!
Вот качусь я в санках...
Впрочем, нет, постой –
Вот качусь я в джипе
Марки "Патриот",
И уже не так всё,
А – наоборот.
Еду по деревне
И – не узнаю.
Али посетил я
Землю не свою?
Улицы – в асфальте.
Справные дома.
Стало быть, богаты
Нынче закрома.
На полях взрастает
Крупный урожай,
Только, знай, работай,
Жни да собирай.
На лугах, за речкой,
Всё стада, стада!
Пастухи – во фраках,
Прямо господа!
У кого гармошка,
У кого рожок,
От души играют,
Сев на бережок.
Слышен лесопилки
Вой из-за бугра –
Кубометры леса
Гонит на гора.
Вечером на сцене
Местного ДэКа
Ушлые доярки
Пляшут гопака.
Табаку и водки
Во сельмаге нет –
Нынче всем потребен
Только интернет!
На любой усадьбе
Свой автомобиль,
Строго нашей марки,
Потому как – стиль!
Импорт заместили,
Дунул ветер свеж
И чихать хотели
Здесь на зарубеж.
Всё в деревне прочно,
Всё разумно так,
Что и я смекаю,
Ибо не дурак:
Время наступило
Сделать ход конём –
Надо возвращаться
В свой родимый дом!
Пригожусь я людям,
Мудрый журналист,
Пусть наружно гадок,
Но душой-то чист!
Распишу в газете
Всех под хохлому,
Проторю дорожки
К сердцу и уму!
Здесь я буду нужен,
Здесь я буду свой,
Здесь моя деревня,
Здесь мой дом родной!

...Эка. Размечтался.
Право – дурачок.

Обжигает пальцы,
Догорев, бычок.
И сижу я в кресле.
И смотрю в окно
На вечерний город.
То-то и оно.


ТАНЯ В НЕБЕ С АЛМАЗАМИ

Шагнула с крыши
И... полетела!
Всё выше, выше,
Как и хотела,
Как и мечталось
О том сначала.
Вот только малость
Не рассчитала...
А небо плыло
Над головою,
Оно манило
Её собою,
Её мечтанья
Оно впитало.
Была здесь Таня!
И вдруг не стало.
Жизнь завершилась
Ошибкой, глупо –
Она разбилась
О синий купол...
Слова напрасны,
Бессильны фразы.
Лишь в небе ясном
Горят алмазы...


ДОЖИТЬ БЫ!

Потянулись бабоньки на юг.
Собирались в стаи, как обычно,
И над деревенькой сделав круг
Отлетали, жалобно курлыча.

Мужики, у яра на краю,
Утирали слёзы рукавами,
Материли долюшку свою
И махали бабам вслед руками.

Ждали их суровою зимой:
Лёжка на продавленном диване,
Водка, сало, курево, запой,
И похмельный мир в сплошном тумане.

Разве ж это жизнь? Конечно, нет!
Хуже, чем в тюремном заточеньи!..
И сходился клином белый свет
На мечтах о бабьем возвращеньи.

Вот, весною, дескать, прилетят,
Разгребут в домах завалы грязи,
Мужиков отмоют, подновят,
Чтобы стали как и раньше – князи!

Всё качнётся на круги своя
По стезе налаженного быта...
Эх, дожить бы только, братовья,
Не откинуть до поры копыта!


УБИЙЦА

…А должен был бы завтра.
Но обманувши всех
Вернулся я внезапно
Сегодня. Как на грех.
Не рассчитал немножко.
Жена сказала: «Ах!»
И сиганул в окошко
Какой-то хмырь в трусах.
Куда теперь податься?!
Ведь я убийца же –
Живём-то мы на двадцать
Четвёртом этаже!


СНЕГОВИК

Мы сидим с тобою рядом.
Я тебе стихи читаю.
Я тебя ласкаю взглядом
И буквально таю, таю!
Брюки вот уже сырые,
По ногам течёт в носки,
Вдоль дивана озорные
Зажурчали ручейки.
Ты кричишь: «Кретин!!!»
Я знаю.
И давно уже привык.
Я ж всегда так поступаю.
Потому что… снеговик.


ШЕДЕВР

Сказал художник:
– Так. Прекрасно!
Раз не могу купить я масло –
Нет денег! – напрягу фантазию
И напишу картину грязью!
И написал забавы для
Портрет владыки-короля.

Узнав про то, король велит:
– Пусть в замке у меня висит!
И слуги выполнили враз
Его Величества приказ.
Но… ясности и нынче нет:
Висит художник?
Иль портрет?


НЕ

Не жалею. Не зову. Не плачу.
Не курю. Не пью. Не хлопочу.
Не звоню. Не берегу. Не трачу.
Не пою. Не помню. Не хочу.

Не даю. Не верю. Не играю.
Не иду. Не еду. Не плыву.
Не прошу. Не пробую. Не знаю.
Не люблю. И даже не живу.