Не заслоняя глаз от света 31

На этот раз при свете дня мы увидели, как ловко обманула нас тропинка  - она свернула резко в сторону, почти назад, как, бывает, сворачивает заячий след, сделала петлю и, наконец, вывела нас к озеру, о котором говорил Холмс.
Здесь была утоптанная поляна с костровищами, отпечатками колёс, конских копыт и другими следами человеческого пребывания. У края поляны возвышались три холмика свежевырытой земли.
- Вот оно что, - сказал Холмс, усиленно сводя над переносицей брови, отчего поперёк лба у него заломилась глубокая складка. – Теперь и фокус с тропинкой понятен. Здесь стоял табор, а тропа – цыганская. Оттого и петляет.
-  Так ведь холодно ещё кочевать, - удивился Раух.
- Они пробыли здесь недолго – возможно, ожидали поезда. Но вы видите могилы?
Только теперь до меня дошло, что пресловутые холмики – не что иное, как захоронение.
- Сразу трое? Что же у них, эпидемия?
- Да. И, похоже, умерли они от той же заразы, что и путевой обходчик с семейством.
- Догадка... - быстро пробормотал я.
- Гипотеза, - поправил Холмс. – Посмотри: следы крови на земле. Здесь и здесь, и вот ещё. Цыгане не любят шума, закон всегда не на их стороне, любой инцидент, скорее всего, заставит их сняться и уйти. А Сони провела всё детство в таборе, она никогда не знала своих родителей. Так что неудивительно, что их пути пересеклись.
Холмс присел на корточки и зарыл руку в золу:
- Слой не такой уж толстый – ночи три здесь жгли огонь – не больше. Странно только, как им удалось уйти, не наследив. Лошади, фургоны... Судя по костровищам и следам, три фургона.
- Едва ли они ожидали поезда,  - заметил Раух.  - С лошадьми на поезд не сядешь.
- Я не сказал: ожидали поезда, чтобы сесть на него. Он могли ждать его, чтобы что-то передать, проводить или встретить кого-то.
- Например, Волкодава с Сони, - я вспомнил послание от Баро.
- Например, - согласился Холмс.
- Их, наверное, будет не слишком сложно проследить. Может быть, девочка с ними?
Холмс выпрямился и, протянув мне перемазанный золой кулак, раскрыл ладонь. Я увидел на ней три каких-то непонятных маленьких шарика, обугленных и присыпанных пеплом.
- Каштаны, - сказал Холмс. – Ты помнишь про пять апельсиновых зёрнышек, Уотсон?
- Ещё бы не помнить!
- Ну, вот это – то же самое. Правда, немного с другим подтекстом.
Я вспомнил, как Айрони выбила каштаны из рук идиота Бина, и у меня на мгновение словно холодный ветерок протянул по спине.
- Так что они значат, Холмс?
- Они значат, что ты берёшь на себя ответственность за ребёнка женщины. Или – если тебе вручают их насильно – что тебе передают эту ответственность. Фактически обвинение в изнасиловании девочки-цыганки и признание в оном. Слышал выражение «таскать каштаны из огня»?
- Оно означает совсем другое, - возмутился я. -  И... это ведь не общепринято?
- Нет. Но это – обычай табора Птицы, в котором была Сони, в котором был Орбелли, в котором когда-то бывал и я. Каштаны или просто угли, когда каштанов нет под рукой, – и он вдруг разразился длинной фразой,  вместе и картавой, и певучей.
- Что это значит?
-  Мне трудно перевести на английский – слишком поэтично, но что-то вроде:  «Прожигая ладонь, не откажешься от своего слова или умрёшь».
- Всё это прекрасно, - сказал Раух. – Но единственное, что из этого следует, - он кивнул на каштаны на ладони Холмса, - так это то, что цыгане жарили каштаны, а всё остальное – ваши домыслы.
- Нет. Уотсона ещё в Ипсвиче Бин пытался угостить каштанами.
- Это тоже могло не иметь подтекста.
Я вспомнил выражение лица Бина, и выражение лица девочки, и усмешку, и слова, брошенные мне в спину.
- Имело, - убеждённо буркнул я.
- Но почему Уотсона?
Холмс пожал плечами:
-Возможно, он проявил повышенный интерес или его перепутали со мной.
- Подожди. А разве Бин – из цыган? – спросил я.
- Он наверняка знает их обычаи, как, вероятно, и Благов. Благов – артистка. У Сони мало мест, где можно близко сойтись с артистами, тем более русскими. А в том, что они близки, думаю, уже ни у кого из вас сомнений нет. Что касается Руби, он, полагаю, многое мог бы порассказать про этот табор, если бы его не убили. А так... Ну что ж, узнаем сами.  Стойте здесь.
 Он бросил каштаны обратно в золу и пошёл быстрым шагом куда-то в сторону.
- Он решил искать табор? – спросил Раух.
- Обойдёт кругом поляну и увидит, каким путём они уходили отсюда.
- И так понятно, что вокруг озера – иначе, мы бы увидели их следы на пути сюда.
Я ничего на это не возразил, и мы стояли и беспокойно косились на свежие могилы, теряясь в догадках, что за кровавая драма здесь разыгралась.
Холмс и раньше рассказывал – правда, очень скупо – про табор Птицы. Но я помнил из его рассказов, что табор был большой – не два-три фургона, а четверть сотни семей с детьми и стариками. Удивительный табор, в котором почти все были грамотны, а двое имели законченное высшее образование – эдинбургский врач Орбелли, и сам Птица, закончивший юридический институт в Вене. Зимой они не откочёвывали на юг, как все порядочные бродяги, а оседали и работали – часто в Лондоне, снимая квартиры и номера в гостиницах, реже – в Петербурге, Одессе, Брюсселе или Милане. Летом – колесили по всей Европе, возя с собою, между прочим, большой хирургический набор, фотолабораторию с проектором для диапозитивов и пару пишущих машинок. Сони вполне могла передать дочку под опёку как Птице, так и самому Орбелли – она, кажется, доверяла обоим. Но мне что-то не верилось, будто именно так всё и было. Присутствие таборного вожака, присутствие Орбелли делало в принципе невозможным появление этих трёх кучек. Цыгане могли не вмешиваться в злодейство, пока дело не касалось табора, но своих ни Орбелли, ни Птица в обиду бы не дали.
Пока я размышлял, Холмс вернулся, но прочесть что-либо по его лицу было невозможно.
- Что-то нашёл? – спросил я.
- Колеи от колёс. Ну и что? Они – в фургонах, мы – пешие, и отстаём от них на сутки – можем так годами гоняться.
- А зачем искали? – спросил Раух.
- Хочу заняться геометрией. Идите-ка сюда.
Он подошвами разровнял золу и взял у меня палку:
- Вот смотрите: здесь мы сейчас находимся. Здесь озеро. Вот так идут колеи, а вот так – железная дорога. Здесь Рэвин-гроув. Если предположить, что Сони и есть та женщина, которую, окровавленную, приютили на станции, и что она убегает от преследующего её Волкодава, и если предположить также, что девочка в таборе, где они все пересекутся?
- Девочка не в таборе, - возразил я. – Её кресло осталось на станции, значит, она была там, да и таскать больного ребёнка по лесу Сони не стала бы. И бежала она из табора на станцию именно потому, что девочка дожидалась её на станции.
- Если бы не каштаны, я решил бы так же, - сказал Холмс.
- Дались тебе эти каштаны! Скорее всего, они вообще ничего не значат.
- В таборе Птицы они очень даже значат, - упрямо возразил Холмс. – Сони передала девочку под опёку, совершив обычный ритуал.
- Подождите! – вдруг перебил Раух – его круглое лицо выглядело ошеломлённым. – Вы так уклончиво говорите: «обряд», «ритуал», что я, признаться, сразу и не понял. Вы хотите сказать, что Сони... что она выдала девочку замуж за кого-то из цыган?
- Или за Волкодава, - сказал Холмс, и его скулы побелели.