Май-1

МАЙ
(Из книги "Времена года")

Матери моей,
Нине Антоновне

Я должен найти в этом мире угол,
Где на гвоздике чистое полотенце
Пахнет матерью, подле крана – мыло,
И солнце, бегущее сквозь окошко,
Не обжигает лицо, как уголь...

Эдуард БАГРИЦКИЙ.
«Февраль»

Как сладко спать!
Блаженная истома
По телу по всему легко разлита,
И тело, кажется, совсем исчезло,
Как будто бы в прохладе растворилось
Предутренней,
когда восходит солнце
И мир лучами первыми тревожит
И пробуждает.
Вот уже и птицы
Встречают вольным пеньем новый день.
И словно бы в прохладе этой тонкой,
И в этом беззаботном птичьем пеньи
Исчезли навсегда душа и тело,
И так приятно, мирно, сладко спать.

Но что-то в эту песенную тишь
И в призрачную лёгкую прохладу
Тихонько входит струйкою тревожной
И робко оттесняет сладость сна.
Уже как будто в радостной истоме
Чего-то не хватает,
и нехватка
Чего-то в этой тишине привычной
Рождает страх неясный.
Я не слышу
Шагов на кухне, примуса не слышу
Настырного и ровного шипенья
И запаха не чувствую так вкусно
Вскипающего в кружке молока.

Ещё не понимая ничего,
Встаю с постели и бегу на кухню.
А вот и вся разгадка – мамы нет.
И горькая-прегорькая обида
Мне сердце сжала,
и рекою слёзы
Из глаз вдруг хлынули. 
Тогда впервые
Я маму потерял.
Но мне на счастье
Послышался пастушеский рожок,
Тихонько, еле слышно; видно, с краю
Недолгой нашей улицы Крестьянской.
И, кажется, без всякой ясной мысли,
Я вылез из окошка и помчался
По улице, по зыбкому песку,
Вобравшему и зябкую остуду
Минувшей ночи, и тепло рассвета.

– Смотри-ка, Нина, кто нас догоняет! –
Воскликнула соседка по ограде,
Подстёгивая пегую корову.
Мать оглянулась и, всплеснув руками,
Поспешно побежала мне навстречу,
С разбегу подняла, поцеловала
И, засмеявшись, слёзы обронила:
– Ах, ты, герой мой!
Улицу, подумать,
Сам одолел – ножонками своими.
А грязные какие! надо мыть, –
И целовала их, и целовала.
Потом соседке крикнула:
– Маруся!
Ты и мою Бурёнку отгони.
Пастух недалеко. А мы с сыночком
Бежим до дому ноги отмывать...

И, вскипятив на примусе водицы
И в ванночку с речной водой добавив,
Мать вымыла всего меня, а ноги
Особо, и махровым полотенцем,
Поставив на пол, вытерла меня,
И полотенце на привычный гвоздик
Повесила, и мыло положила
На крышку умывальника:
– Ну вот,
И к новому походу мы готовы,
Хотя нам никакой поход не нужен. –
Мать как-то начинала щекотливо
И целовать меня, и теребить,
Что я, смеясь, по комнате носился.
Вот и теперь я бегал и смеялся...
Ах, детство, детство, как забыть тебя!

А нынче и подавно не забудешь.
Придумали народу наказанье.
Коль ты живёшь за тридевять земель
От дома своего (а так живётся
Сегодня большинству), так ты до дома
Не доберёшься, право, ни на чём.
Билеты так чертовски вздорожали
На самолеты и на поезда,
Что будешь десять лет копить, не купишь.
А значит – никогда не побываешь
В пенатах, где родился и возрос...

И вот сижу на берегу пустынном
Жестокой пропасти непроходимой,
Которая отрезала Урал
От славной Минусинской котловины,
Где на давнишнем иле океанском
Растут арбузы с дынями и крепко
Паломников наивных удивляют.
Я вспоминаю детство. Воскрешаю.
Почти уже забытые картины
Я силой памяти соединяю
Уже со взрослыми, другими днями.
Так я сижу на берегу пустынном
И памятью с безденежьем борюсь.

(Продолжение следует)