5. Ручей

Этим солнечным воскресным утром Сьюзен, как обычно, поднялась рано, хотя они с мужем заснули всего за час до рассвета. Тихонько выскользнула из-под тяжёлой ласковой руки Питера. Натянула домашнее льняное платье. Тронула губами лобик сопящего в люльке ребёнка, улыбнулась: копия папы, и сон такой же, богатырский… Во дворе у рукомойника умылась, наспех повязала косынку и выбежала босиком на тихую росную улочку, привычно вскинув на плечо коромысло с деревянными вёдрами.

Вчерашнее торжество затянулось допоздна. Поселенцы праздновали окончательную победу над амазонками. Уже давно покорились, признали власть белых, приняли истинную веру все дикие племена в округе. Только лесные ведьмы всё ещё сражались с пришедшими на их землю колонистами, нападали внезапно и не знали пощады. На месте оставались изрубленные тела женщин и детей. Мужчины исчезали бесследно – об их судьбе ходили жуткие слухи.

Но теперь покончено с этим кошмаром. Жаль, не успела вчера толком расспросить мужа. Ну да день впереди, будет время послушать о его подвигах.

…

Да, о вчерашнем дне было что рассказать. Тщательно подготовленное наступление началась на рассвете. Лес окружили кольцом и прочесали, уничтожая всё на своём пути. Половину прошлогоднего урожая пришлось продать, чтобы приобрести новейшее вооружение. И теперь скорострельные карабины и полдюжины ручных пулемётов показали своё превосходство над луками и стрелами варварок. Больше сотни женщин - воительниц остались лежать расстрелянными в лесу, уцелевшие – десятка три – бросили оружие. Дважды раненую, схватили живьём и их предводительницу, легендарную лесную королеву, прозванную Кровавой Мэри. Победители оказались в замешательстве: что делать с пленницами? Некоторые, особенно молодёжь, предлагали оставить их в живых. В селении колонистов всегда не хватало женщин… Мужчины постарше, семейные, с невольной жалостью смотрели на детей – маленьких девочек, захваченных в деревне амазонок... Но пастор был суров:

– Бог избрал нас орудием Его гнева. Выполняйте волю Его.

Скрученную канатами, привязав к лошади, приволокли из леса Кровавую Мэри. При всеобщем ликовании её величество заняла подобающее ей высокое положение – на колу, вкопанном посреди дымящихся развалин деревни. Хрипло, яростно ревела пронзённая насквозь косматая великанша. Наконец перестала корчиться, тяжкой грудой мяса осела на кровавом столбе. Настал черёд её подданных. Женщин и девочек принудили взять младенцев на руки. Толкая прикладами, оттеснили на край ущелья. Многое видел каньон смерти. Сюда приходили те, кто состарился или получил увечье в бою – не желая быть обузой племени, гордо обрывали свой славный путь последним шагом в пустоту. Сюда сбрасывали истерзанные тела пленников, зверски изнасилованных, до капли отдавших свой детородный сок разъярённым лесным фуриям. Сюда, под свист и улюлюканье, шли несчастные матери-амазонки, родившие сыновей – искупая свой позор, сами, по манию беснующейся огненно-рыжей шаманки, швыряли в пропасть мальчишек. Сюда прошлой зимой после страшных истязаний бросили изменниц, предлагавших отступить от древних обычаев, заключить мир с белыми пришельцами. Теперь наступил финал. Скошенные пулемётными очередями, со своим проклятым отродьем рухнули с высоты двухсот футов пленные варварки.

В сотне ярдов от деревни, возле бьющего из скалы горячего источника, обнаружили что-то вроде полевого госпиталя. Туда во время боя амазонки успели вынести с десяток своих тяжелораненых. Хорошо, что колонисты догадались взять с собой собак – чуть в стороне, в тёмном гроте, умные легаши унюхали ещё шестерых прятавшихся туземок. Когда выволокли их на свет, разглядели: беременны, на сносях. Все невольно содрогнулись, умолкли. Чьи же это дети? Встали перед глазами лица товарищей – отцов, сыновей, братьев, замученных этими тварями…

В упор пристрелили лежащих на охапках сухой травы раненых. Одной очередью уложили что-то кричавшую рыжую шаманку и жавшихся к ней двух перепуганных девчушек – её учениц, «санитарок» этого «госпиталя». Толкнули к скале беременных. Мягко ступая, поддерживая тяжелые колышущиеся животы, повернулись, встали в ряд молодые дикарки. Видно, пленников не хватало на всех, право иметь детей доставалось самым сильным. Все шестеро как на подбор – рослые, мускулистые, меднокожие, словно статуи античных богинь, обёрнутые оленьими шкурами вокруг бёдер и через плечо, так, что обнажены левые груди – могучие, круглые, покрытые татуировками в память боевых подвигов – и уже набухшие, наливающиеся молоком. Надменная осанка, ни тени страха на бронзовых лицах… Пастор вставил новый диск и передёрнул затвор пулемёта.

– По слову Твоему, Господи:
«…и беременные их будут вспороты…»*

Ни одна не вскрикнула – молча падали, перерезанные очередью по животам, молча бились, грызли землю в предсмертных корчах. Нелюди, исчадия ада… Но всё же Питеру стало не по себе. Вспомнилась Сьюзен – как носила их сынишку на последних днях беременности. Так же плавно ходила, гордо вскинув голову, обняв, оберегая чрево… Приотстав, чтобы не видел пастор, парень бегом вернулся к скале. Торопливо, выстрелами в лицо, добил хрипящих в агонии несбывшихся матерей.

С триумфом вернулись домой. Не даром досталась победа. В одиннадцати домах посёлка женщины наденут чёрные платки – но никто не увидит их слёз, такова судьба жён пионеров. После благодарственной молитвы началась разливанная пирушка. Даже старожилы колонии не помнили такого радостного праздника.

…

Хорошо повеселились вчера, с утра так кстати будет для мужа кружка студёной воды. Сьюзен свернула в знакомый переулок у околицы. Тихо скрипнула калитка отцовского дома, и Сьюзен радостно рассмеялась: да, на любом расстоянии они чувствуют друг друга и думают одинаково! В таком же, как у неё, простеньком домотканом платьице, с коромыслом через плечо, щурясь от восходящего солнца, вышла из калитки босая девушка – Бетси, сестрёнка.

Взявшись за руки, побежали за околицу, к ручью, напрямик через накануне убранное, покрытое ещё не скирдованными – не управились вчера до возвращения мужчин – снопами ржаное поле, розовеющее в первых лучах рассвета. Искрилась под солнцем, обжигала холодом роса. Жёсткая стерня привычно щекотала огрубелые потрескавшиеся ступни юных жниц. Коромысла покачивались на крутых плечах. Не так легко будет возвращаться, в горку, с полными до краёв четырёхгаллонными вёдрами. Но никакой работы не боялись неразлучные с детства сёстры-погодки, похожие как две молодые берёзки синеглазые русоволосые крепышки. Дочери пионера, подруги пионеров, матери будущих пионеров – тех, кому и дальше, с плугом и винтовкой, с именем Божиим на устах идти вперёд, покоряя этот дикий континент.

Как всегда при встрече, девчонки трещали без умолку. Сьюзен вышла замуж год назад, и Бетси всё не уставала удивляться, как замужество изменило сестру. Теперь Сьюзен знала столько интересных тайн – о мужской любви, беременности, материнстве… Восхищение сестрёнки-девственницы льстило Сьюзен, она подшучивала над Бетси, делая страшные глаза, рассказывала небылицы о своих любовных играх с Питом. Бетси догадывалась, что её разыгрывают, обиженно надувала губки. Но не было сил сердиться. Девушка звонко смеялась, тормошила сестру – ах ты, врунья! – и снова, смущённо опустив глаза, задавала наивные вопросы. Ничего, скоро она узнает всё сама. День свадьбы уже назначен, сразу после сбора урожая Джонни поведёт её к алтарю. А потом будет ночь – и они останутся вдвоём…

Колонисты давно вырубили лес у ручья, построили на берегу две сторожевые вышки – на них всегда стояли часовые, охраняя и подступы к посёлку, и женщин, идущих по воду. Интересно, кто сейчас в карауле: вот не повезло, пропустили такой замечательный праздник? Приложив козырьком ладонь к глазам, Бетси присмотрелась, и вдруг, рассмеявшись, толкнула Сьюзен в бок – впервые этим утром вышки стояли пустыми! Да, опасности больше нет, наступил мир.

Сёстры остановились на песчаном левом берегу ручья, сбросили коромысла с плеч. Сьюзен подоткнула платье, взяла вёдра. Тихо ойкнула, ступив в холодный стремительный поток.

…

Амазонка лежала на обрывистом правом берегу. Вытянулось в высокой увядающей траве, почти слилось с ней по цвету смуглое, в бурых кровавых пятнах, синяках и царапинах, обнажённое тело. Разорвала мускулистую спину большая, уже не кровоточащая, запекшаяся рана от прошедшей навылет тяжёлой крупнокалиберной пули. Смертельно раненная, но ещё живая – сквозь плеск ручья, шелест травы под ветерком едва слышалось редкое, тяжёлое, с хрипом и клокотанием дыхание.

Джани сражалась вчера рядом со всеми. Но уже в горящей деревне, услышав детский крик, дрогнула, бросила оружие, метнулась к вспыхнувшему дому. Только успела выхватить из огня своих четырёхлетних двойняшек – тут же набросились, ударом по голове свалили наземь, сорвали одежду. Билась, пыталась сопротивляться, но одолели, навалились вчетвером, придавили, распяли на земле, насиловали у порога догорающего дома, на глазах замерших в ужасе малышек. Насытившись, смеясь, пинали распростёртое побеждённое тело. Заставили подняться, с детьми на руках прикладами погнали к ущелью:

«…Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмёт и разобьёт младенцев твоих о камень!»**

…Прильнули дочурки… Всё ещё верили в маму, умоляли защитить, спасти… Будто не слышала, окаменела. Только на краю пропасти обернулась, успела выкрикнуть последнее проклятие. Гром выстрелов, горячий острый удар в грудь, и темнота…

Очнулась ночью, в ущелье. Чудом осталась жива – груда тел смягчила падение. Малышки лежали рядом, звёзды отражались в остекленевших испуганных глазах. Хорошо целились, в упор, прямо в детей: две пули пронзили их насквозь, прежде чем вошли в грудь Джани. Никого не осталось в живых. Только эти равнодушные звёзды слышали вой раненой матери, обнявшей уже холодные маленькие тельца. Ярость дала силы – истекая кровью, амазонка выкарабкалась из ущелья, доползла до священного источника. Но не смогла помочь ей мудрая, знавшая все языки людей, зверей и растений чародейка-целительница. Убитая, среди трупов тех, кого безнадёжно пыталась спасти, лежала огневолосая красавица ведунья, бессильно раскинув волшебные, одним прикосновением изгонявшие боль руки. Заваленный телами, помутнел от крови заветный ключ, не излечила чудесная вода ни простреленную грудь Джани, ни повреждённую при падении спину. Правда, кровотечение остановилось, но Джани больше не чувствовала ног, продолжалось и внутреннее кровоизлияние в разорванном лёгком – грудь будто наполнилась острыми обломками, превращая в муку каждый вздох. Да и незачем дышать…

Нет. Нельзя, чтобы это осталась безнаказанным. Последняя амазонка, мстительница за всех.

Как раздавленная гадюка, корчась от боли и задыхаясь, волоча парализованные ноги, она ползла по следу убийц. Натыкалась на тела – сражённые страшным оружием пришельцев, лежали её подруги, соратницы. Великие бойцы, непобедимые прославленные героини… В притоптанной липкой траве разметалась девушка, молоденькая, ещё по-подростковому угловатая. Раздробила бёдра, перервала её почти надвое пулемётная очередь. Изуродовано, превратилось в кровавое месиво лицо. Но даже в лесной мгле зелёные кошачьи глаза Джани видели как днём – разглядела маленькую татуировку на девичьей груди. Люми, вторая дочка. Всего месяц назад прошла ритуал посвящения в воины, первый и последний её бой.

…Многие амазонки завидовали Джани. Ни разу не осквернила она себя рождением мальчика, четыре дочурки – редкая удача, а близнецы и вовсе считались великим счастьем, даром судьбы. Всё оборвалось в тот страшный день прошлой зимой. Вместе с двумя другими преступницами стояла перед судом племени её старшая дочь, Рими. Ясно и твёрдо она повторила своё признание. Да, охраняя лес, она заметила пришельца-траппера, одолела его в поединке, обезоружила – но не взяла в плен, отпустила, лишила племя законной добычи. Да, на другую ночь этот смельчак снова пришёл, они занимались «любовью» – и, кощунственно поправ заветы предков, при этом Рими оставила мужчину живым… Да, она рассказала всё подружкам и соблазнила их. Тайно они встречались с бледнолицыми парнями, отдавались, ложились под них, подобно жалким похотливым самкам других племён. Конечно, вскоре это открылось. Амазонки не умели лгать и притворяться. Сами себя выдали, выступили перед всеми, предлагали неслыханное, святотатство: не убивать мужчин, пойти на союз с ними… Лишь из уважения к былым подвигам матери казнь Рими оказалась незаслуженно лёгкой. Джани сама, полоску за полоской, содрала с неё кожу. Смерть подруг Рими, попавших в руки к шаманке, была воистину страшна…

Разжав окостеневшие пальцы Люми, Джани взяла из них лук, сняла с мёртвой колчан, пересчитала оставшиеся стрелы. Пять, больше и ни к чему. Ласково погладила щеку дочки – прости, маленькая… Ползла дальше. Опушка леса, уже близок ручей. Там стоят эти страшные вышки. Пришельцы разят громом, издалека, но они плохо видят в темноте, можно подобраться на расстояние точного прицела, первая стрела не пропадёт даром. А может, прежде чем убьют, успеешь прицелиться и ещё раз? Двое, только двое, так мало, но это всё, что тебе осталось.

По-змеиному бесшумно скользя в траве, Джани выползла на берег ручья. Осторожно подняла голову и застыла в ужасе. Ни звука, ни движения – пустые, тёмные, стояли вышки. Да, конечно, ведь больше некого им бояться. Все мертвы, и тебе, безногой, не перебраться через ручей. В отчаянии Джани упала лицом в траву. Напрасно мучилась. Так и уйдёшь, не отомстив?

Но нет, не всё ещё потеряно. Джани злобно усмехнулась. Что ж, сняв охрану, они сами обрекли на гибель своих женщин, что придут утром к ручью. И ведь так даже лучше. Каждая убитая самка – смерть всех её нерождённых детёнышей, насколько меньше станет этих гнусных бледнолицых уродов. За всё заплатят стервы. Только дожить до рассвета…

В полузабытьи лежала на обрыве. С того берега доносилась весёлая музыка. Потом всё стихло, лишь монотонно ворчал порог в сотне ярдов ниже по течению. Началась лихорадка, жар словно плавил мозг. В тумане плыли перед глазами лица детей. Плакали, тянули ручонки, звали к себе малышки. Но заслонила их, сурово взглянула Люми – держись, мама.

Медленно рассветало. Всё громче становилось хриплое карканье – слеталось, кружило над лесом вороньё. Но вот уже гаснущего слуха коснулся иной звук. Девичьи голоса и смех раздались у ручья.

…

Бетси обернулась, услышав громкий всплеск и короткий вскрик Сьюзен. Уронив в ручей вёдра, она прижала руки к груди. Окровавленный наконечник стрелы, распоров платье, торчал из-под левой лопатки. Сьюзен рванула ворот, её колени подкосились – навзничь, запрокинув голову, рухнула на песок. Возле своих ног Бетси увидела распахнутые, словно в изумлении, глаза сестры.
 
– Больно… – прошептала Сьюзен.

Стрела вошла ей под левую грудь, пронзив сердце. В отчаянной борьбе со смертью выгнулось, напряглось сильное тело, Сьюзен приподнялась на локтях, судорожно вздохнула ещё раз и упала, распластавшись. Бетси бросилась на колени перед ней, схватила за плечи. Не дышит… и неподвижен, уже мёртв стекленеющий взгляд. Сестрёнка… почему? Ведь сказали, больше нечего бояться… значит, не всех амазонок истребили… о, Боже!

Схватив лежащее на песке коромысло, Бетси вскочила на ноги. Но разве эта деревяшка – оружие против лучниц?… И не спрятаться, не убежать на открытом поле… И бесполезно звать на помощь, никто не услышит…

Что ж, осталось только не осрамиться. Пусть эти варварки видят, как умеют умирать белые девушки.

…

Много раз на охоте первой стрелой Джани сваливала на месте бегущего буйвола. И даже полумёртвая, она не могла пожаловаться на свой глаз и руку. Не пискнула сука… Джани улыбнулась, глядя на упавшую молодую мать: выкатилась из разорванного платья налитая грудь кормилицы – конец и щенкам, не плодить тебе больше ублюдков. Лёжа на боку, амазонка натянула лук, целясь в Бетси. Юная селянка отбросила коромысло и стояла недвижно – большеногая, ширококостная, уронив тяжёлые рабочие руки. Но Джани видела, как под суровой холстиной бешено колотится сердце девушки. Бетси смотрела в небо, её губы слегка шевелились.

– Слишком лёгкая мишень, – зло прошипела Джани. – И слишком лёгкая смерть. Я заставлю тебя визжать…

Стрела просвистела и пронзила Бетси правую грудную мышцу. Девушка пошатнулась, но выпрямилась снова. Боль раздирала грудь, Бетси ощутила, как платье стало влажным и липким. Но она даже не взглянула на впившуюся в неё стрелу. Бетси увидела амазонку, их глаза встретились.

– Плохо стреляешь! – крикнула Бетси, стиснув кулаки. – Целься лучше, краснорожая!

Неторопливо прицелясь, амазонка всадила стрелу в левое бедро Бетси. Девушку мотнуло в сторону, она упала на колено, но, скрипя зубами, поднялась опять.

– Сволочь, – простонала Бетси. – Будь ты проклята…

Стрела вонзилась ей в левый бок под рёбра. Бетси согнулась, хватаясь за рану, ступила в ручей. Шатаясь, увязая босыми ногами в песчаном дне – устояла. Из последних сил сдерживая рвущийся из горла звериный вой боли, отчаянным усилием заставила себя распрямиться, смотреть в лицо врагу. Струйка крови брызнула из угла рта:

– Стреляй же как надо, мразь…

Нет, такая не завизжит. Остались не целованными – прокушены, уже намертво сжаты девичьи губы. Глаза Рими, пригвождённой к столбу пыток… Джани тряхнула головой, отгоняя видение. Рывком натянула тетиву. Острее любой стали, трёхгранный обсидиановый наконечник вошёл в горло Бетси, рассёк сонную артерию, вспорол трахею, перерубил позвоночник. Бездыханная, шагнула вперёд, в стремнину. Опрокинулась, сбитая потоком. Подхватило её течение, закружило, понесло, швырнуло на камни порога. В грохочущей пене исчезло залитое кровью серенькое платьишко и облако русых волос.

Джани отшвырнула лук, скатилась с обрыва. Иссохшим ртом потянулась к ручью. Ловившие птиц на лету, разрывавшие пасть ягуара – обмякли, подломились руки лесной воительницы. Ткнулась лицом в воду, вздрогнула и замерла.

Издалека донёсся удар маленького церковного колокола. Для сегодняшней проповеди пастор избрал тему: "Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение"*** Трудно было найти удачнее: ведь наконец-то мир пришёл на эту землю.

С огорчением пастор заметил – несколько прихожан опаздывали.

Растерянный Питер метался по дому. Трёхмесячный сынишка на его руках горько и обиженно плакал: пора кормить его, где же мама?

Над ручьём прошелестели крылья. Чёрная птица отделилась от вьющейся над лесом стаи, опустилась на грудь Сьюзен. Склонив голову, ворон попробовал на вкус молоко, тонкой струйкой стекавшее на песок из набухшего соска. Бочком, бочком птица перепрыгнула ближе. Кривой жёлтый клюв потянулся к самому лакомому кусочку – ещё не остывшему синему глазу.
___________________________
* Осия, 14-1
** Пс, 136, 8-9
*** Лк. 2, 14

Мария Гринберг