3. Проклятие сихиртей

      ТРАКТАТ КУДЕСНИКА

                1.

Полицейские вломились в помещение секты, выбив тяжелую дверь. Чудовищное зрелище предстало их взорам. Несколько изувеченных трупов валялись посреди полукруглой комнаты.  Над окровавленным алтарем висел испустивший дух главарь секты, 46-летний житель Сакраменто Джеральд Джефрис. «Два Джи» был подозреваемым по делу об убийстве молодой девушки, совершенном недавно  в Лос-Анджелесе. Сектанты забаррикадировались в загородном доме и никого не впускали. Перед штурмом Джефрис
убил четверых своих последователей и сам залез в петлю, едва заслышал над головой гул вертолетов. Тем временем аналогичные операции проводились в этот день в Огайо, Миссури, Вайоминге и еще десятке штатов, где раскинула свои щупальца секта.
Старинный портрет в золоченой раме привлек внимание сержанта Джозефа Уоррена. Со стены смотрел на него бородатый человек с длинными седыми волосами, мохнатыми бровями, ледяными глазами и недоброй улыбкой. Он знал, что Джефрис любил скупать на аукционах разное старье. Взгляд полицейского упал на тяжелую книгу в кожаном переплете, на обложке которой был золотом вытиснен крест. Сержант из любопытства раскрыл книгу. Крест по форме напоминал греческий; буквы на страницах были русские, кириллический алфавит. Только какой-то странный, с причудливыми завитками и виньетками. На титульном листе стояла печать, видимо, библиотеки. Книге, судя по ее патриархальному облику, была не одна сотня лет. Тоже, видать, где-то куплена.
- Эй, Ник, - окрикнул он напарника, – тут русская книга. Прочитай-ка, что там написано.
Ник Давидофф подошел к столу, заглянул под обложку. «Кольцовъ и сыновья. Магазинъ готоваго платья. Барнаулъ» - прочел он.- Это бывшие владельцы книги. А называется она, - он долго вчитывался, - «Бесогон поморский». Это значит «изгонитель дьявола», «экзорцист». В России есть Поморская церковь, но это не сатанисты, а мирные христиане.
- Опять эти твои русские, - пробурчал Уоррен. Он приподнял книгу над столом. – Тяжелая. Знаешь что, переведи-ка мне что-нибудь оттуда?
- Прямо сейчас? Зачем тебе это?
- Просто интересно. Врага надо знать. Тебя ж отец научил читать по-русски? Вечерком поизучаем с тобой этот пухлый вещдок?
- Я умею читать по-русски, но не по-старорусски. Тут специалист нужен. И потом: ты «Властелина колец» читал?   
- Кино видел. Отличные блокбастеры.
- То-то и видно, что кино. Светлый маг Саруман тоже решил в совершенстве изучить злейшего врага всех народов Средиземья Саурона. И доизучался до того, что сам подпал под его влияние. Помнишь, что потом из этого вышло? Похоже, и Джефрис был таким же Саруманом. Он знал десять языков, включая, русский, читал древние манускрипты как мы с тобой «Лос-Анджелес Таймс». И дочитался! Возомнил себя наместником божества.
- Какого-то Омайла?
- Омоля. Вот тут и началась вся эта чертовщина с жертвоприношениями. – Ник не мог оторвать глаз от старинной книги. Что-то в ней притягивало его.
«Сюда б филолога-русиста»… - подумал он.

                2.

Поведав читателю историю «Бесогона» и его автора, я опустил целый ряд важных моментов, принеся их в жертву основной сюжетной линии. Между тем история других списков «Бесогона Поморского», вышедших из-под пера Евстратия Лодемского (он же Парфений Бежецкий), весьма любопытна. Доселе неизвестно, сколько именно экземпляров трактата, писаных самим Евстратием, имело хождение по России и за ее пределами. О книге, добытой и уничтоженной затем незадачливым искателем старообрядческих реликвий Дмитрием Вагановым, мы уже повествовали. Копия, хранившаяся в частном собрании сибирского купца Кольцова, достигла Америки. О том, как она угодила туда, наш следующий рассказ.

Виталий Алексеевич Чердынцев был фигурой, приметной в кругах тобольской интеллигенции. Известно было, что он вел переписку с самим «патриархом» областнического движения Григорием Потаниным и многими его соратниками. В юные годы, говорят, был лично знаком с Николаем Ядринцевым, закончившим дни свои в Барнауле. Там же, спустя ряд лет после смерти сибирского патриота, его молодой последователь близко познакомился с купцом-старовером Нафанаилом Кольцовым.

Вообще отношения Чердынцева с торговым сословием складывались неважно. Дело в том, что молодой областник часто выступал в прессе против спаивания тундровых инородцев местными коммерсантами. Против Чердынцева возбуждались дела о клевете, газеты, в которых он выступал с разоблачениями, штрафовались и даже закрывались властями, однако молодой патриот Сибири был непреклонен. Тогда водочные торговцы и скупщики за бесценок пушнины объявили ему настоящую войну. Дважды на темной улице тобольской окраины его подстерегала и жестоко колотила местная шантрапа, приговаривая: «Сам знаешь, за что». Однажды ночью под дверь его жилища подложили просмоленную паклю и подожгли. Огонь проник в сени, пожар чудом удалось загасить.

Венцом злоключений Виталия стало покушение на его жизнь. Бывший каторжник стрелял с чердака соседнего дома. Виталий остался жив, но левая рука была серьезно повреждена и с тех пор не действовала. И в те времена для устранения неугодных прибегали к услугам киллеров. Правда, в отличие от наших дней, злодея поймали сразу по совершении преступления. Его признали невменяемым и отправили в больницу для душевнобольных.

А Виталий Чердынцев вынужден был покинуть родной город, и несколько лет провел в Барнауле, где еще юношей общался с самим Ядринцевым. Здесь он познакомился с совсем другим торговым людом. Купцы-старообрядцы поначалу недоверчиво восприняли его, но вскоре он стал частым гостем в доме Нафанаила Кольцова, державшего магазин готового платья, скобяные лавки и еще целый ряд торговых заведений. У него Виталий пристрастился к чтению старопечатных книг, которые имелись у купца в великом множестве. Однажды на глаза ему почти случайно попался «Бесогон Поморский». Купец наотрез отказался расстаться с раритетом, однако позволил молодому другу сделать из книги кое-какие выписки. Здесь же, в Барнауле, в 1906 году 33-летний Виталий Чердынцев сколотил из учащейся молодежи и политссыльных кружок, занимавшийся распространением прокламаций среди барнаульских обывателей. Листовки подписывались двумя буквами «СС». Разумеется, никакого отношения к национал-социализму (дело-то было в России в 1906 году!) аббревиатура не имела. «Свободная Сибирь» - так расшифровывалось название кружка. Проштудировавший конституции Северо-Американских Штатов и Швейцарской Конфедерации областник возмечтал о преобразовании России революционным путем в свободную федерацию. Спонсором федералистов был все тот же купец Кольцов. Однажды распространявшего прокламации учащегося-реалиста полиция поймала за руку. Под угрозой быть сосланным «на верную погибель, в тундру, куда Макар телят не гонял – там только олени бродят» он выдал Чердынцева и еще десяток его единомышленников. На допросе следователь хихикал:

- Значится, хотите-с Сибирь япошкам под протекторат отдать? Недурно, молодой человек.

Война с Японией год как закончилась, и в молодых областниках жандармам мерещились японские шпионы.

- При чем тут Япония? – негодовал Чердынцев. – По мне так петербургская бюрократия и ее местные сатрапы для народа будут похуже самураев.

- Э, да что с вами спорить! - устало махнул рукой следователь. – В Вологодскую губернию этапом прогуляться не изволите ли? Отдохнете пару годочков от революционных  трудов.

Два года провел Чердынцев в уездном городке Вельске. Времени он даром не терял, посещал старообрядческие селения и скиты, узнал массу интересных вещей.

Однажды прослышал о том, что некогда в Лодемском скиту (это севернее, в Архангельской губернии) каялся в грехах сбежавший из монастырского заточения бывший аристократ, при перекрещении в старую веру нареченный Евстратием. И будто бы всю оставшуюся жизнь писал сей муж некую таинственную книгу, которая затем пропала. Якобы хранится она и поныне в том самом скиту, надежно скрытая от глаз мирских. Сразу после отбытия срока ссылки направился Виталий не в Тобольск и не  в Барнаул, а в Лодемский скит. Там «политика» приняли недоверчиво: «Ни о какой книге знать не знаем и ведать не ведаем. С никонианцами дел иметь не желаем. Уходи прочь!»

По возвращении Чердынцева в Барнаул купец Кольцов отказал ему от дома. По мнению одних, уездный бизнесмен не желал более иметь дел с «политическими». По другой версии, незадолго до ареста Виталий будто бы согрешил с его дочкой Прасковьей, которую папенька, прознавший о том, немедля отправил в женский скит на реке Бие – отмаливать грех прелюбодеяния. А иные утверждали, что какие-то темные личности стали упорно интересоваться книгой, предлагали за нее золото, украденное на приисках. О «Бесогоне» им якобы разболтал в пересыльной тюрьме молодой друг купца.       
 
Чердынцев вернулся в Тобольск, где вчерашние недруги потешались над незадачливым
возмутителем спокойствия, мечтавшим из Сибири сделать американские Штаты и пытавшимся будто бы похитить у знакомого купца старинную книгу, а похитившим в итоге честь его дочери. Виталий переехал в Тюмень, где застала его революция. После прихода большевиков он, было, «взялся за старое» - стал распространять прокламации, обличавшие «московскую диктатуру» и ее комиссаров, «которые много страшнее былых царских сатрапов». Был издан приказ об аресте областника. Он скрывался в таежном скиту, а по приходе белых перебрался в Тобольск. Оказалось, что прежних гонителей
расстреляли большевики, и теперь едва ли кто мог подослать наемного убивца: белая власть относилась к нему снисходительно, иные из его товарищей были в фаворе у самого Колчака. Чердынцев вел переписку со старым знакомым Адриановым,  повествуя, между прочим, о своем знакомстве с  «Бесогоном Поморским». О дальнейшей судьбе Виталия мы вкратце поведали читателям.  Глеб Бокий ничего не смог выведать о местонахождении страшной книги. Чекистская пуля оборвала жизненный путь Чердынцева. Его архив был изъят людьми Бокия и пропал в тридцатых.

           3.

К предпринимателю Нафанаилу Кольцову в 1919 году наведались экспроприаторы-анархисты. Купца и его старшего сына порешили тут же, в гостиной. Забрали все ценное.

Вместе с золотом и камушками прихватили и старинные книги. Хотели при случае продать какому-нибудь знатоку-коллекционеру, собиравшемуся эмигрировать не с пустыми руками. Но сбыть фолиант им не удалось: однажды отряд «Вольной Бийской коммуны памяти товарища Бакунина» попал в устроенную белыми засаду. «Главарей шайки анархистов как прямых союзников и пособников большевиков – расстрелять!» - распорядился человек в пенсне и с черной эспаньолкой. Его самого легко было принять за красного комиссара, если бы он не был облачен в форму белогвардейского поручика.

Анархистов отвели в туманный распадок, где вскоре прострекотал пулемет. Белым досталось в качестве трофеев награбленное «р-революционерами» золотишко и старая книга, которую немедленно положил в походную сумку поручик.

Яков Леверович был сыном золотых и серебряных дел мастера Исаака Леверовича, бердичевского мещанина, обосновавшегося в Сибири. Большевики отправили его отца в расход как «заложника из числа представителей имущего класса в качестве меры революционного возмездия за расстрел колчаковцами двух наших товарищей-пропагандистов». На самом деле, старого Исаака убили без суда не за «буржуйское» происхождение, а за то, что не желал сказать чекистам, где спрятал драгоценности. Сын люто возненавидел «власть трудящихся» и подался к белым, не смущаясь тем фактом, что среди них попадается немало антисемитов. Скоро Яша дослужился до поручика. Взятых в плен комиссаров он, бывало, расстреливал самолично. В сумке Яков носил добро, чудом спасенное из разоренного большевиками отцовского дома: золотые часы с цепочкой, браслеты папиной работы, николаевские червонцы да еще пару редчайших изданий «Талмуда», аккуратно завернутых в коммунистическую газету, изъятую при обыске у какого-то партизана. Любовь к старинным книгам он унаследовал от расстрелянного отца.

Неслучайно и  толстенный «Бесогон» сразу же перекочевал в походную «сокровищницу».

Вихри Гражданской войны занесли Яшу в Ургу. Здесь он на беду свою предстал пред очи грозного генерала Унгерна фон Штернберга. «Почему этот жид щеголяет в форме русского офицера?» - взвизгнул некоронованный властитель Монголии. Неминуемая смерть грозила Яше. Поговаривали, что барон Унгерн не всегда приказывает расстреливать или вешать. Иногда его монгольские подручные привязывают жертву за ноги к двум скакунам и… И тут Яков, уже мысленно попрощавшийся с жизнью, достал из заветной сумки золотые украшения и толстую книгу. «Это что? - барон ткнул пальцем в
старинное сочинение. – Хочешь перед смертью подарить мне иудейский «Талмуд»?»

Окружавшие генерала русские и монголы дружно заржали. «Это старообрядческое сочинение, - отвечал Яша дрожащим голосом, -  в Сибири я показывал его кержакам. Эта вещь уникальна и бесценна». «Ее цена – твоя жизнь, - произнес после недолгого молчания барон, - если жид спас православное сочинение от большевистских варваров-безбожников, он больше не жид, а мой соратник. Дай сюда книгу». Яков Леверович был с почестями принят в шатре Унгерна. Генерал призвал семейского старовера Ипатия:

- Почитаешь мне на досуге книгу. Надоели эти сутры – русской святости хочу!

Хорунжий Забайкальского казачьего войска старовер Ипатий по вечерам читал барону выбранные тем места из книги:  генерал с трудом разбирал допетровскую грамоту.
Однажды бывалый казак побледнел: «Господин генерал! Этого я прочесть не могу, хоть вешайте меня! Тут сатанинское заклятие. Можно ненароком беса вызвать себе на беду».

- Пошел прочь! – гаркнул Унгерн. Позвал ординарца: - Немедленно доставь ко мне Оссендовского. Скажи, что хочу прояснить для себя темные места в одной старой книге.

Описатель унгерновских походов Фердинанд Оссендовский не без трепета прочел текст.

… В ненастную ночь, когда ветер воет в степи как тыща гобийских волков, в небольшое урочище на берегу Керулена приехал генерал Унгерн под охраной полсотни всадников. С ним были Фердинанд Оссендовский, обер-палач полковник Сипайлов и знатные монголы. Под старой лиственницей уже стоял человек, приговоренный к смерти. Это был простой русский парень, лет 25 от роду, усатый и белобрысый. Его заподозрили в связях с большевистской агентурой и должны были казнить по одному лишь подозрению.

К лиственнице монгольские всадники подогнали двух связанных ремнями китайцев. К ним подошел человек в расшитом золотом черном халате, с двумя ожерельями из золотых черепов. Говорили, что это лама из какой-то загадочной секты, которого сторонились правоверные буддисты, а православные воины Унгерна вполголоса звали «чертов слуга».

Сперва в унисон степному вихрю завыл страшный лама. Когда он закончил, Унгерн спешился, извлек из ножен кинжал. Оссендовский достал из мешка массивную книгу, открыл заложенное пером ворона место и стал читать. Монголы подтолкнули китайцев к дереву. В зарослях колючего кустарника заклубился серый дым. Через какое-то время темное облачко превратилось в бородатое и косматое человеческое лицо. Злобная гримаса перекосила его: «Уберите чужого! Он не нужен!! Не нужен!!!» - зазвучало в головах собравшихся. Пронзительные глаза уставились на бормотавшего что-то ламу. Монголы возроптали: «Без ламы нельзя! Совсем нельзя…» Унгерн подошел к мрачному жрецу:

- Спасибо тебе, мудрый хранитель древнего знания. А теперь я попрошу тебя: покинь нас.

Недовольные монголы подсадили жреца на коня. Обернувшись к Унгерну, он зло прошипел: «Знай, кому служишь, белый батыр. Не быть тебе нашим Бурханом. Не тот путь избрал. Продадут тебя и погубят!» - с этими словами разгневанный лама ускакал.

Неколебимое ветром лицо, казалось, хищно улыбнулось. «Не живут два медведя в одной берлоге», - еле слышно сказал Унгерн Оссендовскому и крикнул палачам: - Приступайте!

… Перед своим последним походом Унгерн вернул книгу  Якову: «Может быть, я не вернусь из похода живым. Сбереги ее. Здесь сокрыта страшная тайна». О том, как генерал
был предан, схвачен большевиками и казнен, описано во многих сочинениях. А вот судьба владельца книги Якова Леверовича сокрыта туманом. Он бежал из красной Монголии в Манчжурию, где прожил в Харбине до апреля 1939 года, когда молодчики лидера «русских фашистов» Родзаевского, грабившие богатых евреев, проникли в его квартиру,
убили хозяина, похитили золото, к которому не прикоснулся Унгерн, и некую старую книгу. А десятью годами раньше, в дни конфликта на КВЖД, к Леверовичу наведывались агенты Глеба Бокия.  Якова не было дома. Они перерыли в квартире все, но, видно, что-то их спугнуло. Чекисты ушли ни с чем. Но и «русские фашисты» владели книгой недолго. В 1940 году полиция Манчжоу-Го арестовала эмигранта  Петра Ефимова, промышлявшего в Харбине рэкетом и грабежами. У него нашли редкие книги…   

              4.

Здесь нить повествования придется временно оборвать, и перенестись в 1945 год.

Полковник императорской армии Ямасита был ценителем заморских древностей. Он таскал с собой священные тексты тибетской религии бон-по, испещренные старинными иероглифами листы, якобы представлявшие собой копии неизвестных поучений Лао Цзы, какие-то рукописи, вывезенные из Индокитая. Была в этом собрании и русская книга, проданная ему в Хэйхэ одним маньчжурским чиновником. Все это добро Ямасита притащил с собой на Окинаву, которую храбрые самураи обороняли от наседающих янки.

Когда дом, в котором находился Ямасита, окружили американские солдаты, он отказался сдаваться в плен, а поступил, как подобает потомку гордых самураев. Достал из ножен меч, прочел, обратившись лицом к солнцу, последнюю танку (он любил слагать стихи)…

Капитан Крис Джефрис обнаружил уже бездыханное тело в луже крови посреди  полуразрушенного дома. Какой-то мешок в углу привлек его внимание. Он развязал ремешок. «Ого! Да здесь кладези восточной мудрости! А одна книга, кажется, русская». До войны он учился в университете и понимал ценность находки. Однако подарить или продать ее какому-нибудь музею восточных древностей отнюдь не собирался. Долгие годы все это богатство хранилось на его вилле близ Сакраменто. Дом и все, что хранилось в нем, унаследовал внук героя Второй Мировой Джеральд Джефрис. Наше повествование началось в тот момент, когда калифорнийские копы штурмовали особняк, где обосновалась секта человекоубийц. Произошло это, по странному стечению обстоятельств, в тот же день – за вычетом разницы в часовых поясах, - когда двое лодемских забулдыг и расхитителей металла наши в избушке тело Дмитрия Ваганова.       

Осталось прояснить судьбу других копий роковой книги. Глеб Бокий, несомненно, владел, по крайней мере, одной из них. Соратник Бокия под пытками признался ежовцам, что незадолго до своего ареста он и еще двое сотрудников НКВД захоронили в небольшом лесном озере под Москвой какой-то ящик. «Сохраните бесценное», - запомнил он наказ своего шефа. Арестованный офицер НКВД полагал, что речь идет о папках с документами, компрометирующими лиц из кремлевского руководства. От него требовали координаты озера, угрожая в противном случае не только расстрелять его, но и превратить в лагерную пыль ближайших родственников. Однако от страха, бессонных ночей и побоев память явно изменила арестанту. Три дня «черные воронки» НКВД колесили по Подмосковью. В конце концов, подручного Бокия избили до полусмерти, а через два дня, едва живого, притащили на заседание «тройки», приговорили и расстреляли. Из двух других участников затопления книг, один застрелился в момент, когда в дверь его квартиры позвонили. Он принял почтальона за сотрудников госбезопасности, пришедших арестовывать (арестовать же его должны были только на следующий день). Другой и вовсе как в воду канул вслед за канувшей в озерные воды черной книгой.

Возможно, за прошедшие столетия с этих двух сотворенных рукою Евстратия копий были сделаны дополнительные списки. Наверняка с вольными или невольными искажениями, отсебятиной… Может быть, к числу таких списков относился и тот, что сгорел в 1910 году на квартире московского теософа Михаила Немирова? Вся его библиотека выгорела дотла; среди рухнувших стеллажей был найден труп хозяина квартиры. Пожарные и полиция предположили, что причиной возгорания могла стать упавшая на ковер свеча.

Странным во всей этой истории показалось то, что обугленный труп мистика был облачен в выгоревшие пальто и шарф, ноги обуты в ботинки. Несчастный лежал на широкой кровати. Видимо, он задохнулся в дыму. Газеты освещали это событие в хронике несчастных случаев. Но куда больше писалось в те дни о случившемся  в ночь пожара, в трех кварталах от места трагедии жутком убийстве. Разбитная девица Танька Конопатая была найдена в глухом дворике, в яме среди нечистот. Неизвестный убийца разбил ей голову, вскрыл грудную клетку и, вдобавок, устроил жертве настоящее харакири.

… А что же портрет неизвестного работы Парфения Бежецкого? Достоверно известно, что один из представителей этой дворянской династии покинул Россию сразу после революции, увозя собою все, что смог захватить из родового гнезда. Часть вывезенного нуждающийся в деньгах Афанасий Бежецкий распродал во Франции, ставшей для него, как и десятков тысяч русских, второй родиной. Лишь несколько старинных портретов хранил в своей скромной парижской квартирке.  Об Афанасии следует сказать особо. Он стал одним из родоначальников движения Сопротивления еще до того, как это русское слово превратилось во французское «резистанс». Первые вылазки группы Бежецкого относились к лету 1941 года.  Родовитый аристократ решил: честные русские патриоты сначала должны уничтожать «коричневых», а уж потом разобраться с «красными». Его соратники  распечатывали сводки Совинформбюро и расклеивали листовки сперва в Париже, а потом, когда это стало небезопасно, перебрались в провинцию. Скоро вошли в контакт с французскими единомышленниками. К тому времени Афанасий поселился в Пикардии, на квартире одного из своих старых друзей. Среди перевезенных им на новое место жительства вещей был портрет старика с пугающе-зловещим выражением лица.

Товарищи не любили эту картину, а один как-то обмолвился, что столь страшное лицо однажды принесет им несчастье. За месяц до высадки союзников их группу арестовали по доносу провокатора. Афанасия отделили от его товарищей и отвезли в старый замок, где обосновалось гестапо. Когда в его камеру вошли двое немецких офицеров, он полагал, что это обычные нацистские костоломы. Однако они оказались на редкость вежливыми, неплохо владели русским языком.

- Герр Бешшецки, - с трудом выговаривая фамилию, произнес один из них, – мы с вами культурные люди. Давайте поговорим о книгах. Точнее сказать, об одной книге.

Двое сотрудников «Аненербе», откомандированных лично Вольфрамом Зиверсом, битый час допытывались у Афанасия о некоем «Поморен Бесогоне». Но Афанасий ничего не знал о местонахождении какой-то колдовской книжонки, о которой в юности говорил его отец. Будто бы один из представителей их рода был кудесником, чернокнижником, сбежал к староверам и там сочинил трактат… Сказки все это! Хотя, если бы он и знал что-то об этой книге, ничего не сказал бы гнусным нацистам. Он вообще ничего им не скажет!
Посланцы Зиверса ушли, несолоно хлебавши. За дело взялись простые костоломы из гестапо. Афанасий молчал. В 1944-м он погиб в Дахау. Зиверсу в дар доставили портрет какого-то старика. Произведение искусства оценили антропологи из «Аненербе»: «Портрет человека, сочетающего в лице черты альпийской и уральской рас, с небольшой примесью нордической крови». Зиверса потом казнили как нацистского преступника.

…Весной 1945-го американский капеллан Ричард Джонсон вывез из Германии странный портрет. Если б знал преподобный, что его внучка выйдет замуж за сектанта-сатаниста!          

В 200…году искатель древностей Андрей Печников снарядил экспедицию к одному из озер Нарофоминского района, где в тридцатые годы НКВД предположительно захоронило ящик с книгами. Спонсором экспедиции стали француз Клод Анри Бежьески и депутат Госдумы Сергей Кольцов.   

           СУНДУК ПАНДОРЫ

                1.

В загородном дворце Елизаветы был бал по случаю блистательной победы русского оружия над прусским. Наши славные богатыри в очередной раз сбили спесь с нахальных вояк, русские штыки изодрали в клочья неприятельские мундиры. Зазнавшемуся берлинскому выскочке, вознамерившемуся построить во фрунт всю Европу, был преподан суровый урок. Столица ликовала.

Елизавету Петровну можно назвать родоначальницей шоу трансвеститов в России. В очередной раз петербургским аристократам велено было явиться на бал в женских платьях, а дамам – в мужских. Сама императрица облачилась в костюм заморского капитана. Подрисованные на лице усы вызывали ассоциации с ее великим отцом. В зубах царица сжимала голландскую трубку. Степенно прохаживался граф Шувалов, наряженный Семирамидой, в восточных одеждах, с подведенными тушью глазами. Семенил изображавший дородную немецкую фрау какой-то посланник – то ли из Гессена, то ли из Касселя - черт их, колбасников, разберет. Пьяненький дипломат особенно радовался восхитительной русской виктории и прусскому фиаско: его княжество дочиста разграбила прусская солдатня, буквально вытоптала кавалерия Фридриха. Не менее его довольны были приглашенные на бал австрияки, не единожды битые прусским королем на батальных полях: был хороший повод позлорадствовать над недругом.

Грянул фейерверк. Шутихи выписывали в воздухе изысканные пируэты. Глядя на потешные огни в небе, посланник громко восклицал:

- Фридрих капут! Я-я!!

Зазвенели бокалы. И тут в зал вошел человек, наряженный античной гречанкой. Бутафорские груди топорщили тунику. Он смешно спотыкался на котурнах. На голове была сооружена странного вида прическа. Дамы ахнули. В руках «девушка» несла небольшой сундучок. Из-под обильного слоя румян и белил на левой щеке проглядывал старый шрам. Приблизившись к царице-«капитану», человек попытался сделать книксен, но поскользнулся на паркете. Елизавета, вынув трубку изо рта, всплеснула руками:

- О, господин Бежецкий! В прошлый раз вам легче далась женская роль. – И, обращаясь к залу, громко воскликнула. - Господа, приветствуйте в образе прекрасной гречанки блистательного воителя, а равно столь же блистательного знатока тайных наук, в деяниях магии весьма преуспевшего, тверского дворянина Парфения Бежецкого!

Все захлопали в ладоши. Шумно выражали свой восторг австрияки. Блаженно улыбался граф Шувалов. В прошлый раз Бежецкий очаровал всех, явившись на бал в одеянии девушки-самоедки. Елизавета тогда повелела принести «прекрасной северянке» сырой оленины. За неимением последней на дворцовой кухне притащили большой кусок говядины. «Откушайте!» - рассмеялась царица «Мне сырое мясо вкушать не привыкать», - гордо ответил тогда Парфений и, не давясь и не морщась, не спеша уписал за обе щеки кроваво-красный мясной кус. Эту шутку долго пересказывали потом в великосветских салонах северной столицы.

- А что у вас, прекраснейшая, в этом сундучке? Покажите нам, - поинтересовалась царица.

- Ваше вели…, о, бесстрашный покоритель морей, - торжественно произнес Бежецкий. –  Сие хранилище тайн есть ящик еллинской ироини Пандоры, не отворять кой олимпийские боги настрого заповедали.

- Православные христиане богов языческих не страшатся, - ответила царица. – Повелеваю ящик отворить!

Нарочито долго, дабы заинтриговать всех присутствующих, Парфений возился с замком. Вельможи, улыбаясь, перешептывались:

- Что выскочит оттуда? Моровое поветрие, земное трясение, огонь вулкана?

- Помилуйте, откуда в Петровом граде вулканы? – рассмеялся громко Шувалов. – Вот ежели потоп на Неве, то сие вполне возможно быть…

Наконец, сундучок был распахнут. Ловким движением кукольника Бежецкий извлек оттуда фигурку человека. Кукла в самоедской малице изображала старика с кудлатой бородой и лохмами седых волос. Глазенки, сделанные из кусочков слюды, отражали огонь множества свечей. На  костяном лице (кукла была сделана из кости) туземный умелец глубоко прорезал рот, исказив его нелепой гримасой.

- Болванец туземный, Омолем нареченный, шаманом из племени сихиртей вашему покорному слуге подаренный,- Бежецкий поклонился.

- Думали, вырвутся на волю бедствия великия, а оказался всего-то черт из табакерки, -
с деланным разочарованием протянул Шувалов.

- Не поминай всуе нечистого, дурак! – громко шепнула ему в ухо царица. Она не сводила глаз со странной куклы.

Пронзительно и, казалось, дерзко глядели слюдяные глазки в лицо императрице. Нечто недоброе было в сочетании блестящих глаз и кривого рта. Елизавету невольно передернуло. Как будто взгляд бесовского истукана схватил ее за самое сердце и не хотел отпускать, все глубже впиваясь. Она отчетливо произнесла:

- Довольно! Пандора, убери прочь истукана языческого! Негоже православным, – она оглядела притихший вдруг зал, пробежала глазами по австриякам и прочей немчуре, столпившейся в отдалении, - негоже…нам всем, христианскую веру исповедующим, на языческую прелесть попусту глазеть.

Бежецкий вновь отвесил поклон и убрал куклу в сундучок. Изрядно хлебнувший водки  посланник то ли гессенский, то ли эссенский, то ли какой еще, громко гаркнул:

- Послать сей кукла безбошшному королю Фрицу!

Стоявший рядом австрийский посол внушительно, как подобает представителю державы великой обращаться к подданному державы незначительной, заметил:

- Мой друг и союзник, держите себя как подобает посланнику в иноземных пределах.

Тот сконфузился и покраснел. Царица, тоже раскрасневшаяся от выпитого вина, совсем по-капитански скомандовала: «Музыканты, менуэт!»  Знать продолжала «баловать»…

             2.

Аквалангисты обшарили озеро вдоль и поперек. Узкий, напоминающий очертаниями неправильную восьмерку водоем, был довольно глубок. На дне его, что только не валялось: старые автопокрышки, полусгнивший остов лодки, ржавый катерок, мотки проволоки, тележное колесо… Фонарные лучи шарили по дну. Ящик, еще ящик. Находка разочаровала ныряльщиков. Один ящик был пуст, другой набит всяческим мусором полувековой давности. Когда уже отчаялись искать, на дне небольшой бухточки, облюбованной здешними рыбаками, фонарь вдруг высветил что-то черное, массивное, четырехугольное. Поднять его на поверхность стоило большого труда. Наконец, загадочный предмет был извлечен со дна озера. Он стоял у самой кромки воды, весь опутанный водорослями, пропахший тиной.

- Тот самый ящик, - выдохнул Андрей Печников.

- Да это не ящик, а сундук. Причем старинный. Женька, ты ведь специалист по этим делам просвети нас, - произнес один из ныряльщиков, снимая ласты.

Парень грузного телосложения, переваливаясь с ноги на ногу, подошел к находке, пнул ее носком армейского ботинка. Сорвал с крышки пук водорослей, молча провел указательным пальцем по каким-то буквам:

- Курица – не птица, конец девятнадцатого века – не старина. Фабричное производство.

- Он на самом деле внутри ящика был, но ящик давно развалился, там, на дне обломки досок лежат, - пояснил аквалангист.

Сундук был не только облеплен мохнатыми водорослями, но и перевязан цепями. Два больших замка внушали почтение к предмету и его содержимому.

- Решено: ломаем на месте! – провозгласил Андрей. Парни уже тащили камни и кирпичи.
Потом долго разбивали ими звенья цепей. Замки сбили кувалдой. «Наверно, там золотище, - мечтательно произнес кто-то, - ух и разбогатеем!»  «Не гони коней понапрасну!» - ответили ему. Поднатужившись, втроем приподняли крышку.

- Бума-а-ги…, -  разочарованно пролепетал «золотоискатель».

- Иные бумаги будут ценней золота.

«Бумаги» были аккуратно упакованы в водонепроницаемую пленку – на случай, если по какой-либо причине герметичность сундука нарушится. Всего извлекли одиннадцать пакетов. В десяти были папки, в одном – толстенная книга.

- Это то, что я обещал… Обеим обещал, - с лихорадочным блеском в глазах промолвил Андрей, вытаскивая на свет божий книгу, – хотя теперь уже только одному.

В любимой газете, рассказывающей о необъяснимых явлениях, он прочел на днях про гибель в Дуврском проливе яхты, владельцем которой был один из спонсоров этих поисков – предприниматель Клод Анри Бежьески. Внезапно налетевший шторм перевернул яхту, и она затонула близ Булони. Хозяин судна погиб. Его тело выбросило волнами на пляж. По странному стечению обстоятельств трагедия произошла совсем недалеко от тех мест, где в сороковые годы сражался в отряде Сопротивления дед яхтсмена, русский эмигрант Афанасий Бежецкий. Внук щедро финансировал экспедиции по розыску всевозможных сокровищ и старинных реликвий. На его деньги снаряжались группы водолазов для добычи золота из трюмов испанских галеонов, затонувших в Вест-Индии. Он спонсировал поиски кладов аксумских царей, коптских апокрифов первых веков христианства, манихейских манускриптов, рукописей средневековых катаров, повествующих о тайне святого Грааля, утерянных сочинений алхимика Раймунда Луллия.

Впрочем, тратить средства на прожекты явно авантюристические он отказывался. Однажды к нему пришел американец, собиравшийся искать следы затонувшего материка Лемурии в водах архипелага Вануату. Бежьески ответил ему:

- Вы сперва докажите мне, что Лемурия существовала в действительности.

Американец ушел разочарованный, с пустыми руками. Говорят, потом он сколотил какую-то темную секту, адепты которой дошли до человеческих жертвоприношений.
Заблудившись окончательно промеж Богом и Дьяволом, этот деятель повесился на собственной вилле, над алтарем языческого божка…

Французский предприниматель финансировал и два проекта в России. Один был связан с поисками легендарной «золотой бабы» в Сибири. Другой предполагал извлечь со дна подмосковного озера секретные архивы НКВД. По отрывочным сведениям, на дне озера в ящике находилось нечто, имевшее касательство к истории рода Бежецких-Бежьески.

«Злату бабу» в очередной раз не нашли. До результатов экспедиции к лесному озеру спонсор не дожил. Зато был жив и здравствовал другой финансист проекта, которому щедрый на обещания Андрей Печников посулил древнюю книгу, будто бы покоящуюся на дне озерном.  Это был депутат Госдумы Сергей Кольцов. Если быть точным, оплачивал многие расходы на экспедицию не сам политик, а руководимая им партия «Моя страна», которой аналитики твердо прочили не менее 15 процентов голосов в будущем составе парламента. Интерес законодателя к покоящемуся в озере ящику был неслучаен: некоей сокровенной книгой, якобы затопленной НКВД вместе с конфиденциальными  документами, владел его  прапрадед и живо интересовался прадед. Как ни кощунственно это прозвучит, внезапная гибель француза с русскими корнями облегчала положение искателя. Теперь оставался лишь один претендент на книгу.

- Ребята, тащи «пузыри», - прокричал товарищам Андрей, - спрыснем успех нашего дела!

Распечатали бутылку, потом еще одну. Прозрачная струя хлестала в подставляемые пластмассовые стаканчики; часть горячительной влаги неизбежно выплескивалась на землю, «в жертву Бахусу». Кто-то откупорил банку маринованных огурчиков. Парни орудовали вилками и перочинными ножами, извлекая зеленых в пупырышках «друзей алкоголика» из рассола. Здоровенный Женька, любивший все военное, орудовал штык-ножом. Нарезали хлебушек. Уже будучи слегка навеселе, Андрей воскликнул:

- Вот сейчас мы раскроем этот пакет, и вы увидите ужа-а-сную книгу. На вас дохнет дремучим русским средневековьем. - Он одолжил у Женьки штык-нож и приступил к вскрытию прозрачного пакета. Под книгой оказалась сложенная вчетверо бумага. Андрей развернул ее:

- Гляди, тут письмо в грядущий век типа «Вам, живущим в светлую эру коммунизма…» - паясничал он. - Стоп! Кроме шуток: это - исторический документ, которому цены нет. «Я,
Глеб Иванович Бокий, профессиональный революционер…» - Андрей аж присвистнул…

                3.

Оставив Андрея читать письмо, сделаем еще один экскурс в историю. Из многих людей, державших в руках «Бесогон Поморский» или хранивших его, далеко не все подпали под
власть черной магии Омоля и служившего ему Евстратия. Областник Виталий Чердынцев, любивший на досуге перелистывать страницы загадочной книги, был человеком с позитивистским складом ума и ко всяческой мистике относился скептически. Часами просиживая в библиотеке Нафанаила Кольцова, он перечитывал главы, посвященные истории церковного раскола, разглядывал иллюстрации, сделанные рукой Евстратия.

Привлекали его, конечно, и темные места книги. Так, история о гибели в водах потопа древней северной цивилизации представлялась ему своеобразной трансформацией древнерусского мифа о невидимом граде Китеже. Предания о мохнатых людях, потерявших человечий облик и прячущихся в лесах, заставляли вспомнить рассказы сибирского путешественника и поэта Петра Драверта, который, по его собственным словам, сталкивался с этими существами в ходе своих странствий. «Наверное, какие-то чудом выжившие питекантропы, тупиковая ветвь эволюции», - рассуждал Виталий.

Заклятие духа Омоля, встреченное им в одной из последних глав книги, также вызвало неподдельное любопытство. Он немного разбирался в лингвистике: «Какой это язык? На финно-угорские не похож.  Может быть, это древнее наречие родственно кетскому?» Он был знаком с одним из кетских шаманов и даже собирался побеседовать с ним относительно загадочного заклинания. Но колдун замерз во время жестокой пурги посреди тундры, и выяснить значение странных слов было уже не у кого. Ни разу Виталию не пришло в голову прочитать заклинание вслух. К счастью для него.

Часто в библиотеку, где Виталий корпел над «Бесогоном» и другими старообрядческими книгами, спускалась дочь Нафанаила Прасковья. Она неплохо разбиралась в дониконовой грамоте. Совместное изучение староверческих текстов сблизило их. Однажды, когда отец с сыновьями на несколько дней уехал по торговым делам в Минусинск, Виталий по  привычке зашел в дом Кольцовых. Служанка куда-то надолго отлучилась. Они с Прасковьей сидели на диване в углу обширной залы, большую часть которой занимали стеллажи с книгами. Служанки все не было. При свете свечей они постигали смысл «Поморских ответов». За окном стемнело. Она молча откинулась на подушки дивана…

Природа взяла свое над общественными условностями. Через пять дней после их единственной близости Виталия Чердынцева арестовали жандармы. Отец, вернувшийся к тому времени домой, разузнал сначала об аресте молодого человека, а затем и о греховной связи его дочери с Виталием. Вероятно, та самая служанка, вернувшаяся поздно вечером в купеческий дом, почуяла неладное, а, скорее всего,  подсмотрела за молодыми людьми.
Вдобавок к «ЧП» с дочерью Нафанаил имел определенные неприятности как «спонсор сепаратистов». В бешенстве он проклял вчерашнего почти друга, а дочь отослал в скит, «прочь с моих глаз и из сердца вон». Там, в скиту у нее родился внебрачный сын Борис…

Владевший многие годы «Бесогоном» Яков Леверович в нее почти не заглядывал, разве что любовался «старинными картинками». Его переполняла гордость от самого факта обладания раритетом. Наверное, определенная категория читателей желала бы прочесть здесь про то, как лицо иудейского вероисповедания Яков Леверович прочел бесовское заклинание, вооружился ритуальным ножом и… Нет, христианские и буддийские младенцы Харбина спали безмятежным сном… Не читал книги и японский офицер Ямасита. При этом очень жалел, что нет в живых его отца, участника русской кампании, павшего в бою под Мукденом – тот неплохо владел русским языком.
Продавший сочинение Евстратия Ямасите  маньчжурский чиновник получил его через третьи руки. Изъятую при обыске у харбинского вымогателя книгу начальник городской полиции намеревался сперва презентовать марионеточному императору Пу И. Но, справедливо рассудив, что для светского «льва», или, если следовать дальневосточному колориту, «тигра», коим был монарх в своей жизни, русский мистический трактат едва ли представляет интерес, с выгодой перепродал его собирателю редкостей. Тот – другому…

В американском семействе Джефрисов ни дед  Кристофер, ни отец Артур не пытались проникнуть в смысл русского текста – их стихией был бизнес. А вот внучек Джеральд, знаток языков и восточных мистических учений, с головой погрузился в чтение книги.

                4.

Андрей, не спеша, читал. Парни прекратили хрустеть огурцами и внимательно слушали:
   
«Я, Глеб Иванович Бокий, профессиональный революционер, завещаю это сочинение тем, кто придет через много лет постигать сокрытые здесь тайны веков. Не хочу вручать эту книгу людям из сталинской клики, подло предавшим святое дело мировой революции. Хочу лишь предостеречь будущих читателей от легкомысленного отношения к изложенному в этой необыкновенной книге. Я материалист, каким и подобает быть настоящему большевику. Потому считаю: все те пугающие вещи, которые откроются читателям, со временем будут истолкованы учеными без посредства религиозной и оккультной шелухи. Об одном прошу: обращайтесь с полученными знаниями аккуратно, не используйте их во вред великому делу рабочего класса и благородным целям коммунистического движения. Эта книга – обоюдоострое оружие. Она ни в коем случае не должна попасть в руки врага. Берегите ее как зеницу ока. Прощайте, товарищи!»

Участники экспедиции были поражены услышанным. Андрей с величайшими предосторожностями вложил письмо Бокия в свой бумажник. Книга перекочевала в объемистый портфель. Затем настал черед других документов, которые сподвижники Печникова упаковывали в спортивные сумки.

… В ноябре 1941 года, когда немец рвался к Москве, в районе небольшого лесного озерка
кипела работа. Энкаведешник-перебежчик Никифор Гущев, еще до войны чудом сумевший уйти из-под носа охотившихся за ним ежовцев и перешедший финскую границу (когда-то он работал в Карелии и «священные рубежи» знал как свои пять пальцев), показал фрицам дорогу к озеру. Однажды, накануне ареста Бокия, ему довелось участвовать в затоплении ящика с документами. Он объяснил офицерам СС:

- Господа, в этом озере спрятана часть секретного архива НКВД. Наряду с документами на дне водоема покоится одна загадочная книга. Германская нация – авангард европейской цивилизации, и я надеюсь, что лучшая часть нации в лице  корпуса СС поймет значение этой книги. Германия – страна философов и мистиков. А под толщей вод этого русского озера скрыт один из величайших мистических трактатов в истории человечества.

О показаниях русского перебежчика шифрованной телеграммой было доложено самому
рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Спешно был снаряжен отряд «Аненербе», который несколько дней долбил проруби в озере. Водолазы перерывали подводный мусор, ища таинственный ящик. Сначала ведению работ мешал «генерал Мороз», а затем началось
контрнаступление Красной Армии и нацистам пришлось улепетывать. В сердцах командир группы приказал расстрелять перебежчика Гущева. После войны архивные документы «Аненербе» оказались в СССР. С ними некоторое время работал Андрей.               

              5.

Публикация извлеченных со дна озера документов произвела настоящий ажиотаж. Как научно-популярные, так и общественно-политические издания знакомили читателей с номерами заграничных счетов, на которых большевистские лидеры «падавшие в голодный обморок на коллегии наркомата» хранили круглые суммы на случай форс-мажорных обстоятельств в России. Орган воспрянувших духом после прежних политических неудач российских либералов «Правая сторона» сопровождал публикацию
секретных материалов издевательскими комментариями в адрес коммунистов. 

Выяснилось также, что некоторые представители партийной верхушки придерживались нетрадиционной ориентации, о чем подробно сообщали в донесениях агенты Бокия. «Желтая» пресса изощрялась на этот счет как могла. Еженедельник «Тайное и явное» воспроизводил в деталях оккультные обряды, которые отправляли записные «материалисты» и «атеисты». Бойцы «ленинской гвардии»  попирали ногами распятия, произносили магические заклятия, устраивали настоящие оргии. При этом главная сенсация хранилась в московской квартире Андрея. Заговор молчания окружал ее.   

…Завершая историю поисков «Бесогона», можно порассказать о том, как в 1951 году по приказу Лаврентия Берия спецкоманды МГБ прочесывали скит за скитом. Однажды «рыцари плаща и кинжала» прибыли в скромную обитель под Тюменью, где еще в 1918 году скрывался от чекистов Виталий Чердынцев. Начальник секретной экспедиции злорадно сказал наставнику Ферапонту, которого гебисты полусонного выгнали из избы:

- Думал от советской власти скрыться? Дудки! Советская власть и на том свете найдет.

- Значит и в аду власть советская? – спокойно улыбаясь, спросил старец Ферапонт.

 - Ты язык-то попридержи, дед, - прошипел майор МГБ, - не то оформлю как врага народа.

Ничего-то спецгруппа МГБ не нашла. Зря потревожили покой старообрядцев. Перевернули вверх тормашками енисейские скиты, откуда происходил пропавший экземпляр «Бесогона» из библиотеки купца Кольцова. Но только ветер гулял в давно вымерших, разоренных и разграбленных таежных скитах. В семидесятые годы люди в штатском наведались к известному знатоку старообрядческой книжности Владимиру Малышеву: всесильный шеф КГБ Юрий Андропов велел выведать все о «Бесогоне».
Однако Владимир Иванович ничего не знал о возможном местонахождении книги.

… Депутат Госдумы Сергей Кольцов ждал парламентских выборов как полководец генерального сражения. Полгода назад на выборах в Законодательное Собрание  Среднесибирского края его партия «Моя страна», игравшая на политической сцене немногим более года, вышла на второе место, потеснив коммунистов и дыша в затылок правящей партии. Слоган «Моей страны» был прост «Довольно грабить регионы!»

Правнук областника Виталия Чердынцева свято следовал идеям своего предка. Его дед
появился на свет в таежном скиту. Прабабка Прасковья Купцова в неразберихе Гражданской войны потеряла возлюбленного Виталия. Но и до войны им ни разу не довелось встретиться: сменивший гнев на милость отец-купец зорко следил за «непутевой» дочкой. Однажды они были проездом в Тобольске, однако втайне замышлявшееся свидание не состоялось. Едва в телефонной трубке раздался знакомый голос, тяжелая длань папеньки разнесла вдребезги телефонный аппарат. После разорения семейного гнезда она долгие годы скиталась по Сибири. В Томске узнала о расстреле Виталия. Здесь же через несколько лет вышла замуж за секретаря губисполкома, когда-то давно бывшего отцовым приказчиком и хранившего тайную любовь к ней. Сын Борис в тридцатые «пошел в гору»: окончил Институт красной профессуры, занимался историей религии (тогда это называлось «научным атеизмом»), специализируясь на старообрядческой тематике. Он погиб в 1942-м под Сталинградом, успев оставить сына Сергея. Последний тоже преуспел  в науках, досконально изучив историю областничества. Его докторская диссертация вызвала в ученом мире Сибири скандал: автора обвинили в сочувствии к «реакционным сепаратистам». На его работы наложили негласное табу. Интерес к областникам Сергей Сергеевич Кольцов унаследовал от отца и прадеда.

В углу депутатского кабинета с экрана видеомагнитофона певица Розалия (сей псевдоним носила некогда отчисленная из Гнесинки за бездарность попсовая «звездочка» Маша Тюпкина) лихо распевала:

Моя страна - собрание земель.   
Ее аршином общим не измерь…

«При чем тут Тютчев?» - раздражался депутат Кольцов. Ему категорически не нравился ни текст песни, банальное рифмоплетство, ни разухабистая мелодия «a la Privoz», ни тем паче, вульгарная певичка, чьи ужимки и прыжки пристали стриптизерше из видавшего виды ночного клуба-бардака. Однако «электорату нравится» - разъяснили ему бывалые пиаровцы. Кольцов отвернулся от экрана. Перед ним лежала старинная книга, которую принес искатель древностей Андрей Печников. Со стола на депутата смотрел старый фотопортрет. Надпись гласила «Фотографiя Соберга». Человек со светлой бородой, в больших очках – типичный демократ-народник-разночинец рубежа прошлого и позапрошлого веков. Прадед сфотографировался во время краткого пребывания в Архангельске после ссылки. Он прислал своей возлюбленной несколько портретов. Остальные снимки в гневе разорвал обнаруживший их прапрадед Нафанаил. Лишь одно фото пронесла его прабабушка через все бури века. Это было небезопасно: фото «врага революции» да еще с посвящением на обратной стороне открытки могли дорого обойтись владелице. Но верность любимому, его идеалам, преданность вере предков, которую отнюдь не разрушили принесшие женщине столько страданий фанатизм и нетерпимость ее отца, помогли ей вынести все испытания. Она умерла в своей постели, не дожив всего год до векового юбилея, благословив уже взрослого правнука.

Сергей Кольцов гордился тем, что верен идеалам своего семейства. Правда, возвращению в лоно старообрядчества предпочел крещение в Русской Православной Церкви… Он словно встрепенулся от воспоминаний,  которые часто и подолгу пересказывала ему прабабушка. За спиной певица грянула последние аккорды – и на фоне карты России зажглись буквы партийного лозунга «Хватит грабить регионы»! С этим призывом-кличем кандидаты его партии завоевывали депутатские мандаты в Брянске и Курске, в Тюмени и
Ставрополе, в Новодвинске и Южно-Сахалинске, в Калининграде и Чите, в Альметьевске и Ахтубинске… Только в Госдуме не было пока своей фракции – независимый депутат Кольцов мечтал о том, как десятки его единомышленников рассядутся в креслах, занимаемых ныне правящей партией и якобы «оппозицией». На самом же деле подлинная оппозиция – это она, «Моя страна», союз свободных земель, за который боролись областники – такие, как его расстрелянный прадед. Ролик закончился…

Андрей Печников многозначительно кашлянул. «Извините, - депутат поднял глаза на гостя, - я немного отвлекся. Будущие выборы занимают все мысли. Даже во сне мерещатся избирательные урны, бюллетени, наблюдатели, подсчет голосов…»

- Не сочтите за лесть, - Андрей улыбнулся, - я голосовал за вашу партию на довыборах депутатов Мосгордумы. Точнее, за нашу партию. Недавно я вступил в нее.

- Значит, мы – соратники! – депутат Кольцов через стол протянул руку гостю.

 - Теперь о книге, - Андрей понизил голос, - это – поистине уникальная вещь. Остальные экземпляры, видимо, уже утеряны. Я вас очень прошу, - он еще более понизил голос, - обращайтесь с нею максимально осторожно. Мой друг не придал значения предупреждениям. Мы оба родом из Поморска. Согласно преданию, еще один «Бесогон» хранился в заброшенном скиту близ города.  Похоже, друг обнаружил этот экземпляр книги. Его смерть… Никогда не читайте вслух из «Бесогона»…

- Я слышал эту легенду, - широко улыбнулся депутат, - но я не суеверен.

- Мое дело предупредить, - вздохнул Андрей.– Извините, мне пора. – Он достал из нагрудного кармана визитку. – Если по книге возникнут вопросы, позвоните мне.

Кольцов достал свою визитку:

- И вы звоните. До свидания, соратник. -  Они пожали друг другу руки.

Через полчаса в кабинет вошел помощник депутата и партийный функционер Василий Аверьянов. Поздоровавшись, Кольцов показал ему сочинение Евстратия:

- Как оцениваешь?

- У моего прадеда, владимирского книготорговца Арсения Аверьянова, была такая книга, -
он провел пальцем по толстому кожаному переплету, - ее отобрали чекисты, явившиеся с обыском в двадцатые годы. Это опасная книга. Говорят, оттуда ничего нельзя цитировать вслух или даже шепотом. Особенно одно место…Можно разбудить бесов. Автор этого сочинения – бывший дворянин, прибившийся к староверческому скиту и ставший впоследствии известным как Евстратий Лодемский. Такая книга способна наделать бед.      

- Вот и ты туда же, - развел руками депутат. – В мире и без этого фолианта полно опасных книг: «Капитал», «Государство и революция», «Моя борьба». Да что там говорить: даже Библия или Коран в руках глупца и фанатика могут стать опасными, принести беды.

- Сергей Сергеич, нет. Уж коли зло пресечь, собрать бы книги все да сжечь, - изрек Василий Аверьянов классическое грибоедовское .

- Ну, так мы уподобимся пожарным Брэдбери! Я со своей стороны позволю себе сослаться на другого классика, Джона Мильтона: самая дурная книга, прочитанная человеком умным, не принесет вреда ни ему, ни обществу. А вот Библия, попавшая в руки дурака…

- Все равно, лучше поставьте ее на полку, и старайтесь без крайней нужды не заглядывать.

- Книги, мой друг, существуют для того, чтобы их читали, а не просто держали на полках как деталь интерьера. А в эти байки я не верю. Кстати, как там итоги последнего опроса?

- Партия твердо занимает третье место. А некоторых регионах мы обгоняем коммунистов.

Василий Аверьянов покинул кабинет шефа, чувствуя смутную тревогу. Что-то не так…

              6.

Сергей Кольцов неплохо разбирался в старинных рукописных книгах. «Это семейное», - говорил он еще в бытность скромным муниципальным чиновником в сибирском городке, где прошла его юность и отчасти зрелость. Друзья привозили из  давно заброшенных селений в таежных дебрях  ветхие книги, а он читал целые страницы так, как мы читаем утреннюю газету. В младые лета прослышал он о запретном для непосвященных сочинении, именуемом «Бесогон Поморский». Бывшая уже на смертном одре прабабушка еще сохраняла, вопреки всему, ясность рассудка и на вопрос Сергея поведала ему о том, что в библиотеке ее отца хранилось это загадочное сочинение, и они даже читали вдвоем с молодым человеком Виталием («Твоим прадедушкой, помни это», - подчеркивала она)
отдельные места из книги. Было там одно темное место: то ли шаманское заклинание, то ли молитва древней религии. Виталий мечтал перевести эти строки. «Там про какого-то Омела или Омуля, я уж не помню, внучек». Сергей загорелся желанием раздобыть книгу во что бы то ни стало. Но все попытки не увенчались успехом. Однажды он набрал в поисковой системе «Яндекс» слово «Бесогон» и наткнулся на разыскания московского исследователя Андрея Печникова. В ту пору Сергей Кольцов делал уже политическую карьеру, мечтая о собственной партии областников. Их электронная переписка длилась два года. Наконец, партия «Моя страна» стала спонсором экспедиции  в Подмосковье.

Страницу за страницей читал депутат Кольцов таинственный труд скитского затворника.
Наконец, он наткнулся на туманное и непонятное место. Вот оно, «особенно одно место», как высказался сегодня утром его помощник. Рискнуть? Он набрал воздуху в легкие. В пустой квартире (жена и сын уехали в родные среднесибирские пенаты, вернутся через пару дней после выборов. Супруга агитирует земляков поддержать партию.) гулко звучали слова заклинания. В углу заклубился какой-то дымок.

«Горит что-то? Замыкание?» - промелькнуло в голове депутата. Но вот бледно-серый туман принял контуры человеческой головы, потом обозначилось лицо. «Я заснул над книгой», - подумал Сергей Кольцов и больно ущипнул себя за руку. «Нет. О, боже!»

Седовласый и седобородый старик смотрел с неприятным прищуром, улыбаясь лишь уголками рта. «Ты следующий!» - прозвучало в мозгу Кольцова, и он провалился в забытье. Весь вечер  стационарный и мобильный телефоны в его квартире звонили, не
умолкая. Партия уверенно шла в тройке лидеров. Но никто не снимал трубку.

…Представьте, что вы проснулись рано утром, весь перепачканный кровью, не помня ничего из того, что с вами было ночью. А если вы человек, известный всей стране, облеченный властью, пользующийся доверием и уважение миллионов? Вопль потряс депутатскую квартиру, когда Сергей Кольцов пробудился ото сна и увидел, что его одежда буквально пропитана кровью. «Что я наделал? Где я был ночью? За что меня так? Это чудовищная провокация? Месть политических конкурентов? Меня обвинят в убийстве? Но что же я делал этой ночью? Будучи в тот вечер абсолютно трезвым, никогда не употребляя наркотиков, не страдая психическим расстройством, я, тем не менее, натворил что-то ужасное? Но что это было? Меня подставили? Перед самыми выборами?»

Эти мысли вихрем проносились в мозгу депутата. «Кто измазал меня кровью? И чьей? Что же все-таки произошло сегодня ночью?». Дрожащей рукой он включил телевизор.

Криминальные новости сообщали о зверском, с трудом поддающемся описанию убийстве модели Натали, которая через несколько недель должна была отправиться в Милан. Однако русской красавице не суждено было покорить подиум столицы моды. Ее тело искромсал ножом гнусный маньяк. С шеи ее был сорван старинный серебряный крест. Старообрядческий крест, с которым Натали не расставалась. Ее далекие предки были гуслицкими староверами. Далекая от религии девушка носила семейную реликвию как украшение. На обложке модного журнала она позировала с этим крестом, кокетливо выставленным поверх купальника. «Это твой талисман, оберег», - говорили ей подружки.
Но в ту страшную ночь оберег не спас девушку.

Что-то тяжелое ощутил Кольцов в левом кармане брюк. Он сунул туда руку и почувствовал холод металла. Он достал незнакомый предмет. Разжал пальцы. Это был тот самый крест! Потрясенный депутат Госдумы еще раз оглядел себя. Оказывается, он уснул в своем привычном желтом костюме и уличной обуви, рядом валялась куртка – тоже окровавленная. Он ошеломлено глядел то на одежду, то на экран. Убийство было совершено на окраине Москвы, весьма далеко от места жительства народного избранника.

«Как же я брел через всю столицу, измазанный в крови и никто меня не остановил? Я, быть может, пробирался глухими дворами и переулками, чтобы меня не схватили? Или это грандиозная провокация, и черное дело совершил кто-то другой, а лицо страшного человека лишь померещилось мне? А что, если меня отравили, тайно напичкали  психотропным веществом, и в этом состоянии я совершил чудовищное по жестокости преступление?» Мысли неотступно преследовали его, роились в голове. Он потерял сон.
Всю неделю, оставшуюся до выборов нового состава Госдумы, депутат Кольцов ходил как в трансе. Он сократил до минимума встречи с журналистами и выступления перед избирателями, ссылаясь на нездоровье. В эти дни главным действующим лицом стал второй человек в центральном партийном списке. Сергей редко посещал избирательный штаб «Моей страны», вечера проводил дома в полном одиночестве, порой не отвечая на телефонные звонки. За всю неделю только дважды позвонил домой осведомиться о здоровье домочадцев, хотя прежде звонил каждый день и неоднократно.

Тем временем следствие набирало обороты. Версия о причастности к преступлению банды сатанистов стала одной из приоритетных – причиной тому был сорванный с девушки крест. Сам президент на заседании Совбеза высказался о необходимости ужесточения борьбы с преступлениями на религиозной почве. В Москве была разоблачена шайка малолеток, разрисовывавших шестерками стены церквей. Были проведены показательные облавы на кладбищенских вандалов. «Под раздачу» попали многие сомнительные секты. Наряду с явными изуверами закрыли мирную славяно-языческую общину «Родосвет» и кружок каббалистов. Правящая партия тут же предъявила миру законопроект об усилении ответственности за возбуждение религиозной вражды. За одну неделю в России было возбуждено 45 дел по статье 282 УК РФ, из них 39 – в одной только Черноземной области, где прокурор решил отличиться на ниве борьбы с «богохульниками» и заслужить похвалы от верховной власти. Вместо этого за свои перегибы он был вскоре отрешен от должности, а все возбужденные в регионе дела закрыты. Параллельно в Москве искали маньяка, предположительно охотящегося за моделями. Предвыборная горячка способствовала нагнетанию страстей.

Андрей Печников, узнав о подробностях жуткого убийства, понял: самое худшее, чего он опасался, свершилось. Он тщетно пытался в тот вечер дозвониться до депутата. В конце концов, оставил на автоответчике сообщение: «Прошу вас, уничтожьте книгу! И как можно скорее. Андрей».  Помощник депутата Василий Аверьянов о связи между громким убийством и злополучным сочинением и не догадывался. Пресс-служба партии распространила обращение, призывавшее власти найти и покарать убийцу. Также «Моя страна» обещала добиваться в будущей Думе отмены моратория на смертную казнь.

           7.

 «И первым расстрелять следует меня», - мрачно думал Сергей Кольцов, сидя в своем рабочем кабинете. Близилась «ночь чудес». Опросы избирателей, покидавших участки для голосования, свидетельствовали о предпочтении, отдававшемся многими «партии, которая защищает нас, провинциалов». Но и в столице нашлось немало сторонников. Бело-зеленые флажки (цвета сибирского стяга) с золотистым шестилучевым солнцем посредине (его предложил еще на заре существования партии Василий Аверьянов по аналогии с известным «солнцем Альп» итальянской «Лиги Севера») стали легко запоминающимся брэндом. Зеленые буквы «Хватит грабить регионы!» смотрели с белых растяжек. Этой ночью решалась судьба России на ближайшие четыре года. «Нет – на десятилетия», - вслух рассуждал Кольцов. Ему позвонили из штаба. На Дальнем Востоке уже подводили предварительные итоги голосования. На первом месте с большим отрывом шла, естественно, правящая партия. На восемь процентов отставали от нее коммунисты.

А дальше, наступая Компартии буквально на пятки, следовала «Моя страна». Разрыв все более сокращался. Один процент; ноль целых, восемь десятых… В Магадане партия вышла на второе место, обскакав коммунистов на два с лишним процента! Бывшая вотчина Дальстроя не очень-то жаловала наследников большевиков.

Из Среднесибирского края новостей еще не поступало. Депутат сидел в кресле, опустив голову. Предстоящая победа не радовала его. Тяжкое преступление давящим грузом легло на сердце. Перед ним на столе была раскрыта книга. Тот самый «Бесогон», распахнутый на той самой странице. «Перед тем, как совершить это, я должен  объясниться с Омолем!»

Никогда еще в стенах российского парламента не звучали слова страшного заклинания.
Омоль появился из ниоткуда, все так же странно-зловеще ухмыляясь. Теперь его лицо было отчетливее, чем в прошлый раз. Даже глаза, казалось, переливались в свете настольной лампы. Кольцов решился:

- Ты должен покинуть меня и этот мир, демон! – он возвысил голос, не боясь, что кто-то ненароком услышит его. Никого и не было рядом. - Я никогда не стану твоим рабом.

- Я ожидал большего, - раздался в голове парламентария голос Омоля, - ведь я возлагаю надежды на тебя. Однажды страна окажется у твоих ног.

- Извини, демон, но на пост президента я не претендую. Максимум – вице-спикер Думы.

- Может быть. Но и в этой роли ты пригодился бы мне. А я – тебе. Решайся же!

- Ты мне, а я – тебе, - передразнил депутат демона, - в качестве жертвоприносителя, как в прошлый раз? Нет уж. Увольте! На мне тяготеет страшный грех, а ты желаешь преумножить его? Сколько еще невинных душ должен погубить я ради твоих амбиций?

- Неразумный, мы могли бы править вдвоем. Среди моих слуг были двое, которые при определенных обстоятельствах могли обрести невероятное могущество, повелевать если не миром, то значительной частью его. Не суть важно, что один из них сражался под красным флагом, другой – под белым. Ты – под бело-зеленым с солнышком. А жертвы…
Что жертвы? Страдания жертв будут подпитывать энергию. НАШУ с тобой энергию, - подчеркнул Омоль. – Как физическому телу нужна пища, так моему эфирному существу нужна постоянная подпитка страданиями. Возвысившись благодаря им, я подниму и тебя. 
- Куда ты меня «поднимешь»? Наша партия обошлась без твоей помощи.

- Сейчас. А потом? Слишком многое поставлено на карту, чтобы просто так
оставить тебя в покое. Не только христианский Бог любит Троицу. Знай, что ты  – третий по счету мой наместник в этом мире. Ты своей партией способен свернуть горы.

У одного из моих людей была стремительная азиатская конница, которая предала его в решающий час. Другой имел в распоряжении репрессивный аппарат, который с ним же и расправился. Все прочие, кто держал связь со мною – жалкие ничтожества. Парфения (тебе знакома его история?) хватило лишь на то, чтобы подарить миру эту книгу. О прочих и говорить не стоит. Пустые люди, не способные служить великому духу.

- Знаешь, что я сделаю сейчас?! – возопил депутат.

- То же, что Парфений, когда закончил свой труд, за который я ему поныне благодарен?

Но Кольцов уже не различал слов беса. Он в бешенстве схватил нечестивую книгу и принялся отдирать обложку. Книга скрипела и трещала – казалось, что это доносятся стоны и всхлипы. Он вырвал лист с заклятием и скомкал его. Омоль не шелохнулся.

Депутат принялся вырывать листы по одному и стопками. На соседнем столе стояла машина для уничтожения документов. Рваные листы полетели в ее урчащее чрево. Тут лицо Омоля заколыхалось, как будто ветер ворвался в комнату. Уничтожение «Бесогона Поморского» продолжалось долго. Под конец в думском кабинете зазвонил телефон.

Радостный голос жены сообщал, что в Среднесибирском крае «Моя страна» лишь на три процента отстала от правящей партии и намного опередила все прочие. «Спасибо», - усталым голосом проговорил он. «Наши торжествуют, а у тебя такой упавший голос, будто случилось что-то непредвиденное», - несколько встревоженным голосом проговорила жена. «Пустяки! Просто я  так вымотался за эти дни…Избиркомовские интриги, оголтелая и разнузданная пропаганда против нас, нечестные приемы конкурентов, выпады вчерашних соратников, административный ресурс… Ты все отлично понимаешь. К счастью, теперь это в прошлом. Можешь праздновать победу. Я люблю тебя». Не дожидаясь ответа,  он повесил трубку. Глянул в угол – он же совсем забыл об Омоле. Машина перемалывала последние страницы. Лицо беса таяло, искаженное злобой.         

- Ты еще не знаешь, что я сейчас сделаю! – Он распахнул серебристый пиджак и вынул из внутреннего кармана старинный старообрядческий крест, отмытый от крови прежней владелицы.- Сказано было: сим победиши! – с этими словами он распахнул окно. Порыв свежего ветра подбросил вверх занавески, прошелестел бумагами на столе. Он взошел на подоконник. Внизу гудела, искрилась огнями ночная столица. Крепко зажав в кулаке крест, он шагнул в раскрытое окно и полетел вниз, в расцвеченную огнями ночную Москву. Уже оглашались предварительные итоги выборов на Урале и в Поволжье.

… В главном офисе партии десятки людей приникли к мониторам. Василий Аверьянов второпях раскупорил бутылку шампанского. Хлопок. Пенистая струя обдала партийца. Все дружно рассмеялись. «Подставляй бокалы!» Кто-то сострил: «Сегодня мы пьем шампанское в честь нашей победы. А скоро Сергей Сергеич «раздавит» поллитру на троих с лидером правящей партии и вождем коммунистов». Неожиданно зазвонил телефон. «Василий Игоревич, вас просят срочно», - пресс-секретарь партии протянула ему «трубу». Лучезарно улыбаясь, помощник депутата приник к мобильнику. В мгновенье ока лицо его стало белым как луна в ясную ночь полнолуния: «Как это случилось? Когда?» Он на миг оторвался от телефона:

- Господа! Соратники! Произошло непоправимое: только что…на Охотном ряду…у здания Думы… нашли тело депутата Кольцова…разбившегося… Видимо, выпал из окна.

Он тяжело рухнул в кресло. Воцарилась мертвая тишина. Все телекамеры и микрофоны тут же нацелились в лицо человека, сообщившего страшную весть. А с экранов телевизоров, установленных в штаб-квартире, глядело лицо предводителя партии. Экстренную информацию передавали все телеканалы, добавляя новые подробности. 

Две новости ошарашили утреннюю столицу: шумный успех на парламентских выборах
молодой и амбициозной партии «Моя страна» и внезапное самоубийство ее лидера – он выбросился из окна своего думского кабинета, не оставив записки. В кабинете была обнаружена обложка какой-то старинной книги. В руке самоубийцы был зажат старообрядческий крест, как две капли похожий на тот, что неведомый маньяк сорвал с
шеи убитой топ-модели. Крест показали матери погибшей девушки. Однако с полным основанием утверждать, принадлежал ли он ее дочери, убитая горем женщина не могла. Такие кресты в большом количестве были некогда изготовлены в мастерских старообрядческого Выга. Выяснилось, что депутат-самоубийца интересовался исконной русской верой, хоть и  был крещен в храме Московской Патриархии: в его сибирской квартире хранилось полтора десятка икон старого письма. Прилетевшая из столицы Среднесибирского края супруга политика не обнаружила в его служебной квартире среди вещей дорогого желтого костюма и куртки, в которой тот обычно представал перед избирателями во время частых предвыборных поездок, а также старинного кинжала, подаренного кабардинской парторганизацией лидеру «Моей страны». Следов взлома в квартире не обнаружили. По столице пошли толки и пересуды. Утверждали, будто политика выбросили из окна злоумышленники – в ту ночь он был в Думе далеко не один.
Однако версия о расправе над оппозиционным деятелем не нашла подтверждения. Все сводилось к тому, что у депутата случился  нервный срыв: в последние недели перед выборами оголтелый черный пиар преследовал партию. Просто не выдержала психика…

Первая сессия новой Думы началась с минуты молчания.

               8.         
 
…  Казалось, копы со всей Калифорнии сбежались, чтобы посмотреть, как наручники защелкнутся на запястьях Джозефа Уоррена. «Маньяк-полицейский» - гласили заголовки лос-анджелесских газет. Вместе с напарником он похитил из хранилища вещественных доказательств какую-то русскую книгу, изъятую на вилле черного мага и сатаниста Джефриса. Напарник Ник Давидофф вскоре застрелился, оставив странную записку: «Мы оказались слишком любопытны». У Уоррена не хватило духу свести счеты с жизнью.

Привычным тоном коллега зачитал Уоррену его права. Подозреваемого в убийстве пяти молодых жительниц города бывшего грозу лос-анджелесских бандитов увели.

…Судья Эдвард Харрис в раздумьях перелистывал странную книгу. «Что такого могло довести до  самоубийства одного полицейского и серии зверских убийств другого?» - гадал он. Книга была написана русскими буквами. Он позвал своего помощника.

- Пол, вы владеете языком своих предков?  Что это за чертов опус?

- Похоже, какой-то старинный магический трактат, ваша честь, - промолвил помощник судьи Пол Климофски. – Мой отец – старовер из Орегона…ну, это религия такая, древняя ветвь русской ортодоксальной церкви. Отец мог бы без труда прочесть это, сэр.   

…На квартире  Андрея Печникова гуляли участники экспедиции, вернувшиеся из тундры.
Поиск легендарной Гипербореи не увенчался успехом. Не считать же несколько каменных наконечников свидетельствами существования в высоких широтах высокоразвитой цивилизации. Но и то немногое, что удалось собрать, представляло интерес для коллекционеров. Наряду с кремневыми орудиями на месте городища легендарного племени «сихиртей», предшественников ненцев, обнаружены были костяные куклы, чей возраст мог исчисляться тысячелетиями. Правда, специалист-этнолог, к которому обратились искатели, разочаровал: куколкам от силы лет триста, и появились они, по всей видимости, в не столь давние времена, когда на территории городища располагалось шаманское капище. Изображали куклы старого человека с растрепанной бородой и космами до плеч. На костяном лице мастер прорезал ухмыляющийся рот. Глаза были у одной куклы – слюдяные, у другой являли собой кусочки черного агата. Что-то жуткое было во взгляде и улыбке каждой фигуры.

Куклы передавались по кругу из рук в руки. Обеденный стол был заставлен пивными бутылками  - словно рота солдат в пробках-шлемах оккупировала неприятельскую территорию и решила держаться на ней до победного конца. Опустошенные бутылки гости отправляли под стол, где скопилось уже немало павших «воинов» Бахусовой рати. Ноги перекатывали их по липкому от пролитого пива паркету.

- У меня есть такая, - гордо произнес Евгений Желтов по прозвищу «Ж Ж», внимательно разглядывая куклу. – Антикварная штучка. Купил с рук год назад, причем недорого.

- Что ж ты молчал! – воскликнул Андрей, оторвавшись от стакана с пивом.

- Тебя не спросил, – проворчал Женька, - я ее, кстати, с собой прихватил. – Он вышел в коридор, пошарил в карманах своей куртки и возвратился к столу с игрушкой, поразительно напоминавшей тех двух кукол.

- Похоже, только выглядит поновее. Все-таки те пролежали в земле, а эта – в квартире на полке. – Он передал костяную куклу через стол Андрею. Но сосед по столу, уже изрядно выпивший, опередил его, перехватив куклу. Неловкое движение пьяной руки – и хрупкая вещица полетела на пол.

- Черт побери! - выругался  владелец, – А поаккуратнее не мог? Вотивный предмет-таки!

От удара о пол кукла раскололась надвое, раскрыв тайничок в спине. Оттуда выпал испещренный буквами лоскуток ткани. Сосед Андрея, виновато потупив глаза, нагнулся, подобрал куклу и лоскуток:

- Здесь нерусские слова, написанные русскими буквами. Больно мелко. – Он вынул из футляра очки, протер стекла рукавом рубахи, поднес лоскуток к  самому носу. – Да тут шаманское заклинание! Давайте я прочту! Или нет (он повернулся к соседу слева). Лучше ты, Юра, а то у меня уже язык заплетается и в глазах рябит. - Он протянул лоскуток. Сосед сделал серьезное лицо и принялся нараспев декламировать странные слова.

Пока парень лазил за куклой под стол, Андрей отлучился в туалет. Последние слова магического заклинания прозвучали, когда он уже возвращался в гостиную…   

          9.

Член думской фракции «Моя страна» Василий Аверьянов перебирал депутатскую почту. Неожиданно ему попалось письмо со знакомой фамилий на конверте. «Андрей Николаевич Печников, - дважды перечитал он ФИО адресата, - где-то я уже слышал это имя. Но где и когда?» Он напряг память: «Кажется, это один из активистов партии».

Развернув послание, парламентарий принялся читать. С каждой строкой, с каждым словом взгляд его все более хмурился.

«Депутату Государственной Думы Федерального Собрания РФ, председателю исполкома политической партии «Моя страна» Аверьянову Василию Игоревичу.

Вас, конечно, шокирует это письмо. Для людей, непричастных к страшной тайне, корни которой уходят в глубь веков, все, о чем поведаю я здесь, покажется  бредом душевнобольного. Возможно, я и вправду схожу с ума. Но прошу вас внимательно прочесть то, что будет изложено мной далее.

Гибель лидера нашей с вами партии (я тоже член «Моей страны) не была рядовым самоубийством человека, у которого от предвыборных треволнений сдали нервы. Виной тому – книга, подаренная мною Я – косвенный виновник гибели Сергея Сергеевича Кольцова, хотя для подстраховки я и предупредил его об опасности, таящейся на страницах сочинения, именуемого «Бесогон». Увы, он отнесся к сказанному мной скептически. Его трагическая гибель потрясла многих, и, прежде всего меня, так как это именно я вручил ему черную книгу, чего ни в коем случае не должен был делать.

Потрясение от трагедии со временем прошло. Человеческая память склонна вытеснять все негативные эмоции на задворки подсознания. Иначе наша жизнь превратилась бы в ад… Затем была экспедиция, из которой я привез НЕЧТО, ставшее толчком к серии новых трагических событий. Не по собственной воле, а по причине мистической неграмотности и наивности моих друзей Евгения Желтова и Юрия Семченко я оказался вовлечен в новый виток бедствий, начало которому положено более двух столетий назад. Вы, конечно же, знаете о деяниях сатанинской секты, почти полгода безнаказанно орудовавшей в столице. Шесть моих бывших друзей вывозили проституток на одну из рублевских вилл, хозяин которой, нефтяной магнат, по иронии судьбы имел коммерческие интересы на территории Ненецкого округа – там, откуда и берет начало вся эта чертовщина. Оргии с жертвоприношениями в новорусском особняке давно и со смаком описаны бульварной прессой. Поэтому не стану повторяться.

Однажды во сне ко мне явился бородатый человек в старинных одеждах. Он молча погрозил двумя сложенными вместе пальцами. Я знаю, что это двуперстие, которым осеняют себя старообрядцы. И я спросил его: «Кто ты?» А он ответил: «Феофилом наречен». Еще он сказал мне «Истреби прелесть бесову!» И исчез. Дальнейшее происходило уже наяву и частично описано в криминальной хронике. У меня широкий круг знакомых. Я обратился к ребятам-спецназовцам, прошедшим Чечню. Ночью, накануне очередного сатанинского действа, они проникли на территорию особняка и перебили всех – и ее хозяина, и моих бывших друзей. Потом, среди крови и обломков, я
подобрал ветхий от времени лоскуток и сжег его, произнеся: «Да будет проклят демон!»
Сейчас я нахожусь в федеральном розыске. Когда я закончу это письмо, то поступлю так, как это сделал год назад  мой несчастный друг. Заклинаю всех, кто прочтет эти строки: никогда не смотрите в лицо Тьмы даже из простого любопытства. Как говорится, аминь».

Анатолий Беднов