Вырванные страницы. Сталкеры-шмалкеры

Глава 1. Сталкерs


Почему сержусь, когда Матильда не разгорается с первого раза? Даже не знаю. В такие минуты в душе появляется неясная досада, смутная грусть, будто тебе отказал в общении хороший, добрый человек. Ясно, что без неё мне не выжить, околею в два счёта и дом без её тепла не дом, а так, коробка сруба, прикрытая крышей. Летом она, конечно,  даром не нужна, летом и без неё благодать, но уже в середине осени становится тоскливо, а зимой просто караул. И всё же обидно, что не расшевелилась с первых листов, съела их с натугой, без удовольствия, огонь лишь нехотя облизал, аккуратно уложенные дрова, Матильда выпустила наружу синюю струйку горького, сушащего ноздри дыма и всё затихло. Странно это, вроде бы ничего интересного на тех страницах не было.

Мы с Матильдой любим читать по очереди, сначала страницу прочитываю я, потом комкаю лист, поджигаю и передаю ей. У Матильды безупречный вкус - всё пустое, никчемное, она проглатывает с довольным урчанием и гулом, языки пламени вращаясь пожирают «нетленку» и навсегда бесследно исчезают в прокопченных недрах. Совсем не так читает она заслуживающее внимания, упирается, дымит, источает уйму зловредных запахов и норовит просочиться сквозь большие щели в топке назад в сущий мир. К слову сказать, шедевры попадаются крайне редко и, как правило, моя жаркая подруга читает всё подряд с превеликим удовольствием, так, что я не успеваю предавать ей странички на «редактирование».      

На этот раз я не стал играть в лотерею и выбирать произведение случайным образом, достал все ту же «Фьюжн-Марь» с полки и начал потреблять первую главу страница за страницей.


(вырвано)

Фьюжн-Марь. Глава 1.
 
- Фига здеся нема! – Костяныч решительно рубанул ладонью воздух. Он начинал истерить. – Ну откули здеся чё возьмется?! Ну!? Ты, паря, дюже упертый, – он знал, что слова его не окажут на спутника ни какого воздействия и продолжал ворчать уже себе под нос, -  как втемяшит чё в свою башку, так хучь вешайси.

Северьян старался не обращать внимание на слова проводника и тяжело, постоянно оскальзываясь, пошатываясь и чуть не падая, но неуклонно, как танк, продвигался вперед по вонючей, чавкающей жиже.

Небритые щёки Костяныча дрожали, за забрызганными болотной тиной стёклами очков, блестели слезой серые глаза. Он, то принимался ругаться, то начинал противным, плаксивым голосом ныть, убеждая спутника, если не вернуться назад, то хотя бы двинуться в другую сторону, прочь из гнилых топей. Уже раз сто за эти несколько дней он кидал упрёк в широкую спину Северьяна, мол, кабы знал, что городской окажется этаким байдуком, так ни в жисть бы не согласился пойти с ним дальним путём. Что раз он такой умный, такой дундук, то мог бы и сам тащиться в Марь и охотиться там сколько влезя. Наконец он добился своего. Северьян остановился и грозно поворотился к проводнику:
- Если ты, гад, не заткнёшься, я из тебя самого жертву сделаю. Понял? Вот так. Тогда и назад пойдём. – Его голос звучал спокойно, но можно было легко уловить напряженные, звенящие нотки. Северьян сам страшно устал, измучался, и у него кончилось терпение слушать нытьё горе-проводника.

Каждый поход в Марь изматывал до бессилия. В этот раз он решил взять с собой проводника, в надежде, что тот хоть малую толику, хоть чуть-чуть, но облегчит путь. Вышло кок раз наоборот. Проводник из помощника превратился в тяжкую обузу, которую, вдобавок, нельзя бросить. Оставалась одна только мысль, что за все мучения, если не удастся найти жертву, то можно в качестве последней использовать Костяныча. Прямо скажем, никудышная из него жертвочка, но на безрыбье, как говорится, и рыбу раком.   

- Ладно, двинулись, -  немного смягчился Северьян,  – вон за теми кустами устроим привал, просушимся.

Костяныч уныло вздохнул, и, понуро чавкая сапогами, поплелся вперёд, держа ориентир на лохматый, торчащий из болотного серого тумана лесок.

***

Они едва знали друг друга. Северьян появлялся время от времени в деревне и надолго исчезал в топях и чащах. Возвращался когда мрачный и хмурый, когда довольный(чаще довольный), недолго жил в пустой хате, через дом от Костяныча, зализывал раны, и уезжал к себе в город. Что он там делал с жертвами, никто даже и не спрашивал. Когда мужики обсуждали этот вопрос, сходились на том, что «черти чё он там с ими делая, мы почём знаем». Высокого, статного городского гостя в деревне уважали, но чурались его непонятности, отстраненности и нежеланию выпивать с кем-либо из деревенских. Ну, ладно, – ты не уважаешь Митрю, или Егорка тебе не нравится, но, хотя бы с Костянычем-то сядь рядком, да потолкуй ладком. Нет, ни с кем никогда не поговорит, не пошутит. Пара дежурных фраз и всё - слова из него не вытащишь. Разве такое можно понять? С другой стороны, и подлости от него никто не видел, не то, что от других. Бывали случаи, когда жертвы уводились прямо из деревни. И много. Много случаев. Тимур Бекхамов, Лыткариха, Бершанские, Патрон, да всех не перечесть с кем случались эти неприятности. У Петраковых вообще, вся семья пострадала. Из-за Ульянки – красавицы.  Костяныч, так этот уникум вообще два раза умудрился попасться. К нему после второго случая приклеилась кличка Попадалово. Так и звали Костя-Попа. Но Костяныч выжил, второй раз болел даже меньше и после этого случая начал считать себя заговоренным, потому и решился пойти проводником с Севарьяном, мол, не боится он теперь охотников.

***

Было время, когда многие водили городских в Марь, то были самые отчаянные - сорви-головы, да кончились все. Охотники к тому времени и сами разобрались что к чему и в проводниках уже шибко не нуждались. Тем более, проку в них мало было, дорога к Мари хоть и менялась всё время, но не была такой опасной как казалась в старину. За многие годы на ней загинуло всего человек толи десять толи двенадцать, как считать, из них всего четверо местных, остальные приезжие. Проводники пропадали где-то в Мари или мёрли уже по выходу, в деревне. Скорей всего, становились жертвами неудачливых охотников или болезни их косили, которые приносили из Чащи. Дрёма, Марево, Чаща кто как называет, городские вовсе по-своему, чудно как-то, но как ни называй, суть не меняется - это место неподвластное разуменью человека. И никогда никто в старые времена туда не совался, не то что нынче. Раньше и в мыслях ни у кого не было. Дурное место, запретное место - и всё тут, что там делать?

Но охотники не боялись ничего и никого. Их боялись. За непонятность, за то, что могли из любого жертву сделать. Как тут не забоишься? Любой забоится. Опять же, мало кто из этих горожан был болтуном, разговорчивые быстро исчезали и после одного-двух, максимум трёх посещений больше в деревне не появлялись. Приживались только смурные молчуны, вроде Северьяна, те, из которых слово клещами не вытянешь.

Они приходили редко и почти не жили в деревне, однако, при всём при том, не были здесь чужими. Они являлись частью деревни, не очень доброй и опасной частью, почти враждебной, но только не чужой. Без них, жизнь была бы не полной. Кто знает, может и весь смысл существования захудалой деревеньки на краю бескрайних топей был бы потерян, не будь этих опасных визитов городских. Местные это понимали и не противились, относились к явлению как к чему-то данному свыше как к дождю или снегу. 

    
***

- Хучь бы уж за тем лесом, ты меня ослобонил. – Тяжело дыша, спустя какое-то время, осмелился подать голос Костяныч. Они пол часа пробирались к леску, но тот потихоньку отдалялся.
- Не выйдет. - Коротко бросил Северьян, тяжело отплёвывая густую слюну.
- Как не выйдя? Чё не выйдя? – насторожился Костяныч, но получил в спину лишь короткий, в одно слово, ответ:
- Фьюжн.
- Какой ышо фужен? Ты чо мне, паря, мозги конопатишь?!

И тут до него дошло. Проводник остановился как вкопанный.
- Екарный бабай! Марево! То-то я гляжу мы отдаляемси, – прохрипел он. Его голос осип и задрожал от подступающих слёз. – А как жа я?! Мене то как жа быть?

- Со мной пойдёшь, – зло буркнул Северьян. Его совсем не радовала перспектива оказаться внутри вместе с деревенским дурачком.
- Как с тобой?! Нашто с тобой?! Дык, я жа… - запричитал Костяныч. Он испугался не на шутку. – Мне такого щастя не нать. Хана мене там будя, паря.

Ответа не последовало. Северьяну не хотелось смеяться. Он не знал почему, но обычно такая у него реакция на марево, каждый раз, как только входил, испытывал желание смеяться. Нынешний вход не лез ни в какие ворота, превращался в экстраординарный случай прямо с самого начала. Что же могло последовать дальше? Тут уж не до смеха. Обычно, проникновение в Чащу происходило на твердой почве за болотом, случалось добираться до неё несколько дней, но чтобы так долго и всё время по пояс в грязи – такого не было.

В эту минуту Саверьян чувствовал себя не лучше Костяныча. Мысли путались в голове. По всему выходило, что они уже который день кружат по Мареву, давно уже вошли, а он даже не заметил. Раньше такого не случалось. Но и Дрёма ведет себя странно. Во-первых впустила Костяныча. Ему, конечно, не возбраняется, но Чаща всегда предупреждала деревенских: бывает веткой хлестанёт по глазам, бывает напугает диким воплем в ночи, или ещё чего, и проводники, крестясь и нашептывая старинные заговоры в бороды, с легким сердцем уходили, оставляя охотников наедине с запретным. На этот раз ничего подобного не случилось. Во-вторых Северьян её не почувствовал, чего никогда раньше не бывало. Перед приближением мари он всегда ощущал легкое возбуждение, чуть нервное, но явственно отчётливое, не почувствовать такого было невозможно, иногда просто начинал хихикать или ржать как ненормальный. В-третьих, чаща вела себя необычайно тихо, не обнаруживалась никак. Время уже сбилось, потекло неровно, запульсировало нервными толчками, то замедляясь, то ускоряясь. Сейчас вот серая мгла, растянулась почти на сутки. Северьян теперь четко знал это, у него был дар чувствовать изменено время. Однако, почему на этот раз всё не так как обычно, задумываться уже некогда. Они вошли внутрь.

Много раз Северьян ходил во Фьюжн-Марь и провёл там на круг, считай, больше месяца деревенского времени, но он и не надеялся хоть как-то, хоть на крупицу разуменья понять логику событий и поведения самой Мари и тех кто её населяет. Это было невозможно сделать в принципе, ибо, понятие логики, в смысле четкой последовательности причинно-следственных связей, было чуждо Чаще. Её сутью, её природой, являлась скорее алогичность, отсутствие всякого порядка и строгой последовательности событий. В ней странности и нестыковки были самой, что ни наесть, закономерностью. Более романтические натуры, чем Северьян, назвали бы это словом «чудо», но «охотник» слишком хорошо знал, что это слово, несущее положительную эмоциональную окраску, никак не подходило к описанию запутанной, не всегда доброй жизни Мари.

***

- Ва-у-у! Ва-у-у! – Костяныч выл. Он скорчился на большой кочке, выглядевшей словно остров в этой бесконечной водной хляби - Не могу! Не могу, не могу дальше! – Животный страх перед неизвестным, перед ликом всех предков его и предков предков его, которые ни сном ни духом, ни рылом  не брюхом, не помышляли сунуться в оболони Мари. И теперь, захваченный врасплох, в самом начале, но уже внутри запретного, то есть, в стадии преступления, он и все эти родственники и родственники родственников вглубь веков все они выли и стенали вместе с пропащим Костянычем. – Ва-у-у! Ва-у-у! Сдохну я, сжохну… И-и-и. И-и-и. – всхлипывал проводник, - начёрта тока я тебя встренул! И на кой жа ты мне, сволочь, сдалси…. Жил бы да жил бы, не тужилси! Ы-ы-ы. Ы-ы-ы. Объявилси, чёрт, и усё – конец мене….

- Заткнись, Сука! – Северьян со всей силы, с резким замахом и оттяжкой, пнул обнявшую кочку и голосящую плащ-палптку. – Заткнись! А то вместе здесь сдохнем! Ты и я.

Костяныч по-щенячьи взвизгнул, несколько раз всхлипнул и затих. Северьян плюхнулся рядом, прямо в болотную холодную воду. Ему ли было не знать, что теперь всё равно. Теперь круговерть событий пойдет таким образом, что мокрый зад и трудности подхода к Чаще, ни разу больше не вспомнятся и даже не мелькнут в памяти. Спутнику его и не снилось какие события возможно приключатся с ними, а может и нет, этого наперед никто сказать не может. 

Северьян положил руку на спину всхлипывающего парня:
- Не дрейфь, Костян, ты выживешь. Точно говорю – выживешь. Только будь рядом и не высовывайся. Понял? Я прикрою.

Хотя, как он мог прикрыть? Самого бы кто…
- Ну, вставай, Костя. Вставай. Идем за мной. Теперь я твой проводник. Верь мне, я выведу.

Костяныч, на которого, ошеломляюще подействовало небывалое красноречие и такая перемена к добру в голосе городского, обречённо, как зомби поднялся и послушно продолжил переставлять обессилевшие, расползающиеся на скользких водянистых кочках ноги.

Они не пошли в убегающий лес, а свернули в серую муть тумана направо. Почему туда, Северьян не смог бы объяснить, да этого от него и не требовалось, здесь гораздо важнее логики интуиция, логика здесь не просто плохой советчик, она вредна, как злобный подлый наушник. Послушаешься её и пропал.

(вырвано)

"Как же они притомили со своей фэнтэзнёй, - подумал я, когда последний клок бумаги исчез в огненном урагане, - все эти зоны, сталкеры-шмалкеры, чавкающие болота и говорящие леса... Ну, как самим-то не насточертело? Полное истощение мозгов, право слово".

Матильда довольно урчала, гудела, потрескивала, а иногда всхлипывала и шипела от удовольствия, целиком и полностью не соглашаясь со мной. Она любила такое чтение. Нравилось, вот и всё. Как с этим поспоришь? Каждая страница любого  произведения, пусть даже бесконечно размноженная в типографии или перенесенная в цифровой код, а затем вновь воспроизведенная, воссозданная за тысячи километров от места первоначального рождения на принтере, несет метку автора. Не его самого, а след его духа, который чётко читается между строк, и с которым вступает в общение дух знакомящегося с произведением существа. Похоже, мой - слишком привередливый и противный, мало с кем комплиментарный, а у Матильды напротив, широкий и всесогревающий дух, готовый принять любого в свои объятья. Другого и не может быть у настоящей печки, дрянь это будет, а не печь.

"Ну, что же, с удовольствием скормлю ей ещё как-нибудь порцию подобной "светотени"", - подумал я и закрыл дверцу топки. Раз в доме от чтения Матильды становится теплее - пусть будет так.


Рецензии
Надо же!! А я-то думала, что у меня аллергия на фэнтэзи, кроме "Властелина" и "Хроник"...Правда, на этом этапе, я бы скорее отнесла текст к жанру фантастики, но автору видней.
Ушла читать дальше, Ив
толи=то ли

Ив Олендр   05.12.2011 14:07     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.