Коровий вальс

А по деревне не звучит уже гармоника,
Деревню потрясает электроника!


Случилось так, что половина моя со мною в отпуск пойти не смогла. И я не отправился в Крым или на Кавказ, а решил наведать уголок земли русской, откуда пошла одна из моих ветвей, деревушку с горьким названием Полынь.
Конечно же я плохо помнил, что из себя представляет этот уголок России, но дальние родственники редкими сообщениями, обычно заканчивающимися «все мы живы и здоровы, чего и вам желаем…», дёргали за какие-то невидимые ниточки и все-таки заставляли вспоминать о тех местах, откуда принесли своё своеобразие в городскую жизнь, откуда вынесли и внедрили в городскую жизнь оригинальное словцо, либо житейскую мудрость, а короче – те признаки, по которым какая-нибудь Матрёна Карповна доказывала Лукерье Ниловне, что у них, бывало, по другому сказывали, да по другому делали.
Скажу прямо: товарищи по работе осуждали. «Ну, чего ты там оставил? Заставят огород копать, либо сено косить, а ты ни того, ни другого не умеешь. Опозоришься!» Возражать было нечем: корме жизни городской я ничего не знал. Правда, иногда посылали «на картошку», но это, откровенно говоря, одно название.
Итак, все-таки в деревню к деду Кузьме, выдумщику и заводиле полынских мужиков.
Когда полынские узнали о моем приезде, не поверили. Как-то притихли: ни писем, ни весточек. А когда уверились в истинности моего решения, то уж тут посыпались просьбы. С ужасом я пришёл к выводу, что почти вся деревня – мои родственники. Боже! А какие просьбы! Мотоциклетные колеса, крылья для автомашин, коленчатые валы, автопокрышки, аккумуляторы, песни Аллы Пугачёвой, магнитофонные кассеты, батарейки, «мериканские пояса от радикюля» для стариков и старух, французские духи, душистые шампуни, финское мыло, женские панталоны, собрания сочинений двух Толстых: одного в красной, другого в синей «шубе» под гарнитур и т.п.
Слава богу, я вам скажу, что у нас всем все надо, а потому нет возможности приобрести все сразу – то одного нет, то другого не досталось. В этом есть  своя мудрость. Получит человек все, что хочет, ему жить будет не интересно, а самое главное – мне оправдание: того не было, этого не успел достать. Но даже при этих обстоятельствах я собрал пять чемоданов.
Ехал я и боялся, что не встретят. Либо телеграмма ко времени не поспеет, либо сельскохозяйственные заботы не позволят приехать и встретить меня. Подъезжая к уже забытой мною станции, я лихорадочно всматривался в лица людей, ожидающих на платформе, силился узнать, ну хотя бы одного. «Черт подери!» - подумал, - «а как же я с кучей подарков за несколько минут, отпущенных строгим расписанием, выберусь из этой ловушки, называемой купе?»
Не успел поезд остановиться, как откуда-то появился рослый веснушчатый парень, ловко сдвинул купейную дверь и, широко оскалив прокуренные зубы, выдавил: «Тятька велел  подсобить. Сколь тут ваших?» И не успел я расспросить, по каким признакам он меня вычислил, как чемоданы и я уже покачивались в подводе.
Запахло полынью. Запах сдвинул память в сторону детства. Говорить не хотелось. Наслаждался молчанием. Будто чувствуя моё настроение, молчал и парень, а может просто не в силах был перешагнуть через волшебство, которое дарует память, через то пространство, которое сдвинулось только для меня одного и было понятно только мне одному.
Честно скажу – ни к Крыму, ни на Кавказе блаженства такого не испытывал. Там все расписано, все известно. Даже знаешь, когда и с кем встретишься, о чем будут разговоры.
Не помню, долго ли ехали, но деревню я сначала услышал., а потом уже увидел.
Вдоль деревни во всю мощь современной громогласной техники из одних окон неслась Алла Пугачёва, из других – Валерий Леонтьев вылетал на своём дельтаплане.
Вот оно – стремительное сближение города и деревни! Техника пленила Пугачёвых, Леонтьевых, Толкуновых и выдаёт их по желанию сельского жителя в количестве, потребном жаждущей музыки душе. Но заметил я также, что не каждая душа в деревне радовалась громогласности современной техники. Старые люди незаметно сплёвывали в сторону. Люди среднего возраста, смирившись, терпели. И только один дед Кузьма, мой дальний родственник, ворчал на внука: «Ну, чяво ты поганишь кружащую сряду?  Твоя ляктроника акромя шуму ничяво ня дасть.» Затем его взгляд ласково переметнулся на забытую в углу гармонь. «Глянь, струмент какой! Радость душе. Страдани с девками, да вальс сердешнай выжми с клавиш, так не токмо девки, а и коровы запляшуть!»
Не знаю, что подействовало на внука, но выдернув из розетки вилку, он притих  и, словно, притихло все вокруг, давая возможность всему деревенскому вырваться на свободу: где-то тявкнула собака, где-то прокудахтала курица, кто-то правил косу, а со стороны речки доносились слаженные голоса девчонок, высоко парившие над переливами задиристой гармошки и, казалось, что коровы, разбредавшиеся по дворам, действительно в такт музыки плавно ступали, будто танцуя свой коровий вальс.
В деревне мне понравилось. Подарки пришлись родственникам по душе. Но чувство того, что город со своими привычками и техникой наступает на деревню, осталось. Однако, было и другое чувство – деревня не слепо принимает городские привычки и нравы,  а, опробовав их и сравнив со своими, веками утвердившимися производит отбор, либо синтез, в результате которого рождается новое, своеобразное, неповторимое.