Сон Ивана Глухоухова номер два

Тут Ивану Глухоухову очень странный приснился сон, хотя вообще-то снами Иван Глухоухов во сне не балуется. Надо сказать, что перед этим он две ночи почти и не спал, только чихал и кашлял – то ли простыл где-то, то ли съел чего-нибудь не того, то ли на вируса какого зловредного нечаянно натолкнулся, теперь уж и не сказать что. Пришел к нему тогда Парамонов, посмеялся над ним добродушным смехом, но сказал: "А вот я тебе сейчас помогу".
Достает из кармана таблетину грязно-белого цвета и говорит: "Пей".
Иван Глухоухов отвечает:
- Не буду. Таблетки вообще не пьют, а только водой запивают в процессе съедения.
- Пей, тебе говорят! – добродушно, но грозно говорит Парамонов, и  таблетину эту ему в рот насильно засунуть пытается.
Иван Глухоухов немного посопротивлялся, но потом съел, потому что подумал: "А вдруг и вправду засну".
От таблетки несло грибами и еще какой-то недиетической дрянью, так что после нее даже пришлось протирать рот ароматическими салфетками.
Иван Глухоухов дождался, пока Парамонов уйдет, потом, чихая и кашляя, улегся в свою постель, и вот что удивительно – вот только что сна ни в одном глазу не было, а как улегся, так сразу сон в обоих глазах. По-другому говоря, заснул Иван Глухоухов, не иначе, как от таблетины, потому что нехорошо как-то заснул, тяжелые предчувствия его при засыпании одолели, словно не заснул он, а во мрак впал, если так можно выразиться.
Спит он и видит сон, хотя, как я уже говорил, их просмотром во сне Иван Глухоухов обычно не занимается. Такой, знаете, сон, обычный довольно, сюжета которого не помнишь, когда проснешься, но помнишь, что там что-то интересное было. Может, он и запомнил бы этот сон, но вот только в самом конце неприятность со сном случилась, которая все воспоминания отбила бы, даже если б они наутро и оставались.
А неприятность такая. Будто идет себе Иван Глухоухов по пасмурной улице города Москвы, который ему после Питера так до сих пор и не полюбился, может, даже вдоль проспекта какого-нибудь идет, и вдруг видит, что догоняет его очень подозрительный тип. Толстенький, пузатенький, низенький, морда карикатурная, словно у крокодила, если его надуть, то есть и смешно, и страшно в одно и то же самое время от такой морды. И, главное, одетый в костюме того же самого грязно-белого цвета, что и таблетина, которую Парамонов ему подсунул. Идет себе, такой насмешливый, напряженный, глазки зыркают, а как поравнялся с Иваном Глухоуховым, так сразу шасть руку ему в карман!
Иван Глухоухов хоть и ожидал чего-то подобного, уж очень этот тип был мерзкий и подозрительный, но все равно среагировать не успел, потому что тот очень быстро сунул руку ему в карман и так же быстро ее оттуда и высунул, цапнув по дороге штуковину на брелке с цепочкой. Какую штуковину цапнул тип, Иван Глухоухов не запомнил, запомнил только, что относилась она к предыдущему, навсегда забытому им сюжету. Но была эта штуковина ему очень дорога, он даже за брелок успел схватиться, когда тот тип ее из его кармана вытаскивал, но цепочка порвалась, и штуковина осталась у типа.
Иван Глухоухов озверел, схватил типа за его руку и кричит, чтоб штуковину ему немедленно возвратил. "Какую штуковину?" – говорит тип, а сам такой плотоядный, такой насмешливый, аж сияет. "А такую, что ты из кармана у меня сейчас вытащил!" – кричит Иван Глухоухов, грозен неимоверно. Тип оскорбляется, причем очень фальшиво: "Какой карман? Ты что, прохожий, грибов объелся?! Какой, отвечай, карман? Этот, что ли?". И снова, собака такой, начинает ему обеими своим лапами в Ивана Глухоухова карман лезть, сам гадко смеется и глаза вытаращил. А лапы у него такие громаднющие, такие противные и оскорбительные, что Иван Глухоухов не стерпел, размахнулся и со всей дури вмазал ему кулаком в лоб.
Бил-то он ему в лоб, а попал в стенку, к которой его кровать приставлена, и сорвал себе кожу аж на двух пальцах, среднем и указательном, где костяшки. От боли заорал и проснулся – глядит, а типа как не бывало.
Все на свете проклиная, поплелся он на кухню, полез в аптечку за пластырями, кое-как залепил пальцы и опять спать улегся, потому что, хоть и больно, но все равно спать хотелось, таблетина еще действовала. Еще и не заснул даже, только-только глаза прижмурил, пальцы болят, а его уже кто-то успокаивает. Кто-то совсем уже пустяковый, даже и не видно его, видно только, что в штатском и говорит. А говорит он вот что: "Не расстраивайся ты так, Иван Глухоухов, тебе еще крупно повезло, что ты пальцами отделался, это такой гад, ну такой гад, ты даже не представляешь какой. Очень опасный, мы его давно ищем. Он к людям во сны проникает, нахально их обкрадывает, а когда те завозмущаются, а они всегда возмущаются, кто б в такой ситуации промолчал, так он тогда начинает над ними пренахальнейшим образом издеваться. Поиздевается всласть, а в конце концов убивает. Причем на самом деле, а не только во сне. Маньяк он и наемный убийца, мы его хорошо знаем, поймать вот только не можем. И о заказчике его мы пока почти ничего не знаем. Знаем, что фамилия у него есть, а имени почему-то нету. Так что правильно ты ему по лбу дал и сорвал ему операцию. Пальцы зарастут, зато жив остался. Ты спи, спи, мы тебя в твоем наступающем сне еще и награждать будем за храбрость и мужество".
Иван Глухоухов успокоился и заснул. И больше ничего не произошло. Может, и награждали его во сне за храбрость и мужество, только он не запомнил, хотя по идее такое не забывается.
- То-то, - сказал назавтра Парамонов, когда ему все было рассказано и пальцы залепленные предъявлены. – А я что говорил? Ты меня слушай.
При этом он усмехнулся, да так добродушно, что Ивану Глухоухову опять страшно стало.