Вариант сознания... ч. 27

               
 Был  серый  осенний  день…
   Сидя  на  набережной,  наблюдал движение  облаков  над  Массандрой. Там большой  зеленый  откос,  уходящий  вправо к  Никите,   а  налево  - к  ущелью  Уч-Кош.  Солнце  бросает  тень облака  на  гору; видно,  как  темнозеленая  клякса  медленно ползет по  склонам,  заглушая  золотистый  бархат   сосновых  лесов и теплую охру   скал. Осенью  начинаются  туманы…  Поэт Леонард Кондрашенко, который  приехал в  Крым  за  три десятка  лет до меня,  писал:

Я  привыкаю к  кипарисам,
К вершинам  гор,  отменно  лысым,
К  туманам, длинным   и седым… 

    Был серый  осенний  день;   темная  стальная  полоса  отделяла серое море  от серого  неба. Легким  карандашом  набросан  контур  гор.  Слева потянулись  узкие полосы  тумана…
     Словно  рукой  ребенка стерт неудачный  рисунок.
     Есть  некая фальшь  в  том,   что  природу  делают наперсником  переживаний  и настроений  героя. Природу  низводят  до  сиюминутного,  временного. Есть даже  выражение  -  пейзаж  души. Природа,  как послушное  дитя, радуется  нашим радостям и огорчается  нашим огорчениям… У  Сологуба  в  «Мелком  бесе»  читаем: «Передонов  чувствовал в природе   отражение  своей  тоски, своего страха под    личиной    ее  враждебности к  нему. <…>  вся природа   казалась  ему проникнутой    мелкими человеческими чувствами. Ослепленный  обольщениями  личности и отдельного  бытия, он  не понимал  дионисических,   стихийных восторгов,   ликующих  и вопиющих в природе».
      Признаемся, однако,  что мы  рабы природы.  Когда  облака прижимают горы  к земле,  когда  вместо вальяжной  Могаби  перед  глазами стелется  серая  пелена  тумана -  тогда и во мне  прорастает тоска.  Душа  цепенеет,  кровь становится  вязкой. Чехов  прав:   суть природы  - в  ее  равнодушии.  Наше  счастье,  что природа   терпит нас -  иначе  давно бы  раздавила   гнусное племя  отравителей  рек,  пожирателей  воздуха,  созидателя   монбланов  мусора.
    Мыслящий  тростник  возомнил,  что от его шелеста  образуется   ветер. Господи,  как  я  болен,  как   болит  душа!
                3  декабря  1988.
                * * *
                Идея  синтеза
     Чехов  размышлял  о грядущем  объединении  ума  и таланта  в огромную   созидательную  силу. Его  творчество -  синтез   слова,  музыки, живописи,  пластики. В  далеком  будущем  ему   герою  виделось  слияние   духа и материи в  гармонии неизъяснимой… («Чайка»). Тяга   к  «общей  идее»  (повесть  «Скучная  история») -  явление  того  же  порядка. 
      Очевидно,  можно говорить о  синтезе   как  важной  составляющей   русской  общественной  мысли  рубежа  веков. Откуда появилась эта  тяга? Вполне возможно,  что он  явился   реакцией  на  позитивизм,  занимавший  в  русской  науке  второй половины  Х1Х  века  ведущие позиции. По крайней  мере,  магистерская  диссертация  Владимира Соловьева  так и называлась (в  подзаголовке): «Против позитивизма». Он  ввел  в  философию  понятие  «всеединства» и противопоставил  его позитивистской  раздробленности  знания.
     Синтез   естественных  наук  «по  горизонтали»  с  выходом  на  учение  о  биосфере  -  это Вернадский. Синтез  богословия,  математики,   физики и  искусства -  это  священник  Флоренский.  В 1904  году,  по окончании  Московской  духовной  академии,  он  мечтал о слиянии  церковной   и светской  культуры.  Его  задумка – «честно воспринять   все положительное  учение     церкви и научно-философское  мировоззрение    с  искусством».
     Идея  синтеза   имела  тогда  множество обличий.  У  Соловьева -   идея  Руси как синтеза  Запада и Востока.  У  Федорова -  идея  общего  дела:  слияние  всех  народов,    всех поколений в  деле  восстановления  к  жизни   отцов  и дедов…
    Итак:  в  сфере социальных  учений   в  тогдашней   России  доминировали  идеи  классового  антогонизма,  отталкивания -  вплоть  до  революции,  а  в  философии, эстетике  и науке  возобладали идеи  синтеза. Идеи с  большим  заглядом  в   будущее. Павел  Флоренский  писал  в  лагере, что разошелся  с обществом  «лет на  50 -  не  менее».  С  иронией  писал  о  привычке  социалистов  заглядывать вперед не  более  чем   на   2-3 года…  Он  разработал  собственную  концепцию   развития  культуры,  где  выделил  две  фазы:   средневековая  культура  -  и возрожденческая.  Ренессансная  культура  исчерпала  себя  к  началу  ХХ  века.  ХХ  век -  культура  средневековая…
    Методология  Флоренского опиралась на   понимание  мира  как  единого  целого.  На  каждом  новом  этапе  развития   действительность  рассматривается  под новым  углом.  «Я  просматривал  мировые  соотношения  на  разрезе мира   по определенному  направлению, в определенной  плоскости <…> Плоскости  разреза  менялись,  но  одна  не отменяла  другой,  а лишь обогащала.  Отсюда  -  непрестанная  диалектичность  мышления  при   постоянной установке  на мир как  целое» («Литгазета», 1988, 30 ноября ).
                4  января  1988.
                * * *
           Кандальный  звон  бытия
    Утро.  Поет петух.  Воздух  ясен, словно пропущен  через  фильтр.  Горы  слегка  напудрены,   полусонны.  Вдруг -  лик  гор просиял. Солнце!  Могаби темна,   лучи еще  не коснулись ее   седоватой    верхушки.  Контраст:   сияние   вершин,   тонкая голубизна  небе и  выморочный,  обесцвеченный,  обескровленный мир,  из  которого  к  небу  вырвались горы.   Без  солнца  -  без  жизни:  леса утратили  охру и зелень;  виноградники – словно   серые,  застиранные  платки;  город - белесые  скелеты  высоковольтных    мачт,  мертвый  бетон    построек. Так  серо и пусто лицо человека,  лишенное искры  мысли.
    Тысячами цепей  привязаны  мы к   миру. Разбиваем  одни – природа  кует другие. Кандальный  звон  бытия  сопровождает каждый  порыв  к небу.  Мы -  рабы  своей  биологической   плоти,  рабы  времени и пространства,  рабы  социальных  идей  и настроений  толпы.  Кто-то сказал,  что музыка  -  высшее воплощение  свободы.  Но сама  идея  свободы  не  что иное,  как порождение  несвободного  духа.
    Как  разорвать путы?  Куда,  в какие  дали   умчаться  в  погоне  за призраком  свободы?  Я  подумал,  что единственное -  создать свое  собственное  время-пространство,  целиком порожденное  фантазией.  Некий  остров,   омываемый  разными потоками времени;  они понесут нас  в  будущее и  прошлое,   закружат в  ласковом  водовороте настоящего  (остановись,  мгновение!).  Боковые  струи  течений   унесут  корабли  фантазии   туда,  где под  смутными толщами   струятся  мощные  гольфстримы   иных  времен.  О,  время!  Как  сладостно мечтать    о  времени  теплом  и светлом,  словно  камин в  осеннюю  непогоду.  Но реальное  время  -  вьюга,  пурга,  заметающая  наши следы   на  бескрайней  пустыне бытия…
                11  декабря  1988.
               
                * * *
                Обдумыватели  мыслей    
      Перечитываю  свои  заметки  и вижу, что   мысль норовит прорваться    в  любую  трещину,  словно  вода  под  давлением. Некоторые  размышления  явно  уводят  меня  в  сторону  от самого себя.   Как  это понять?
     Вспоминаю,  однажды  занимался  аутотренингом.  Научился  отключать    внешние  раздражители. Даже  кожа  ощущала  не  то,  что снаружи,  а то,  что  внутри.  Странное такое  ощущение -    как  будто  тебя  распирает  собственное  мясо…  Проделал я   мыслительный  эксперимент:  пусть мозг  работает  в  автономном  режиме,  как своего рода  биокомпьютер.  Вопрос  традиционный  -  о первичности  материи и  духа.  Замыслил  я  для  начала,  что  материя  первична. Попытался  опровергнуть -  никак!  Замыслил,  что первичен  дух.  И  снова  осечка.  Видимо,  у мысли  как  форме движения (чего?)   есть некая  имманентная  природа,  которая  независима от носителя  мысли, то есть,  о б д у м ы в а т е л я,   конкретного  человека.  Развиваясь сама по  себе,  мысль способна приходить в противоречие с  тем,  кто  ее  «думает»,  и с  тем,  для  чего  ее  «думают».
    У  Чехова  в записных  книжках – масса   мыслей,  которые  пришли  в голову самого Антона  Павловича и которые  он потом  благополучно «свалил»  на  своих  персонажей. Из  сонма мыслей,  которые в  автономном  режиме обдумываются  головой,  человек   отбирает  то,  что  соответствует  его  ментальности,  его   пониманию  мира.  А  может,  не   просто пониманию,  а  чему-то  более  глубинному,  какой-нибудь  генетической  матрице?
     Итак, что  же в  этом сонмище мыслей  останется в сознании  как  «мое»? А  если   «не  мое»  -  то чье  оно?  На кого  работают наши мозги?  На  чью  мельницу,  как  сказали  бы  лет пятьдесят  назад,     воду  льем? Странно все  это.   Может  быть,  как  корни,   которые  наткнулись на  камень,  эти мысли  засыхают и гаснут.   Может,  эти мысли -  перегной,   на котором  растет новая  поросль мыслей?
      Какое  поле  для  фантазии! 
    …Я  мысленно представляю  себе,  как земля  несется  сквозь  бездну,  заполненную мыслями   ушедших  миров…  Наш  мозг – своего рода  счетчик  Гейгера  для   улавливания и  регистрации  мыслей.  Счетчик  непрерывно   трещит,   иногда  захлебывается  от наплыва мыслей -  странных,  непонятных,   пугающе-чужих… Мысли  жаждут воплощения.  Злодейская  мысль ищет  злодея,    гениальная  -  гения.  Гениальные  мысли посещают  любую голову,  жаждут  понимания    своей  значимости… Но мы  копошимся  в  луже  собственных    ничтожных,  сиюминутных  мыслишек… Мы  не способны  оценить масштаба того, что  вдруг  появилось в  голове.  А  жаль…
   Жаль,   мы  не  знаем  субстанции мысли. Можно  было  бы   соорудить мыслеприемники  и    черпать идеи  из космоса  как из  бездонного колодца.  Впрочем,  когда-то так и будет.  Я  представляю,  какой  шлейф   в пространстве  оставляет за собой   Земля:  миллиарды  голов  извергают   фонтаны  идей,   водопады  эмоций,   океаны  чувствований. Можно представить племя  пожирателей  чужих  мыслей… Мусорщики космоса,  ассенизаторы  Вселенной…
                30  декабря  1988.