Конунг и право выбора. Статья
КОНУНГ И ПРАВО ВЫБОРА.
Статья, посвященная памяти Коре Холта
Вступление.
Более десяти лет прошло со времени смерти замечательного норвежского писателя Коре Холта. И вот теперь, начиная мою литературоведческую, несколько пристрастную «сагу» об историческом романе «Конунг», мне хочется сразу сказать о моей работе: в какой-то степени это попытка «объять необъятное». Но пусть хотя бы в некоторой мере эта попытка завершится успехом и станет еще одним достойным словом, посвященным памяти автора «Конунга».
К читателям России роман «Конунг» пришел с опозданием на десятки лет. И то, передо мной две части трилогии (к сожалению, третья часть настолько чужда двум первым, и так ломает все логические и духовные связи произведения, что я не хотела бы о ней говорить). Передо мной «Человек с далеких островов» и «Изгои» (Москва, «Терра» – «Терра», 1996 г.), переведенные Л.Горлиной с «Mannen fra utskjaeret», 1966 и с «Eredlose menn», 1967.
Сверрир или Сверре, главный герой романа Холта – историческая личность. Коре Холт обращается к последней четверти двенадцатого века. В это время в Норвегии начинается период гражданских войн, период вражды между берестениками (биркебейнерами) и посошниками (баглерами).
В 1163 году королем (конунгом) становится Магнус, сын ярла Эрлинга Кривого, которого поддерживает знать и высшее духовенство.
Права Магнуса на престол сомнительны, так как его отец породнился с родом королей, женившись на дочери Сигурда Крестоносца.
Основным противником Магнуса становится конунг или самозванец (до сих пор неизвестно, кто именно) – Сверрир. Он объявляет себя сыном конунга Сигурда и внуком Магнуса Голоногого.
В результате длительной войны Сверриру удается завоевать престол в стране. Народ признает его конунгом.
Сверриру удалось продержаться на троне двадцать пять лет. Он стал родоначальником новой королевской династии.
Итак, перед нами сильный крепкий исторический роман о Сверрире, конунге Норвегии. Фон повествования: леса, фиорды, море, горы той страны, откуда родом Рюрик, князь Новгородский, родоначальник князей Киевских.
Между Россией и Норвегией существует непостижимая великая связь двух народов и многих времен, в течение которых эти народы, подобно виноградным лозам гипербореев, переплетались между собой в политике, культуре, быту. Наше общее в литературе – это своеобычный романтический реализм или реалистический романтизм, если можно так выразиться. Реальные события излагаются в нежных чистых тонах, точно кто-то мудрый играет на божественной флейте, пролетая над полем кровавой сечи, где враги и друзья – все братья и нужны друг другу, и понимают друг друга.
Можно творить произведение с позиций возвышенных, взирая с лучезарных Небес на грешную землю. Автор «Конунга» действует иначе: он творит, как бы глядя с грешной земли в Небеса, недосягаемые, но всегда желанные для человеческой души. Возникает ощущение, будто пахарь идет за плугом, то и дело бросая взгляд на пронизанные солнцем облака.
«Некоторые воспоминания сверкают в моей памяти, подобно серебряным монетам на грязной, испачканной кровью ладони». Так говорит о своих воспоминаниях Аудун с Фарерских островов, повествующий о конунге Норвегии. Да, грязь и кровь, но под пером талантливого писателя, к тому же (что очевидно и очень важно!), для человека верующего эти грязь и кровь превращаются в правдивую красоту жизни, обретают простоту и в то же время царственность, изысканность северной саги, отражают время, в которое жил Сверрир, и поэтически взывают к самому лучшему в человеке. Если грехи твои будут багряны, как снег убелю, сказал Господь. Эти слова приложимы к воспоминаниям господина Аудуна, от лица которого написан роман.
Так о чем же оно, произведение Коре Холта? О войне, о дружбе между мужчинами, о любви к женщинам, о политике, истории, о силе и слабости человеческой? Да. Но прежде всего – это повествование о праве выбора в великом и малом. Об этом пишет Коре Холт. Попытаемся же внимательно всмотреться в роман и выбрать по отношению к нему самое лучшее, а именно – любовь и понимание.
Конунг-политик.
«О Сверрире-конунге горевали все его люди и ближайшие друзья, и даже враги его признавали, что не было в их времена в Норвегии человека, подобного Сверриру».
Он был «величием конунгов, столпом и опорой, примером и образцом благочестия, мужества и храбрости, твердости и великодушия, щитом и прибежищем своей отчизны и вотчины, доблестью и отвагой, грозой врагов и славой Норвегии, гордостью своего народа, опорой правосудия, расцветом законов и любовью всех своих подданных».
Это отрывки из «Саги о Сверрире». А вот, что устами Аудуна говорит о Сверрире Коре Холт: конунг «умел выбирать между злом и еще большим злом, между ложью и еще большей ложью, и его выбор всегда был верен… он, конунг, мог и ложь превращать в незыблемую правду. Именно это… и было основой того, что всю жизнь, до самой смерти он был моим другом».
Перед нами характеристика искусного политика. Сверрир Коре Холта не менее политик, чем сын конунга, ибо он никогда до конца не был уверен в последнем. Перед смертью его мать, фру Гуннхильд, признаётся, что он не сын ее мужа Унаса, а чей-то другой. Неизвестно, чей, но, очень возможно, что его отцом был конунг Сигурд. Фру Гуннхильд «исповедуется» не Сверриру, а его другу Аудуну, которого знает с малых лет (Сверрира ищут, но в силу обстоятельств он не может пойти к матери, лежащей на смертном одре). Аудун передает Сверриру слова умершей женщины. И Сверрир делает свой выбор: он решает идти к престолу путем конунга.
«Или я конунг, или смерть!» - скажет позже Сверрир Коре Холта. «Или ты, Сверрир, или смерть!» – скажут его сподвижники.
Сверрир и Аудун – священники, но таков уж перст судьбы: путь конунга начинается с убийства человека. Это случайное убийство, и совершает его Сверрир. Он толкает пьяного, тот ударяется обо что-то, умирает. Сборщик дани Карл, когда-то надругавшийся над матерью Сверрира (Сверрир потом повесит его), и норвежцы, приехавшие с ним в Киркьюбё (на родину Сверрира и Аудуна) ведут расследование, ибо убитый был посошником, то есть, их человеком. И еще он был братом Гаута, строителя церквей, сыгравшего столь большую роль в жизни Аудуна и Сверрира. Позже Гаут будет подозревать Сверрира в убийстве брата; Сверрир же не признается ему в содеянном: политик в будущем конунге вновь возьмет верх над священником и человеком.
Итак, убийство (случайное!) совершено, хотя и не оно толкает Сверрира на путь конунга. Но путь священника закончен и для Сверрира, и для Аудуна. Их ищут враги, им больше нет места в родном Киркьюбё. А тут еще исповедь фру Гуннхильд, матери Сверрира.
«… я понял, - говорит Аудун, «друг конунга в добрые и недобрые времена», - в час испытания в Гефсимании у тебя не останется ни друзей, ни недругов, в тот час лишь воля делает тебя человеком или нелюдью. Ты бросаешь на стол свое живое сердце и сам выбираешь между правильным и неправильным, между честью и бесчестьем, только ты сам!.. выбор мы должны сделать сами, и нам всё равно придется его сделать».
Так Аудун скажет о трудности, даже тяжести испытания, которой подвергается свободная воля человека – великий дар Бога своему возлюбленному творению от колыбели до могилы. Священник Сверрир перестает идти путем священника, потому что путь конунга ближе его душе.
Выбор сделан окончательно. И тогда совершается еще одно убийство, уже преднамеренное, - и снова Сверриром. С помощью Свиного Стефана он убивает человека и разбивает ему голову до неузнаваемости, чтобы подумали, что убитый – Сверрир, и перестали искать Сверрира. Политик впервые побеждает в будущем конунге священника и человека, ибо путь конунга – это путь политика.
Епископ в Киркьюбё узнаёт об убийстве. Желая спасти виновных, Сверрира и Аудуна, он хочет отправить их в Исландию, но они плывут в Норвегию. Человеку, выбравшему путь конунга, незачем плыть в Исландию. Норвегия – та земля, которую он должен покорить… и полюбить, как добрый государь любит свое государство. Сверрир оставляет в Киркьюбё жену Астрид и двух сыновей, Аудун – свою мать и любовь к Астрид, жене Сверрира… Астрид, по словам Аудуна, стала его единственной победой над человеком, который всегда брал над ним верх. Он любит Астрид не меньше, чем ее любит Сверрир… но они оба оставляют ее и плывут в Норвегию вместе. Друзья или соперники? Пожалуй, и то, и другое, как это часто бывает в жизни.
«День выдался ясный, мы взяли курс на Норвегию, больше мы уже никогда не вернулись в Киркьюбё», - так кратко и веско скажет о прощании с родиной Аудун с Фарерских островов.
Он рассказывает о Сверрире не читателю, а юной дочери конунга, йомфру Кристин: необычайная форма повествования, мастерски выбранная Коре Холтом, дающая богатейшую возможность для огранки стиля и развития сюжета на свободном духовном уровне («Дух дышит там, где хочет»). А ведь надо рассказать о Сверрире так, как не говорил еще ни один сказитель, ни один бард, ни один летописец. Надо заставить его образ сиять всеми гранями, как драгоценный камень. И Коре Холт с ювелирной изощренностью «алхимика слова» (Парандовский) показывает нам Сверрира со всех сторон.
Вот, что говорит Аудун о Сверрире-политике: у него «было качество, которое я уважал тогда и еще больше уважаю теперь: он умел каждому внушить, что любит своих друзей. Впоследствии это увеличило круг его друзей. И он умел каждому внушить, что ненавидит своих недругов. Впоследствии это сильно уменьшило их число».
В этих словах действительно звучит уважение к Сверриру и в то же время недоверие к нему: к его дружеской любви. Но ведь Аудун и сам себе не совсем доверял в своей привязанности к Сверриру: ведь была Астрид, с которой он обманул своего друга. Обман, недоверие… и одновременно с этим готовность отдать друг за друга жизнь. Какое вдохновенное единство противоположностей, какие богатые краски на руническом полотне мастера!
«Сверрир прибыл в Норвегию «бедным и преследуемым человеком, в его кожаном мешке был только сборник проповедей да стола (священническое облачение – К.В.) … Он приехал, не зная, кто был его отцом, - он и надеялся, и боялся, что его отцом был конунг Норвегии».
Зиму Сверрир и Аудун проводят в монастыре на Селье. Это период созревания заговора против ярла Эрлинга Кривого, время новых знакомств, встреч и недосказанности. «Я умею выбирать своих людей», - говорит Сверрир Аудуну. С монастыря на Селье для будущего конунга начинается его трудный, если не сказать тяжкий, путь к престолу.
Они покидают монастырь и отправляются на судне в Бьёргюн вместе с несколькими сподвижниками (о них будет сказано ниже).
«Мы колесили по всей стране, Сверрир и я, священники, ищущие два бедных прихода. Мы говорили с каждым, в ком подозревали такую же ненависть к ярлу Эрлингу, какая горела в нас обоих». Эта ненависть к ярлу понятна: люди ярла забрали в заложники Эйнара Мудрого, отца Аудуна, Сверрир был преступником в их глазах, а о Норвегии тех времен Аудун говорит так: «Это была сожженная, кровоточащая страна, порабощенная сильным человеком, желавшим в последние годы жизни обеспечить своему сыну власть конунга».
Ярл Эрлинг обеспечивает своему сыну Магнусу власть еще одним образом: он вешает сына своей жены и покойного конунга, маленького мальчика, единоутробного брата Магнуса, вешает прилюдно, чтобы все видели, что бывает с теми, кто вольно или невольно встанет на пути у Магнуса, а главное, на пути у самого ярла Эрлинга Кривого. Заступничество Магнуса за брата не помогает.
Неподалеку от Тунсберга происходит беседа между ярлом Эрлингом и Сверриром. Точнее, это монолог Сверрира, монолог политика, лисицы, ловко запутывающей следы для собственной безопасности и безопасности своих сподвижников. Ярл собирается казнить женщину, монахиню, хотевшую отравить его ядом. Сверрир ничего не делает, чтобы спасти ее, но… «тогда пришел Гаут». Гаут будет приходить на протяжении всего романа – посланник Бога в этом жестоком и суетном мире, Гаут, дарующий людям прощение. И безрукого Гаута будут бояться обе стороны: и берестеники, и посошники. Ибо Гаут не политик, он выбрал для себя Божью стезю, и неукоснительно следует ею.
Гаут просит, почти требует у ярла помилования Катарины (так зовут монахиню). Ярл отпускает Гаута с миром, но Катарину не милует. Ее казнят в Тунсберге. Гаут молится вместе с ней перед казнью. Он крестит ее, а она целует его. «… это было так красиво, наверно, Гаута в первый раз поцеловала женщина, а Катарина в последний раз поцеловала мужчину».
Еще одна особенность романа: маленькие исповеди от лица всех основных героев, гармонично вставленные автором в одну большую «исповедь» Аудуна перед ймофру Кристин, дочерью конунга. Эти маленькие исповеди дают возможность каждому герою сказать от себя слово, выразить собственное «я», приоткрыть часть своей души перед читателем, Богом, самим собой… «Нельзя заглушить голос человека, живущего в глубинах твоей души», - говорит Аудун. И вот эти «глубины души» взывают к нам монологами, вкрапленными, вплетенными в общий узор повествования – и дополняют весомость, глубину и выразительность произведения, как умелые штрихи дополняют портрет. Портрет конунга? Нет, нечто большее: усталый, изборожденный грехами лик всего человечества… но это лик написан не с осуждением, а с состраданием и любовью. Любовь же дает понимание. Мы понимаем героев Коре Холта так же хорошо, как он сам понимает их.
Путь конунга тернист, но конунг несгибаем в тяготах жизни. Он преодолевает трудности с нечеловеческим, почти апостольским упорством, убежденный в величии своей миссии. Он движется вперед, честолюбивый завоеватель, в котором еще не умер (и до конца не умрет!) священник. Перед нами образ так называемого «мирского священника», белого монаха, поднявшего меч на власть, то есть, поступившего по-мирски, но во многом обращенного к Богу в силу своей любви к Нему, своей веры в Него и в свое предназначение.
Сверрир с Аудуном идут в Хамар. Страшный путь в Хамар! Будущий конунг и его друг идут в буран, изможденные, голодные, в мороз. Сверрир впереди – неутомимый, верой и волей держащийся хёвдинг.
«Ты ползешь, и он тоже ползет, ты падаешь, он тоже падает. Но поднимается и идет дальше, ползет дальше, дальше, скоро рассвет, только бы перестал снег. Нет больше дня, нет ночи, лишь кровавый свет перед глазами и одна мысль в голове: всадить нож в плечи, идущие впереди. Но у тебя нет ножа. А ветер такой, что сильнее уже и не бывает, в твоей крови, в груди, в сердце воет ветер…»
Аудун не может ползти дальше, конунг нажимает ему пальцем на глаз, чтобы заставить его встать, они дерутся. Потом конунг подхватывает Аудуна, они идут снова, вместе со своими бывшими товарищами, идут в Хамар!
Вот оно, откровение мастера: всадить нож в того, кто идет перед тобой, заставляя и тебя идти, невзирая на голод и нечеловеческую усталость! «Но у тебя нет ножа». Нет ножа; неужели только поэтому ты не убьешь своего государя и друга, ты, обезумивший от усталости человек? Нет, ты не убьешь его, потому что он не дает тебе упасть, ведет тебя за собой. Вы больше, чем друзья, вы едины в своем страдании, оно у вас, как ложе, - одно на двоих… Вот, о чем пишет Коре Холт.
Позже, когда Сверрир будет объявлен конунгом на тинге, он откажется делить ложе с Аудуном.
«… он пришел ко мне и сказал:
- Конунгу не пристало ни с кем делить постель.
Я сказал:
- Господин конунг, твоя постель принадлежит тебе, и твое одиночество тоже.
Он взглянул на меня и промолчал, я тоже больше ничего не сказал.
Мы расстались и пошли к своим одиноким ложам».
Выбор одиночества – почему он сделан? Потому что конунг всегда одинок, Сверрир потом скажет об этом. И когда замерзнет, снова придет к другу, и они лягут спина к спине, как и прежде.
Дорога побед и поражений, дорога голода и опасностей связывает людей, но более всего их связывает сделанный ими выбор. Или ты, Сверрир, или смерть! Это крик их души, лозунг их жизни. Они пошли за Сверриром на смерть или на победу, и он привел их: одних к смерти, других к победе.
Сверрир редко кричит и выходит из себя. Он вспыльчив, но быстро овладевает собой. Он не жесток и верит в чудо. И чудо происходит: воинству конунга является Олав Святой, он спасает жизнь Сверриру. Все это видят.
Но при всём том Сверрир политик: умный, хитрый, дальновидный, коварный, расчетливый. Наказывая своих людей, он всегда рассчитывает, какое впечатление произведет тот или иной его шаг на людей, не оттолкнет ли он их от себя, ему нужны люди. Но любит ли он их так, как их любит и прощает Гаут, строитель церквей? Неизвестно… и в то же время очевидно: Сверрир милосерден. Разумеется, это суровое милосердие Х11 века, когда, по словам Аудуна люди «лишены были дара прощать». Но всё же это милосердие, которого не знает душа ярла Эрлинга Кривого – властителя, обреченного на поражение.
Конунг посылает людей на смерть волей правителя и государя. Сделайте дело или умрите, говорит он им. Рожечник (гудочник) Рэйольв из Рэ идет на верную смерть ради конунга и не погибает только чудом. Но раньше, когда он однажды заболеет в пути, он невольно поставит людей перед очередным выбором: нужен им Рэйольв из Рэ или нет? «… и опять из злой глубины всплывают слова дьявола, брошенные среди нас: а нужен ли он нам?..»
И снова за всех решает конунг. Он не берет больного с собой, как сделал бы Гаут, и не остается ради него на месте, как, опять же, поступил бы Гаут. Сверрир снова выбирает нечто среднее между человеком и хёвдингом, который идет к своей цели тропой потерь и утрат. Сверрир останавливается всего лишь на один день ради Рэйольва из Рэ, и все понимают: если за этот день Рэйольв не поправится, его придется оставить умирать.
Рэйольв поправляется, благодаря лечению и заботе друзей, во всяком случае, настолько, что может ехать дальше. «Ты сильнее многих из моих людей», - одобрительно говорит ему конунг.
Сверрир несгибаем, но поражения и неудачи ослабляют даже этого железного человека. После многочисленных проигрышей Сверрир падает духом. И тогда Аудун и его отец, Эйнар Мудрый, поднимают его дух особенным образом. «Ты больше не конунг, - твердят они ему, - ты должен прекратить борьбу».
В голосе Эйнара Мудрого «звучит убийственная сила:
- Ты больше не конунг, Сверрир.
Я, как эхо, повторяю за отцом:
- Ты больше не конунг.
………………………………………………………………………….
- Ты лишился своей короны… Ты больше не конунг, Сверрир».
И Сверрир поднимается, вновь обретает утраченную силу – из чувства сопротивления. Он конунг и до смерти им останется! Он сделал выбор раз и навсегда!
И он побеждает ярла Эрлинга. У него мало людей, они измотаны голодом, тяжелейшими переходами, поражениями, болезнями… но именно эти люди одерживают победу над великим ярлом и его сыном! Одерживают ценой потерь и страданий, благодаря верности конунгу, вере в него, в Бога, в выбор своей свободной воли.
Первая и вторая части «Конунга» – это рассказ о пути к победе и о людях, сердцем выбравших этот путь. И, конечно, о том, кто выбрал для себя таких людей и заставил их верит в себя, - о конунге Сверрире. Я рассказала о нем (немного) как о политике, каким он предстает в изображении Коре Холта. Но как велик был в конунге не политик, а человек? Попробуем поразмыслить над этим. Но не в рамках исторических изысканий а в тех реалистических и вместе с тем психо-идиллических литературных пределах, которые предоставил нам Коре Холт. Нет сомнений, что автор «Конунга» изучил историю Норвегии Х11-Х111 веков досконально и скрупулезно. Нам незачем в данном случае делать то же самое. Ведь мы говорим сейчас не столько о реальном историческом Сверре, сколько о Сверрире, литературном герое, так тонко и точно увиденном, угаданном Коре Холтом.
Конунг-человек.
Когда мы читаем иностранную литературу, очень многое в нашем восприятии книги зависит от перевода. Перевод Л. Горлиной, на мой взгляд, чрезвычайно удачен. Как трудно переводить столь сложную по духовному уровню вещь! Но «Конунг» переведен отлично, и Сверрир в переводе на русский язык выглядит так же, каким, мне думается, изобразил его Холт.
Аудун с Фарерских островов говорит о Сверрире-человеке не меньше, чем о Сверрире-политике. И перед нашим внутренним взором предстает образ человека едва ли не более живого, чем реальные лица, окружающие нас. Вообще у Холта все образы очень живы; это одно из бесспорных достоинств его произведения.
Аудун стоит у окна в усадьбе Рафнаберг, смотрит на звезды и видит в вышине лицо конунга «исполненное жестокой силы и нежности, на какую только способно сердце человека».
Жестокая сила в великом хёвдинге – это понятно. Но нежность?! Какое удивительное слово по отношению к завоевателю Х11 века. Какое точное слово. Ведь без нежности не бывает истинного величия. Но в какой еще другой книге мы могли бы прочесть об этом? Только в Евангелии – могли бы не прочесть, почувствовать… Сила и нежность – контраст, переходящий в священную гармонию, которой до сих пор живо человечество.
Именно «глубоко несчастная душа» Сверрира, «более тонкая, чем души прочих людей, обладавшая мало кому доступной нежностью и испытывавшая потребность проявлять ее» повела сначала Сверрира путем священника, а потом сделала его милосердным государем.
Сверрир – глубоко верующий человек. Он плачет перед распятием в Киркьюбё, «однако его воля и воля Божья не всегда совпадали», несмотря на то, что «Бог всегда давал ему силу и веру в победу» (Аудун).
Аудун знает Сверрира с детских лет, они росли вместе, учились вместе, даже влюбились вместе в одну и ту же девушку. Такие воспоминания нельзя стереть из памяти, ибо всю жизнь они – одно целое с тобой.
Сверрир и Астрид. «Она так и не заняла своего заслуженного места рядом с конунгом, но я знаю… чем дальше он отдалялся от нее, тем сильнее ему ее не хватало, и… в тот день, когда он заключил… брачный союз с… дочерью шведского конунга, мысли его были полны женщиной из Киркьюбё». Так говорит Аудун о любви Сверрира к той, которую любили они оба, которая была матерью двух сыновей Сверрира. Астрид станет вечной болью Аудуна, тем немногим, в чем он никогда не сможет примириться с конунгом, ибо возлюбленную не разделишь на двоих так же легко, как хлеб, ложе, страдание, дружбу – и даже одиночество. Но и Сверрир, и Аудун оставляют Астрид, чтобы идти вместе тем путем, который они избрали. И оба не забудут Астрид до конца своей жизни. В этом тоже нежность – помнить до конца.
Потом, в час откровения, Сверрир скажет: «Аудун, если когда-нибудь тебе придется выбирать между королевством и женщиной, выбери женщину и возблагодари Бога».
Когда люди конунга захватывают корабли в Наумудале, они находят на одном из них любовную пару, юношу и девушку. Конунг никому не позволяет дотронуться до девушки, потому что ее имя – Астрид. Он дарит жизнь и свободу ей и юноше.
Сверрир однажды скажет Аудуну: «Во мне живет и Петр Камень, и Иуда Искариот, но сомнение – не частый гость в моем сердце. Нынче я пригласил его к себе».
Сверрир редко сомневается, но когда сомневается или молится, то способен заплакать. Мужчина имеет право плакать, как женщина или ребенок, утверждает Коре Холт устами Аудуна, и это – еще одно откровение, которое всем известно, но о котором мы вряд ли прочтем где-нибудь еще.
Сверрир не знает в точности, чей он сын: конунга или Унаса, человека слабого и нерешительного, которого когда-то заставили отрубить руку Гауту. Унас бил Сверрира в детстве, подозревая, что мальчик не его сын. Он редко бил его, свидетельствует Аудун. Но Сверрир будет помнить эти побои до конца своей жизни. Простит ли он их Унасу? Трудно сказать. Но, уже провозглашенный конунгом, он удаляет от себя Унаса как такого отца, которого не следует иметь конунгу. Он дает Унасу серебра и на прощание целует его, но сам же себя спрашивает: не поцелуй ли это Иуды? Ведь Иуда уживается в Сверрире вместе с Петром, учеником Господа. Сверрир нанимает провожатого и велит ему отвести Унаса в безопасное место. Гаут является перед Сверриром, как некий неистребимый голос совести («вечный Гаут» назовет его Аудун) – и говорит, что Сверриру надлежало бы успокоить старость человека, воспитавшего его, не отсылать от себя Унаса. Сверрир не слушается Гаута, ибо пути у них разные. Унас может вызвать у людей сомнения в том, что Сверрир конунг. Снова политик побеждает в конунге человека и священника, и так будет всегда. Но Сверрир будет страдать из-за этого. «… в моей жизни и в жизни конунга Сверрира плохих дней было бы меньше, а хороших больше, если бы мы верили в силу прощения» (Аудун).
Аудун – единственный друг Сверрира, они оба понимают это. У Аудуна друзей больше, чем у конунга, конунг же «всегда беден», как скажет Сверрир о самом себе. Но Сверрир – единственный государь Аудуна. В этом друг конунга опять же богаче своего государя, который прежде всего сам себе друг и сам себе король.
Какая сложная, сокровенная, трагическая связь двух людей, взаимно раздражающих друг друга, но не могущих друг без друга обойтись!
«Вот, что я помню о Сверрире, конунге Норвегии», - такими словами будет начинать Аудун всякое свое новое воспоминание о конунге. Для Аудуна каждое воспоминание, связанное со Сверриром, торжественно, особенно, неповторимо – и таким же его воспоминания становятся для читателя.
Нет сомнений, что Аудун восхищается Сверриром. Вот, как он говорит о его руках: «Руки у него были красивые – в шрамах от порезов, полученных еще в детстве, с мозолями от тяжелой работы, с аккуратными ногтями, в них была гордая сила, присущая всем трудовым рукам… Других рук и не могло быть у сына оружейника, но никогда, ни у одного конунга… я не видел более красивых рук».
И еще одна картина прошлого: «Вечером мы вместе парились в бане, мы тихо дремали… Его (Сверрира – К.В.) короткое крепкое тело обладало лошадиной силой. Красивым он не был, однако движения у него были ловкие, и он мог, как коза карабкаться по горному склону. Его глаза обжигали, особенно когда он был без одежды, а представал таким, каким мужчину создал Творец. Тогда в их глубине я видел загадку, ответ на которую знал только Господь Бог и редко – я».
Как важен этот отрывок! К.Холт показывает нам священную связь между людьми, связь духовной любви на уровне братском, почти апостольском, высшем, одну из граней «дружбы между мужчинами». Эта бережность к душе человека, к его телу, ко всему, за что умер Сын Божий, ради чего Он воскрес, особенно близка и дорога нам в романе Холта. Бережность и чувственность… но чувственность чистая, как хрусталь. Какую глубокую истину она в себе несет!
Несколько слов о чувственности в норвежской литературе, в литературе севера. Земля, где женщины хорошо понимали мужчин, ибо жили и сражались бок о бок с ними, были сотрудницами их героических деяний – только Скандинавия и ее народы могли дать миру таких сильнейших писателей как Ибсен, Андерсен, Сигрид Унсет, Сельма Лагерлёф, Астрид Линдгрен, Юхан Борген, Коре Холт и другие. Ю.Борген несколько переходит пределы чувственности в «Маленьком лорде» и этим ослабляет свое прекрасное произведение. Хербьёрг Вассму идет вслед за Боргеном в «Седьмой встрече», усиливает чувственность своих героев – и несколько обедняет, ослабляет этим свое творчество. Но Холт знает меру (верующий талантливый человек всегда ее знает). Сдержанность Холта становится гранитным пьедесталом, прочным основанием для героев его романа. Холт создает совершенно неповторимое произведение о дружбе между мужчинами, о настоящей дружбе – очень близкой, очень сокровенной, поэтому немного чувственной, но, повторяю, эта дружба чиста. О дружбе в романе «Конунг» (а это в нем одна из ведущих тем) я скажу ниже, а пока – еще несколько слов о чувственности в художественной литературе.
Вообще литература должна быть чувственной, это говорил и И.А. Бунин в «Жизни Арсеньева» (по стилю этот роман схож с произведениями норвежских писателей). Но, несмотря на то, что «Жизнь Арсеньева» - прекрасное произведение, в рассказах своих тот же Бунин нередко переходит пределы чувственности, отдаляя этим рассказ от читателя. Чувственность К.Холта как писателя обладает удивительным качеством: она привлекает к себе читателя, притягивает его. Чем? Особенной целомудренностью самых интимных признаний и еще – намеками вместо прямого текста там, где в излишней откровенности нет нужды. Тонкие вещи должны излагаться тонко. Всякий писатель, нарушивший этот закон, будет наказан непониманием или дешевой популярностью. Тот же, кто исполнит закон, станет конунгом в литературе, властителем читательских умов и душ. Коре Холт исполнил закон, удел его книги – всемирное признание. Если оно еще не пришло, то непременно придет. Впрочем, начличие дисгармоничной третьей части трилогии может этому помешать. Очень жаль!
Важную роль на пути Сверрира-человека к трону играет природа, в которой воедино слито божественное и человеческое. В Х11 веке люди были гораздо ближе к природе, нежели теперь; Коре Холт это показывает.
«… кроваво-красная луна поднималась над горами, нагая и неумолимая в своей красоте, я видел, как Астрид, сбросив одежды, все до последней, нагая пляшет передо мной.
Мы спустились в долину и стали жевать там сосновые побеги. Никогда не забуду этот хруст – сотня или больше человек стояли на коленях в снегу или лежали плашмя и жевали сосновые побеги, а красная нагая луна плясала над белыми горами.
Конунг подошел ко мне и сказал:
- Самое время, чтобы произошло чудо, правда, Аудун?»
Эпическая картина. Луна, Астрид в мечтах голодного ослабевшего человека, голод, поедание сосновых побегов людьми, идущими за конунгом, горы, снег, ожидание чуда. Как немного сказано слов, и какая богатейшая картина предстает перед нашим благодарным мысленным взором.
Сверрир – человек, верящий в чудо, жаждущий чуда – и чудо вся его жизнь, все его победы и поражения.
«Даже радуясь, Сверрир всегда оставался серьезным: ему в удел досталось горе, и потому он часто давал пощаду врагам» (Аудун).
Сверрир спасает младенца, которого протягивает ему умирающая женщина из ограбленной разбойниками, подожженной усадьбы. Мальчика называют Спасенным и отдают священнику с наказом воспитать ребенка. Конунг дает священнику серебряную монету.
Старик, у которого конунг отнял серебро, будет преследовать Сверрира и требовать свое серебро обратно. Сверрир будет злиться на этого старика, но бросит ему свой кошелек с деньгами и запретит убивать его.
И всё же образ Сверрира-человека до конца останется для нас загадкой, одним из тех явлений, что не вполне внятны разуму, осмыслению, но зато вполне внятны душе.
Сильный, и в то же время слабый, милосердный и одновременно с этим жёсткий, порой жестокий, аскет, но любимый женщиной и любящий женщину, друг всем своим людям, и в то же время чужой каждому из них, Сверрир Коре Холта – это образ живого человека, столь редко наблюдаемого нами даже в самых реалистических произведениях. И без сомнения это образ настоящего государя, который лучшей частью своей души всегда с Богом, а Бог – с ним.
Сверрир становится между своими воинами и смертью (по словам Аудуна) в горах Согна, при тяжелейшем переходе в буран. У людей нет сил идти дальше. Тогда конунг, у которого всегда есть вера и воля, а значит, есть и силы двигаться вперед, начинает молиться за людей, проклинать Бога и благодарить его – всё вместе. Он заставляет и других молиться с ним, этот Иаков, борющийся с Высшей Силой и любящий ее (снова единство противоположностей!).
«Генисарет!Генисарет! – кричит конунг, и мы тоже кричим, лежа вповалку и повернувшись спиной к непогоде: Генисарет!»
«Хочет ли он (Сверрир – К.В.) напомнить Всемогущему о том озере, где Спаситель когда-то остановил бурю? Хочет ли напомнить нашим полумертвым мыслям и окоченевшим сердцам, что когда-то буря была остановлена, и люди спаслись, не доплыв до берега? Не знаю. Генисарет!»
Сверрир отмаливает тех, кого он выбрал. Буран стихает.
Сколько поэзии в романе Коре Холта, сколько легкости и воздушной красоты в повествовании о крови, смерти, насилии! И эта легкость и воздушность, эта любовь к людям и Богу превращает рассказ о тернистом пути конунга в самое живое и правдивое произведение о человеке, которое когда-либо было написано. Сверрир Холта прежде всего человек, как и его воины прежде всего люди, со всеми грехами и слабостями людей, со всем лучшим, что есть в человеке. И от этого они становятся нам еще более дороги, близки, интересны: ибо они похожи на нас.
Но кого же выбрал для себя Сверрир? Попробуем пристальней вглядеться в этих людей.
Сподвижники конунга.
Аудун по праву занимает первое место среди людей, сказавших каждый в свое время конунгу: или ты или смерть! И этим сделавших свой выбор.
Аудун говорит о своих соратниках по-разному, об одних подробно, о других кратко. И мы видим большую армию в образе нескольких человек, описанных им наиболее подробно.
«Сверрир, - говорит он, - обладал удивительной способностью… он, точно стрела, всегда находил нужного человека. Наверно, ему помогало то, что, проходя сквозь толпу, он слышал каждое слово, умел подмечать в лицах людей и малейшие признаки недовольства, и любой намек на радость.
… А когда наступало время, он безошибочно отыскивал того, кто ему был нужен. Сам же человек даже не подозревал, что Сверрир явился к нему не случайно».
Вторым, к кому «явится» Сверрир, точнее, кто выберет для себя путь сподвижника конунга, будет Свиной Стефан.
«Свиной Стефан отличался не благородством, но силой, и проявлял жестокость, когда все кругом были жестоки, он был полезен конунгу, и мой конунг часто потом прибегал к его помощи» (Аудун).
Свиной Стефан, по собственному признанию того же Аудуна, не пользовался особой привязанностью ни его, ни конунга, не понимал вечных истин, был беспокоен и «некрасив лицом и в словах».
«Это был первый человек, - говорит Аудун, - потом их появилось много, кого я не выносил, но вынужден был терпеть, идя от сражения к сражению».
«Я знаю, Стефан, на тебя можно положиться, как ни на кого другого», - скажет хитрый Сверрир-политик Свиному Стефану, когда тот начнет сомневаться в правильности сделанного им выбора. После этих слов Стефан снова станет человеком, на которого можно положиться. «Слабость и предательство чуть не одолели его, но слова Сверрира поддержали его дух, и слабость обернулась силой» (Аудун).
Другого сподвижника, монаха Симона, Сверрир и Аудун встретят в монастыре на Селье. Симон недобр, он не любит ни Бога, ни людей, ни себя, ни Сверрира, ни путь, который сам же выбрал, хотя человек он умный, властный, красноречивый; но без любви всё это пропадает даром.
«Он не различал благородства человеческих сердец и потому не видел мир в его цельности», - скажет о нем Аудун и добавит: «О Боге он знал мало. О людях – всё».
Еще за Сверриром последуют Халльвард по прозвищу Губитель Лосей, Сигурд, Йон и Вильяльм, братья из Сальтнеса, а также Хагбард Монетчик и Малыш, его сын.
Хагбард веселый беззлобный человек, нежно любящий своего сына-калеку по прозвищу Малыш: он всё время носит его на плечах, мальчик не может ходить сам. «Малыш – конунг своего отца», - будут говорить люди. Хагбард будет мечтать о том, как Малыш станет расти под оком конунга, на свободной от зла и несправедливостей земле Норвегии. Аудун расскажет об этом с чувством. Но «чувство» не помешает ему со временем взять Малыша себе в услужение, швырять в него башмаком и бить его: не из жестокости, а по властолюбию и небрежению.
Еще одна мечта Хагбарда Монетчика: чеканить в мирные времена монеты с изображением конунга. «Сперва я изготовлю знак конунга в железе и залью серебром. Но в свободное время… я изготовлю в железе личико Малыша и залью форму серебром. Я сделаю три таких монеты: одну для Малыша, другую – для себя и третью дам конунгу», - так скажет Хагбард в своей исповеди. А Халльвард Губитель Лосей признается, что хочет печь хлеб только для конунга (он умеет печь хлеб особенно вкусно).
Аудун тесно подружится с монахом Бернардом и будет говорить о нем «мой добрый друг монах Бернард». О Сверрире он только один раз скажет «мой добрый друг». Еще будут Кормилец (как трудно будет ему кормить армию!), Эйнар Мудрый – отец Аудуна, целитель и толкователь снов, и многие, многие… Одни из этих людей пройдут с конунгом его путь до конца, другие погибнут на этом пути.
Аудун так скажет о себе и об остальных: «Оставив за спиной смерть и глядя в глаза гибели, ждущей нас впереди… мы постигали, что такое дружба между мужчинами. Это не любовь, которая требует от женщины всего и лишает ее свободы, сперва радует ее, а потом тяготит… Нет, в мужской дружбе человек сохраняет свободу. Он силен и свободен, но не одинок, он в пути и знает, что каждый путь кончается смертью».
Дружба – это дар свыше, утверждает Аудун с Фарерских островов, и, читая «Конунга» мы ни минуты не сомневаемся в его словах.
Братство людей – это забота друг о друге. Сверрир спасает тонущего воина, Эйнар Мудрый лечит заболевших людей. Когда заболевает Рэйольв из Рэ, Эрлинг, сын Олава, садится позади него на лошадь и поддерживает его.
«Раньше я не замечал особой дружбы между Эрлингом и Рэйольвом, хотя они оба были из Рэ. Теперь они стали, как братья. Лошади было тяжело нести двоих. Эрлинг что-то всё время шептал Рэйольву, поддерживал его голову. Ночью ему удалось украсть где-то козьего молока, он макал в него шерстяную тряпку и заставлял Рэйольва сосать этот животворный напиток» (Аудун).
Как только ни заботятся о Рэйольве, как его ни лечат! Монах Бернард горячо молится за него, Эйнар Мудрый поит его молоком, которое нагревается от брошенных в него горячих камешков. И Рэйольву становится лучше.
Заботится о людях и Кормилец, «питающий» армию конунга в таких местах, где нечего есть и одному человеку.
«Перед нашим уходом из Хамара Кормилец бегал и кричал своим парням: Соль взяли? Взяли, отвечали ему мрачные и сонные голоса. Он не поверил и стал шарить в узлах, навьюченных на одну из лошадей, но он ошибся лошадью, она вскидывается на дыбы и ржет. Кормилец бьет ее, подходит Вильяльм, он бранится, Кормилец грозит ему кулаком и кричит: Где мешок с солью? Его нет!.. Но мешок есть. Он приторочен к другой лошади. Волнение стихает» (Аудун).
Зримая, почти кинематографическая картина. И ни одного лишнего слова. Это бывает, когда пишешь произведение с особенным вдохновением. Казалось бы, мелочь: человек ищет соль, волнуется, что ее не взяли. Но в том-то и масштабность писателя: повествуя о конунге, не забыть рассказать о том, как Кормилец искал соль!
Еще одной из таких блестящих мелочей будет пес Аудуна Бальдр. Этот «сподвижник» будет любим своим хозяином и конунгом, он будет верно служить им, утешать в печали, согревать в холод. Конунг будет гладить его, Аудун вспомнит это с теплым чувством.
Да, он будет помнить имя своей собаки, но так и не вспомнит имени телохранителя Сверрира, человека бесхитростного, ограниченного и невежественного. Этот соратник не умеет ни писать, ни считать, ни философствовать. Но ему поручат охранять конунга, и он будет охранять его даже против воли Сверрира, и отдаст за него жизнь. Это образ бескорыстного простого солдата; из таких людей состоят армии всего мира, такие люди ведут своих государей к победе. В безымянном телохранителе есть особое величие; и Аудун, и Сверрир понимают это.
«Каждый из твоих сыновей достоин делить со мной ложе», - скажет Сверрир матери трех братьев из Сальтнеса. Аудун процитирует слова конунга с некоторым сарказмом (может, правда, и конунг произнес их с тем же чувством). Дело в том, что Сигурд и Вильяльм действительно были скромны в своем служении конунгу, но Йон «брюзжал». Конунг обещал сделать его конюшим, но потом оставил эту должность за другим. Йон не смог простить этого Сверриру и заявил Аудуну, что хочет три ночи делить с конунгом ложе, раз в чести быть конюшим конунга ему отказано. Без Йона и его людей обойтись нельзя, и Сверрир через Аудуна обещает Йону, что разделит с ним ложе, но медлит с этой милостью.
Делить ложе с конунгом, что это значит? Это означает особую близость к конунгу, близость к братству с великим человеком. Но Йон требует этой близости, точно торгуясь, из корысти, из гордыни, как некую взятку. А ведь с человеком, который тебе неприятен, неприятно и делить ложе. Вспомним путешествие Тура Хейердала и его друзей на плоту «Кон-Тики». Все шестеро жили в хижине на плоту, плывшем через океан, их постели были рядом одна с другой; по сути они делили ложе друг с другом по-старинному, как викинги. И это сыграло большую роль в их дружбе и (я уверена) в успехе предприятия. Эрик Хессельберг, один из шестерых участников экспедиции, пишет в своих воспоминаниях: мы не надоели друг другу, наоборот, мы стали, как братья. Вот этого главного и нет в Йоне из Сальтнеса: желания духовно объединиться с конунгом, стать ему братом. Есть надменность и гордыня, желание «соблюсти форму», чтобы успокоить свое уязвленное самолюбие. Сверрир это видит и не спешит навстречу Йону. нет ничего хуже, чем соблюдать видимость духовной близости с человеком, который всячески чужд тебе, к тому же, постыдно мелочен. Аудун признается, как трудно ему было делить ложе с Симоном, монахом из монастыря на Селье, потому что это был недобрый человек. Выражаясь современным языком, от него «исходила тяжелая энергетика». Трудно делить ложе с духовным врагом, т. е. быть с ним в дружественных отношениях только в глазах других, не более. Об этом пишет Коре Холт. И мы не проходим мимо этой темы, ибо она – одна из выразительных штрихов общего портрета сподвижников конунга Сверрира.
Но, говоря о сподвижниках конунга, нельзя забывать о его сподвижницах, вольных и невольных.
Одну из них зовут Катарина. Она бывшая подруга Симона, монахиня. Ей так и не придется познакомиться с конунгом, но он, который будет присутствовать на ее казни, запомнит ее навсегда. Катарину казнит ярл Эрлинг Кривой – за то, что она имела намеренье отравить его.
Вторую «вольную» сподвижницу будут звать Сесилия. Она, дочь конунга Сигурда, будет считать Сверрира своим братом и любить его, как брата, и помогать ему. Сверрир будет первым человеком в жизни Сесилии, который не вызовет в ней никаких чувств как мужчина, но зато пробудит в ней величайшую сестринскую любовь. Он честно отплатит ей любовью братской.
Почти все остальные женщины в романе – «невольные» сподвижницы воинов Сверрира, то есть, те, с кем воины, устав от переходов и сражений, проводят время (кроме их матерей и жены Сигурда). Аудун признается, что все они тогда плохо знали женщин и не всегда обладали ими с их согласия. Двенадцатый век! Его жестокость и дикость, его понимание и любовь. Но женщина, продававшая лук, войдет только в сны Аудуна, в его сердце, – и это будет глубже, чем если бы он был с ней так же близок, как с другими.
Никогда не забудет Аудун и другую женщину. Вильяльм, раненый в пах и потому жестокий ко всем женщинам, бросит ее в водопад, - чтобы она никому не донесла о том, что видела людей Сверрира, самозванца, как его называли. Вильяльм тоже не забудет свою жертву, как и Бенедикту, у которой он забрал скот для конунга. Она не хотела отдавать скот, и тогда он сдавил ей щипцами ноготь на руке; иначе он не мог выразить ей ни своей дикости, ни своей любви.
Судьба Вильяльма более печальна, чем судьбы его братьев Сигурда и Йона, хотя все трое отдали свои жизни за конунга Сверрира.
Чтобы спасти от расправы пленных, конунг идет на компромисс со своими людьми. Он велит Вильяльму отрубить руку одному из виновных против него братьев-близнецов, подростков, которые так похожи один на другого, что даже их собственные родители и девушка, бывшая с ними, не могут их различить. Поручение конунга Вильяльму не нравится. Он говорит, что знает братьев с детства, что ловил с ними рыбу и не хочет возобновлять с ними знакомство таким образом – в роли палача. Но конунг тверд. Ему нужно спасти жизни пленных, чтобы повысить свою популярность в народе. Тогда Вильяльм заставляет девушку выбрать себе в женихи одного из братьев. Она выбирает наугад. Вильяльм отрубает руку другому брату.
Позже, после очередного поражения конунга людьми ярла Эрлинга, когда братья Вильяльма погибнут в сражении, он сам, раненый, будет ползти к родному дому. Братья-близнецы увидят его, один из них скажет: «Он отрубил руку моему брату». И убьет Вильяльма.
«Он отрубил руку моему брату», - так же говорил Оттар, брат Гаута, когда-то нечаянно убитый Сверриром в Киркьюбё. Он говорил об Унасе, но так и не узнал, что Гаута искалечил по чужому принуждению Унас.
Мир тесен, говорит нам Коре Холт, ты не знаешь, с чьей судьбой сплетется твоя судьба, чье страдание станет завтра твоим страданием, с кем ты разделишь его – как одиночество, как дружбу, как хлеб. И люди, следующие за конунгом, - одно целое с ним и друг с другом именно по этой причине.
Главный сподвижник конунга Сверрира – это сам Аудун, его друг «в добрые и недобрые времена».
Когда-то в Тунсберге безвестный священник Аудун сказал столь же безвестному священнику Сверриру: «Сверрир, я последую за тобой твоим путем. На счастье или на несчастье я последую за тобой твоим путем».
«Йомфру Кристин, - скажет он позже юной дочери своего конунга, - в глубине души я вообще никого и ничего не уважаю, кроме смерти и того любовного огня, испытав который можно и умереть».
Правду ли в данном случае говорит Аудун, человек, искушенный в беседах с людьми и в политике, до конца бывший другом конунга Сверрира? По всей видимости, нет. Он может солгать и другим, и самому себе. Правда, во многом, что он говорит, нам слышится насмешка над самим собой, над ситуацией и даже над конунгом. В этой насмешке немало горечи, но никогда – злорадства или злобы. Свое сердце он называет «недобрым сердцем», но в нем больше доброты, чем думает Аудун. И больше любви и уважения к ближнему своему. Аудун, поэт, философ и воин, окидывает единым взором мир и людей, точно некое поле брани, достойное того, чтобы его воспели в саге, где вымысел гармонично переплетается с истиной. Коре Холт вкладывает в повествование Аудуна и торжественность, и любовь, и боль, и поэзию, и ложь, и искренность, но главное, осмысление того пути, который выбрал для себя друг Сверрира. Аудун задумывается над своей жизнью, его воспоминания полны лирических откровений и тончайшего юмора, до которого далеко прославленному «галльскому смыслу» (Ал. Блок). Эта лирика, этот юмор, это осмысление жизни во всех ее проявлениях близки русским аналогам в литературе. Аудун честен даже в своей недосказанности, ибо мы угадываем, о чем он молчит. «Конунг» - исповедь Аудуна. Мы видим душу человека, всё понимающего и всё принимающего, высокий образ воина-скальда древних времен. Но научился ли Аудун прощать, разрешил ли он для себя эту одну из последних загадок, заданных ему жизнью-сфинксом? До конца второй части романа он не разрешит ее. Ведь чтобы открылся этот секрет, Аудуну нужно понять, до конца определить позицию самого себя по отношению к Гауту, строителю церквей; а Гаут живет на свете именно для того, чтобы прощать всех, кто встретится на его пути…
Гаут.
Гаут, строитель церквей, - фигура особенная в произведении Коре Холта. Он не принадлежит ни к посошникам, ни к берестеникам, и в то же время он духовно понимает и тех, и других, ибо он выбрал «путь Бога». И Сверрир, и ярл Эрлинг Кривой будут относиться к нему с почтением и до известной степени побаиваться его, как побаиваются люди тех, кто нравственно выше их.
Гаут ходит по земле и прощает людей. Он, говорит Аудун, «твердо верит, - и эта вера внушает мне уважение, хотя иногда возбуждает и злобу, - что если он встретит и простит своих обидчиков, у него на месте обрубка снова вырастет рука. Может, он слышал историю об одном святом, которому Господь вернул отрубленную руку. Гаут верит, что святая милость распространится и на него, и в этом его единственная гордыня. Он бывает повсюду».
Вера возбуждает злобу. Это чувство, характерное для мирского человека, испытывает даже священник Эдмунд, задумавший предать конунга. «В непреодолимой потребности Гаута прощать есть что-то, что пробуждает во мне неприязнь к нему», - скажет он.
А сам Гаут скажет о себе: «…я ходил и прощал людей. Но кто знает, хороший ли я человек, может, Сверрир, конунг Норвегии, гораздо лучше, чем я. И всё-таки я считаю, что мой путь лучше его пути, даже если мое сердце не лучше его сердца».
Отрубленная рука Гаута похоронена близ Нидароса, где на тинге обычно провозглашались норвежские конунги. Там, у ручья, дом Гаута – и могила с его рукой.
«Когда он бывает дома, он часто сидит у могилы, вспоминает о случившемся и упражняется в искусстве прощать» (Аудун).
Гаут будет следовать за Сверриром: предупреждать его об опасности, обличать, просить за людей, живых и мертвых. И Сверрир будет почитать Гаута; он даже поцелует однажды обрубок его руки. Но он не признается Гауту, что это его, Сверрира, приемный отец Унас отрубил руку строителю церквей, и что сам он убил нечаянно брата Гаута Оттара. Гаут будет подозревать его в этом преступлении, но Сверрир будет молчать об Оттаре, как будет молчать об Унасе. Почему конунг выберет молчание, зная, что Гаут выбрал прощение, - значит, простит его? Снова ли политик пересилит в конунге человека, или же человек-Сверрир несколько усомнится, что Гаут сумеет искренне простить его? неизвестно. Возможно, тут действует и гордыня: Сверрир не хочет, чтобы Гаут ПОСМЕЛ ПРОСТИТЬ его, конунга и священника. Во всяком случае, Сверрир молчит, а когда молчит Сверрир, молчит и Аудун.
Гаут вызывает у них обоих противоречивые чувства: уважение и злость, любовь и страх. Но любви и уважения всё-таки больше. У Гаута к ним тоже больше любви, чем раздражения (они порой раздражают его, но он с этим борется).
«Тогда пришел Гаут», «тут пришел Гаут», - так торжественно будет говорить Аудун о каждом появлении Гаута. Гаут, точно совесть Аудуна и Сверрира, будет появляться на протяжение всего романа. Его сочувствие, конечно, больше на стороне Сверрира, а не ярла Эрлинга, но он не испытывает злых чувств к ярлу, он всем и всё прощает, он любит людей. Аудун сомневается в святости Гаута, сомневается и в его греховности. Он не всегда понимает этого человека, но многое в его душе и в душе Сверрира будет откликаться на то доброе, честное, искреннее, что есть в Гауте.
Гаут действительно не ангел во плоти, он не лишен человеческих слабостей. Он ревнует людей к мальчишке, которому Вильяльм отрубает руку: ведь отрубленная рука до тех пор была символом Гаута, его привилегией. Из нее он как бы сотворил себе доброго кумира прощения и ни с кем не хотел делиться своей однорукостью и славой. Но всё-таки Гаут идет Божьей стезей, стезей претерпевающего христианина, молитвенника за людей, предстателя пред Богом. В миссии, избранной им, - самоотречение, жажда самопожертвования, и это злит людей, сделавших иной выбор («… доброту чуждую видев, и тою уязвлен бых сердцем» (молитва)). Люди понимают, что не правы, но ничего не могут с собой поделать.
Когда Сверрира уже не будет на свете, Гаут придет к Аудуну в Рафнаберг, где тот будет ожидать врагов, и скажет ему: «Позволь мне пойти в Тунсберг к посошникам… Позволь сказать им: хватит с нам этой проклятой войны между братьями! Мы сейчас в Рафнаберге, с нами дочь конунга Сверрира. Ступайте и убейте нас, если посмеете! Мы не обнажим мечей, чтобы защищать свою жизнь! Предстаньте перед Всевышним с кровью дочери конунга на ркуах. Убейте нас или дайте нам мир…»
Стремление Гаута к миротворству не находит сочувствия в Аудуне. Он запрещает Гауту идти к посошникам и даже думает про себя: не убить ли его? Но людей в Рафнаберге мало, убийства не скроешь. «Если и не все любили Гаута, то многие боялись его тягостной доброты», - говорит Аудун. Но он политик и привык «скрывать свое лицо за дымом очага», по его собственному выражению. Он вовсе не испытывает злобы к Гауту и не хочет убивать его, да и вряд ли смог бы это сделать, ибо Гаут – человек для него особенный. И не только для него.
Аудун ограничивается тем, что запрещает Гауту идти в Тунсберг. Гаут не слушается и всё равно покидает Рафнаберг. Аудун велит Сигурду, сыну Сигурда из Сальтнеса, догнать Гаута. Сигурд приводит Гаута назад. Аудун дал слово: тому, кто нам изменит, мы отрубим руку. Но как отрубить вторую, единственную руку Гаута? И как нарушить слово, впервые произнесенное Сверриром, а не Аудуном, слово конунга?
«… меня охватывает дурнота при мысли, что я должен произнести свой суд над моим другом, одноруким Гаутом, который постоянно появлялся у нас на пути, который голодал и мерз, когда голодали и мерзли мы, которому мы лгали и которого мы покидали, но он разгадывал нашу ложь и прощал нам…»
«… меня терзали страх и злость на Гаута, а сила прощения, которое он всегда излучал, как будто перелилась из его сердца в мое» (Аудун).
Вновь, против своей воли, Аудун сталкивается с выбором: пощадить или наказать Гаута? Тогда он обращается к Сигурду. Ты знал конунга, говорит он ему. Ты был рядом, когда конунг казнил и когда миловал. Поступи с Гаутом так, как поступил бы конунг.
Сможет ли Сигурд, сын Сигурда, сделать правильный выбор, перед которым поставил его Аудун? Пощадит он Гаута или нет? Мы надеемся на лучшее и на более правдивое, но третья часть трилогии ломает все наши чаяния.
Сигурд выходит вместе с Гаутом, чтобы вскоре привести его назад: с рукой или без руки.
«Скоро они вернутся», - говорит йомфру Кристин Аудуну. И почему-то веришь: Сигурд не отрубит руку Гаута, он помилует его так же, как конунг часто миловал своих врагов и провинившихся сподвижников. Коре Холт подал нам эту надежду и оставил право сомневаться. В третьей части он явно пожалел о своем милосердии и к героям, и к читателю.
Ярл Эрлинг Кривой. Победа Сверрира.
«Злоба его не знала предела, и он охотно давал ей волю, но в случае нужды прибегал к лести и угодливости, которые тоже помогали ему править людьми. Он был тугодум, привычки у него были скромные, люди почти не знали его, а уж до конца его не знал никто», - так передаст нам Аудун слова своего отца Эйнара Мудрого о ярле Эрлинге Кривом.
Ярла Эрлинга когда-то ранили мечом в шею, он не может держать ее прямо, поэтому ему дано прозвище Кривой. Довольно зловещее прозвище в отличие от «Улыбка» и «Девчушка», данные Биргеру и Эйстейну. И в самом деле, точно некая Кривая ведет ярла Эрлинга по жизни – та самая Кривая, что всё время вставала на пути Ибсеновского Пера Гюнта. Но Пер Гюнт – светлая, хоть и заблуждающаяся душа. В ярле Эрлинге мало света. Он казнит без всякой жалости своего пасынка ради будущей власти сына. Казнит ребенка, маленького мальчика – и внимательно смотрит в лица людей, собравшихся на эту казнь: не выкажет ли кто-нибудь негодования? Из страха перед ярлом его никто не выказывает.
Ярл казнит монахиню Катарину, казнит многих. Ему чуждо милосердие Сверрира. Он знает только одно: сражаться за власть своего сына Магнуса, отстаивать эту власть даже ценой попрания законов Сына Божьего.
Множество раз ярл Эрлинг побеждает конунга Сверрира. Но конунг всякий раз поднимается заново, как ветка, стряхивающая с себя снег (вернее, снег сам падает под собственной тяжестью, а ветка сгибается, но не ломается).
«… всё-таки мы снова захватили Нидарос, - говорит Аудун в мысленной беседе со своим покойным отцом Эйнаром Мудрым. – Хорошая была зима».
И отец подтверждает: да, хорошая была зима. Молодые люди приходят к конунгу из селений, он вновь набирает армию. Люди работают, невзирая на мороз, строят корабли, конунг трудится вместе с ними, подбадривает и одаривает их.
Осуществляется заветная мечта Халльварда Губителя Лосей: он становится пекарем конунга. Этот человек печет мой хлеб, говорит конунг людям.
Хагбард Монетчик отливает первые монеты со знаком конунга Сверрира.
И вот, наступает решающий час битвы конунга с ярлом Эрлингом. «Сверрир понимал: если ему удастся победить ярла, он получит власть над страной» (Аудун).
Впервые за всю книгу Аудун обращается к ярлу Эрлингу, как будто говорит с ним tete a tete или пишет ему письмо. Это обращение человека к человеку через годы и расстояния.
«Понимаешь ли ты, ярл Эрлинг Кривой, что сегодня встретил противника, который сильнее тебя?»
«… ради сына ты совершил много черных дел… за тобой тянулся кровавый след и тебя опережал ужас перед твоими деяниями – таким образом, ты расчищал дорогу своему сыну».
Сцена накануне сражения: Магнус спит на солнцепеке, ярл наклоняется к нему с отцовской нежностью; вероятно, сын – единственный человек, которого он любит. Но любит ли Магнус своего отца, так же, как ярл Эрлинг любит его? Нет!
Армия Сверрира побеждает. И тогда «конунг Магнус бежит, бежит, бросив отца. Ярл что-то кричит ему вслед, но что это, мольба или проклятие, что крикнул ярл Эрлинг своему сыну?..»
«Встретимся в лучшие времена, отец!» – крикнет сын отцу.
Ярла Эрлинга ранят копьем в живот, но он еще какое-то время будет смотреть вслед сыну, раненый его предательством глубже, чем копьем.
«Твои люди еще сражаются за тебя, за ярла Эрлинга Кривого…
Мы видим, как ярл опускается на землю, сражение продолжается, вокруг крики и кровь, люди конунга Сверрира идут и идут, и ничто не может остановить их.
Так пришел конец ярлу Эрлингу Кривому» (Аудун).
Образ ярла Эрлинга, сначала торжествующего, потом погибающего – это образ человека, совершившего ошибку в своем выборе, образ души темной, побеждаемый душой светлой: вечный образ «зла», уступившего «добру» в соответствии с Божественной истиной, со справедливостью Высшего закона. Об этом пишет Коре Холт.
Послесловие.
В конце второй части «Конунга» йомфру Кристин спросит Аудуна:
«Что давало моему отцу такую силу? Что он скрывал в сердце, чего не видел никто?»
Аудун ответит:
«Твоим отцом владело неутолимое желание господствовать над людьми и столь же неутолимое желание позволить Богу господствовать над собой».
В этих словах заключена суть духовного равновесия «человека с далеких островов»; без этого равновесия он не стал бы конунгом, не правил бы двадцать пять лет, не положил бы начало новой династии.
Книга Коре Холта – масштабное историческое произведение, мудрое, глубокое, патриотичное во вдохновенной любви автора к Норвегии, к ее прошлому, настоящему, будущему. «Кристин, дочь Лавранса» С. Унсет сравнивали с «Войной и миром» Толстого. На мой взгляд «Конунг» Холта более достоин такого сравнения, что ни в малейшей степени не умаляет великих достоинств романа Унсет. Осмелюсь утверждать, что «Конунг» – уникальнейшее произведение, где в самой войне – мир, и где в мире – война. Никто еще не писал так, не сочетал войну и мир в столь твердой и абсолютной гармонии. Героев «Войны и мира» нелегко полюбить (кроме Наташи Ростовой), да и сами они не очень-то любят друг друга. В «Войне и мире» мне не хватает реализма любви, реализма дружбы и веры в Бога. У Коре Холта всё это есть, его герои пленяют, захватывают, очаровывают. Кто еще, кроме автора «Конунга» сказал бы о военных судах викингов, что они повернулись «как девушки, танцующие на цыпочках»? Какой неожиданный, выразительный образ! Вспоминаются стихи Мандельштама: «Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…» Тяжесть и нежность в романе Холта действительно сестры. Как много в «Конунге» любви к человеку! Как незабвенно говорит Аудун о дружбе, о Боге, о природе: «Сколько дорог мы прошли вместе, в скольких тяжелых битвах нам пришлось сражаться бок о бок! Мы одерживали победы, многие из наших людей полегли вдоль этих дорог… Мы поступали несправедливо, низкие помыслы лелеяли мы в своих сердцах и не всегда обходились друг с другом так, как того требовала дружба… День был погожий. Высоко над горами и над фьордом раскинулось Божье небо, по нему летали Божьи ласточки и плыли Божьи облака. С моря тянул ветер. Он, словно женская рука, касался наших глаз, ласкал нас, и мы наслаждались им. В страну пришло лето, листва была сладкая на вкус, трава нежно гладила наши ступни. И когда нас встретили горы, могучие, с заснеженными вершинами и ручьями, бегущими в белой пене среди камней, мы уже не бранились, мы пели. Потому что поняли: мужчин связывает дружба».
Коре Холт раскрывает перед нами всю тонкость отношений между людьми, поставленными судьбой в экстремальную ситуацию, показывает их характеры и психологические оттенки взаимоотношений. При этом автор эпически и человечески прост в своем произведении, прост почти по-детски, но мы знаем: всё гениальное просто. Торжественный и простой, возвышенный и земной, тяжелый и нежный, «Конунг» завоевывает наше сердце, мы сдаемся ему без боя, внутренне обогащенные и глубоко благодарные. А сколько в романе легкого искрящегося юмора! Вот слова Аудуна об одном из епископов: «Когда-то епископ был лихим воином – шестерых людей он лишил жизни и семерым дал жизнь».
О Сесилии, сестре конунга Аудун расскажет следующее:
«Иомфру Кристин, однажды она приказала своим служанкам вымыть ее, и пятнадцать молодых людей носили для этого воду… Потом она отослала их прочь.
- Кого, молодых мужчин?
- Нет, служанок».
Вот сцена, в которой описывается, как Аудун и Сверрир сочиняют письмо ярлу Биргеру Улыбке. Сверрир говорит, что непременно следует упомянуть жену ярла. «Напиши о ней коротко, но выразительно, Аудун. Коротко, но выразительно. Она, кажется, некрасива? Мы ведь видели ее, когда были у ярла. Напиши, что она прекрасна. Напиши, что она сверкала… напиши, что хочешь… о ее сверкающей красоте…
- Надо не так, - возражаю я. – Образ твоей прекрасной жены, господин ярл, смягчил наши сердца и радовал нас всю дорогу от твоей усадьбы до Хамара.
- Замечательно! – кричит он».
А об одном воине Аудун говорит, что он обещал вернуться к конунгу с братом, а вернулся с четырьмя. И все «братья» вели себя не лучшим образом.
Такими искрами юмора насыщена вся книга: как и тонкой лирикой, как и задушевными откровениями. Коре Холт словно приближает нас этим к далекому прошлому, а прошлое к нам, и история Норвегии становится нам понятна, близка и даже дорога. Художественных исторических книг в мировой литературе вообще не так уж много, а таких, где душа автора столь ярко и гармонично проявляла бы себя, - их можно перечесть по пальцам, как жемчуг в ожерелье. И жемчужина «Конунг» будет в этом ожерелье одним из самых драгоценных перлов.
Только весьма поверхностный критик сможет упрекнуть Холта в несерьезности или исторической неточности его труда. Что такое вообще серьезность в литературе? Неужели она сродни напыщенной мертвящей академической скуке и изложению банальностей или сомнительных истин собственного производства в нескольких тяжелых томах? Может на них, на эти тома, и будут смотреть с почтением, но кто будет их читать? Кто предпочтет Глюка или Сальери Моцарту – вдохновенному Амадео, озаряющему человечеству путь Божьей искрой своего таланта? А ведь Моцарта так часто обвиняли в несерьезности люди, имена которых мы сегодня уже не помним. Произведение Коре Холта (две первых части) в моем представлении – это сочетание Моцарта и Грига, гармонично звучащие поочередно два голоса. Недаром для меня теперь музыкой звучат названия Бьёргюн, Йорсалир, Хамар, Сальтнес, Нидарос, Тунсберг, Трёндалёг - и так далее.
И не потому ли, когда я гляжу на книжную полку в библиотеке, мне хочется выбрать именно Коре Холта? Я твердо знаю: этот выбор не будет ошибкой ни для меня, ни для тех кто последует моему примеру и откроет для себя «человека с далеких островов».
Свидетельство о публикации №211092900860
Незнание материала лишь усиливает желание прочесть что-нибудь Ваше о том, что читал и Ваш покорный слуга... О "Парфюмере" Патрика Зюскинда, например...
Или о "Назову себя Гантенбайн" Макса Фриша... Или о "Женщине в псках" Кобо Абэ...
Храни Вас Бог!
Сергей
Сениф 22.02.2015 22:17 Заявить о нарушении
В свое время я была совершено очарована романом Коре Холта о знаменитом конунге Сверре, он же Сверрир. Но третья часть романа оказалась такой... в общем, я сильно разочаровалась. Было очень грустно, но уже нельзя ничего изменить. Вывод: не очаровывайся, тогда и не разочаруешься. :)
А перечисленных Вами книг я не читала. Даже имена авторов мне не знакомы, кроме Кобо Абэ. Надо просветиться! Хотя сейчас могу читать только жития святых. Мирских книг вообще не могу читать уже полгода, и сама почти ничего не пишу. Почему так происходит, понять и объяснить не могу. Что-то сильно изменилось во мне, не знаю, что именно. То, что мне свыше не дается писать и читать, это я ощущаю очень ясно. А вот ПОЧЕМУ, не знаю. У меня выше крыши интересных сюжетов. Кажется, бери, да пиши! Но нет, не выходит.
Храни Вас Господь, Сергей!
Кира Велигина 23.02.2015 09:05 Заявить о нарушении