Трое

Трое
За окном уже забрезжил рассвет, но он не сомкнул глаз. Джон сидел, обхватив голову руками, сидел так уже всю ночь, курил и пил. Много пил. На столе стояла еда – он готовил весь день, старался, бегал по кухне взад-вперед как идиот, в ее переднике, перепачканный мукой, но на ужин она не пришла. Он нехотя поднял голову, находясь уже в блаженном полузабытьи, и взглянул на часы – стрелка на старинных часах с боем замерла на цифре пять. Пять утра. Они вообще идут - эти часы? По комнате разливались синие предрассветные сумерки, в темноте букет цветов еще со вчерашнего вечера, раздобытый для нее, был похож на уродливый веник. Распрямившись в неудобном кресле, поморщившись, он закурил – тело словно налилось свинцом, бедро словно кололо иголками:
- Какого хрена? – подумала та часть его, которая умудрилась сохранить остатки самоуважения.
-  Она же твоя жена, черт возьми. Жена!!! – он сам не заметил, как выкрикнул это слово, эхом прозвучавшее в каждом уголке дома. В этот самый момент в замке тихонько повернулся ключ, по всему было видно, тот, кто открывал дверь, не хотел разбудить никого из жильцов дома.
- Ну так что - до вечера? – произнес тихий мужской голос за дверью. Ему ли не знать этот голос.
- Не знаю, Стиви, Джон в последнее время странно себя ведет,- полушепотом ответила она.
- Бедняга Джонни. Есть из-за чего, ну да ладно-скоро все решится.
- Да, верно. Спасибо тебе за чудесный вечер. Тихое прикосновение ее губ, должно быть, к его губам, но Джон его услышал.
- Спокойной ночи.
- И тебе. Щелчок. Закрылась дверь.
Джон потушил окурок в нетронутом салате из креветок, ее любимом, и встал с кресла, еле сдерживаясь. В прихожей зажегся ночник. Не включая свет, она тихонько вошла в гостиную.
- Джонни, дорогой, ты не спишь… А я то боялась тебя разбудить. Она, как ни в чем не бывало, подошла к нему и хотела обнять, но он вовремя отступил назад.
- Что с тобой? Ты не важно выглядишь,- она озабоченно посмотрела на него. Ты опять пил? Она окинула взглядом стол, на котором стояли две пустые бутылки из под виски. Что ж, неудивительно, почему ты так хреново выглядишь. Черт тебя побери, ты забыл, что тебе сказал доктор Эдвардс?
- Прекрати, Кэролайн. Ради всего святого, прекрати меня обвинять в том, что я нажрался!! Его трясло. Он бросился к ней, не обращая на боль от затекшего бедра никакого внимания, сделал несколько шагов по комнате навстречу ей, и вдруг мельком увидел свое отражение в зеркале шкафа – полный мужчина в шортах и майке, помятое лицо , небритые щеки, запавшие, налитые кровью глаза:
- Где ты была, где ты была со вчерашнего утра!
- Мы ездили по магазинам, а потом поехали в имение Стивена, в Роадшоу, не близко, ты же знаешь. Я чуть с ума не сошла, пытаясь тебе дозвониться, ты не брал трубку, и поэтому, несмотря на грозу, мы выехали ночью, я знала, что ты будешь беспокоиться, ради всего святого, почему ты не отвечал на звонки?? – Она расплакалась, оперевшись на стену. Один сапог она сняла, другой так и остался на ноге. Он почему то вспомнил, что всегда помогал ей снимать и одевать обувь, с того времени, как они познакомились и начали встречаться в колледже, а потом поженились в Новом Орлеане, в церкви на Мэйпл-роуд.  Пожалуй, впервые за семь долгих лет она снимала обувь сама. Ему стало не по себе. Кэролайн продолжала плакать, спрятав лицо локонами роскошных, каштановых волос. Сука. Как же здорово она играет роль. 
Он молча подошел к телефону, на тумбе, в прихожей. Еще один стоял наверху, в спальне. Снял трубку. Телефон был мертв.
- Я отключил его позавчера. Когда мы легли спать, звонил Стивен. Поэтому я отключил его. Я просто больше не хочу его видеть, - сказал он глухо.
- Тогда ты просто неблагодарная сволочь! Стив столько сделал для нас! Эта клиника в Бостоне, ты забыл? Кто оплатил операцию? Черт тебя побери, посмотри вокруг! Стивен твой друг, но не забывай, он и мой друг тоже! Он любит нас, тебя и меня, и просто хочет, чтобы мы были счастливы!
- Тогда какого хрена он влезает в нашу жизнь, Кэрри! Послушай себя, ведь он скоро будет спать в нашей постели, - он немного смягчился, понимая, что все-таки  Кэролайн права.
Немного погодя они легли спать, когда уже почти рассвело.  Джон прилег, ощутив телом холод шелковых простыней, поежился. Она легла рядом, позади него. Когда она ложилась, Кэролайн  старалась не коснуться его. Джон отвернулся, глубоко вздохнув, он ощутил едва заметный терпкий аромат, исходящий от нее. Это был парфюм Стивена. Он ничего не сказал ей, но уже тогда, когда Кэролайн уснула, он сидел в кресле, смотрел на нее, и встречал восход солнца со стаканом бренди в руке…
- Как же так, - думал он. Клубы дыма от сигареты постепенно светлели, пока не стали желто-белыми – солнечный луч украдкой проник в спальню. Как же так получилось, - спрашивал он себя, и не находил ответа. К тому времени, как рассвело, он уже спал, уронив полупустую бутылку на пол, и откинув голову с русыми волосами тронутыми сединой назад. Наступило утро.
… Джон понял, что серьезно болен тогда, когда уже не было сил скрывать недуг от жены.  Его мучили дикие боли. Она не понимала, что происходит с мужем, и все больше отдалялась от него, а он не в силах был более скрывать. Однажды он вынужден был поговорить с ней, вернувшись из больницы, где доктор Эдвардс окончательно поставил диагноз – импотенция и бесплодие, следствие не простатита, как мы в начале думали, и не аденомы, а, крепитесь, молодой человек, рака предстательной железы. Необходима операция, причем дорогая и срочная, и, может быть, шансы достаточно велики, мы, с Божьей помощью, восстановим вашу половую функцию. Денег не было. Вернее, их катастрофически не хватало. Джонатан Эмптиер менял одну работу на другую, но ему не везло – он не мог устроиться на хорошую работу, потому что, не закончив колледж, был вынужден переехать – отец, который оплачивал обучение, скончался в своем Додже, врезавшись в фуру, груженную мясом, с очередной блондинкой на переднем сиденье – они с матерью давно развелись, она пристрастилась к спиртному слишком давно, чтобы Джон помнил, когда начались скандалы в семье. Его мать скончалась в клинике, куда поместил ее отец, но после ее смерти он так и не устроил свою жизнь – он много работал, на мясокомбинате, где был небольшим начальником по сбыту, и совсем не испытывал привязанности к своему сыну, которого отослал в колледж, подальше из Массачусетса, и в конце месяца Джон лишь получал от отца конверт с тысячью баксов и коротким письмом, а потом и просто конверт с тысячью баксов – должно быть, он стал слишком занят, чтобы писать письма. Так или иначе, на его похоронах Джон не мог сдержать улыбки – отец работал на мясокомбинате, и по иронии судьбы погиб, врезался в грузовик с мясом принадлежащий ему же, вот и не верь после этого в судьбу. Папаша, надо отдать ему должное, сделал его наследником своего состояния в пару сотен тысяч, особняка и потрепанного Шевроле Блэйзер. Вскоре после этого Джонни бросил колледж, намереваясь вложить состояние, завещанное отцом, в ценные бумаги, стать рантье, играть на бирже и жить без забот, но акции автоконцерна, в который были вложены средства, в течение двух лет обрели стоимость  туалетной бумаги, причем, его коллеги предупреждали его неоднократно, но Джон был патриотом, он любил все американское – для него бренд Made in U S A значил гораздо больше, чем думал он сам, и когда позвонили из банка насчет закладной за дом, он обозвал их фашистами, но уже ничего не мог изменить. Что до   Кэролайн и про Стивена Розенблюма – эти двое были самыми близкими людьми для него – с ней он познакомился еще в колледже, пока еще живой и здоровый папаша мог гарантировать ему сносное будущее, а Стива знал еще с детства, и еще с детства было ясно, что парень далеко пойдет – щуплый ботаник, Джон всегда был готов накостылять любому, кто его так назовет или опрокинет на него поднос с едой в школьной столовой. Стивен любил его, а для Джона он стал вроде младшего брата, он заботился о нем как мог. В колледж они поступили вместе, но потом у них случился разлад – однажды  Джон увидел, как Стив смотрел на Кэролайн. Это произошло на одном из пикников в колледже, когда они с однокашниками рванули на озеро Кристалл Лэйк, в окрестностях Хэмпширра. Кэрри с девчонками купались, а Стивен заплыл слишком далеко, желая покрасоваться, несмотря на уговоры Джона вернуться назад. Вернуться назад Стиву не хватило сил, и в сорока ярдах от берега он начал тонуть. Джон не без труда вытянул его на берег, присел, чтобы отдышаться, а Кэролл взялась делать  Стивену исскуственное дыхание рот-в-рот. После того Джон много думал об этом - почему именно Кэрри начала делать это гребаное искусственное дыхание, как будто она одна из всех этих телок, что сгрудились вокруг Стивена, закончила курсы оказания первой медицинской помощи. Прошлое участливо выхватило эту картину, против воли поставив ее перед глазами, словно грузовик, груженный мясом, заслонивший проезд его отцу в тот дождливый, осенний день – он лежал на песке, в дурацких красных трусах с эмблемой группы Кисс на заднице, и Кэролайн прислонялась своими чувственными губами к его, подолгу задерживаясь… Джон зажмурился, пытаясь отогнать видение. Ее дыхание спасло его тогда. И в тот миг, когда Стив открыл глаза, глядя прямо в глаза склонившейся над ним Кэролайн, именно в тот миг их дружба умерла насовсем. И ничьи губы ее уже не могли оживить. Отчасти это и явилось причиной того, что в один из ярко-желтых, солнечных октябрьских дней, наступившего, короткого индейского лета, он бросил колледж и заставил сделать то же самое Кэролайн – жене будущего биржевого воротилы не надо работать, говорил он. Она особо не противилась. Она любила деньги, не фанатично, как большинство женщин, но все же любила. Они вернулись в Массачусетс. Жили в съемной  квартире, пока не купили свой собственный, шикарный дом – дивиденды по акциям приносили стабильную прибыль, и Джон решил обратиться в банк за ссудой, указав в анкете количество имеющихся у него акций американского автогиганта. Банк без колебаний выплатил ему двести пятьдесят тысяч, под залог акций и потрепанного Шевроле, однако Джонни сумел утаить от залога небольшой капиталец в семьдесят пять тысяч, на который он устроил свадьбу в небольшой, но очень романтичной церквушке на Мэйпл Роуд, шикарное свадебное путешествие, длинною в два прекрасных месяца, в Индонезию, Китай, и Скандинавию. Они жили в хороших отелях, ужинали при свечах, занимались любовью и были по-настоящему счастливы. Они проводили время вдвоем, упиваясь близостью друг друга, и, казалось, этому не будет конца. Их чувства крепли день ото дня. Какое – то время и после приезда они наслаждались жизнью, забыв про Стивена и все и вся. Стивен продолжил учебу в колледже, но они больше не общались, до того самого дня, как вся жизнь Джона Эмптиера, не полетела к черту, вместе с мозгами топ менеджера автоконцерна, в который Джон вложил все свои деньги – когда разгорелся скандал, и отсутствие прибыли уже невозможно было утаивать от инвесторов, сукин сын выстрелил себе в висок из магнума. Именно тогда, когда судебный исполнитель тактично попросил освободить дом в течение недели, именно тогда отношения с Кэролайн дали трещину, оно и неудивительно – к тому времени, к его стыду, уже полгода они жили засчет ее родителей – Кэролайн смущенно принимала переводы, которые отправляла ее мать, втайне от отца – тот до сих пор полагал, что его дочь замужем за обеспеченным человеком, а Джон лихорадочно осваивал специальности, пытаясь сохранить достоинство в ее глазах. Но любовь таяла, как снег весной, так ему казалось. Она теперь все чаще грустила, а однажды Джон с ужасом ощутил сильные боли в паху, и вдруг понял, что Джонни-младший уснув, больше не хочет просыпаться, какую бы убойную порнушку он не включал на ночь. После разговора с врачом, он рассказал обо всем жене, и, о чудо, она с облегчением приняла эту новость, сказав, что она думала, будто у Джона есть другая, а Кэрол его больше не интересует.  И она поддержала его, расплакавшись на его плече, сказав, что не покинет его, что она обещала, тогда, еще в колледже, в церкви, на Мэйпл-роад, в беде и в радости, в нищете и богатстве, в болезни и здравии, что только смерть разлучит их. Это был один из самых главных дней в его жизни – когда близкий человек разделил с ним его болезнь. Они поехали в клинику в Новом Орлеане и именно в тот день им встретился Стив, на проходной – Стив, преуспевающий бизнесмен, пришел на встречу с директором клиники, по совместительству крупным акционером какого то медицинского концерна. Он был чертовски рад встрече с однокашниками, и вечером они встретились и гульнули в одном из баров в Орлеане, Стив рассказал, как удачно сложилась его карьера – когда в одночасье развалился один из американских автоконцернов, он инвестировал немного денег в акции японских и китайских автопроизводителей и за несколько лет сказочно обогатился, сказал, что у него есть несколько домов на побережье, что у него отличная жизнь, одна беда – он одинок – родители скончались один за другим несколько лет назад, и теперь он путешествует по миру, находясь в Америке всего несколько месяцев в году. Надо сказать, что Стивен Розенблюм сильно изменился внешне – из прыщавого ботаника с долговязой фигурой и куцыми, острыми плечами, он превратился в загорелого, высокого, подтянутого мужчину, виски его едва были тронуты элегантной сединой, вдобавок он курил дорогие сигары, и ему всегда составлял компанию мексиканский слуга – он говорил, что нашел его на улице,еще подростком, взял к себе в дом, и в благодарность, он теперь выполняет обязанности водителя, управляющего, и телохранителя. Вечер друзья провели в шикарном ресторане Золотой Олень, лучшем ресторане в городе. Кэролайн была смущена роскошью обстановки, учтивостью официантов, Стивен, меж тем, чувствовал себя как рыба в воде, мило болтал, читал меню на французском, советуя, какое блюдо и с каким вином заказать. Пару часов спустя они сидели  на  веранде его особняка в Роадшоу, пили пиво, и вспоминали прошлое, кто когда кому накостылял в школе или в колледже, кто с кем уединялся и т.д и т.п. Джон смотрел на Кэролайн, и отметил, что впервые за долгое время, она была по настоящему счастлива. Стивен сидел между ними, обнимал их обоих, был галантен и весел. Джону вдруг на минуту стало горько. Он огляделся – мексиканский слуга молчаливо натирал полиролью шикарный Роадстер у гаража, по вечернему щебетали птицы, где то рядом, на озере, берег которого был укрыт туманом, кричали гагары и крякали утки. Он мечтал обо всем этом – дом, любимая жена, и не нужно больше беспокоиться об этих чертовых деньгах, о том, что приготовить на ужин, и чем в конце месяца заплатить за съемную халупу крикливому лысому менеджеру, который обращался с ним как с дерьмом, всегда разговаривал надменно, и никогда не смотрел в глаза, как будто такие как Джон были для него неодушевленными предметами.
Не нужно больше краснеть, глядя в глаза жене. Не нужно страдать, засыпая на диване в гостиной, слушая, как Кэролайн тихо говорит по телефону с матерью, прося выслать еще денег, слушать на автоответчике сообщения, оставленные тещей для него. Джон давно потерял вкус к жизни – он безразлично ел даже самый вкусный ужин, смотрел с женой сотни фильмов( по вечерам они так всегда проводили время), но не помнил ни один из них. Однажды, сославшись на то, что он поехал на собеседование насчет работы в супермаркет, он проделал путь в двести миль, и приехал в Соннидейл, маленький городок, к востоку от Миссисипи, место, где он родился и провел лучшие годы в его жизни. К дому родителей он подъехал уже вечером, но возвращаться назад он уже не хотел. Городок за годы его отсутствия (он приезжал сюда единственный раз на похороны отца, семь лет назад), почти опустел, многие дома были заброшены, а у тех, которые сохраняли признаки присутствия хозяев, красовалась однотипная неброская табличка «Соннидейл Эстейтс – Продается». Дом, где он родился и вырос, был похож на живого мертвеца из старых, черно-белых фильмов фирмы «Эйвон». Местами прогнившая кровля обвалилась внутрь, сделав невозможным путешествие вверх по лестнице, где когда-то располагалась спальня Джона. Покрывшись толстым слоем мха, некогда белоснежные деревянные стены стали темно-серыми, почти черными, и поросли плесенью. При каждом порыве ветра в доме что-то стонало и скрипело. Но дом еще стоял, и теперь в нем жили только признаки прошлого. Рядом с домом располагался гараж на две машины, раньше здесь стояли папин Блэйзер, новенький, и мамин Додж, еще тогда, когда над семьей Эмптиера-старшего светило солнце и ничего не предвещало скорого конца, когда отец по нескольку дней не возвращался домой  и от него разило спиртным и чужим женским парфюмом, пока мать, все время смотревшая в окно из их спальни на втором этаже, в ожидании отцовского Шевроле, вдруг очень быстро постаревшая и располневшая, не начала пить в одиночестве виски, и красить лицо дешевой косметикой. Она угасла очень быстро, вскоре после того, как, устав от претензий и скандалов, отец объявил ей о разводе, и хлопнув дверью, не уехал насовсем, забрав Джонни с собой – суд разрешил матери навещать сына по одному часу в неделю, и принудил ее к трехмесячной терапии в госпитале, но она умерла еще до того, как медики обследовали ее. Она так и не пришла ни на одно свидание с сыном, не простив ему, наверное, его выбор – в детстве отец был для него героем, а мать – вечно недовольной депрессивной бабой – вскоре он понял, что был неправ по отношению к ней, но, как потом повелось в жизни Джона Эмптиера-младшего, было уже слишком поздно. Джон тряхнул головой, чтобы отогнать воспоминания о матери, комком вставшие в горле. Гараж тоже не пощадило безжалостное  время – стены потрескались, сквозь бетон прорастала трава, а на крыше вырастали молодые дубки. Сломав замок кирпичом, валявшимся неподалеку, он с трудом раскрыл ржавые ворота и вошел внутрь. Порывшись на верстаке, он нашел металлическую коробку из под сигар, открыл ее. Внутри, завернутый в тряпку, лежал отцовский Кольт. Он осмотрел его - по-видимому, он еще работал, хоть и был истыкан ржавчиной, словно иглами. Он вынул сырую коробку патронов, лежащую под револьвером, и зарядил его. В тот вечер, сидя на крыльце родительского, обветшалого дома, укрытый маминым клетчатым пледом, найденном в забытом в гараже, комоде, он выстрелил себе в висок из отцовского кольта. Но поворотный механизм барабана заржавел за годы хранения в отцовском гараже, или папаша, подложив ему еще одну свинью, хранил кольт в коробке из под сигар, не удосужившись его смазать. Так или иначе, барабан надежно заклинил, а Джон все пытался сдвинуть с места спусковой крючок, пуская слюни на материн плед, а день догорал, и вечер был слегка подсвечен густыми, желтыми кронами облетающих вязов, которые густо роняли листву на крыльцо. Он зашвырнул, было, кольт в кусты, густо разросшегося на месте лужайки, можжевельника, минуту погодя разыскал его, больно уколовшись иглами кустарника, и вновь ощутив холод оружия, он твердо решил, глядя сквозь слезы на угасающее, октябрьское небо. Он не хотел жить. Тогда он нашел в себе силы сесть в машину и навсегда уже (он твердо это знал), покинуть агонизирующий Соннидейл и вернуться домой, всю дорогу думая, что бы было, если бы отцовский револьвер не подвел тогда. Но сегодня вечер, когда можно обо всем этом забыть. Они живо обсуждали со Стивеном выпускной бал (Джон с удовольствием вспоминал тот вечер, отчасти потому, что Стивену тогда здорово накостылял один верзила из параллельного класса, а он застал дерущихся как раз в момент, когда Стивен уже был в Нокауте) Они долго смеялись, когда дошло до момента, когда Джон врезал этому верзиле по первое число, а Кэролайн испугалась, что кто- нибудь вызовет полицию, Стивен, вставая, сказал, что это был самый великий апперкот, что он когда либо видел…
- О кей, ребята, давайте теперь заставим машину времени вернуть нас в настоящее,- Стивен позволил себе расстегнуть ворот рубашки, откинулся в плетеном кресле и налил еще виски себе и Джону, поставив бутылку на пол.
- Джон, чем ты сейчас занимаешься? – спросил Стивен.
- Он страховой агент. Страховки продает,- соврала Кэролайн. Она сидела рядом со Стивеном, а Джонни устроился на ступеньках крыльца. Он не ответил, отвернувшись.
- Страховки? – оживился Стивен, -   Что ж, неплохо, слушай, у меня как раз сейчас есть для тебя подходящая клиентура -  одна крупная адвокатская фирма хочет застраховать неудачи своих новоиспеченных партнеров, сумма, хотя небольшая, пара миллионов евро, но думаю, тысяч двести тебе перепадет. Что скажешь? Если хочешь, могу завтра устроить встречу, часов так этак в…одиннадцать? Думаю, к этому времени мы как раз выспимся, мне утром надо будет уехать на пару часов, но к одиннадцати я вернусь. Сантьяго приготовит завтрак, знаете, то, что мы сегодня ели в этом, как его,  Золотом Олене, не идет ни в какое сравнение со стряпней Сантьяго. Черт, он мог бы стать прославленным шеф-поваром, но я его никуда не отпущу, к тому же, ни один шеф повар не получает столько, сколько Сантьяго. Низкорослый мексиканец стоял поодаль, ровно настолько, чтобы не слышать, что они говорят, но и ровно настолько, чтобы видеть своего хозяина. Джон разглядел, что он носит кобуру поверх рубахи, и она наверняка не была пустой. Однако,- Стивен начал говорить потише, - для него  есть одно условие – никаких женщин в моем доме. По этому, он иногда и недоволен.
- Что за странное условие? – спросила Кэрол. Тихий прохладный ветерок развевал ее белокурые пряди, почти белые в свете электрической лампочки над крыльцом, возле которой кругами сновали ночные насекомые. Джон кивнул, в знак согласия. Он уже порядочно набрался.
- Это нехорошая история, -  нехотя ответил Стивен. Понимаешь, я был женат однажды.
- Правда? Когда это ты успел? И что? Что между вами случилось?
- Случилась жизнь. Саманта – так ее звали. Знойная, великолепная женщина. Ей было около 30 –ти. Она работала барменом в одном из баров, в Портленде. Я был там в командировке – по заданию деканата собирал статистические отчеты муниципальных городских управлений. Мы познакомились с ней днем, на улице, а не во время попойки, как вы подумали. Просто остановили с ней одно такси. Я уже ехал в аэропорт, но эта женщина свела меня с ума с первого взгляда. В аэропорт я не поехал. Знаете, насколько это чувство было прекрасным, настолько и отвратительным – я вдруг с некоей долей безысходности осознал, что могу сорвать задание колледжа, отдать все, что я имею, этой женщине, даже не зная ее. Осознал, что готов идти за ней, как побитая собака, что она прогонит меня, а я все равно не уйду. «Вам в какую сторону?» - спросила она и все. Я потерял голову. Это был ураган. Я очень ее любил. Я заканчивал колледж, подрабатывал на трех работах, чтобы позволить себе переехать из общежития, но денег все равно не хватало. Мы встретились на втором курсе, я перевез ее к себе, она повиновалась и не возражала, но, знаете, что удивительно – по-видимому, она привыкла, что возбуждает в мужчинах такие чувства. Это было в ее взгляде, это сидело у нее в крови. Она была холодна со мной, и одновременно страстна как вулкан. Лед и пламя. На третьем курсе мы  поженились, но так ничего и не вышло – я всеми силами пытался привязать ее к себе, а  она спуталась с каким то официантом, через полгода и сбежала, оставив меня в буквальном смысле без штанов. Ночью она обчистила комнату общежития, прихватив то немногое, что у нас с ней было – рамки с фотографиями, мою одежду, часы, и немного наличных, вырученных с продажи старого, родительского дома в Крэншоу.  В общем, после этого во мне какая то пустота. Вокруг меня всегда много женщин, но во всех их подобострастных улыбках я вижу ложь. Вижу улыбку Саманты, лживую, но внешне такую искреннюю и настоящую. Не обижайся, но вы, женщины, порой превращаете коварство и ложь в искусство. Нет, конечно, я пробовал еще раз, потом еще и еще. Но с каждой новой красоткой постель моя становилась все холоднее, так мне казалось. И однажды я просто перестал пробовать. Жду свою, единственную.  По мальчишески верю в судьбу.
- Невероятно! Ты красив, богат. И одинок? – Кэролайн закурила «Вирджиния Слимс»
- Если ты успела забыть, то напомню, у меня скверный характер, - рассмеялся Стивен.
- К тому же одна девчонка в школе разбила мне сердце, наверное, поэтому я вырос женоненавистником, - Стивен  отпил виски из стакана, подняв глаза вверх - луна уже начала свое недолгое путешествие по ночному небосводу.
- Прекрати, - Кэролайн кокетливо выпустила тоненькую струйку дыма.
- Стив, дружище, где у тебя здесь плацдарм – я бы вздремнул чуток, - нетвердой походкой Джон подошел к жене и обнял ее за плечи, расплескав ее мартини.
- Хеей, Джонни, похоже этот стаканчик был лишним? – Стив встал поддержав его за локоть, иначе Джон наверняка бы упал.
- Вранье. Я просто не выспался. Сейчас вздремну чуток, и буду как новенький. – Произнеся эти слова, Джон покачнулся, правая нога его скользнула по траве, и как не старался Стив его удержать, Джон шумно растянулся на земле, и расхохотался. Друзья засмеялись. Кэролайн стало неловко. Погасив сигарету в пепельнице она покраснела и отвернулась.
- Прости старик, но ты, наверное, выпил целую бочку – я жму от груди семьдесят пять, а тебя удержать не смог. Улыбаясь, Стив подал ему руку.
- Посмотри, что ты наделал. Кэрри, он меня толкнул, ты видела? Сукин сын воспользовался тем, что я навеселе, толкнул меня, чтоб посмеяться надо мной, - Джон вставая шутливо хрипел. – Ну да ладно, вот высплюсь и завтра надеру твой богатый зад.
- О кей, договорились. Завтра устроим спарринг. А на сегодня хватит. Пойдем, я тебя провожу.
- Пусти меня, я пойду сам. Кэрри, ты видела? Сукин сын ухватил меня за задницу. Чертов извращенец, я ведь женат. Ну, остались бы наедине, а так, при жене, - Кэролайн рассмеялась, глядя на эту парочку. Джон облокотившись на Стивена, взял его за галстук- не смей ко мне приставать во сне. Вот если я проснусь с больной задницей, я тебе устрою. Джон смешно икнув, отключился.
- О кей, Ромео. Пора спать. Стивен, смеясь, помахал Кэрол запястьем Джона.
- Сантьяго! – мексиканец вырос тотчас же, как из под земли.
- Сопроводи этого джентельмена наверх, в мою спальню. Раздень его и уложи.
- Да босс,-тихо ответил слуга. На его смуглом, гладком, без щетины лице лице, не было ни одной эмоции. Похоже, он вообще не бреется. Лицо убийцы – пришло на ум вдруг Джону.
- Да, Сантьяго! – он вопросительно остановился.
- Этот мужчина мой дорогой гость.
- Я понял, босс.
Через несколько минут Сантьяго скрылся за дверью.
Утренние сумерки разбавляли ночь.
…Джон проснулся под вечер. Было жарко, болела голова, но шелковые простыни приятно холодили тело. В спальне царил полумрак, тяжелые коричневые портьеры на окнах были сомкнуты. На тумбочке возле кровати, на подносе стояла еда – салат, бифштекс с кровью, вареный картофель и тушеные овощи, а также маленькая,150ти граммовая запотевшая бутылка водки и рюмка. Джон вылил содержимое бутылки в рюмку, жадно осушил ее. Биение в висках стало понемногу стихать. Между салатницей и кружкой кофе Джон обнаружил записку:
«Дорогой, мы поехали по магазинам, на обратном пути заедем к моей матери. Сантьяго любезно согласился приготовить тебе обед или ужин. Дорогой, все что тебе будет нужно, спроси у Сантьяго. Дождись нас, не ложись спать. Целую, Кэролайн.
Ревность острой иглой прожгла сердце. Он богат, красив, одинок и успешен. А ты? Кто ты? Неудачливый биржевой брокер? Посудомойщик, сапожник, водитель грузовика, плохой парикмахер? Вместе с похмельем эти мысли были настоящей пыткой. Трясущейся рукой он открыл шкафчик спальной тумбы и обнаружил полупустую бутылку виски. Глотнул. Обжигающая жидкость сделала свое дело – в висках больше не стучало, мысли прояснились, руки перестали трястись. Он оглядел спальню – несомненно, она принадлежала Стивену. Роскошная дубовая кровать, стоившая целое состояние. Репродукции Моне, Ван Гога. Может, и вовсе не репродукции… Джон немного разбирался в искусстве, хвала университету, но тонкости все же не понимал. Какие то коробки на кресле…  Они не были запечатаны. Джон раскрыл одну: в ней было женское нижнее белье. Не новое. Это было белье Кэролайн. Какого хрена оно делает в спальне Стивена? Перед глазами все поплыло. Злость задушила его. Сука. Чертова ****ь, как же ты можешь? Не помня себя Джон выскочил из спальни, прихватив початую бутылку виски. Сделав несколько шагов вниз по лестнице, он без сил опустился на ступеньки. Допил виски. Оторвался от бутылки, тяжело дыша. Изо рта его обильна текла слюна.Перед глазами промелькнула вдруг вся его жизнь бок о бок с этой женщиной. Он вспомнил университет, свадебное путешествие, ее клятвы верности, пока смерть не разлучит нас. Да точно, смерть. Не богатый ублюдок, притворившийся другом, чтобы трахать его жену, а смерть. Но чья? Не помня себя Джон вихрем выскочил из спальни. В его воспаленной голове все смешалось – свадьба,  визит в родной агонизирующий городишко, тщеславные мечты золотого мальчика в университете о деньгах, красивой жизни, унылые годы нищеты, грязной работы, унижений и бесконечных долгов… И во все времена его жена была рядом с ним. А теперь? Появление в их жизни Стивена стало для нее последней каплей, - думал Джон. Как будто сам Господь вознамерился разрушить его жизнь до основания, поставив на его пути успешного богача, молодого, здорового, преуспевающего Стивена. Вот Кэролайн и не выдержала, сдалась. Что ж, я ее не виню, - не замечая, Джон начал оглашать мысли вслух. Но как он мог? Притвориться моим другом, чтобы залезть в трусы к моей жене? Это подло. Джон вдруг посмотрел на шкафчик бара, инкрустированный позолотой, подошел к нему, открыл, секунду раздумывая, достал оттуда бутылку текилы. Он держал бутылку в руке, сердце бешено колотилось в груди, обида застилала глаза пеленой слез, в горле нестерпимо жгло. Он жадно приложился к горлышку, сделал большой глоток, затем еще один, оторвался, удивленно взглянув на этикетку – текила больше не обжигала, она была теперь для него безвкусной, как вода. Он выпил. Потом еще. Еще и еще. Бутылка, опустев, полетела в угол, врезалась в ножку кровати, осыпав осколками постель. Они должны заплатить. Они должны заплатить за все: за годы унижений и нищеты, за то, что он теперь болен, за то, что они делают у него за спиной – он вдруг представил их обнаженных в постели, как они обсуждают его и смеются над ним. Пусть они теперь умрут – оба. Эта мысль принесла сильное облегчение. Он бросился назад, в спальню, открывал шкафы и тумбы, лихорадочно отыскивая что-то. Он выгребал из шкафов все содержимое – халаты, пижамы и деловые костюмы Стивена, а ему казалось, что он достает из шкафов ее белье, ночные рубашки, ее трусики и халаты. Он плакал, давился слезами и слюной, но вдруг из под вороха рубашек он вытащил, наконец, то, что искал – магнум 44, очень мощный револьвер. Трясущейся рукой он открыл барабан и с удовлетворением убедился, что он был полон. Его раскрасневшееся, опухшее от слез и алкоголя лицо перекосила усмешка. Почему то вдруг сиротливо промелькнуло воспоминание о визите в дом родителей, плед матери, аккуратно свернутый, и лежащий теперь на заднем сиденье отцовского шевроле, отцовский кольт, и щелчки вместо выстрелов. Этот сработает, точно, - сказал кто-то в его голове, а магнум, подтвердив, блеснул хромированной сталью.
-  Мистер? – раздалось позади.
- Эй, мистер, что вы тут устроили? Это был мексиканец. И у него кобура под жилеткой. И еще – у него лицо убийцы, - вихрем пронеслось в голове. Джон выстрелил, а затем обернулся, чтобы увидеть, как мексиканец сползает вниз, пытаясь удержаться за дверной косяк, а на лице его не было ни страха, ни удивления, ни сожаления. Джон смотрел на него и почему-то подумал, что именно вот так должны умирать мужчины – без удивления, без страха и сожаления. Ноги его подкосились, он упал, еще дернулся несколько раз и затих. Магнум не подвел. Джон ощупал тело – пуля попала в грудную клетку, и на том месте, где она вошла, образовалось уплотнение, и небольшая твердая опухоль. Мексиканец оказался слегка полноват, а вместо кобуры на нем были подтяжки. Скотина, - подумалось Джону, когда он вытирал руки, испачканные кровью мексиканца о шторы, - наверное, это его пистолет я обнаружил в шкафу. Вытерев руки, он обнаружил, что кровь въедается в кожу и под ногти не хуже автомобильной смазки, и остро и пряно пахнет медью и страхом. Он посмотрел на часы, а потом окинул равнодушным взглядом распростертое на полу тело. Шесть часов вечера. Спустился вниз, весело насвистывая. Прошел на кухню, в холодильнике обнаружил сэндвич с тунцом и пару пива. Сел за стол, и закурил. Будем ждать. А ждать мы умеем.
Они ехали по девяносто восьмому шоссе, время было уже за полночь, когда Кэролайн попросила Стивена остановить машину. Он остановился у обочины, вопросительно взглянув на спутницу.
- Я еще раз попытаюсь дозвониться Джону, - ответила она на немой вопрос. В мобильном раздавались длинные гудки.
- Черт, он не берет трубку, - Кэролайн закрыла крышку телефона, и обеспокоенно взглянула на Стивена.
- Как ты думаешь, у него все в порядке?
- Может быть, он спит, - ответил Стив. Он не сказал ей, что трубка Сантьяго мертва, но может, он забыл ее зарядить? Хотя это на него не похоже – Сантьяго очень внимателен к разного рода мелочам.
- Послушай, Стив, я еще раз хочу от всей души тебя поблагодарить за все и…
- Т-с-с… Тише, Кэрол, - он обернулся и с теплотой посмотрел на нее. Завел мотор и выехал на шоссе, пропустив поток машин. Ты и Джон, вы всегда очень много значили для меня, хотя, Джон, конечно, напрасно злится и ревнует тебя ко мне, ну что ж, скоро все благополучно разрешится, когда он узнает о моем повторном браке с Самантой. Она вернулась. Говорит, что не может без меня жить, а я думаю, что на глаза ей попалась подшивка Форбс. Он улыбнулся, поправив выбившийся из ее прически локон. Пусть она и лживая сука, но я все еще влюблен в нее, я сделаю все, что от меня зависит, чтобы удержать ее рядом с собой, и, думаю, моих денег для этого хватит. Я смогу окружить ее всем, что она захочет. Любовь продается, я знаю это. Пройдет год, может два, но эта женщина будет моей, и она полюбит меня, скорее всего, даже больше, чем я ее. Хотя, как это часто бывает, когда чего то очень хочешь – то тратишь на достижение цели все силы, а добившись, понимаешь, что результат не стоил потраченных сил и времени. Такова природа человека. Я хочу, чтобы она родила мне ребенка. А там посмотрим, может, мать из нее выйдет получше, чем жена. Ладно, хватит обо мне. Да и у вас все нормализуется, я смотрю, а? Что говорят врачи?
- Кэролайн улыбнулась.
- Впервые за все время положительный прогноз. Говорят, операция прошла успешно, половая функция восстановится в течение максимум двух месяцев, и мы сможем иметь детей! Кэролайн с восторгом подняла, лежащую на коленях, медицинскую карту Джона.
- Что ж, после всего, что вы пережили вместе, вы это заслужили, счастье, я имею ввиду.
- Серьезно, вот когда люди вместе проходят через все беды, они начинают по-настоящему ценить и любить друг друга.
- Да, но в последнее время я холодна с ним. Он пьет. Он сильно переживает из за болезни.
- Может, он переживает из за того, что тебя нет рядом? – как можно мягче попытался сказать Стивен. Кэролайн попыталась было возразить, но вдруг умолкла, опустив голову.
- Серьезно, Кэрри, я вижу, ты благодарна мне, и что ты жалеешь меня, что у меня нет… женщины, и стараешься составить мне везде компанию, чтобы мне было нескучно, я ценю, это, пойми меня правильно, но я думаю, что тебе нужно больше времени проводить с Джоном. Ему очень тебя не хватает, это видно. Еще я вам обоим не прощу, что вы молчали о том, что Джон не может найти нормальную работу. Этот парень в свое время неплохо умел зарабатывать на бирже, ну до тех пор, пока не поставил все на «зеро» и проиграл. Я тут поднимал статистику – так вот, за полгода он увеличивал активы на тридцать процентов! Немного я знаю парней, которые могли бы делать такие прогнозы. В общем, решено – место ведущего аналитика его, если захочет, конечно. Если же нет – возьмете ссуду в банке, проблем с этим не будет, и потратите их на покупку акций по специально заниженному курсу, а через недельку, максимум, две, вернете ссуду и заживете припеваючи, уверен, Джон не потерял хватку. Главное, все законно. Не нужно меня благодарить, оборвал он ее на полуслове. Вы для меня всегда были дорогими людьми, еще с детства, а Джон заменил мне старшего брата. Ну, вот мы и приехали. Странно, что Сантьяго не встречает нас, - он с беспокойством оглядел особняк – вроде все, как обычно, горит свет на террасе. Они вышли из машины, Тойота моргнула сигнализацией и затихла.
Джон слышал, как подъехала машина. Все это время он сидел на кухне возле входной двери и слушал, не шуршит ли гравий под колесами  внедорожника. Пару раз ему казалось, что они подъезжают, и у него сильно билось сердце, а ладони становились мокрыми и холодными. Вот теперь точно, они. Он встал за дверь и приготовился. Рука с револьвером больше не дрожала.
- Я приготовила для Джона сюрприз,  - Кэролайн показала на подарочный пакет, где были цветы, шампанское и медицинская карта.
- Постой, разве ты ему еще не сказала?
- Я подумала, что сделаю это сегодня.
- Слушай, я думаю, ему давно следует знать об этом. Не думаешь, что это жестоко? Результаты из клиники пришли ведь по почте, еще в понедельник.
- Я знаю. Просто, в последнее время он странно себя ведет. Но сегодня я скажу. Это будет сюрприз.
- Стивен вставил ключ в замочную скважину, повернув ручку, открыл дверь.
За дверью Джон слышал их последние реплики.
«Разве ты еще ему не сказала?» Все ясно, значит, она хочет объявить ему, что уходит. Ярость с новой силой закипела в нем. Ты уйдешь, но уйдешь только в одном направлении, - подумал он. Открылась дверь. Джон с замиранием сердца стоял за ней, сжав в руке рукоять револьвера, так, что побелели костяшки на пальцах.
- Сантьяго! – его голос казался оглушительным для него после целого дня тишины. Он был совсем рядом, лишь тонкая фанера двери отделяла ствол магнума от его печени. Может, сейчас?
- Наверное, твой слуга решил воспользоваться отлучкой босса, и наверняка развлекается с какой-нибудь блондинкой в своем коттедже, - хохотнула Кэролайн.
- Нет… - тихо сказал Стивен. Он был бледен. – На него это совсем непохоже.
- Перестань. Ты сейчас до ужаса похож на Джона. Не будь параноиком. – Она скинула сапоги, поморщившись, помяла ступни, скрытые капроновыми носками. – Я безумно устала. Пойду в душ, а потом поднимусь к Джону, и так и быть, обрадую его. – Сквозь щель между дверью и косяком Джон видел, как она обняла его, громко чмокнула в щеку, тут же вытерев ладонью помаду. А ты пока поищи своего слугу, но вот тебе мой совет – дай парню времени до утра. Она кокетливо посмотрела на него и поднялась по лестнице в ванную. Джон слышал, как закрылась дверь и зашумела вода – она включила душ. Что ж, самое время начать. Он сделал шаг в сторону, выйдя из за двери. Стивен оставался на месте, видимо, решая, стоит ли искать Сантьяго. Джон вытянул руку с револьвером, целясь в голову. Стивен вдруг тронулся с места, подошел к камину, положил в его темную пасть вязанку дров, зажег длинную спичку… Огонь охотно принялся пожирать ароматизированные поленья. Теперь фигура Стивена отчетливо вырисовывалась на фоне разгоравшегося камина.
- Скажи мне, как она? Стивен вздрогнул всем телом, выронив кочергу, которая звонко ударилась об пол.
- Джон? Черт, как же ты меня напугал… Ты не видел мексиканца? Что… Что у тебя в руке?
- Отвечай на вопрос, ублюдочный сукин сын! Как тебе моя жена? А?
Стивен побелел. Джон подошел ближе, и Стивен теперь мог созерцать ствол револьвера, нацеленный ему прямо в сердце.
- Она все так же дрожит во время оргазма? У нее сводит ноги? Отвечай, сука! Стивен лихорадочно прокручивал в голове все события последних дней. С досадой он вдруг понял, что его другу действительно могло показаться, что…
- У нее до сих пор упругое тело? Я не прикасался к ней уже два года, а ты, как ты мог, ведь я когда то считал тебя другом!
- Джон, послушай, у тебя есть право сомневаться, но поверь, что между нами…
- Заткнись! Скажи еще хоть слово о том, что между вами ничего не было, и станешь жевать свинец, тем, что у тебя останется от лица, - слезы ожигали ему лицо и застилали глаза. Камин разгорелся и теперь казалось, что Стивен стоит на пороге адского пекла.  Стивен сделал шаг вперед.
- Стоять, -Джон вскинул обе руки. Стой на месте!
- Не могу, - Стивен морщился от нестерпимого жара позади.
- Привыкай, -Джон злобно ухмыльнулся. – Еще шаг, и в следующую минуту я отправлю тебя прямо в ад.
- Ты совершаешь ошибку, послушай же меня, мы с Кэролайн были в больнице, между нами ничего и никогда не было, - Стивен шагнул вперед, не вытерпев жара.
- Сдохни, - проронил Джон и нажал на курок. Стивен удивленно склонил голову, пытаясь рассмотреть отверстие в груди – пуля прошила насквозь грудную клетку и угодила в рамку с фотографией, которая звякнув, разлетелась на куски. Часть ее упала в огонь, и несколько секунд на ней можно было различить двух мужчин, обнимавших смеющуюся девушку. Потом лица их свернулись и почернели, а через мгновение были объяты огнем. Стивен покачнулся и упал, стараясь ухватиться за воздух. Момент его смерти совпал с ударом об пол. Он шумно выдохнул и затих.
Джон прислушался – трещали дрова в камине, наверху по-прежнему шумела вода.
- Теперь твой черед, любимая, - он вынул гильзу из еще дымящегося смертью, револьвера. Удивительно, но взгляд его не был более безумен, да и сердце спокойно билось в груди. Она такая же, как и все они – для нее он неполноценный кусок дерьма, каким считали его все в этом мире. Та, которая была для него всем, что есть на белом свете, теперь предала его. Она что то говорила про сюрприз – что ж, дорогая, боюсь, мой сюрприз тебе не понравится больше, чем твой не понравится мне.
Он поднимался по лестнице – тихо, боясь, чтобы скрип ступеней не выдал его. Шум воды из душа становился все ближе. Поднявшись по лестнице, на второй этаж, он пошел прямо по коридору, выключив свет – из за закрытой двери спальни, где лежал мексиканец, натекла темная лужа. Остановился перед дверью душа – она была приоткрыта, шум воды для него был оглушительным. Он приоткрыл дверцу и вошел, слушая биение своего сердца – оно продолжало биться спокойно и ровно, уверенность в исходе не покидала его. Вот и она – соблазнительные изгибы тела, каждый сантиметр которого он знал и любил, за матовым стеклом душевой. Он вытянул руку с револьвером, - мелькнула мысль послать пулю ей в сердце прямо через стекло, и пусть вода льется на мертвую, пока тело кто-нибудь не обнаружит. Надеюсь, к тому времени она смоет с тебя позор и грязь супружеской измены. Он прикинул – вокруг никого на десять миль. Десять миль дорог – горного серпантина. Имение частное, поэтому вряд ли рискнет кто-нибудь сунуть сюда нос до прихода зимы. Зимой, конечно, наведаются рейнджеры, узнать, все ли в порядке, и обитаем ли на зиму особняк. До наступления холодов еще месяц, как минимум. За месяц трупы Кэролайн, мексиканца и Стивена будут трудно узнаваемы – особенно Кэролайн – под постоянным потоком воды она распухнет и побелеет, как рыбье брюхо. Никто не знает, что он здесь был. А если уничтожить все документы погибших, полиции долго придется устанавливать их личности. Что до Кэролайн – решат, что богатенький буратино Стив Розенблюм и его слуга, затащили к себе безымянную шлюху за пару баксов, и тут их троих настигли грабители, и всех отправили на тот свет. Вряд ли кто-нибудь станет устанавливать ее личность.
Шум воды вдруг прекратился, прервав его размышления. Он скользнул за дверь. Посмотрел в щель, увидел, что она надевает соблазнительное белье – наверняка для Стивена. Ему стало гадко и он отвернулся. Достала из сумочки шариковый дезодорант и духи. Брызнула на грудь. Джон вдохнул. Это были его духи, он подарил их ей на день рожденья. От кутюр, эти духи немало стоили для него – в периоды безденежья он весь год откладывал из своего скудного жалованья на подарок для нее. Обида вновь нахлынула на него. Ничего, ты скоро свое получишь. – Она подняла подарочный пакет, стоявший у раковины, и вышла из душа, пройдя в паре дюймов от него, за открытой дверью ванной. Пошла в спальню – туда, где проснулся Джон эти утром. Джон неслышно двинулся за ней, ощущая шлейф ее духов. В спальне было темно, шторы были занавешены. У постели стоял стол с остатками недоеденного Джоном, обеда.
- Дорогой? – вполголоса произнесла она, - дорогой, ты спишь? Она осторожно приблизилась к кровати, скомканное одеяло и простыни вполне могли сойти за очертания лежащего человека.
Он стоял в дверях, чувство омерзения овладело им – наверняка она пришла убедиться, что ее муж спит, что он в достаточной степени пьян, чтобы не мешать ей всю ночь трахаться с ублюдком, которого он называл своим другом. Она должна умереть. Теперь он твердо это знал.
- Я здесь, дорогая…- голос громом прозвучал в ночной тишине. Кэролайн вскрикнула.
- Джонни? Господи, как ты меня напугал, - она шагнула к нему, - знаешь, нам пора поговорить кое о чем.
- Знаю. Вот об этом? – хлопок, сверкнула вспышка, озарив комнату, а затем она услышала, как рядом с ухом что-то прожужжало, словно оса.
Секунды было для нее достаточно, чтобы понять.
- Господи, нет! – завопила она, но было уже слишком поздно – Джон накинулся на нее, повалив на пол. Он зажимал ей рот и нос, а она почти не сопротивлялась, находясь в шоке. Она даже не понимала, кто это. Он сорвал с ее ноги чулок, перевернул ее на живот и, сев на спину, схватил за волосы, еще влажные. Рванул голову назад, методично обматывая ее горло чулком. Взял за оба конца. Рванул в стороны – чулок, растянувшись, превратился в тонкую, прочную веревку, которая врезалась ему в ладони. Девушка захрипела – рука ее потянулась к пакету с подарочным бантом. Он грубо заломил ее руку за спину, с хрустом вывихнув плечо. В голове его не было мыслей – она была словно кукла в его руках. Нелепая кукла. Через несколько секунд ее тело под ним начало дрожать и биться в конвульсиях, потом перестало, но он продолжал что есть силы тянуть оба конца веревки, в которую превратился ее чулок, потом, обессилев, он отпустил ее. Голова девушки с глухим стуком упала на пол. – на перекошенных губах ее пузырилась кровавая пена, глаза остекленели, и только брови ее, вскинутые кверху, до сих пор молили о пощаде. Все, сделано. Он поднялся с колен, безучастно глядя на распростертое тело жены. Его внимание привлек пакет с подарочным бантом – умирая, она тянулась к нему, что же в нем? Он раскрыл пакет, достал бутылку дорогого вина, Шато-Ла Фит – Ротшильд, урожая 1982 года, его любимое вино, в прошлом, когда он не беспокоился о деньгах, они часто пили такое, достал открытку и какой-то бумажный сверток. Вышел из комнаты, прошел по коридору на лестницу, слегка подсвеченную софитами на потолке. На открытке был изображен фонтан в Венеции, возле которого, кажется, вечность назад, во время свадебного путешествия, они сделали несколько фотографий. Он открыл ее и стал читать:
Любимый, поздравляю тебя с годовщиной нашей свадьбы. Я знаю, мы с тобой переживаем нелегкие времена, но благодаря Богу, переживаем их вместе. Я не знаю, любишь ты меня еще так же, как в день нашей свадьбы, когда наше будущее, подобно искрящимся волнам океана, не было омрачено теми бедами, которые нам было суждено принять. Я знаю, что не всегда была для тебя той, какой бы ты хотел, чтобы я была. Но теперь все позади, и мы вновь сможем быть счастливы. Мой подарок для тебя в пакете. Вечно твоя, Кэрри.
Он вытер лицо трясущейся ладонью. Что то глухо брякнуло об пол и покатилось по ступеням. Это был револьвер. Порвал пакет, лихорадочно достал бумажный сверток. Порвал и его, вытащив медицинскую карту. Пробежал глазами неровный почерк врача, пока не наткнулся на отпечатанное на принтере заключение, слова, написанные бесстрастными черными буквами плыли перед глазами:
«постоперационный период без осложнений… анализы в норме… регенерация клеток… отсутствие воспалений… полное восстановление функций… детородных органов…, а на последней странице ее почерк, начертанный помадой: ПОЗДРАВЛЯЮ, ТЫ ВСКОРЕ СМОЖЕШЬ СТАТЬ ОТЦОМ!! И отпечаток ее губ в уголке. Сверток выпал из его рук, он повалился на пол, захлебываясь в беззвучных рыданиях…
Когда на горизонте забрезжил рассвет, он сидел за рулем старого, отцовского шевроле, пил из горлышка вино, закутавшись в старый, материнский плед. Вино было горьким, и по вкусу напоминало кровь. В его руке был зажат отцовский кольт. Его глаза, красные и измученные, умоляюще смотрели в светлеющее предрассветное небо. Когда первый солнечный луч осветил горизонт, он нажал на курок.  Отцовский Кольт не подвел, бутылка вина, жалобно звякнув, упала на коврик и разлилась терпкой, красной лужей…
-