Остров Путятин

      
        Остров Путятин навсегда останется в моем сердце. Здесь я стал мужчиной, здесь прошел самый запоминающийся период моей жизни. И если в прежних рассказах я говорил о романтике, как мечте, то здесь я в полной мере ощутил ее в реальной жизни. Я благодарен судьбе за то, что волею судьбы попал на этот остров. Благодарен людям жившим, а может еще живущим в маленьком рыбацком поселке, расположенном на берегу широкого залива. Впервые я ступил на его берег в далеком 1965 году. На календаре ноябрь месяц, я сбежал с комсомольской стройки в городе Большекаменск и приехал устраиваться сюда матросом рыболовецкого сейнера. И у меня это получилось! Спасибо, судьбе.
        Находится остров в заливе Петра Великого, примерно между Владивостоком и Находкой. Береговая линия в Приморье изобилует бухтами и заливами. Вот и Путятин расположен в небольшом заливе Стрелок, вотчине военных моряков. В бухтах с красноречивыми названиями: Разбойник, Абрек и других «квартируют» они со своими грозными кораблями и подводными лодками.  Путятин вместе с островом Аскольд располагаются в центре залива и служат, как бы ширмой от американских шпионов, скрывая нашу морскую силу. Остров получил свое имя в память об известном русском адмирале Е.В.Путятине. Именно этот мореплаватель впервые нанес на карту и исследовал остров, прилегающие берега и морские просторы. Еще одна фамилия тесно связана с историей острова: Старцев Алексей, владивостокский магнат и миллионер. Он превратил остров в «рай на земле», развел сады, выращивал пятнистых оленей, производил здесь уникальный фарфор, высококачественный кирпич и даже шелк. Но пришла революция и все это «безобразие» комиссары прекратили, чтобы буржуй не пил драгоценную, пролетарскую кровь гегемонов. К моменту моего появления, память об этом человеке и его «художествах» благополучно исчезла. Правда, кое-кто все таки знал, что самая высокая гора острова называется сопкой того самого, Старцева. В советское время остров имел рыбокомбинат и рыболовецкий флот при нем. Рядом располагался зверосовхоз с оленями, которых видимо не смогли угробить большевики, да на другом конце вояки построили себе базу, где хранили какое то имущество свое. Вот и все, если не упомянуть об озере на территории острова, в котором росли лотосы, большая редкость для дальневосточной флоры.
       От материка, остров отделяет пролив, через который ходит небольшой, старенький паром. Нужно ли говорить, что впервые ступил я на его палубу с замиранием сердца, понимая, что вступаю в новый период своей жизни, что частично сбывается моя одесская мечта о море. И здесь, на пароме я начал делать для себя новые открытия. В небольшой кают-компании, открытой и для пассажиров, команда сидела за столом и обедала. К моему удивлению, они с аппетитом ели уху из камбалы. Сейчас, когда прошло почти пятьдесят лет, далеко не все поймут причины моего удивления. Для этого, нужно знать бытовые мелочи нашей жизни тех лет. Я был жителем Поволжья и в нашем Татастане морская рыба продавалась тогда в очень ограниченном ассортименте и люди, предпочитали есть речную. Камбала, кстати, продавалась, но ее презрительно называли: «одноглазая» и ударение ставили на последнем слоге – камбалА-А. Все богатое многообразие морской рыбы, которую потреблял тогда советский человек, сводилось к кильке, тюльке и селедке. Люди в основной массе своей ничего не знали о морепродуктах и конечно, о морских деликатесах, хотя некоторые из них продавались в магазинах. До сих помню лозунг советской торговли  пятидесятых годов: « Давно попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы». Потребовались годы, чтобы люди, жившие на берегах Волги, обратили внимание на продукцию морей. Полагаю, не последнюю роль в этом процессе сыграл факт перекрытия нашей главной реки каскадом гидроэлектростанций. С тех пор и перестали ловится в районе Казани осетры и белуги. Правда, одна особь, вернее чучело ее, демонстрируется ныне в историческом музее, а живые пропали. К 1965 году этот лозунг, конечно, исчез вместе с деликатесами. Но камбала продолжала оставаться на прилавках, но в моем сознании была этакой, как бы ненастоящей рыбой. Отсюда и мое удивление, как так море за бортом, а едят какую то камбалу.
     Другое обстоятельство, на которое я сразу обратил внимание, касалось характера взаимоотношений экипажа и пассажиров.  На пароме царила почти домашняя обстановка, немногочисленные пассажиры и члены команды, все знали друг друга и вели себя именно по домашнему. Представление о море и моряках пассажирских судов, которое сформировалось у меня за время жизни в Ялте, совершенно не совпадало с тем, что я увидел здесь. В Ялте море было частью курортного антуража, просто большим бассейном для купания, морем для любования и легкого щекотания нервной системы во время шторма. Хорошо помню масленые глазки матросов на прогулочных катерах, курсирующих вдоль южного берега Крыма. Подавая руку очередной пассажирке, что бы помочь ей ступить на слегка покачивающуюся палубу, они смотрели на нее, как сытый кот на сметану. Здешние моряки, матросы парома были просто твоими друзьями, перевозить пассажиров с материка на остров, их обычная работа. Море для этих ребят пахло не духами кокоток, а трудовым потом. Здесь море - источник жизни, море - труженик, работяга и кормилец. И осенний свежий ветер лишь подчеркивал это обстоятельство, как бы говоря: здесь тебе дружок не курорт и не расслабуха, а настоящий мужской труд.
      Полчаса хода и наш «лайнер» швартуется к одному из причалов на острове Путятин. Прямо перед нами цеха рыбокомбината, слева проход в поселок. Я иду в контору рыбокомбината, в отделе кадров предъявляю свои документы. И буквально через несколько минут, разрешите представится: Шмелев Юрий - матрос рыболовецкого сейнера «Аргода». Но сейнер в море и будет у причала только вечером, а пока идите молодой человек устраиваться в общежитие, оно здесь рядышком. Оказывается здесь такой порядок: ты работаешь и живешь на судне, но в общежитии за тобой закреплено место, там же ты и прописан. Позже я понял, что это очень разумное правило. Сам поселок располагался на берегу широкой бухты, лицом так сказать, к материку. Весь поселок, состоял в основном из частной застройки. Его окружали сопки, а дома уходили по низине между ними вглубь острова. Здесь же около причалов  рыбзавода, рядом с конторой был, как бы центр. Почта, сберкасса, магазин и двухэтажный барак, небольшая площадь, на дальнем конце которой в  скверике красовался дом культуры, составляли центральную часть поселка. В сотне метров за ним, на горке в двухэтажном здании было общежитие. Также недалеко от клуба, ближе к частным домам находилась столовая и буфет при ней. Вот и весь поселок. На острове имелся также зверосовхоз, расположенный недалеко от нашего, рыбачьего, сразу за самой высокой сопкой. Еще подальше на другой стороне острова в бухте Широкая была база Морфлота. Но все это я узнал позднее, а пока пришел в общежитие, где мне быстренько определили мою комнату и койку. До вечера погулял по поселку и, когда начало смеркаться, встретил у пирса свой сейнер. Он не был похож на круизный океанский, многопалубный гигант, глядя на который захватывает дух, нет, это был, мягко говоря, слегка обшарпанный, серенький, больше похожий на катер, теплоход. Но на швартовку он шел очень уверенно и даже красиво, было видно, что море это его стихия, настолько естественно и просто смотрелся он на водной поверхности. Мне он показался красавцем. При подходе к пирсу, на палубе появились два человека, не суетясь, ловко набросили канаты на металлические причальные кнехты, сейнер, деловито урча, стал у причала. На палубе появились еще люди, открыли крышку трюма, палубная стрела опустила большую, металлическую бадью вниз и через минуту оттуда послышалось: Вира! Началась разгрузка пойманной рыбы. Рыбу отправляли прямо в цех на обработку. Дождавшись конца выгрузки, я ступил на палубу сейнера,  поздоровался и спросил: «где найти капитана?» Проводивший меня к капитану человек оказался боцманом, самым главным начальником матросов. Капитан посмотрел документы и отдал меня в распоряжение, приведшего к нему боцмана. Тот выдал мне рыбацкую робу, резиновые сапоги, белые хлопчато - бумажные  перчатки, постельное белье и проводил в матросский кубрик, где также показал мою кровать. Это была уютная лежанка, подобие той, что бывают в купе поезда. Познакомившись с командой, я пошел вместе со всеми в кают - компанию ужинать. На ужин «подавали» макароны с тушенкой по флотски, рыбу жареную и компот. Поел с удовольствием, очень вкусно. После ужина некоторые ушли в поселок домой, холостые и бездомные, вроде меня, остались на судне. На ночь были назначены вахтенные: матрос и механик, а также штурман, остальные пошли спать. Утром я проснулся уже в море, оказывается судно выходит рано, управляют им вахтенная команда и капитан. До района лова два-три часа хода, то есть мы начинаем ловить рыбу, примерно к семи утра. Боцман объяснил обязанности, которые я должен выполнять на разных стадиях ловли. Меня поставили на, так называемую, заднюю доску, которая находится на корме. Доска это чисто условно сказано, на самом деле это целый планер из металла, весом в семьсот килограммов. Она подвешивается на стальные уздечки, примерно, как воздушный змей. Только вместо хвоста, сзади крепится одно крыло трала. С носа сейнера опускается вторая доска. Планируя в воде, они раскрывают трал на всю его ширину, высота раскрытия определяется: вверх - поплавками (кухтылями), вниз - грузилами. Вот и все. Сейнер вооруженный таким тралом, как трактор перепахивает морское дно, сгребая все живое и не живое на своем пути. Глубина траления до двухсот метров, время хода с тралом до двух часов, в зависимости от массы рыбного косяка. В ходовой рубке находится эхолот и ориентируясь на его показания, капитан определяет время траления.
      Наконец пришли в район лова, сейчас будем забрасывать трал. Как и учил боцман, я встал на свое рабочее место. Несмотря на волнение, я все таки сумел правильно выполнить свои обязанности и трал ушел в морскую пучину.  Сняв робу, мы  пошли завтракать. Завтракали в  кают – компании. За столом как раз могли поместится не более восьми человек, то есть вся наша палубная команда, включая боцмана и тралмейстера. Остальные члены команды позавтракали раньше. На завтрак была каша, холодная жареная рыба, кофе с молоком и сливочное масло, все очень вкусно и сытно. Позднее, я узнал, что это традиционная система питания, государство выделяло на эти цели 91 копейку в день на человека. В торговом флоте, кстати, довольствие составляло чуть более одного рубля на эти цели. Нам давали меньше, потому что мы ели государственную рыбу, которую сами же и ловили. После завтрака все матросы стали заниматься делами, кто по поручению боцмана – хозяйством судна, кто под руководством тралмейстера – рыбацкими снастями. Экипаж сейнера составлял 16 человек. Шесть матросов – палубная команда, основное физическое тягло судна. Боцман и тралмейстер – их непосредственные начальники. Тралмейстером у нас работал эстонец Хаберграс, замечательный, между прочим, человек и великолепный специалист своего дела. Как он попал в эти края из уютной Эстонии, я не знаю, в нашей могучей державе много было непонятного. Особняком в экипаже сейнера держались кок и радист. Радистов, кстати у нас на флоте все мы звали: «марконями», а не попами или поповыми. Они, эти двое были «белой костью» команды, даже на окалывание в зимний шторм, они выходили лишь после персонального приказа капитана. Машинную команду составляли два механика во главе со стармехом (дедом). Два штурмана с капитаном, завершали пирамиду нашего коллектива. Без малого два года провел я на рыболовном промысле и глубоко благодарен судьбе, что довелось пройти эту школу жизни.
      Возвращаемся к процессу рыбной ловли. Прошло примерно два часа после замета нашего трала, наступило время подъема. Все встали по своим местам, сейнер застопорил ход, заработала главная лебедка, которой управлял боцман. Мы стали ждать появления трала на поверхности. Вот из воды показались распорные доски, раскачиваясь на тросах, они приближались к своим местам. Поймав за уздечку свою доску, я закрепил ее, как положено и пошел на площадку в центре палубного пространства помогать другим матросам. Трал на палубу поднимается через борт с помощью грузовой стрелы перехватами метра по три примерно, каждый. Для этого наиболее опытный матрос с помощником прижимают сеть к фальшборту и удавкой захватывают горловину трала. Затем цепляют эту удавку к гаку стрелы.  После нескольких таких перехватов появился кутец трала, в котором была рыба. Грузовая стрела сейнера имела грузоподъемность до пяти тонн, поэтому мы за один прием подняли на борт весь улов. Меня раздирало любопытство, что же поймали мы в море. Рыба трепыхалась на палубе, глаза просто разбегались от ее разнообразия. Но нужно было работать дальше, поэтому лишь сделав новый замет, я смог спокойно рассмотреть пойманное. Рыба лежавшая на палубе, была самых разных размеров и пород. Многое я видел впервые и даже не знал, что это такое. В большой рыбной куче шевелились разнообразные крабы, какие то моллюски, ракушки и несколько осьминогов. Все это добро нужно было, оказывается, сортировать. Дело в том, что мы, как мне объяснили, ловим так называемую частиковую рыбу, из которой изготавливаются самые дешевые консервы: фрикадельки и котлеты в томатном соусе. При этом в дело шла любая рыба, но не морепродукты, их нужно выбрасывать в море.  Так как улов наш был невелик, то  с сортировкой мы справились довольно  быстро и пошли отдыхать.
       Тут же ребята научили меня варить крабов. Это очень просто, берешь двумя руками за клешни, ногой наступаешь на его туловище, потянув клешни вверх, вырываешь их и засовываешь в ведро с морской водой. Спросив согласия у кока, ставишь на плиту и через полчаса уже готово. Краб настолько огромный, что его одному не под силу, два-три человека в самый раз. Отношение к крабовому деликатесу в команде было безразличное, кто хотел, тот ел, внимания на это никто не обращал. Со временем я привык к поеданию самых разнообразных морепродуктов, но никогда в команде не было какого то особого отношения к экзотике такого рода. Тебе нравится, ну и ешь на здоровье. Но  были и общие пристрастия, например: когда в трал попадалась крупная треска. Наш кок вспарывал у нескольких рыбин животы и мы всей компанией ели свежую, жареную тресковую печень. Правда, когда это случилось первый раз, меня сразу предупредили, что бы не увлекался, много не ел. В печени трески очень много жира и витаминов, перебор может сказаться на здоровье, может нарушиться витаминный баланс в организме. Со временем привык и ел уже без опаски. Привык я также и к тому, что каждый день на столе рыба. Кулинарных изысков не делали, не умели, да и не знали, какие они бывают. Но рыба жареная или отварная всегда свежая и очень вкусная. Любили также и рыбные котлеты. Но делали их не часто, а только если в улове одновременно были треска и окунь терпуг. Фарш делали пополам из обоих сортов рыбы. Кажется, вкуснее таких котлет, ничего не бывает. Были и другие пристрастия, связанные, прежде всего с ассортиментом уловов. Но все это было впереди, сейчас, для меня важнее всего было, не ударить в грязь лицом. Саму мысль, что я не смогу на сейнере все делать, как это требуется, отбрасывал. Я был в восторге, что нахожусь на рыболовецком судне среди таких замечательных людей, что я в море и у меня есть шанс стать настоящим моряком.
       Так как уловы наши были на этот раз невелики, а на улице был небольшой мороз, пойманная  рыба не портилась, мы не приходили на свою базу три дня, ловили круглыми сутками. К вечеру третьего дня благополучно ошвартовались у родного причала. Как настоящий моряк, я перепрыгнул через борт на пирс, что бы принять швартовый конец и сразу попал в казус, который состоял в следующем: за время нашей рыбалки я отвык от земной тверди. И вот теперь, ступив на пирс, с ужасом почувствовал, что он качается. Инстинктивно присел на корточки и руками оперся в настил. Ни чего глупее, мне кажется, в жизни не приходилось испытывать. Быстро сообразив, что это последствия морской качки, встал с четверенек и постарался сделать, что требовалось. Спасибо боцману, он не подал виду, что я так оплошал. После только сказал: « Ты, Юра не расстраивайся, это пустяк, с другими бывает и хуже, а из тебя моряк получится». Всю жизнь мне везло на хороших людей! К сожалению, помню лишь имя его, Николай. Его поддержку, доброе участие в моем становлении, как моряка, трудно переоценить. Спасибо ему.


                Продолжение темы.

                Путятин в сердце моем.

      Путятин я покинул в 1967 году, после минтаевой путины. Простился со своим сейнером, друзьями, последний раз посмотрел на остров и отправился в путь. С тех пор минуло 45 лет, на дворе 2012 год и вот я снова на берегу пролива, в поселке Темп жду парома на остров. Прежнего причала нет, из воды торчат его остатки – сваи. Сказать, что мое сердце бешено бьется в груди, не могу. Есть любопытство и я отыскиваю взглядом знакомые черты пейзажа. Кроме причала я ничего не могу вспомнить. Берег Темпа неприветлив и пуст, погода пасмурна. Правда, в полусотне метров вижу неказистое строение с надписью «Кафе». 
     Зашел, узнал, что паром ходит, заодно и перекусил. Две симпатичные девочки предложили какое то блюдо с мясом за небольшие деньги. Оказалось довольно вкусно. Опять вышел на берег, а здесь уже появились пассажиры. Одна женщина спросила меня о цели моей поездки на остров. Я рассказал. Она покачала головой и позвонила на остров знакомому человеку, сообщив, что едет турист и нужен ночлег. Оказывается, на острове функционирует хостел. Так запросто решилась проблема жилья на острове. Через полчасика наш паром уткнулся в берег. Три легковых автомобиля, с десяток пассажиров, вот и вся экспедиция на остров. Это местные жители возвращаются домой с материка, куда они ездили по делам. Туристов, если не считать за такового меня, еще нет. Лотосы на острове зацветут только дней через десять, вот тогда и повалят они гурьбой. Все искорежат и загадят, а потом будут, мечтательно закатив глаза, рассказывать о красотах острова и лотосов. Но я к тому времени уже уеду. 
      Полчаса хода и мы уже утыкаемся в берег острова. И сразу же первое разочарование. Раньше паром швартовался у одного из заводских причалов. Теперь он «швартуется», то есть тыкается мордой в берег вдали от поселка, там раньше был зверосовхоз. Зверосовхоз то был, да, видимо, сплыл. На берегу меня встречает молодой человек, его послал за мной хозяин хостела, его отец.
      Чего я ждал и на что надеялся, когда собирался приехать сюда? В Интернете узнал, что остров влачит жалкое существование. О лотосах, конечно, читал. Раньше то мне их видеть не довелось. В период их цветения мы ловили сайру на Шикотане. Но мне было мало дела до цветов, даже таких уникальных в Приморье, как лотос. Меня интересовала жизнь поселка и люди. Я ждал и надеялся, что здесь теплится хоть какая то жизнь. Ведь остров помнит не только советское время, когда жизнь здесь бурлила, но и время и дореволюционное время Старцева, когда здесь был рай на земле. Все напрасно. Я увидел не цветущий край, а живой труп. Люди, живущие здесь, просто существуют, мечтая вырваться когда нибудь в нормальный мир. При всей своей готовности увидеть разруху, я не сумел подавить в своем сердце боли.
       Семьдесят лет всей страной мы строили коммунизм. Не жалели сил, учились, работали и все пошло прахом, остался пшик и вдрызг разбитая страна. И люди… Судьба оставшихся здесь жителей никого не беспокоит. Горько видеть правду, когда ты вроде знал, что там плохо, а в душе не хотел верить, на что то надеялся. 
       Я иду по знакомой дорожке от центральной площади, там где еще стоит дворец культуры и расположен в бывшем магазине мой нынешний хостел, в сторону общежития. Здесь у меня  было койко-место в одной из комнат. Там когда то кипела и бурлила наша молодость после возвращения из многомесячной путины в дальних морях. Там мы любили и ненавидели, там мы дружили и ссорились, там был эпицентр тайфуна по имени: юность, романтика. А что сейчас? Сейчас это просто погост. В этих развалинах похоронены голоса прекрасных юных дев, наших подруг, объятья и поцелуи влюбленных, бурные и шумные вечеринки юных мореманов и старых морских волков.  Здесь все еще живет чуть слышная чуткому уху память о нас. Но ветер очередного циклона неумолимо выдувает эти еле слышимые звуки сквозь пустые глазницы бывших окон, дверей и коридоров. И вот совсем скоро они замрут, будет слышно только голос ветра, да шум от падения штукатурки и камней. Все, наша молодость окончательно канула в лету. 
      Будет ли у прекрасного острова новая жизнь? Вспомнит ли он минувшие райские времена Старцевской эпохи, вспомнит ли наше такое веселое время или придумает, создаст свое, незабываемое? Не знаю. Ответа нет, но я не согласен с вынесенным острову приговором. У него есть будущее. Остров возродится, чтобы с ним не творило нынешнее безвременье, наша бесчеловечная власть и теряющие надежду, жители. Я верю в возрождение моего острова. Здесь вновь будет жить любовь и молодость, достоинство и гордость за свою Родину.