Летопись конца двадцатого. 30 глава

               

                30


    Президент проснулся от нестерпимого для слуха визга тормозов: патрульная машина охраны за окнами Жёлтого дома совершила, по-видимому, какой-то сложный каскадёрский манёвр.
    Президент поднялся с дивана, потянулся, сунул ноги в туфли и в раздумьи посмотрел на огромные, в полстены часы - настоящее чудо хроноскопии: кроме секунд, минут и часов они показывали число, месяц, год, век, эпоху, период и эру. Итак, президент проснулся без двадцати пяти минут шесть в кайнозое. А проснувшись, поморщился. "Надо, - решил он, - выговорить генералу Кистенису - начальнику президентской охраны: пусть возьмёт в шоры своих разгильдяев. А то, чёрт знает, что себе позволяют. Вот недавно устроили в Жёлтом доме самую настоящую канонаду. Оправдывались: мол, репетировали ситуацию покушения на президента. Да ради бога! Репетируйте, что угодно: спасение президента, его убийство, но зачем, спрашивается, до смерти пугать ничего не подозревающих чиновников? И вот вам результат: два сенаторских приступа, растрата на полмиллиарда у министра финансов и тяжёлая истерика у секретарши вице-президента". Оправдываясь, генерал Кистенис, заявил, что "растрата произошла независимо от репетиции покушения, а два сенатора, видать, накануне прилично перебрали, и, учитывая их преклонный возраст, рано или поздно..." "Ну, хорошо, а как тогда объяснить истерику?" "А тут уж совсем не по ведомству охраны, - оправдывался генерал, - сами подумайте, господин президент, могла ли добропорядочная девица забеременеть двухмесячным выкидышем только от неожиданной стрельбы, да ещё холостыми патронами?"
    "Но, всё одно, пора взять волю. Утром вызвать Кистениса и намекнуть ему, что на должность начальника президентской охраны претендуют по меньшей мере шесть генералов и один сухопутный адмирал, и что у каждого из них послужной список мог бы дважды-трижды удовлетворить нынешнего начальника президентской охраны. Неужели, чёрт побери, президент должен каждые полгода менять руководителя своей охраны только потому, что тот не может обеспечить спокойного сна своего шефа? Или, может быть, Кистенис желает покомандовать военной базой в Лумумбии? А где находится эта самая Лумумбия знают только уж очень осведомлённые чиновники Министерства обороны. Впрочем, даже они не вполне единодушны в своих мнениях на этот счёт. Одни совершенно точно указывают в самую середку Африки. Другие - на юг Полинезии. А некоторые - на север Гренландии. Так вот, быть может генерал Кистенис предпочитает давиться тюленьим жиром в Гренландии, вместо того, чтобы лакомиться телятиной в Жёлтом доме?
    Как бы там ни было, но самые благостные часы для сна безвозвратно потеряны. Теперь уже не уснуть. Правда, можно вызвать дежурного терапевта и по его рекомендации принять какое-нибудь снотворное (выбор здесь большой: от "полуденного сна фавна" - голубые таблетки с розовыми прожилками до "вечного покоя" - чёрных с прозеленью капсулок). Да, у президента была возможность вызвать терапевта: нажимаешь соответствующую кнопку - и через минуту тот к его услугам. Дежурный кардиолог появляется вдвое скорее. Да что там кардиолог! Президент незамедлительно мог воспользоваться консультацией личного сексолога, если бы вдруг возникла настоятельная необходимость в такой консультации. Вот до чего было велико могущество президента! И, может быть, именно поэтому он решил остаток ночи посвятить делам своей страны.
    Но не только забота о людях, избравших его на пост с отягчающим могуществом, останавливала президента от желания доспать полтора часа из восьми, установленных личным морфенологом, - останавливало сновидение.
    В юности президенту снились самые обычные сны. Из глубин недремлющего бессознательного выплывал то один герой, то другой, то третий. И каждый следующий был бодрее, сильнее, смелее и очаровательнее предыдущего. То неутомимый соблазнитель. То чемпион мира по боксу (а иногда - знаменитый футболист). То проницательный полицейский комиссар. Иногда - неуловимый шпион (под левой мышкой самонаводящийся пистолет калибра 11,56, а под золотой пломбочкой в прорехе нижнего коренного зуба - капелька цианистого калия).
    Но комиссары, соблазнители, футболисты и шпионы отснились и навеки канули в психоаналитический омут "сверх-Я". Пора честолюбивых снов молодости сменилась явью могущественного президентства. И тогда по ночам президенту приходилось просматривать многое такое, что мало, по его мнению, добавляло авторитета сновидцу. Ещё можно было бы смириться со всеми этими драконами, аспидами, ехиднами, сиренами, соловьями- разбойниками и змеями-горынычами - экзотическим зверьём, которое впускает в сновидческий зоопарк развлекающийся Гипнос. Но нет! Не снятся президенту эти кони-звери фантастической фауны. Но почти каждую ночь президенту (а во сне - мелкому платному соглядатаю и средней руки прелюбодею) приходится удирать от полицейского на старом чихающем и кашляющем рыдване, по недоразумению именуемом автомобилем. Но удрать не удаётся, и, как только полицейская машина настигает беглеца, президент в ужасе просыпается. А тут ещё генерал Кистенис со своей ребятнёй! Разъездились под самыми окнами...
    Президент подошёл к огромному, во всю стену кабинета никелированному сейфу, набрал многозначную комбинацию цифр, шепнул в чуткое ме¬таллическое ухо заветную фразу и открыл одну из дверц. Прямо на него бессмысленно глядели корешки папок. Доклад по Ближнему Востоку. Доклад по Среднему Востоку. Доклад по Дальнему Востоку. "Ладно, - решил президент, - восточные дела подождут. Что ещё? Проект помощи слаборазвитым странам". Президент досадливо поморщился: "А это что? Интересно, о чём? Ага, утечка сверхсекретной информации из Жёлтого дома. Так, так... Одна восточная держава регулярно получает сведения... Чёрт, опять
Восток! Перехваченное донесение. Розыски. Принятые меры. Список подозреваемых..."
    Президент нажал кнопку селекторной связи:
    - Директора Разведывательного управления ко мне!
    И дальше срабатывал безотказный механизм административной службы: дежурный координатор тотчас же соединялся с полномочным агентом директора Разведывательного управления, агент, в свою очередь, - с самим директором. А директор, где бы он в этот момент не находился (в рабочем ли кабинете, в своей спальне, в спальне своей жены, чужой...) уже через четыре минуты будет сидеть в своём чёрном бронированном автомобиле в окружении трёх охранников, а ещё через пятнадцать минут появится в кабинете президента со своим неизменным: "Не побеспокоил?"
Президент взглянул на минутную стрелку часов, подползавшую к зениту - знак скончавшейся ночи - ровно шесть. И в это время открылась дверь, и грузная фигура министра Робинса вкатилась по текинскому ковру на самую серёдку кабинета. Бесстрастный голос произнёс:
    - Не побеспокоил?
    - Извини, Робинс, что вызвал тебя в такую рань. Как спалось? Что снилось? Верно всю ночь гонялся за каким-нибудь государственным преступником и, наверняка, поймал бы его, если бы тебя не разбудили, так?
    - Нет, господин президент. Мне никогда не снятся сны. А погонь мне и в жизни хватает.
    - Счастливец, - президент вытащил из папки какую-то бумажку и протянул её министру Робинсу, - эту филькину грамоту ты самолично составил или поручал кому?
    - Моя работа, - скромно потупил глаза шеф разведки. Мистер Робинс был скромен чрезвычайно, и оттого всякую похвалу в свой адрес старался гасить внешней невозмутимостью.
    - Хорошо, - президент взвесил в руках всю папку, - а все остальные материалы? Неужели ты один мог извести такую гору бумаги?
    - Нет, конечно. Мои ребята тоже поработали на совесть. Но в части стратегии розыска я старался держать все нити в своих руках. Надеюсь, что в самое ближайшее время мы завершим операцию, вырежем раковую опухоль из тела Жёлтого дома. Но не без Вашей, господин президент, помощи.
    - Моей?
    - Вот именно. Необходимо Ваше распоряжение на проверку третьей степени некоторых высокопоставленных чиновников и членов их семей.
    - Давай, объясни мне подробнее про проверку, - президент уселся в кресло, и большим пальцем ткнув через плечо себе за спину, где бесшумно спешили за историей самые точные в мире часы, взглядом указал ему на Другое кресло, - время у нас есть.
    Мистер Робинс открыл кейс, вытащил из него объёмистую папку. Перелистав находящиеся там бумаги, выхватил нужный листок:
    - Вот перехваченное донесение. Оно зашифровано.
    - Понятно, - улыбнулся президент, - и ты хочешь, чтобы я его расшифровал?
    - В этом нет необходимости, господин президент, - мистер Робинс выхватил из папки другой листок, - это перевод на нормальный человеческий язык. Как-никак, но в нашем Управлении лучшие в мире дешифровочные машины.
    Президент взял листок и стал читать.
    "Капитану Рублёву!
    Совершенно секретно.
    По прочтении сжечь!
    Ставим Вас в известность, что донесение от 13 августа нами получено. Подробнее распишите данные об оборонном бюджете, а также укажите точные цифры по номенклатуре боевых единиц береговых подразделений. По случаю наступления Нового года приказом по отделу Вы награждаетесь медалью "Отличник секретной службы" и премией в размере месячного оклада.
    Полковник (неразборчиво)"
    Президент, закончив чтение, встал:
    - Мне кажется, что вы в своём Управлении с жиру беситесь. Времени вам некуда девать. Что ж, если и дальше так пойдут дела, то мы с тобой на пару начнём не только капитанов искать, но и отлавливать карманников, ширмачей, домушников и прочее мелкое жульё - работа как раз для директора Разведывательного управления и президента страны. Так?
    - Не так, господин президент. Письмо, на первый взгляд, пустое. Но в нём упомянуты статьи оборонного бюджета - материя куда как серьёзная. Пришлось копнуть поглубже. Я послал за океан одного своего смышлённого парня, и он кое-что вынюхал там, - Робинс вытащил из папки очередной листок и протянул его президенту.
    - Это подлинник?
    - Нет, копия. Подлинник находится в известном Учреждении в "Особом отделе хранения специальной высшей категории важности сверхсекретной информации", сейф номер 287/362, полка 3, раздел "вечное хранение".
    Президент стал читать:
    - Подразделение береговой охраны сектора М - численность 12730 человек, 13 ракет типа "Прометей", 210 бронетранспортёров, 15 вертолётов, 12 самолётов-перехватчиков... А вот здесь у них ошибка. Должно быть 87 танков, а написано 84.
    Президент красным фломастером подчеркнул ошибочную, по его мнению, цифру.
Робинс в удивлении поднял сначала веки, а затем и брови:
    - Здесь не может быть ошибки.
    - А я говорю, что должно быть 87 танков. Как-никак, я - Верховный Главнокомандующий. Ну, а кому, как не Верховному Главнокомандующему должно знать сколько танков береговой охраны сектора М будет потеряно в случае возникновения войны?
    Мистер Робинс неопределенно пожал плечами, по радиотелефону соединился с канцелярией Министерства обороны. Задав вопрос и выслушав ответ, удрученно пробормотал:
    - Вы правы, господин президент. В случае возникновения войны только по сектору М береговой охраны наши вооруженные силы потеряют 87 танков. О людях я уже и не говорю.
    И в первый раз за всё время работы в администрации президента директор Разведывательного управления посмотрел на своего шефа с нескрываемым удивлением. Не с уважением, а именно с удивлением, так как не считал блестящую память качеством достойным уважения: небольшой компьютер размером с бачок унитаза, стоящий в кабинете директора Разведывательного управления помнит куда как больше, чем все президенты всех стран мира.
    - Да ты не огорчайся! - президент добродушно улыбнулся. - У всех случаются промашки. Да и я не семи пядей во лбу. Так ты говоришь, что этот капитан... как его... Червонцев родственник одного из конгрессменов? Или сам конгрессмен? Неужели среди "слуг народа" нашёлся Иуда? Так конгрессмен?
    - Нет, господин президент. Капитан Рублёв не может быть конгрессменом. Это было бы ещё полбеды. Дело в том, что документы по оборонному бюджету попали в Конгресс не ранее первого сентября, тогда как донесение датировано тринадцатым августа...
    - Вот оно что! - президент в волнении вскочил из кресла. - Значит, кто-то из сенаторов! Ах, сукин сын!
    - Нет, господин президент. В сенатскую комиссию по обороне документы поступили двадцатого августа...
    - Ты хочешь сказать, - побагровел президент, - что этот капитан присутствовал на заседании кабинета министров?
    Лицо президента из багрового вдруг стало белым:
    - У тебя есть список лиц, ознакомленных с содержанием документов до тридцатого августа?
    - Вот, - министр Робине выхватил из папки очередной листок, - здесь имена двадцати четырех человек. Необходимо Ваше разрешение на проверку третьей степени...
    - Погоди, погоди... - президент воздел руки Горе, - просто в голове не укладывается: министры образцовейшего государства должны проходить проверку на лояльность! Дожили, нечего сказать! Да, кстати, дай-ка взглянуть на фотографию этого ловкача-капитана. Всё-таки не часто приходится любоваться на человека, сумевшего натянуть нос самому Робинсу.
    И президент протянул руку.
    - Фотографии капитана Рублёва Б.Г. в личном деле, хранящемся там у них, не оказалось, - мистер Робинс, поясняя своё "там у них" указал пальцем за спину президента в сторону ближайшей границы, а если бы можно было проследить за траекторией воображаемого полёта робинсовского пальца, то она пролегла бы и над океаном, и над полудесятком всевозможных стран (дружеских, нейтральных, враждебных), пока, наконец не упёрлась бы в огромный сейф номер 287/362, - обнаружен сколок клея на котором ранее фотография капитана Рублёва держалась. Вот заключение лаборатории "Института высших технологических исследований" химического анализа клея.
И мистер Робинс протянул президенту листок с искомым заключением.
    Президент взял листок. Минуты две рассматривал его: так повернул, этак, на обратную сторону взглянул. Помолчал. Затем уставился на мистера Робинса пристальным миопическим прищуром (верный признак надвигающейся бури) и вдруг взорвался:
    - Хватит, Робинс! Вместо того, чтобы прийти и доложить о поимке важного шпиона, который, кстати, по твоему же недосмотру пробрался в Жёлтый дом, ты мне подсовываешь какие-то бумажки с анализами. Бумажки есть, а шпиона - нет. Ведь что от тебя требуется? Абеля-Мабеля, Штирлица-Мирлица поймать? Нет! Всего-навсего заурядного капитанишку, цена которому - полтораста жёлтеньких в месяц, да нищенская премия под Рождество. Конечно, не мне тебя учить, но дай ты завтра объявление в газетах: "Разыскивается иностранный шпион без особых примет. Имеющему что-то сообщить об оном, будет выдана премия в пятьсот монет", то уже послезавтра к тебе в Управление приведут этого капитана Копейкина под белые руки. Даже боюсь, что и не одного. Да только твои письмоводители и тогда не проснутся. Я уверен: как только капитан прочтёт это объявление в газете, то тотчас же наложит со страху в штаны, и будет немедленно изобличён. Его обнаружат по запаху. А что делаешь ты? Списки, заключения, анализы, зарубежные командировки... Меня не интересуют анализы! Я спрашиваю: когда будет заткнута в Жёлтом доме дыра, из которой вытекают секретные сведения? Даю тебе срок неделю. Ты понял меня? Если через неделю капитан не будет изъят из обращения, то мне придётся подыскивать другого шефа Разведывательного управления. Кстати, кого бы ты порекомендовал на своё место? Лично я склоняюсь к кандидатуре генерала Кистениса - начальника моей охраны. А что? Вполне подходящий человек. Честный и порядочный. Во всяком случае честнее и порядочнее, чем четыре года назад. Помнишь скандал с избирательными урнами, у которых оказалось двойное дно? Так это его выдумка. К тому же настоящий боевик. Стреляет, руки выкручивает - нет равных. Насчёт ближнего своего по роду человеческому бывает крутоват, что правда, то правда. Но чего ещё требовать от человека, воспитанного на "Армейском уставе", а не на "Новом завете"? Думаю, что через месяц Управления будет и не узнать. Уж он-то выгонит менял из храма. То есть, я хочу сказать, уволит твоих прикидывающихся разведчиками писаришек. Очистит эту конюшню от навоза бумаг. От всех этих заключений и анализов. Более злейшего врага бумаг мне в жизни не приходилось видеть. Не знаю, умеет ли генерал Кистенис писать, но читает он по складам. Так что, Робинс, у тебя впереди целая неделя. А там уж, извини, придётся тебе писать заявление "по состоянию здоровья"... При условии, что капитан к тому времени не будет пойман. Кто-то здесь должен проиграть: если не повезёт капитану, как его, Пятёркину, то все взятки твои, а если проиграешь ты, то подсчитывать взятки будет генерал Кистенис. Хотя я и не уверен, что он умеет правильно считать. Есть вопросы?
    - Вопросов нет, господин президент. Как только Вы дадите мне полномочия на проверку...
    - Какие ещё полномочия?! - президент снова побагровел от гнева, - каких-таких полномочий тебе не хватает? Да ты по самую лысину сидишь во всевозможных полномочиях. Законных и сомнительных. Чего ты на меня уставился? Думаешь, не знаю? Своих людей в профсоюзы внедряешь? Внедряешь. Почту правительственного аппарата перлюстрируешь? Телефонные разговорю конгрессменов подслушиваешь? То-то и оно! Я же знаю, что в некоторых дружеских нам странах министрами сидят твои агенты, Робинс.
    А в одной из стран - даже президент. Каких ещё тебе не хватает полномочий? Стыдно сказать: целое Управление с миллиардным бюджетом ловит одного капитана! Ловит, а поймать не может. Лучшие в мире тигроловы не могут поймать блоху. Ну, а если завтра вместо капитана у нас в стране объявится какой-нибудь пролаза-майор, то ты не просто полномочий на проверку министров попросишь, а потребуешь ввести военное положение? Работать надо, вот что я тебе скажу. Думать рысцой, соображать трусцой, а бегать галопом. Вы же в своём Управлении сидите в креслах и дремлете. Ждёте, когда этот самый капитан Алтынов...
    - Рублёв, - поправил президента мистер Робинс.
    - ...Рублёв сам явится пред ваши сонные очи и попросит арестовать себя. И что ж? Да ничего! Вы полезете в свои папки за фотографией, а фотографии, увы, нет. Нет фотографии - нет и человека - вот ваша логика. И выпнете бедолагу вон. Он же с горя будет продолжать наносить нашей стране непоправимый ущерб, подрывать обороноспособность страны. Знаешь, чем это может кончиться? Когда они там (президент ткнул себе за спину пальцем) узнают про все наши танки и вертолёты, то им захочется напасть на нас. Разорить нашу процветающую страну. Растоптать своими кирзовыми сапогами демократию. Изнасиловать наших жён и дочерей (президент в запале забыл, что он не на предвыборном митинге), сыновей наших сгноить на урановых рудниках. А внуков... неужели мы с тобой хотим, чтобы наши внуки чистили сапоги внукам капитана Грошева?
    - Рублёва, - снова поправил президента мистер Робинс, - если мы хотим, чтобы наши внуки чистили только свои сапоги, то мне необходимы полномочия на проверку указанных здесь лиц.
    И мистер Робинс протянул президенту список.
    - Что здесь?
    - Имена двадцати четырёх министров, а также их ближайших родственников: супруг, детей, родителей, тёщ, братьев и сестёр.
    - Ух, ты! Я даже и не подозревал, что в нашей стране живёт так много народу! Да... Тогда советую тебе тотчас же написать заявление об отставке. И будем надеяться, что это будет последняя бумага, которую ты напишешь: здесь не то что за неделю, за год не управиться. Проверять придётся до морковкиного заговенья. Кстати, а свою супругу ты в этот список включил? - съехидничал президент.
    - Разумеется. Даже два раза. Первый раз - как супругу директора Разведывательного управления, а второй - как двоюродную сестру министра обороны. В этом списке имена супруг двадцати трёх министров. Если помните: министр здравоохранения недавно овдовел. Извините, но в этом списке фигурирует и Ваша уважаемая супруга. Формальность, конечно, но сделана для того, чтобы избежать упрёков в предвзятости.
    - Вот как ты замахнулся! Так, так... А если я не дам тебе полномочий на проверку?
    Мистер Робинс извлёк из своей папки очередной листок:
    - Это прошение об отставке. Осталось поставить только число. Сегодня у нас четверг, пятое? Так ставить мне число? - мистер Робинс достал из кармана авторучку. - Как только Вы утвердите мою отставку, так тотчас же во всех газетах появится заявление для печати частного лица Майкла
Робинса. Заявление уже подготовлено и находится в надёжном месте. Там я объясняю причины, по которым не удалась операция по поимке важного шпиона, пробравшегося в Жёлтый дом. Видите ли, господин президент, мне не хочется выглядеть придурком в глазах Ваших избирателей.
Президент со вздохом уселся в кресло.
    - Погоди, погоди... Зачем впадать в амбицию? Заявление для печати и всё такое прочее - чего это тебе взбрело в голову? Давай посидим, покурим, обмозгуем всё, примем правильное решение.
    И президент пододвинул ящик с сигарами к мистеру Робинсу:
    - Не хочешь сигару? Что так? Ага, понятно, ты решил подождать до тех пор, пока капитан Трёшкин не угостит тебя "Беломором" или чего он там курит, так?
    - Не позже, чем через сто шестьдесят восемь часов мы узнаем, что курит капитан Рублёв, если, конечно, мне будут даны полномочия...
    - Хорошо, хорошо. Я подумаю о полномочиях. Но что же получается: ты допускаешь мысль, будто президент страны может болтать с каждым встречным-поперечным о государственных тайнах?
    - Во-первых, Ваша уважаемая супруга - не каждый встречный - как Вы выразились - поперечный. А, во-вторых, её имя в списке - простая формальность.
    - Ну, ну... Ты даже и не догадываешься, Робинс, насколько это серьёзно. И скажу откровенно: не хотел бы я поменяться с тобой местами. Не знаю как ты, а я не хотел бы. Думаю, что даже самый последний нищий нашей процветающей страны не захотел бы занять сейчас кресло директора Разведывательного управления. Но, с другой стороны, если ты ведёшь точную и выверенную игру, то тогда заранее прими мои поздравления. Если через недельку ты отловишь этого проходимца, то генералу Кистенису долговато придётся дожидаться твоей отставки. Ну, ничего. Мы, в утешение, дадим ему покомандовать военной базой в Лумумбии. А то он здесь зажрался и совсем обнаглел. Ладно, действуй. Даю тебе полномочия. Для пользы отечества приходится кое-чем поступаться. Конечно же, жена президента должна быть вне подозрений, но всё-таки пусть твои молодцы полазают по платяным шкафам моей жены. Сказать откровенно, я сам уже давно эти шкафы подозреваю. И всё собираюсь на досуге поискать в них такого-всякого. Но, увы, нет досуга! Только предупреди своих ребят, чтоб были поаккуратнее: не растаскивали её гардероб на сувениры. Ты же знаешь: всякая женщина всегда болезненно переживает потерю любимой тряпки, не то что потерю чести...
    Мистер Робинс неодобрительно покачал головой: он не любил, когда о женщинах говорят пошлости. И пусть даже эта женщина - первая леди страны.
    - О! Уже семь часов. Мне пора вставать. Счастливо тебе, Робинс. Желаю успехов!
    Когда директор Разведывательного управления ушёл, президент впал в получасовую прострацию. Потом встал с кресла, походил туда-сюда по кабинету, а затем связался по телефону с директором Разведывательного управления.
    - Как добрался, Майкл? Ну и хорошо. Слушай, я беспокою тебя насчёт того дельца, о котором мы только что толковали. Думаю, излишне напоминать о том, что не следует подпускать журналистов к твоей канцелярии ближе, чем на длину их языков? Вот и ладно. До поры до времени, конечно. А через неделю чин по чину устроишь брифинг с вещественными доказательствами и всем таким прочим. Покажешь нашим избирателям товар лицом. И своим ребятам закажи держать свои языки на привязи. Что, что? Говоришь, что их соврать не заставишь, не то что правду сказать? Ха-ха-ха! Ну, и шутник ты, Майкл!
    Президент, отсмеявшись, положил трубку. Мистер же Робинс, недоумённо пожал плечами. Зачем звонил президент? И что смешного нашёл в моих словах? Человек дела и действия, директор Разведывательного управления не жаловал остряков и считал самым распространённым заблуждением мнение, будто люди, наделённые чувством юмора, чем-то интеллектуальнее и даже возвышеннее людей, чувства этого лишённых. Чепуха! Всякий, старающийся уклониться от исполнения своего долга, прячется за ограду остроумия. Представьте себе полководца, от которого ждут побед, а он, отойдя "на заранее подготовленные позиции", обрушивает на своих врагов шквал сарказмов. Или, к примеру, женщина жаждет от своего возлюбленного испепеляющих ласк, а тот отделывается всего-навсего парочкой сальных анекдотов. И так всегда: чем ленивее и дохлее человек, тем он остроумнее. И смешнее - таково мнение самого осведомлённого в стране человека. А может быть и в мире...
    Президент погасил улыбку и задумался. Быть главой могущественнейшей в мире державы не только честь, но и ответственность. Но тогда с чем сравнить меру ответственности охраны президента? Разве что с честью попасть в эту самую охрану. Тысяча человек претендует на одно место президентского охранника. Это почти в пятьдесят раз круче, чем конкурс в Литературный институт! И всё-таки один из тысячи становится президентским охранником. Упорству же и настойчивости соискателей этой труднодостижимой должности можно только дивиться. Но ведь становятся же! После этого даже попытка атеистического верблюда, посягающего на девственность райского христианского игольного ушка, не кажется безнадёжной. Одних только тестов на реакцию будущие телохранители проходят около двадцати. А все остальные стати и способности проверяются столь тщательно, что, кажется, легче стать президентом, чем его телохранителем.
    Примерно около сотни вышколенных и протестированных слева направо и сверху вниз охранников неусыпно и бдительно следят за своим президентом. И, таким образом, живя в самой свободной стране мира (по утверждению Министерства пропаганды), президент как бы находится под арестом. Именно так он и чувствовал себя в первые дни своего президентства. Но вскоре стал смотреть на теснящихся в коридорах, лестницах, подъездах охранников (президент избегал попахивающего моргом слова "телохранители"), как на неизбежное зло.
    И этим утром, выходя из своего кабинета, президент заметил трёх из них стоящих у двери (звукопроницаемой, но пуленепробиваемой) отхожего места, а ещё трёх вольноразлёгшихся - в креслах. Они даже не пошевельнулись, глаз не подняли, и только очень внимательный человек мог бы заметить как вдруг напружинились их тела. В этой насторожённой напряжённости тренированных тел угадывалась сиюминутная готовность к действию. И возникни вдруг ситуация, в которой здоровью или жизни президента могла угрожать опасность, будьте уверены: эти три крепко сбитых супермена возьмут в кольцо президента раньше, чем тот поймет в чём же дело. Даже раньше, чем злоумышленник воспользуется оружием преступления. Во всяком случае, не позже, чем президент успеет испугаться. А испугается он не раньше того, пока не увидит у своих ног на полу корчащегося в предсмертных муках несостоявшегося убийцу. А сейчас они даже не шевельнулись. Три живых автомата. Их можно потрогать руками - и не единый мускул их тренированных тел даже не дрогнет. Президенту очень захотелось проверить свою догадку, но он сдержался и скорыми шагами направился по коридору.
    В стародавние времена любопытные монархи, дабы получше узнать свой народ и его чаяния, переодевшись простолюдинами, тайно покидали свои дворцы (так ныне покидает какой-нибудь столичный литератор свою городскую квартиру и, переодевшись в дедовский армяк и прадедовский картуз, выходит за околицу своей родной деревушки пообщаться со своими земляками). И расхаживали монархи неузнанными по городам и весям. Толклись на площадях, сновали по базарам, вступали в перебранки со своими подданными, матерились, торгуясь, ловили слухи, распускали сплетни, встревали в смутные и опасные разговоры. А затем, возвратившись, под сенью дворцовых покоев ошарашивали своих советников и министров такими сведениями, которые и не снились их лучшим соглядатаям и осведомителям. Но не по зубам нынешним правителям фокусы давних вельможных маскарадов. Оно и понятно: теперешние властелины не могут позволить себе увенчаться короной, облачиться в порфиру из пурпурного бархата, надеть на ноги расшитые золотом туфли, а вынуждены экипироваться в пиджаки, галстуки, ботинки... Во что прикажете переодеться правителю, чтобы не быть узнанным своим народом? В порфиру? То-то и оно... Какие уж тут перебранки!
    И хотя покинуть Жёлтый дом - затея пустая: две сотни внимательных глаз неусыпно смотрят за своим президентом, сотня твёрдых рук держит скорострельные пистолеты на боевых взводах, а две сотни неутомимых ног готовы тотчас же сорваться с места по воле сотни отчаянных голов, всё же президенту иногда удаётся незаметно ускользать от своих церберов. Но для этого ему приходится прибегать к довольно-таки сложной комбинации из звонка университетскому товарищу, приезда этого товарища в Жёлтый дом, затем совместной поездки с ним на его ферму, гримирования (борода, усы, брови, парик и т. д.), переодевания... - опытный в лёгком жульничестве читатель и сам без труда догадается о возможных в таких случаях ходах.
    Пройдя по коридору мимо спальни, ванной комнаты и комнаты оперативной связи, президент остановился у входа в кабинет начальника своей охраны.
    - Шеф спит? - обратился он к дюжему верзиле, атлантом подпиравшему стену возле двери в кабинет.
    Верзила неопределенно хмыкнул.
    - Я войду? - осторожно спросил президент.
    Верзила бросил взгляд на три тени, маячившие за спиной президента, нехотя отодвинулся и, чуть приоткрыв дверь, пропустил в образовавшуюся щель вельможного просителя.
    - Доброе утро! - весело обратился президент к просторному кожаному дивану, на котором в полном генеральском облачении мирно храпел начальник президентской охраны.
    Выучка есть выучка: в мгновение ока генерал уже стоял навытяжку перед главой государства и ревел просонно-похмельной хрипотцой:
    - Доброе утро, господин президент!!!
    - Ради бога, Джон, потише. Так ты всю страну разбудишь. Я к тебе по делу, - без околичностей начал президент, - нам сегодня предстоит поездка на ферму мистера Крафта.
    Генерал Кистенис широко осклабился: поездка на ферму к университетскому приятелю означала встречу с одной очаровательной... Но, нет: генерал, умеющий хранить тайны (правда, злословы утверждали, что он их просто-напросто забывал), даже мысленно не произнёс имени той, что была нежной страстью главы государства. Генерал Кистенис вдруг погасил ущеру.
    - Никак нет, господин президент. Сегодня у нас ничего с этим делом не выйдет. Согласно инструкции, не позже, чем за три дня до прибытия на объект должна быть произведена соответствующая рекогносцировка с последующей дислокацией агентов охраны, а затем...
    - Всё правильно, Джон, - мягко перебил генерала президент, - всё правильно. Но дело деликатное. Инструкция инструкцией, а желание желанием. Не могу же я на три дня отложить то, что мне хочется сегодня. Сам понимаешь, что через три дня можно и не загореться. Впрочем, я зпаю, ты-то у нас молодец. Тебя в любое время дня и ночи разбуди - и нет проблем. Лишь бы девчонка была подходящая, так ведь? Вот и верь после этого болтунам-психологам, будто потенция обратно пропорциональна интеллекту".
    Генерал Кистенис удовлетворённо заржал.
    - Ну так вот, а я, увы, не столь высоких кондиций. Мне надо ловить момент. Так что звони мистеру Крафту...
    - По инструкции положено, чтобы не позже, чем за три дня...
    - Генерал Кистенис! - возвысил голос президент. - Кто твой непосредственный начальник?
    - Вы, господин президент! - генерал встал по стойке "смирно".
    - То-то же. Признаюсь, мне нравится твоя маниакальная любовь ко всевозможным уставам и инструкциям. Действительно, зачем лишний раз думать, если в инструкциях всё давно расписано? Но разве по уставу подчинённый не обязан беспрекословно выполнять приказ своего начальника?
    - Так точно! - генерал щёлкнул каблуками. - Если начальник, спаси боже его душу, приказывает подчинённому лечь грудью на пулемёт - приказ не обсуждается. Изнасиловать мадонну - приказ выполняется. Распять её сына - распинай и - точка. Только так, чёрт побери!
    - Вот это по-нашему! - президент дружески похлопал генерала Кисте- ниса по плечу. - Да, кстати, что-то в последнее время мне не нравится, как ведёт себя Робинс. Устал он что ли... Не пойму. О своей отставке мне нынче утром намекал. Как ты считаешь, кого можно назначить на его место?
    Лицо генерала Кистениса приняло выражение чрезвычайного внимания.
    - Так кого?
    - Не могу знать, господин президент! Кому Вы прикажете, тот и станет директором Разведывательного управления. Приказы не обсуждаются. Я, во всяком случае, готов безоговорочно выполнить любой приказ своего президента. Так, значит, во второй половине дня и двинем на ферму? - генерал вытащил из кармана блокнот, перелистал его. - Значит встреча с промышленниками автостроения откладывается. Вычёркиваем промышленников.
    - В первой, Джон. Сразу же после завтрака. Да, кстати, охрана должна быть минимальна. Я вполне удовлетворюсь твоим обществом. А то из-за чрезмерного усердия твоих молодцев я сегодня недоспал два часа. И, веришь, стал всерьёз подумывать, а не послать ли тебя заведовать военной базой в Лумумбию - так я был зол. Ты знаешь, где находится эта самая Лумумбия?
    - Никак нет, господин президент! Так, сразу же после завтрака? Тогда, значит, делегацию "зелёных" из "Гринпис" тоже вычеркиваем. Никаких "зелёных", ни тем более, "голубых".
А потом всё было как и в прежние визиты президента на ферму мистера Крафта. Президент скорыми шагами, по одному ему ведомой тропинке, сквозь колючий кустарник, минуя говорливый ручей, через кукурузное поле, спешил к автостраде, где его поджидал автомобиль с работающим на холостом ходу двигателем. Президент уселся за руль и уже через десять минут был возле мотеля. Седой парик, густая борода, ницшеанские усы... - родная мать не узнала бы президента (не узнала бы в том случае, если бы президент не был круглым сиротой).
    Преклонного возраста, но могучий до безобразия вышибала (видимо по ошибке называемый швейцаром), не приоткрыв щёлочек глаз, стремительно выбросил вперёд обросшую человеческой шерстью руку размером с совковую лопату, ухватил протягиваемую президентом купюру и снова застыл возле двери мотеля в позе дряхлого Геракла, Президент с опаской взглянул на стража: кроме всех прочих у того было ещё одно неоспоримое преимущество: последние зубы ему выбили задолго до того, как у президента прорезались первые.
    Президент прошмыгнул мимо швейцара и скорыми шагами направился в заветный номер, где его уже ждала женщина.
    Что можно сказать про неё? У неё была улыбка двадцатипятилетней дамы, фигура двадцатилетней девушки, стремительная походка пятнадцатилетней девочки, хотя на самом деле ей было за двадцать девять, если не сказать за тридцать. "Везение мне заменяет талант, - говорила она своим подругам, - сначала мне повезло с сутенёром, затем -с продюсером, и наконец, - с режиссёром. Но первый же фильм с моим участием провалился. Никогда не думала, что имитировать любовь труднее, чем просто любить. Потом мне немножко везло с актёрами, затем - с осветителем, и, наконец, - со сторожем. В общем, я ушла из кино. И оказалась в кафе."
    А здесь, пройдя все ступени служебной карьеры от поломойки до посудомойки, и всерьёз подумывая о высоком поприще официантки, она неожиданно наткнулась на мистера Робинса. Или мистер Робинс всё сделал так, чтобы она на него наткнулась. Со всех сторон оглядев красавицу, мистер Робине спросил:
    - Что ты по-настоящему умеешь делать?
    - Любить.
    - Ладно. А молчать ты умеешь? - всё ещё внимательно рассматривая свою находку, спросил мистер Робине.
    - Конечно. Что может быть проще?
    - Ну, не скажи. Я повидал немало женщин, для которых молчаливость оказывалась единственной невозможной добродетелью.
    - Вы, наверное, не туда смотрели. Я буду Вас любить. И молчать...
    - Ну, ну, - остановил её мистер Робинс, уж давно смирившийся со своей супружеской верностью, - пожалуй, я удовлетворюсь вторым. А кого тебе любить - решу в своё время. Вот тебе полторы тысячи - это на чистое бельё и косметику. Платить я тебе буду две тысячи в месяц. Так что тебе больше никогда не придётся мыть полы и посуду...
    - Только свою "кормилицу"? - красавица в смущении опустила глаза, а затем, широко раскрыв их, с благодарностью посмотрела на этого тучного и добродушного человека.
    С тех пор минуло... Но не будем раскрывать тайны, которой мистер Робинс с нами не делился.
    Проанастезировав подставленную для поцелуя щёчку и пробормотав парочку невнятных комплиментов, то есть совершив действия, имеющие эффект обратный ожидаемому (так всякое высокое и нежное опошляется до своей противоположности в том случае, когда искренность подменяется ритуалом), президент достал из кармана нож с выбрасывающимся лезвием, и приставив его к горлу красавицы, спросил:
    - А теперь расскажи мне: кто, когда и где?
    Через девять минут президент вышел из мотеля. Швейцар от удивления чуть приоткрыл щёлки глаз: конечно же, подумал он, за девять минут можно многое успеть - как-никак три раунда, но если ты оплачиваешь номер за два часа...
    Президент сел в автомобиль и уже через десять секунд разогнал его до скорости ста шестидесяти километров в час. Кто бы мог подумать, что в этот паралитичный драндулет вмонтирован новейший гоночный двигатель? Так иногда за непрезентабельной внешностью смущающегося интеллигента скрывается чемпион по боксу.
    Ещё десять секунд понадобилось президенту, чтобы проскочить мимо бензоколонки, мимо стоящей на обочине большой чёрной машины с тремя дремлющими в ней седоками... Но эти трое будто взорвались, их машина взревела, выскочила на автостраду...
    И вот два автомобиля, будто привязанные друг к другу, мчатся мимо близнецовых бензоколонок, мимо фермы мистера Крафта, где генерал Кистенис, мысленно уже очистивший Управление от горы скопившихся там бумаг, занимался рокировкой мебели в директорском кабинете, мимо чьих- то особняков, мимо всего того, на что не обращали внимание ни президент, ни трое на одно лицо мужчин: в черных солнцезащитных очках, чёрных костюмах, чёрных галстуках и чёрных туфлях. Каким же мыслям полагалось бы бродить в трёх головах с нахлобученными на них чёрными шляпами? Напрашивается: чёрные! Но мистер Робине на это категорически возразил бы: на оперативной работе я мыслителей не держу.
    Разочаруем любителей детективных кинематографических утех: не было ни крутых виражей, ни стаи велосипедных кентавров, шарахнушейся к спасительной обочине; не было масляной лужи в мгновенном коварстве отразившей ослепительное солнце - последнее, что увидел преследуемый перед тем, как скапотировать в кювет; не было разбитых рекламных щитов, продырявленных пуленепробиваемых стекол, разлохмаченных скатов, выстрелов, грохота, воплей... За всем этим спешите к киношникам.
Там вам такого поднесут! Вместо крови в ваших жилах побежит чистый адреналин.
    В действительности же, в жизни, за тенью фильмовых реклам всё куда как скучнее, проще, прямолинейнее и оттого неотвратимее и страшнее. Неизбежность и безысходность - вот приметы настоящей трагедии. За финалом трегедии разверзывается пустота, бесконечное ничто. Не оттого ли трагедия, повторенная многажды (по воле киномеханика - этого попугая безвременья) превращается в фарс и бестолковщину?
    За полтора часа в фильме можно увидеть столько, сколько в жизни не увидишь и во век. Вооружимся секундомером: двадцать минут герой и героиня подлаживаются друг к другу (знакомство, свидания, объяснение в любви), следующие двадцать - демонстрируют детям (от шестнадцати до восьмидесяти) приёмы прикладной эротики; за всё оставшееся время парочка успевает узаконить свои шалости (церковное пение, мендельсоновский марш, жёлтая слезинка шампанского на девственно чистой фате); он - получить наследство; она - родить ребёнка; оба вместе - разориться; она - лишиться рассудка; он - спиться; ребёнок - вырасти, изнасиловать любимую учительницу, поджечь родительский дом, ограбить банк, чтобы, наконец, удирая от полицейских, поскользнуться на банановой корке и упасть на руки Немезиды. Как видите, фокус очень прост: режиссёр может заставить время мчаться со скоростью гоночного автомобиля или, напротив, тащиться с прытью скаковой черепахи.
    Детективная история - это повествование о том, как свора натасканных на человека специалистов в конце концов затравливает отступившего от закона. И президент вдруг понял, что это роковое "в конце концов" не за горами. Воспитанный в строгих атеистических традициях, он не верил во всякие там трагические силовые линии, будто бы пересекающиеся в тёмных узловых точках. Не верил в них даже тогда, когда душа его попыталсь воровски покинуть обречённое тело. Он всё ещё думал, что двенадцатицилиндровый форсированный двигатель его автомобиля способен-таки разорвать эту невидимую нить, протянувшуюся от автомобиля преследователей, пока, наконец, не осознал, что нет никакого смысла эту нить разрывать.
    А навстречу президенту летел провинциальный городок с узкими склеротичными улочками, и вот через минуту, нет, уже сейчас машина под истошный визг тормозов взнесётся вдруг и (зажмурься и заткни уши, сострадательный читатель) в лязге-скрежете погибающего двухтонного механизма, и в звоне взорвавшихся кометным снопом стекол раздасться истошный крик того, кто в конце концов вместе со своей душой канет в бездну беспробудного забвения.