2 Волшебство

Вдохновение, часть 2.
Волшебство.

Поило оказалось то что надо. Хватило одного вдоха над горлышком, чтобы закашляться и тут же вкрутить пробку на свое место.
Филип был доволен. Он уже почти физически ощущал ниспадающие на себя райские лучи творческой потенции. Строго говоря, не только творческой, и это было великолепно. Походив по комнате туда-сюда, писатель даже присел за рабочий стол и подержался несколько мгновений за шариковую ручку.
Тем временем, за окном тучи сгустились настолько, что через закрытые жалюзи свет в жилище сочился едва-едва. Пришлось подняться и дернуть за шнурок. Филип очень любил сумрак, но в данный момент его охватила мания набросать хоть что-нибудь. Скорее всего, чтобы доказать себе, что он может.
Раздался телефонный звонок. Старый аппарат поигрывал трубкой от вибрации встроенного электромагнитного механизма. Звук был невыносим настолько, что, оправившись от неожиданности, Филип тут же сорвал трубку с аппарата и прижал к уху.
«Это Анжела. Что у тебя с мобильником? Я не могла дозвониться, на всякий случай решила набрать твой старый номер...»
«Гребаный оператор отключил его за долги. Звони на этот, если что», - Филип неглядя нащупал мятую пачку и, справляясь одной рукой, извлек из нее сигарету. Взгромоздившись на стол, он склонился к горящей со вчерашнего вечера алой свече толщиной в три дюйма и прикурил.
«Слушай, мне звонили из К.Р.К., сегодня вечером у них шоу с выходом. Только сейчас узнала обо всей этой фигне. Давай в другой раз, через пару дней, может быть. Обещаю что-нибудь особенное. Мне пора бежать, пока», - протараторила Анжела настолько быстро, что Филип успел только открыть рот и закрыть его, когда она повесила трубку.
«Вот он, сучий закон подлости!»
Разозлившись, писатель со всего размаху ударил трубкой по корпусу телефона, так, как мог только ударить дубинкой полицейский повалившегося на асфальт футбольного хулигана. Аппарат разразился звоном и слетел на пол. Не осилив натиска, из него с корнем вырвался телефонный провод обнажив блестящие медные волоски. Увидев, что вышло из его залихватского свинга, Филип взвыл и отбросил трубку в сторону. Та угодила в старый цветочный горшок, бессменно и неустанно выполнявший роль пепельницы второй год к ряду, и размозжила его вдребезги. В воздух взметнулся пепел и запахло лежалыми окурками.
«Бл...дь!»
Это была НЕУДАЧА.
«Ну что же, не хочешь по-хорошему, - будет по-плохому. Я писатель, и либо пишу либо не пишу. А если я не пишу, то я уже не писатель. Значит я сдох. Поэтому я сдохну или буду писать. Нужно только немножко волшебства, как в старые добрые времена...»
Пнув стол, затем, проходя мимо кресла, пнув кресло, Филип всем весом обрушился на дверь в спальню. Дверная ручка со всеми своими потрохами жалобно крякнула и дверь распахнулась. Описав полу-круг, она врезалась в стену спальни. С косяка посыпалась штукатурка.
Писатель рухнул в кровать падающим памятником. Он сунул руку под наволочку подушки и долго что-то нащупывал внутри, прежде чем, уже вполне успокоившись, вернуться к рабочему столу. По пути Филип дернул за шнурок, отчего жалюзи вернулись в свое обычное положение. В помещении стало сумрачно.
Трепечущий рыжий свет сверкал на изломах полу-развернутого комочка фольги. Писатель уткнулся в фольгу свернутой купюрой наименьшего достоинства. Другой у него не было. На секунду, банкнота, ноздря и мозг стали единым целым — Филип резко вдохнул через нос и откинулся на стуле. Почти тут же вскочил и повалился на диван.
Вот теперь уж точно ничего не осталось. Он знал, что этот последний снаряд еще пригодится. И правда!
Блистающая пелена стала густеть и сознание принялось проваливаться куда-то в ковер рядом  с диваном. Когда за окном раздались первые раскаты грома, звуки доносились уже издалека, изрядно теряя силу и убедительность. Собственный беспричинный смех спустился на дно многометрового коверного колодца едва различимым на фоне ушного звона и оказался последним из того, что впрыгнуло в память из внешнего мира.
Как всегда, нахлынули воспоминания из детства.
Образы родителей в искрящихся золотом морских волнах, перемежающиеся с пенными барашками. Детский сад. Игра в калачики с незнакомой девочкой в яме с песком, подготовленной для заливки цементом. Запах рябины и бузины, тут же вкус тростниковой плевательной трубки на языке. Заветный игровой автомат, неожиданный четвертак от друга старшего брата. Мешанина из голосов, настриженных в винегрет с собственным гулким эхом. Все так неизбежно и правильно. Всё так МИРНО.
Почему-то повсюду слепящее, близкое, обволакивающее, греющее солнце. В каждом эпизоде оно присутствовало. Ни одного пасмурного или дождливого воспоминания. Сердце рвалось навстречу нему, но светило никогда не попадало в поле зрения, оставаясь то где-то сверху, то скраю.
«Как прекрасно было бы жить в лабиринте собственных воспоминаний», - подумалось вдруг.
«Я хочу жить в мире собственных воспоминаний».
«Господи, как же хорошо! Это чувство в груди...это птица счастья впорхнула в грудную клетку»
«Лучше чем секс... глупо было звать её. Ошибка. Нужно было сразу придти сюда, нырнуть в бассейн, пока солнце так меня любит».
Память об Анжеле вернула Филипа в тело. Вот он диван. Никакого ковра. У окна, над мойкой, гудел вентилятор. Из крана капала вода. В стене, у самого пола за диваном крехтела мышь («надо бы поставить туда мышеловку»).
Филип не шевелился и не открывал глаз.
Он знал, что всё это не навсегда. Впереди его ждала вторая волна, потом, скорее всего и третья. Нужно только переждать. Полежать с закрытыми глазами, например.
Вульгарное булькание из туалетной комнаты оказалось совершенной неожиданностью для Филипа. С испугу он разлепил веки и стал озираться по сторонам.
Изображение вращалось вокруг подобно газовой атмосфере Юпитера — слоями и с разной скоростью.
Щурясь и расставив руки в стороны — чтобы не расшибиться — писатель подкрался к двери в туалет и замер, решив, что если тот странный звук раздастся снова, - он умрет от страха.
Словно в ответ на его мысль, прямо из-за двери донеслось «БУЛЬК-ХРЮЮК!», затем плеск воды.
Он не умер от страха, но стало совсем жутко. Главное, чтобы не начался кошмар, ведь волшебство неистовствовало во-всю.
Когда, превозмогая ужас, Филип включил свет в туалете и отворил дверь, его обволок характерный запах сточной канализации.
«Опять у гребаных соседей засор», - поморщился писатель, задержав дыхание. «Завтра заставлю их лизать мне задницу за такую подлянку».
И тут, еще внезапней чем канализационное чревовещание, из глубин унитаза раздался взволнованный женский голос, гулко резонируя в пустых трубах: «Ты только посмотри на себя!»
Филип грохнулся на пол там же где и стоял.
«Тебе не стыдно?! На кого ты похож!!!» - продолжалось из сливного отверстия.
В сердце вонзилась раскаленная игла душевной боли.
«За что ты так с собой поступаешь? Зачем ты приносишь такое горе своей матери?!»
Словно молния, перед глазами вспыхнули страшные кадры: искареженный металл автомобиля, черная кровь, сарафан в бурых пятнах, обвисающий до асфальта в том месте где должны быть ноги, превратившееся в маску агонии лицо отца, рыдающего на коленях рядом с окровавленными носилками...
Бессознательная дрожь охватила Филипа, потому что он узнал голос после первого же произнесенного слова. Слезы заструились по щекам непрерывающимися ручейками, будто ждали этого момента. Настроение, образ мыслей, состояние — всё во мгновение ока переменилось. Филип вспомнил, что хочет умереть.
Раздавшиеся в дыре унитаза рыдания походили на энергичную работу вантузом в засоренной раковине.
«Сынок мы все здесь в аду! Ты не должен сюда попасть, нам очень очень плохо!»
Мать отдышалась, затем перешла на громкий шепот. Из канализации он звучал еще страшнее.
«Бог сказал, что если ты окажешься у него, то сможешь попросить, чтобы нас отпустили»
Снова рыдания, но издалека стал нарастать шум воды
«Пожалуйста, не умирай таким...» - внезапно, из унитаза вырвалась черная жижа и расплескалась вокруг, испачкав раковину, стены и пол. Раздавшийся при этом хлопок был похож на лопающийся газовый пузырь. Тут же воздух наполнился вонью тухлых яиц.
Голос пропал и не возвращался.
Филип достал из-под раковины половую тряпку и стал вытирать грязь, не совсем отдавая себе отчет в том, что делает. Руки дрожали.
«Бл...дь, это был просто хреновый трип. Бред какой-то, я просто сошел с ума. Надо завязывать со всем дерьмом, точно нужно завязывать. О господи...»
Когда писатель поднялся на ноги, чтобы сполоснуть тряпку, раздалась трель дверного звонка Дрожь в теле не унималась.
«Гребаные соседи...»
Филип попытался повесить тряпку сушиться на трубу, но та свалилась на пол. Махнув рукой, он пошел открывать. Рукоятка замка несколько раз провернулась вокруг своей оси и язычок замка, щелкнув, скрылся в двери.
«Кто там», - спросил писатель нарочито грубым голосом. Связки предательски перешли на сип.
«Не груби, открывай давай!» - с наигранной обидой ответили ему.
И тут накатила вторая волна.
Все произошедшее тут же, словно по воле могущественного алхимика, растворилось в глубинах подсознания позавчерашним ночным кошмаром. Филип понял, что НИЧЕГО НЕ БЫЛО. Точнее, он понял, что он понял, потому что если бы что-нибудь действительно произошло, то ему бы не было сейчас ТАК ХОРОШО.
Здоровая, качественная эрекция возникшая за пару секунд едва сама по себе не расстегнула молнию на штанах. Вселенную снова скрыл тайфун золотой пыли.
«Боже, как же я её хочу», - подумал Филип, но его губы прошевелили буквы тихим шепотом.
Анжела переступила порог и, отбросив свою сумку на старое кресло рядом с дверью, расстегнула пальто. Время исчезло, остался только вечный миг ускользающего мгновения.  «Джек-пот», - грянуло победными фанфарами у Филипа в голове. Сегодня он был его величество Хозяин Жизни.