Обыватели

...которые, приходят в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные". / 7,15/
         
 ПРОЛОГ
  Утро. Поезд лениво, со скрипом, пошатываясь, как пьяный, подошел к перрону провинциального города. Качнувшись, последний раз он замер. Двери с тупым звуком раскрылись и выплюнули на перрон пассажиров. Последним из поезда вышел молодой человек колорит¬ной наружности: бакенбарды аж  до самой челюсти плавно переходили в свалявшуюся бороду. В руках портфель из рыжего дерматина. Голубая клетчатая рубашка. Серые брюки. Лицо человека, который пил вечером, а утром не опохмелился. Он сделал несколько шагов по направлению к вокзалу и нерешительно замер. Августовское солнце нагоняло лень. Нелепое по своей архитектуре здание вокзала. Красноглазый милиционер. Женщина в костюме железнодорожника, передвигая толстыми ногами, шла от вокзала в сторону поезда. В воздухе стоял запах еды, смешанный с ароматом общественного туалета. Грязные голуби клевали семечки, которые им кидал малыш в шортах. Они подходили к нему все ближе и ближе. Маленький негодяй с тупым и немытым лицом попытался поймать одного из них. Увы, голубь оказался проворнее. Тишину вокзальной площади огласил рев, заглушающий гудок отходящего поезда. Молодой человек полувежливо обратился к гражданину похожему на Геббельса:
- Простите, как пройти к центру?
Дядя был немногословен:
- Там...
Затем, почесав волосатую грудь, обнаружил зачатки интеллекта:
- Все дороги ведут в Рим.
Молодой человек уныло побрел по указанному направлению. Было это двадцать седьмого августа. Листва начала уже желтеть, и легкий ветерок гнал прохладу с невидимого водоема. Молодой человек шел по улице, не подозревая, что из темных пролетов окон злобно и внимательно на него глянул звериный лик обывателя.






И пришла тьма. И раскинул крылья свои Асмодей. И прикоснулся к городу ласково. И невозмутим был он в словах своих: "...вы наказали себя сами. И в душе вашей нет Бога, ибо в алчности и злобе своей превзошли вы даже тьму. И не надо разрушать мне вас, потому что в помыслах своих каждодневно разрушаете вы сущность свою".
         /Откровение Асмодея/ (Ангел истребитель)
 
Ночь незаметно коснулась земли, зависнув над размытыми деревьями нежной полосой отчаяния. В семнадцать часов распахнул свои двери для вечернего разврата ресторан "Теремок". Кособокие Фигуры выныривали из темноты и силуэтно мелькали в золотистом проломе открытой двери.
  "Теремок" имел забавную и давнишнюю историю. В счастливые социа¬листические времена он назывался "Белый лебедь". Томные официант¬ки, белые фартучки, вечный директор - Елена Сергеевна Моисеева. Воровала Елена Сергеевна в меру, не зарывалась. Муж - номенклатурщик. Добра-завались. За долгие годы насмотрелась всякого. Одно время даже держала официанта-гомосексуалиста по имени Арнольд Блондинский. Арнольд был любовником первого секретаря горкома, жил припеваючи, пока не посадили за развращение малолетних. Игорь зашел в ресторан с другом Иваном попить водочки. Сели за столик в углу, подальше от музыки. Заказали винегрет с селедкой, солянку сборную, бефстроганов из печенки, графин кваса. Водку принесли с собой - так дешевле. Ресторан потихоньку наполнялся. Публика была еще трезвая, приличная. За соседним столом шум¬но чавкала компания "азеров". Иван долго смотрел на них, потом сказал:
- И как эти козлы друг друга понимают?
- Ладно, понимают, - отозвался Игорь, - о чем они вообще могут
говорить. Посмотри на их рожи. Голый инстинкт: попил, пожрал, поспал...
"Азеры" ели курицу и запивали "Киндзмараули". Принесли заказ. Иван с Игорем выпили по стопке и закусили селедочкой. Захорошело. За спиной у Ивана возникла круглая физиономия Наташки Решетниковой по кличке "Клякса".
- Привет мальчики, - сказала "Клякса" и уселась на свободный стул.
Игорь налил ей водки. "Клякса выпила и уставилась на Ивана:
- Игаряня, представь нас друг другу.
- Игорь представил.
- "Клякса" выпила ещё рюмашку, затем произнесла:
- Иван, вы импозантный мужчина! У вас глазки как озера...
Игорь внимательно посмотрел в глаза Ивана и заметил:
- Какие озера? Мутные они у него от водки. С самого утра пьем...
"Клякса" не унималась, ее женская сущность явно была заинтересована:
- Ваня! Можно я буду вас так называть? Кто вы по профессии?
Ваня, ошалелый от такого натиска, пролепетал:
- Вообще - то я учитель черчения и рисования.
- Прекрасно, - заорала "Клякса", - вы художник, таинственная личность, занимаетесь творчеством по ночам! Ах, как это удивительно!
Ваня, я вам нравлюсь?
- Может, выпьем, - разрядил обстановку Игорь.
Выпили. Поели соляночки. Опьяневшая "Клякса" заказала себе люля-кебаб. У столика нарисовался "азер":
- Разрешите вашу дэвочку танцевать.
Клякса ушла танцевать. Иван спросил у Игоря:
- Что хоть это за экземпляр?
Игорь посмотрел на Ивана, усмехнулся...
С детства Наташа Решетникова была девочкой эксцентричной. Баловать ее сильно не баловали, но и работой по дому не утруждали. К семнадцати годам она приобрела модные джинсы Фирмы "Левис",  венеричес¬кую болезнь и кличку "Клякса". Имела она тягу к различным иностран¬ным словам и частенько в разговоре их употребляла. Своей подруге по кличке "Батаныч" она говорила так:
- Я вчера от него была совсем "крейзи". Это был такой оргазм...
Любовников "Клякса меняла часто, но они быстренько от нее убегали. Выпив пару рюмок "Клякса" обычно говорила:
- Мужики - дебилы. Они не могут понять мою тонкую душу. 
- Им давай секс, а что такое секс - скотство...
"Азер" проводил "Кляксу" до стола, сказал спасибо и пошел допивать "Киндзмараули". "Клякса", в сильном подпитии спросила у
Ивана:
- Ваня, почему Вы не приглашаете меня танцевать?
- Не умею, - насупился Иван, - давайте лучше выпьем.
Узнав, что Иван воевал в Авганистане, "Клякса" пришла в восторг.
- Да, - сказал Иван, - полтора года я смотрел на горы через оптику своей "Принцессы". Зря я не остался в рядах. Вот теперь приходится в школе с олигофренами подъедаться. Ну, что выпьем третий... Как поет "Разин Баум": "...кто пропал, кто пан..."
Ресторан пьяно шумел. Из динамиков надрывался известный певец-гермофродит: "Я поднимаю свой бокал..." Как раз по теме. "Кляксе" принесли люля-кебаб. Она ковырнула их вилкой и завопила:
- Что мне принесли? Какие-то ежики вонючие!
Тарелка полетела в воздух. Игорь невесело сказал:
- Ванек, пора сваливать.
Подозвали официантку. Расплатились. Вышли на свежий воздух. Город купался в неоне. Игорь предложил:
- Ну что, возьмем еще водки и пошли на озеро.
Сказано - сделано! На природе "Кляксу" потащило еще больше. Она устроилась у Ивана на коленях и обняла его так интимно-интимно:
- Иван, вы женаты?
- Да.
- Это добавляет пикантности в наши отношения...
Игорь не слушал их воркования. Он курил и смотрел на облака. Они меняли свои очертания, превращаясь в разных диковинных животных. Воспаленный от водки мозг особенно остро воспринимал все вокруг.
- Пусть это останется у меня в памяти навсегда, - подумал Игорь.
Ему было тогда двадцать семь лет. Всего лишь двадцать семь...




Есть тьма, и есть свет. Это аксиома. И с рождения ближе к тьме человек. Ибо зачат он в утробе и половину жизни про-водит во сне, и, закрывая глаза, грезит он сладко, и темны помыслы его как вечность. И путешествуя по океану души его, натыкается на острова страха, и страх этот, как кисло¬та, разъедает все: мысли, поступки, слова... И становится низок и жалок человек, ибо темноту он не в состоянии по-любить до конца, потому что за ней смерть, а смерти он боится больше всего...
/откровение Сатаны/ (Противящийся Богу)
 
 Первым директором Детской музыкальной школы был Станислав Борисович Катерников. Стасик являл собой пример фантастического бездельника. С  детства он хотел стать директором и стал им. Преимущества здесь были налицо: можно было иметь секретаршу, как в ПРЯМОМ, так и в переносном смысле, держать бутылку коньяка в сейфе и руководить. Стас был жаден и любвеобилен. Голова яйцом, очки, длинная тощая шея как у динозавра. Когда он брал на работу нового человека, а это были в основном женщины, то всем без исключения предлагался "интим". Раз за разом Стасик терпел неудачу. Но, как говорится, кто ищет, тот всегда найдет. Новая секретарша была великолепна: огромная грудь, черные волосы, пышные бедра и... усы. Из бара Станислав Борисович достал "дежурную" бутылку коньяка. Выпили. Стасика охватила страсть:
- Галочка, во мне проснулась любовь! Я давно мечтал о такой женщине как В ы ...
Любовь у Стасика проснулась, но кое-что другое просыпаться не хотело. Дело в том, что когда Станислав Борисович был моложе и симпатичнее, довелось ему находиться в совхозе "Красный маяк". Там Стасик увидел настоящую русскую красавицу и погиб... Красавица, конопатая и полнотелая, ответила взаимностью. Роман
развивался на фоне картошки, "буренок" и неброского среднерусского пейзажа. Но в любовное течение неожиданно вмешался злой рок. Этот "рок" имел метр восемьдесят рост, огромные кулаки и кличку "Митрофан." "Митрофан" решил устранить соперника самым примитивным и верным способом. Он зарядил двустволку и... отстрелил Стасику одно яйцо. Раненый Стасик оправился довольно-таки быстро, но с потенцией стало проблемно. Секретаршу, которой в школе дали кличку "Галька-министр", это оскорбило до глубины ее женского естества. Вскочив с дивана, разъяренная "Галька-министр" заорала:
- Ты, импотент поганый! Пей больше кефира, а потом уж и лезь...
Стасик чмокнул губами, надел запотевшие очки и произнес авторитетно:
- От этого лучше помогает сметанка.
- Ну, ты козел!
"Галька-министр" ошалело смотрела на Стасика, а тот продолжал, как ни в чем не бывало:
- Мне знакомый врач посоветовал. Он хоть и реаниматолог, но в
этом деле соображает.
Галька поправила юбку и сказала:
- Раз он реаниматолог, вот пусть он тебе его и реанимирует.
Стасик почесал яйцевидный череп:
- Он знает систему китайской медицины "Ню"
- Какую ***ню?
- Серая ты Галка, как валенок.
- Ну, ты, Стасик-***сик.
Галка обидчиво надула губки.
- Налей мне лучше коньяка.
Станислав Борисович замялся.
- Да не жмись! - "Министр" взяла бутылку и нацедила себе стака¬н. Залпом выпила и подобрела. Поведя игриво мощными плечами, она промурлыкала:
- Ну что Стасик, попробуем еще разик.
Станислав Борисович задумался. Через полтора часа "..усталые, но довольные они разошлись по домам". Прямо как в школьном сочинении.
  Другом и соратником Станислава Борисовича на ниве образования был Леонид Константинович Тимофеев. Работать завучем ему нравилось. Из спиртных напитков он предпочитал дешёвое яблочное
вино, за что и получил подпольную кличку "Гомырякин". Каждый день Тимофеев-Гомырякин фонтанировал идеями. Чего он только не хотел создать в музыкальной школе. Первым его детищем был кооператив "Фото". ТимоФеев-Гомырякин ув¬лек этой идеей Игоря. Игорек оказался дураком весьма высокой про¬бы. Нарисовал эскизы рекламы, визитки, оформил помещение. Что бы кооператив функционировал успешно, в нем, оказывается, надо было еще и работать, а вот этого ТимоФеев-Гомырякин делать как раз не любил. Кооператив прогорел через неделю... Леонид Константинович философски изрек:
- Все это "фуфло". Мы купим лошадь, закажем карету, ты Игорек
распишешь ее русскими народными узорами, и будем возить туристов.
- Что, по золотому кольцу?  - Испугался Игорь.
- Нет, по городу.
Гомырякин подумал, затем добавил:
- Наталью Марковну нарядим в русский народный костюм, она будет экскурсоводом.
- Марковну? В русский народный костюм? - Засомневался Игорь.
- Ну и что, - весело ответил Гомырякин, - туристы все равно постоянно пьяны, тут хоть негра наряди - не поймут.
На этот раз сработала банальная истина: "Умный учится на чужих ошибках, дурак на своих". Эта идея восторга у Игоря не вызвала, и правильно. Через пару недель ТимоФеев-Гомырякин остыл и предложил новый вариант, как заработать деньги. Большие деньги...
- Будем разводить баранов у меня на даче.
- Чего? - Не понял Игорь.
- Шерсть и мясо, - пояснил Леонид Константинович, - всегда в цене.
"Чурки" будут делать у нас оптовые закупки мяса для шашлыков. Наймем двух матрёшек, они навяжут из шерсти носков. Обеспечим население города теплыми изделиями...
Эта идея прожила рекордно долгий срок - два месяца, затем испустила дух. Но фантазия Тимофеева-Гомырякина была неиссякаема: изготовление сладкой ваты, выращивание корня женьшеня, открытие мебель¬ного цеха по производству складных дачных стульев, разведение ко¬нопли, а так же публичный дом на базе детской музыкальной школы. Леонид Константинович ухмыльнулся этак препохабно:
- Так сказать дочернее предприятие ха, ха, ха...
 
 Кухня. Стол. Дым. Пьяная атмосфера. За столом,  оживленные от водки: ТимоФеев-Гомырякин, Игорь, Наталия Марковна, "Клякса" и ее подруга  - "Батаныч". ТимоФеев-Гомырякин изрядно опьянев, повернулся к "Батанычу":
-Скажите Карина, вы любите порнографию?
"Батаныч" отреагировала  своеобразно:
- От вашего поцелуя меня тут же стошнит.
- Тогда потанцуем, - не обиделся Гомырякин.
В танце Леонид Константинович привлек Карину к себе и так масляно стал шептать ей на ушко:
- Карина, возьмем еще водки и поедем ко мне. У меня музыка, интим и ванна...
- Ну и что, - удивилась "Батаныч", - у меня тоже ванна дома есть.
- Да, но уменя фирменная ванна, а еще восемь кассет с порно¬графией.
- Леонид Константинович, вы больны, - обиделась Карина.
- Почему болен, - удивился Гомырякин, - здоровый инстинкт. Я же
не извращенец, какой - нибудь.
Музыка заволакивала комнату. Пьяная "Клякса" плакалась Игорю в плечо:
- Игаряня, где же Иван? Не могу без него. Какой мужчина. Ноги,
рост, интелект... Он имел меня в такой позе, что ты даже пред¬ -
ставить себе не можешь.
Игорь погладил "Кляксу" по голове:
- Ну, зная Ивана, могу. Не горюй, фиолетовая, приедет скоро твой
Ванек с новыми интелектуальными идеями.
  Наталия Марковна курила у окна. В дверь позвонили. Игорь открыл. На пороге стояло уникальное существо - Ирка-попугай. Она имела потрясающий нюх на выпивку. Причем появлялась она в тот момент, когда компания была уже изрядно пьяна. Ее сажали за стол, налива¬ли. Ирка-попугай долго ломалась, затем выпивала все что было. Приходилось бежать ещё за водкой. Через пару дней "Попугай" при¬ходила с озабоченным видом и заявляла:
- С вас половина за выпивку...
Так как компания в тот вечер была пьяна то, естественно, все плохо помнили, кто чего покупал. Ирка-попугай забирала свою половину и исчезала до следующей пьянки.
Гудок электрички в морозной тишине остановил время. Окна отдавали городу свою тонкую вечернюю грусть. Гости разошлись.

- Знаешь, - Игорь повернулся к Наташе, - когда - нибудь мы все
умрем, но не надо бояться смерти. Ее нет. Есть переход. Не помню, кто это сказал... Но нам, я думаю, еще рано собираться в путь.
Пойдём спать Наташа, пойдем спать...






И подкрался вероломно дух. И красив он был в одеждах своих. И полюбил он человека ночью. И закружил мысли его в направлении своем: "Ближний твой - враг. Любовь ложь, ненависть это прекрасно... Несовместимы честность и успех. Предай и будешь ты тогда вечен..."
                /откровение Белиала/ (Дух вероломства)

  Зима предъявила свои претензии осени. Они, как две сварливые старухи, долго переругивались. Затем одна из них, недовольно огрызаясь дождями, гордо ушла, напоследок усмехнувшись солнечным бликом на прозрачном окне.
Дом был старый. Два века назад в нем жил купец Галашин. На первом этаже была булочная, на втором апартаменты хозяина. Галашин был купчина справный. Любил погулять, но и работать был не дурак. Жизнь в городе текла как патока. Шумел рынок. Цокали копыта по мостовой, по вечерам радовался жизни пьяный дворник Василий. Весело жилось интеллигенции города в те годы. Четыре - пять домов богатых молодых купцов давали тон и пример всему городу. Вечеринки, иногда балы, поочередно давались именитыми гражданами. Главой движения тогда был представитель четырёхсотлетней фамилии, почетный гражданин города Петр Васильевич Хлебников. Он не был купцом, а только потомственным Почетным Гражданином. Вот это должность! Предки его имели меновую торговлю с Бухарой, Хивой и прочими заморскими странами, а он, будучи один сын у отца, оста¬вил торговлю и занялся городским своим имением. В городе того времени вечера сменялись балами, и на балах тоже было интеллигентное общество: все же оно представляло тогда домов двадцать - тридцать, из которых у Хлебникова и у дяди его - Ивана Федоровича - вечера и балы бывали раз по шесть в год и до десяти... Надо заметить, что многия из сих вечеров были только холостыя. Давали чато вечера при местной музыке из оркестра ивановского дьячка с тремя товарищами его по ремеслу – музыкантами, зимою же приезжали еврейские концертисты с неизбежным цимбалом. Веселились от души и жили, что называется припеваючи.
  Хлебный король Галашин не последний был человек в обществе, хоть и напивался на вечерах, особенно холостых, зело. Главный интерес был в танцах для молодежи и преферансе для старших, которые сидели, глядя на дочек...  Начинались вечера в семь, а заканчивались в четыре, пять утра. Музыка для балов привозилась: военные оркестры в двадцать пять человек из Ярославля. Шампанского, которое стоило тогда три рубля за бутылку, было немеряно. Костюмы дам, на балы, готовились новыя, а на вечерах все одевались, кто, как мог и хотел.
  Итак, молодежь кружилась в вальсе и кадрильях, а старики сидели за преферансами, составляя своего рода Думу  и собирая новости. Время бежало,  жизнь менялась. Зашла во двор к Алексею Леонтьевичу Галашину гоп-стоп революция. Остаток дней своих предпочел он доживать в Париже. А в доме его наставили фанерных перегородок, покрасили их в неприличный цвет и получили чудо-коммуналку. В комнате под № 16 жила Наталия Марковна - педагог детской музыкальной школы. Два окна на северную сторону, шкаф, фортепиано, диван, кухонный стол, полумрак и тайна.
Кто - то настойчиво ломится в дверь, покрашенную бесконечным слоем масляной краски.
- А, Игорек, заходи!
Наташа подвинулась чуть кокетливо.
- Здравствуй, сокровище!
Игорь был выпивши. Выставляя на стол две бутылки портвейна "Кавказ''  он произнес загадочно: Наташа, я один...
- Да вижу, что не с собутыльниками.
- Ты не поняла. Я один взял две бутылки портвейна. Остальные брали по пять - по шесть.
Наташа усмехнулась:
- Так и ты бы взял шесть.
- Денег не было, - загрустил Игорь, - добавь тридцать копеек: я сгоняю еще за пивом.
  Накрыли незатейливо стол: рыбные консервы в томате, жареная картошка, лимонад "Саяны", стопки из чешского стекла. Бедность.
- Поставь музыку, - попросил Игорь.
Сквозь характерный виниловый треск зазвучал сипловатый голос Аллы Пугачевой:   Я несла свою беду..."
Затопили печь. Характерно потянуло дымом. Пили портвейн.
 В воздухе витало ощущение счастья. В кроватке проснулся и заплакал маленький Серёжа. Сменили ему пеленки, сунули в рот соску-пустышку - он успокоился.
- Пойдем на кухню, покурим, - предложил Игорь.
- Можно, - согласилась Наташа.
  На коммунальной кухне был бардак. Центральную ее часть занимала Инна Владимировна. Вместо лица у Инны Владимировны был сплошной синяк. Будучи в общественном туалете, в нетрезвом виде, Инна Владимировна упала с толчка, лицом вниз, забыв при этом выста¬вить вперед руки. Игорь с Наташей вежливо поздоровались. В ответ донеслось:
- У интеллигенты поганые.
Около умывальника в чужом ковшике бабушка Соня мыла свою челюсть. На кухню зашел сосед Николай, он напевал гнусавым голосом пес¬ню Михаила Муромова "Яблоки на снегу". Николай был возбужден, так как недавно набил морду Саше Забегайкину. Саша - друг и собутыльник Николая украл у последнего мешок картошки, в связи, с чем и был наказан.
  Часов в семь вечера Инну Владимировну навестил сын - журналист-дерьмокопатель. Вся кухня, затаив дыхание, слушала, как он за стеной читал стихи. Стихи были, естественно, про любовь. Игорь выпил стакан "Кавказа" и произнес:
- Слушай, почему все доморощенные поэты стремятся писать про любовь? Как будто других тем нет.
- Не знаю, - ответила Наташа, - все- таки любовь это красиво, каждая женщина мечтает об этом.
- Может быть, может быть...
По мере выпитого комната все больше наполнялась уютом. Игорь встал, галантно поклонился:
- Потанцуем?
Наташа прижалась к нему. Музыка вперемежку с дымом заволакивала комнату. За окном потрескивал морозный вечер. В коридоре послышался шум драки: Николай продолжал бить морду Саше Забегайкину. Часов в девять вечера к Инне Владимировне пришел любовник - Вадим Сергеевич. Он стал петь ослиным голосом арию "Всю жизнь под маской. Вадим Сергеевич - алкоголик с пожизненным стажем действительно был всегда ''под маской'',  точнее ''под мухой''. На общественную кухню он выходил исключительно в носках. Игорь с Наташей выпили еще портвейна. Приближалась ночь. Они оба ждали ее. Не зная своего будущего они были счастливы настоящим.

  День начался как обычно. ТимоФеев-Гомырякин ловил у дверей опоздавших. Опоздала только Елена Михайловна Смурыгина, за что и получи¬ла взыскание от строгого Леонида Константиновича. Сидя в своем кабинете, она нервно говорила подруге Оле Виноградовой, девочке злой и симпатичной:
- Вот "Гомырякин" козел! Представляешь если бы он был хохол, то фамилия у него звучала бы так: "Гомырейко".
- А если еврей? – спросила Оля.
Елена Михайловна захихикала:
- Тут есть варианты: Гомыревич, Гомырбаум, Гомырайсман...
- Грузин. - Называла Оля.
- Гомыридзе.
- Поляк.
- Гомыревский.
- Финн.
- Гомырхаанен
- Въетнамец.
- Го-мыр-чен.
- Китаец.
- Го-мыр-сюн.
- Японец.
- Гомыряма.
- Молдаванин.
- Гомырчану.
- Американец.
- Гомырчейз.
- Прибалт.
- Гомырявичус.
- Армянин.
- Гомырян.
Фантазия Елены Михайловны была неистощима. Когда прозвенел звонок на урок она, закончила:
- А если бы жив был Аркадий Гайдар он написал бы повесть про этого чмошника: ''Гомырчук и Гомыргек''. Хи-хи-хи...
На этом подруги разошлись, получив положительный заряд на весь день.
  В одиннадцать утра к Станиславу Борисовичу зашел начальник отдела культуры Александр Александрович Уткин. Он был похож на глубоко¬водную рыб
- Слушай Стас, - Уткин откинулся в кресле, - у тебя есть выпить?
Станислав Борисович налил Уткину стакан водки.
Александр Александрович выпил, затем сказал:
- Собирай своих обормотов-педагогов, будем говорить о культуре.
Педагоги-обормоты собрались в актовом зале и Уткин начал:
- Братья по культуре! Я собрал вас затем, что бы сообщить вам приятное известие. Ха-ха-ха... Почти как у Чехова.
- У Гоголя! - донеслось с задних рядов.
- Не важно. - Нахмурился Уткин,- Ваша школа несёт ответственность за празднование "Русской зимы". Разработайте сценарий. Будете петь, танцевать, народ развлекать. Оформление праздника возлагается на художественную школу.
  Директором художественной школы была Татьяна Филипповна Шкваркина. Она курила сигареты с ментолом и любила по -
филосовствовать на провинциально - бытовые темы. Шкваркина возмутилась в сторону Уткина:
- Александр Александрович, это стоит денег.
- Да да, - подтявкнул Авенир Васильевич, педагог, стукач и сморчек,- сколько нам заплатят?
Уткин насупился:
- А нисколько. Все это на общественных началах. А кому не нравится тот может увольняться. Теперь насчет квалификационной категории. Тут Наталия Марковна написала заявление на присуждение двенадцатого разряда. Давайте решать, пока ее нет, присваивать или поду¬мать. Кто - то из педагогов-обормотов подал голос:
- Пускай едет в свой вонючий Израиль, там и получает категорию... Кругом одни жиды. "Жидия" от них нет.
- Значит, не присваиваем! - Уткин икнул и удовлетворенно закончил, - на этом наше собрание объявляю закрытым.
  Прошло полгода. После того как народное волеизъявление, премудро направляемое сверху смело Стасика с пъедестала, в его кабинете поселилась Людмила Ивановна Симакова: кругленькие глазки, кругленькая фигура, кругленькие губки, кругленькие золотые кольца... Национальность? Конечно, соответствующая, но тщательно скрываемая за фамилией Примакова.
  Муж - подполковник. Дом - полная чаша. Свои речи Людмила Ивановна начинала с междометий "ах" или "ох".
- Ах, - говорила она, - какой увас красивый бумажник! Ох! Сколько  в нем денег!
Наталия Марковна зашла в кабинет к мадам Симаковой и плаксиво заныла:
- Не могу больше так жить.
Людмила Ивановна оживилась:
- Ах, скажу вам по секрету, жизнь прекрасна. Надо только уметь эту жизнь иметь. Хотите сигарету?
Наташа закурила и продолжила, глядя в окно:
- Людмила Ивановна, прошу вас, похлопочите насчет квартиры! Соседи – скоты. Условия - дрянь. В туалет войдешь - вообще кошмар. По коридору разгуливает пьяный Николай с ножом...
Примакова задумалась. Наташа, понизив голос:
- Отблагодарю.
Людмила Ивановна продолжала думать. Дома сидели две "доти", такие же круглые как мама и ждали когда их выдадут замуж. Нужны деньги, приданое и еще много много чего. В местечке не поймут: "доти" и без приданого. Мадам Симакова начала действовать. Зайдя к профсоюзному боссу, она доверительно сообщила:
- Ах, какие дубленки привезли мужу на базу! Недорого...
Затем она посетила председателя горисполкома:
- Ох, как много у нас с мужем забот, но вечером мы обязательно будем у вас. Есть бутылка "Мартеля", а так же пятьдесят банок
икры. Почти задаром...
В кабинете начальника ЖЭКа она вальяжно откинулась в кресле:
- Ах, видела Раечку, она просила узнать, приехала ли Ваша жена с курорта? Если нет, то вас ждут сегодня в семь, ну, вы сами знаете где...
Таким несложным образом Наталия Марковна получила однокомнатную квартиру.



И будет суд. И на суде том ответ держать, ибо деяния все как открытая книга. Не спрятаться. И страшен, будет суд. И нет прощения человеку, потому что прекрасно ведает он, что творит...
/откровение Самаеля/(Ангел загробного суда)
 
  По осени мадам Примакова вместе с семьёй улетела в теплые края. Ее место заняла Галина Константиновна Петрова. Походка Галины Константиновны напоминала походку только что поевшего питекантропа. Цвет лица свежеиспеченного директора был похож на нестиранную портянку. Галина Константиновна красила волосы хной и делала мелкую химию. Внешность дополняли: полное отсутствие чувства юмора и вкуса. Сей образ выкристаллизовывался годами. Когда в семье Петровых появилась на свет маленькая девочка, папа, капитан НКВД сказал:
- Расставим точки над “I”. Назовем Галка!
- Может Марианна, - робко возразила мама-гинеколог.
- Так зовут только проституток, - веско произнес папа. Он был тверд.
  Ночь вспугнули, и она ушла. Рассвет предъявил свои права на жизнь. Дружно проснулась крепкая семейная ячейка Галины Константиновны. Директор музыкальной школы имела в наличии мужа и дочь. Мужа она называла уважительно Александр. Галина Константиновна считала, что для преподавателя музыкального училища это должно звучать солидно. Александр имел фигуру колобка и часто-часто моргал глазами. Дочь была похожа на маленькую бабушку. Звали ее Ляля.
- Стоп, - сказала Галина Константиновна на кухне, - расставим
точки над "i". Где ваше "с добрым утром"?
Александр с Лялей сонно пролепетали. И с надеждой:
- На завтрак картошечка?
- Гамбургеры, - твердо сказала Галина Константиновна. Мы уже десять лет их едим. Нельзя изменять привычкам.
- Опять, - пригорюнилась девочка-бабушка
- Режим! - Галина Константиновна была неумолима, - прекратить дебаты.
Из микроволновой печи потянуло пластмассой. На вкус гамбургеры
были примерно такие же. Ели молча. Разошлись одновременно. Ветер на улице погнал их в разные стороны: девочку-бабушку с ранцем в школу, Александра с дипломатом давать уроки игры на баяне в музыкальное училище, Галину Константиновну с твердыми намерениями и плохим настроением руководить. Дерзайте! Ваше время пришло.
Старое обветшалое здание было покрашено в белый цвет. Галина Константиновна открыла свой кабинет и окунулась в деловую жизнь школы. Она села за письменный стол, взяла в руку карандаш, задумалась. Из окна хорошо просматривались все подходы к школе. Опоздав¬ших быть не должно, иначе пошатнутся все точки над "i’. Галина Константиновна работала директором уже два года. За это время из школы уволилось четырнадцать педагогов. Двое умерли.   Инсульт. Инфаркт.






"Человек - червь. Он жмется всегда к земле. И попадает он в мир мой. И пребывает он в наслаждении, ибо душа его не интересует, а любит он плоть свою, которой и пытается угодить как в жизни земной, так и в потусторонней..."
       / откровение Вельзевула/(Владыка тьмы и демонов)

  Вечер. Лампа. Печатная машинка отбрасывает уродливую неровную тень. Игорь за письменным столом сочиняет стихи. Рядом с машинкой - початая бутылка водки. Наташа с Сережей уехали в Ялту. С каждой выпитой стопкой стихи становятся все бестолковее. В голову нахально лезет всякая чушь. Бутылка заканчивается и приходит ночь. Рано утром Игорь понял, что уже пьян. Пропылесосил палас. Жужжание пылесоса успокоило, но ненадолго. Делать больше ничего абсолютно не хотелось. Остро накатила волна грусти. Игорь подумал: " Если сейчас куда - нибудь не пойду, совсем тоска". Решил пойти в гости Сашке Решетникову, мужу "Кляксы". Сашка и "Клякса" были уже в приличном подпитии. Они начали красочно рассказывать какой с утра классный был коньяк. Глядя на их лица Игоря, берет сомнение.
- Представляешь, Игаряня! - "Клякса" ухмыльнулась,- коньяк – то был совсем не зеленый.
- Да ну? - Удивился Игорь.
- Серьезно. Не такой, что мы тогда покупали. И крепкий. Скажи Сашка?
Сашка как всегда конкретен:
- УУУУ коньяк!
Игорь пригласил их купаться. Тут Сашка и "Клякса" стали напере¬бой орать, что и они собирались купаться. Сейчас должен зайти сосед, который пьет не меньше чем они, и все, вместе дружно поедут на озеро... "Клякса" уверила Игоря, что они заедут к нему домой. Пьяный Игорь купил бутылку водки и... естественно никто не заехал. Несколько часов он читал. Потом выпил стопку. Слегка захорошело. Захотелось поплакать. Выпил еще. Поплакать захотелось больше. Застиранно - синий вечер заглянул в окно. Игорь отогнал его светом. Водка кончилась. Темнота, забвение и иллюзия полного счастья.
  Тяжелое пробуждение. Игорь пошел умылся. Черты лица человека из зеркала ему совсем не понравились. Деформированное подобие гомо-сапиенс. Бриться было глупо, и так все понятно. Тут хоть брейся, хоть стригись, все равно видно, что вчера пил. И немало. В дверь по¬звонили. Игорь открыл.  Ему навстречу улыбка, живот, золотая фикса. Воздух с шумом втягивается в рот и, мерно посвистывая, удаляется сквозь еврейский нос. Воздуху - то что? Ему все равно.
- Привет, - говорит Толстяк, - ну чего, едем?
Игорь приглашает его в дом:
- Хотите чаю?
Соломон Ааронович чаю вроде бы и не хочет но, полстакашка выпить не отказался бы. Игорь, наливая чай:
- Сахара, нет, хлеба нет, вообще ничего нет...
Толстяк грустно заторопился:
- Ну, поехали поехали...
Только сейчас Игорь вспомнил, что договорился съездить с Толстяком к нему на дачу.
В машине мягко и уютно. Слева живот Соломона, касающийся руля, справа мелькают скромные кустики, полоска камышей озеро, горизонт и дымка, дымка, дымка...
- Ребро, сука, болит, - прерывает мысли Игоря Толстяк.
- Как хоть тебя угораздило? - Поинтересовался Игорь.
Соломон Ааронович тяжело засопел:
- Пошел ночью поссать, а собака не вытерпела и сделала лужу. Я
подскользнулся и боком об угол кровати... Вес у меня большой, ребро треснуло, да еще ногу подвернул. Вот так.
Игорь живо представил: Ночь. Провинциальная темнота. Одинокие фонари. Мерно похрапывает Соломон. Повернувшись на бок, сладко спит его жена, Лена. Но рок, увы, неизбежен. Вот коварный пес по кличке "Ивенс" рисует первую строчку этой трагедии. Сонный Толстяк, влекомый древним, как сама жизнь инстинктом, сбрасывает с себя одеяло и делает тот неизбежный маг. Настал решающий момент. От страшного грохота проснулись все. Даже соседи этажом выше. Поверженный Сеня наверняка произнес красочный монолог. Возможно с применением примитивного русского мата. По своим художественным достоинствам этот монолог слегка уступает гамлетовскому, хотя как знать, как знать. "Быть или не быть" здесь тоже вполне прослеживается.
 Ход мыслей Игоря прервал Толстяк:
- Во, бляха-муха, приехали!
  Дача Соломона Аароновича - довольно жуткое и нелепое сооружение. Ни в один архитектурный стиль оно не вписывается. Рань¬ше на этом месте стояла деревенская водокачка. Творческий гений Толстяка соорудил  из водокачки летнюю резиденцию с мансардой, сауной и подвалом.
Зашли в дом. Прихожая, гостинная, кухня - все как у людей. Сеня жестом хозяина обвёл все вокруг:
- Вот сауна. Рядом кухня. Помылся, попарился, сто грамчиков.
На кухонку - раз два закусил. Поговорили о том, о сем. Игорь с умным видом  стал давать советы. Цвет стен, эскизы мебели, картины... Толстяк тут же быка за рога:
- И сколько одна картина стоит?
Игорь цену ломить не стал:
- Примерно двести долларов.
- Муууу.».- Промычал Толстяк и тут же начал очень странный разговор:
- Во, смотри кровать! За десятку купил. А вот стульчики! Антиквар!
Семь долларов за стульчик. Опять же стол! Древность! Все счастье
тридцатка. А с картинами ты мне правильно подсказал. В книжном
магазине по стольнику куплю, красота!
  Игорь очень живо представил, как приезжают к Соломону Аароновичу деловые партнеры, из Китая, например. Он их на дачку как запланировал. Поспят они на десятидолларовой кровати, посидят на семидолларовых стульчиках, насладятся эстетикой стодолларовых картин и контрактики все сразу подпишут, будьте нате. Обратно ехали молча.
Часа в три дня Игорь завалился к "Кляксе". Открывают. Уже опохмелились. Игорь ехидно спросил:
- Ну что не заехали-то?
Начинают безбожно врать. Что хотели, да не вышло. Кто-то сильно напился и через весь город шел голый. Сашка забыл пьяную "Кляксу" дома, а когда вернулся, она уже ушла... Такая ахинея продолжалась минут пятнадцать. Потом они резко остановились, показали друг на друга пальцем и заорали:
- Вооон придурок-то виноват!
- Вооон дура-то виновата!
- Ладно, - Игорь махнул на них рукой, - проехали.
- Погоди, - "Клякса" расслабилась. - Мне сейчас на работу. Вы в
"Ладу" сгоняйте, красненького купите, мне ещё опохмелиться надо.
Доехали до лады. Взяли ещё красненького. ''Клякса выхлебала  стакан и пошла спать. Ещё немного посидели, покурили. Сашка произнес какой-то невнятный монолог о том, что какая у него жена талантливая. Что давно уже можно было купить автомобиль, виллу и яхту, но мешает "Нахичеванское". Говорить было не о чем. Игорь попрощался и поехал домой. Открывая ключом, дверь он остро и болезненно ощутил, что в очередной долгий вечер его ждут кот, телевизор, книги и рандеву с одиночеством.






Тело - тлен. Астрал - бесконечность. Смерти нет, есть пере¬ход. И только в переходе ощутит блаженство человек. Но пока жив, не осознает он истинного предназначения своего и свободу может даровать толь¬ко переход.
/откровение Люцифера/(Дух астрального тела)

  Запой начинается просто. Сначала - праздник. Суета в предвкушении выпивки. Бесконечные салаты. Терпкие кухонные запахи и стол. Первый тост. Водка идет тяжело, но не противно. Сосредоточенное поглощение пищи, оживление. Разговоры о политике, сплетни, смех невпопад. Застолье набирает обороты. Вышли покурить, затем выпили еще, еще, еще... Танцы с легким интимом, песни - народные и не очень. Под конец вечера включается "автопилот". Сон креп-кий, но короткий. Утро. Стакан холодной воды из под крана. Мир опять поплыл. Чувство тревоги и неловкости за вчерашний вечер, хотя ничего особенного не произошло и дикое желание опохмелиться. Диалог с зеркалом:
- Ну что? Только сто грамм и все. Точно все. Железно. Боже мой, лексикон Эллочки-людоедки. Думаешь, я вру? Нет, не вру. Около ларька дилемма: " Взять четвертинку или бутылку. Какой смысл в четвертинке? Возьму бутылку''.
Первая стопка пошла гадко. В желудок упала как кусок гудрона, зато на душе посветлело. Начался творческий подъем. Потянуло поговорить. Бутылку, естественно, пришлось допить. Сон, похожий на транс. День, ларек, бутылка. Ночь, ларек, бутылка... Сердце начинает давать перебои. Руки дрожат, кости ломит. Чем дольше запой, тем тяжелей "отходняк". Противно все, долги. Особенно тяжело морально, в районе солнечного сплетения проч¬но засела какая-то гадина и тянет, тянет, тянет... Начинают посещать мысли о самоубийстве. Алкоголики, почему-то, отдают предпочтение петле.
  Реаниматолог пил два месяца подряд. Очухавшись в холодном поту, он понял: отпуск прошел, отгулы закончились, надо идти на работу. Ночью к нему в отделение привезли Елену Михайловну - умирать. Врач-реаниматолог ничего не смог сделать. Сломав лодыжку, Елена Михайловна умерла от тромба. На реаниматолога это не произвело никакого впечатления. У него болели почки,  тянуло
печень, открылась язва. Коллега по работе, татарин Гайнулин, уложил его под капельницу. Через сутки врач ожил, на этот раз опять пронесло. Смерть посидела на постели, поворчала недовольно и ушла, противно шаркая ногами. Реаниматолог вернулся домой с безумным желанием выпить. Две бутылки водки, минимум закуски и тяжелый чугунный сон...
  Спирт начал свой путь из Закавказского хребта. Тяжело груженые КАМАЗы бессонно гудели в сторону России. Пейзаж изменился. Два ловких кавказца, Шалва и Гиви, погнали одну из "Фур" в сторону затерявшейся провинции.
  Полуподвальное помещение. Грязь. Немытые чаны. В них спирт разбавлялся водой из-под крана. Потасканая тётка неопределенного вида и возраста разливала смесь в непромытые бутылки. Шалва позвал соседа Николая для дегустации. Тот, выпив, сделал заключение:
-Воды перелили.
Ошибку исправили, добавив ацетона. Николай выпил, одобрил. Тетка, закатывая последнюю партию бутылок, сказала:
-Все. Шабаш. Полный вперед!
Шалва и Гиви трудолюбиво шлепали акцизы и этикетки. Спирт, превратившись в страшную смесь, продолжил свой путь. Он растворился в многочисленных киосках, контролируемых лицами кавказской национальности.
  Тишина. Врач-реаниматолог сидит на кровати. В сознании - тьма. Смутно начинает вспоминать, сколько вчера выпил. Увы... Проглотил пару таблеток нозепама. Не полегчало. Реаниматолог вышел на кухню, тупо помолчал, затем прохрипел в сторону жены:
- Дай опохмелиться.
Та молча подала ему червонец. Жизнь приобрела очертания. Врач кое-как оделся. Надо доползти до ближайшего ларька. День - дрянь. В голове металл. У киоска, сделав матрешке ласковое лицо, сказал:
- Дай, золотая моя, водочки подешевле, и самую вонючую жвачку.
Дома, сорвав зубами пробку, выпил стакан. Убийственная смесь
продолжила свой путь по ссохшимся венам врача-реаниматолога.
Сердце неумолимо проталкивало отравленную кровь к мозгу. Грань
между двумя полушариями стерлась. Вокруг возникли недобрые
контуры. Чтобы просушить дом, больше похожий на барак, жена растапливала котёл. С оловянными глазами в дверях появился врач.
- Сука, - сказал он.
Схватив жену за волосы, стал жестоко ее избивать. Привыкший к виду крови, он не обратил на нее никакого внимания. Ударившись об угол железного котла, жена умерла мгновенно. Врач равнодушно пощупал пульс и констатировал смерть. Двоих детей, мальчиков, он убил тупым кухонным ножом прямо в постели. Затем, в состоянии полной прострации допил ацетоновую водку.
- БОГА НЕТ, - подумал реаниматолог и отключился.




И говорил дух прорицания так: "...человек в суете своей за¬бывает, что есть покой. А покой - это вершина существования.
   /откровение Питона./(Дух прорицания)

- Интеллект, это способность смотреть на мир не тупо и плоско, а с долей какого - то изящного извращения, - Игорь задумался затем продолжил, - школа это все - таки приличный гадюшник. Провинциальным интеллигентам тоска. Они, бедолаги, получили высшее образование и подозревают, что есть где - то приличная жизнь. Их, ее лиши¬ли. Дали взамен тягучую скуку провинции, тоску и безысходность. Игорь говорил, фактически, самому себе. Рома, с которым они выпивали, уже уснул. В этот день все началось как-то кувырком. Утром зашел Рома. Он принес бутылку водки и предложил расслабиться...
Рома был личностью весьма интересной. Он служил в Афганистане и
три раза сидел в тюрьме... О тюрьме Рома вспоминал с теплым чувством:
  - Представляешь, сижу на "двойке", второй год. Рядом какой-то блатарь" струны дергает.   Все его слушают,  затаив дыхание.  Он
гнусавит так слезно: " Пираты везли алмазы и караты..." Я не выдер¬жал, ГОВОРЮ:   Вы, хоть, понимаете чего он вам втюхивает? То, что пираты везут алмазы это понятно, но как они могут везти караты?" А они мне отвечают: " Неважно, главное душевно получается, а ты заткнись не то морду набьем''. Я выступать не стал, а то действительно набъют... Рома высморкался и с улыбкой продолжил:
- Знаешь, меня, когда третий раз сажали, это был вообще анекдот.
- Третий раз? - Игорь выпил полстопки, - чего уж тут анекдотичного?
- Нет, ты слушай.  Мы с Вовкой Артамоновым решили сейф взять. Совхоз "Красный маяк" знаешь?
- Что-то знакомое, - промычал Игорь.
- Так вот, у меня подруга была, Марина-череп, - Рома гаденько
ухмыльнулся, - она, короче, и навела. Там, говорит, денег тьма. Мы сейф вскрываем, а там денег на бутылку водки еле еле, какая – то документация и использованный презерватив...
- Мы эту бутылку выпили, потом еще три. Утром меня менты будят:   Просыпайся, поехали". Нас Марина-череп и сдала. Любила она меня, а я не отвечал ей взаимностью. Вот сука. Ну, менты меня колют, я в несознанку. Башка болит после вчерашнего. Директор совхоза, падла, написал, что в сейфе четыре штуки лежало. Я - в прострации. Вспоминаю что дома, в подвале, спрятана бутылка "Кавказа". Поехали, говорю, сдаюсь. Все как на духу, желаю, мол, чистосердечным облегчить и так далее... Приезжаем. Я в подвал. Они мне: "Куда?"  Да не бойтесь, из подвала не убегу. Сейчас вспомню куда "бабки" запря¬тал. В подвале пузырь выпиваю - полегчало. До этих чалдонов, естественно, дошло...
- И что дальше? - спросил Игорь.
- Да ничего особенного, - Рома закурил, - дали пять лет с конфискацией...
  Игорь с Ромой грустно выпили и закусили квашеной капустой. Рома подождал пока привьется, затем сказал:
- Жизнь паскудная штука. Вон реаниматолог пришил троих, теперь
под психа косит. Соседку мою тоже не спасли. А всего-то лодыжку сломала. Я сейчас на катафалке водилой работаю. Короче, видел
я всю вашу интеллигенцию на кладбище. Приехали хоронить коллегу. Стоит вся школа. Рожи постные, слезу пускают, а про себя каждый думает: "...слава Богу, не я..." А что не я? Все рано или поздно там будем. Причем всем кажется, что он-то туда попадет как можно позже. Ха, ха, ха... За три года, что я туда жмуров доставляю, никогда не бывает поздно, всегда только рано. А ты говоришь пять лет...
         Игорь подумал, закурил и произнес:
- Да, пять лет это, действительно, не так уж и много по сравнению с тем, что всех нас скоро посадят на целую вечность. Не так уж и много...



             ЭПИЛОГ

  Большой белый авиалайнер компании "ПАН—АМ" неторопливо оторвал¬ся от земли. Худенькая еврейка с сыном сидели в салоне для курящих.
- Мама, мы никогда больше не вернемся сюда? - спросил Сережа.
- Да. - Твердо ответила мать, и, подумав, добавила:
- Никогда.
Стюардесса шныряла туда-сюда, предлагая прохладительные напитки. Наташа взяла банку тоника и водку. "Наверное, последний раз"- подумала она и заплакала!
- Пошло, Господи как все пошло получилось... Будь, проклята
эта страна, эти люди...
  Самолет набирал высоту и таял, таял, таял... Загадочная страна Израиль ждала их. Она приготовила надежды, разочарования, свет. И одинокий саксофонист с нежно-пепельным блюзом в ялтинском подземном переходе остался в прошлом. Древнеримский Бог Ворот цинично усмехнулся и навсегда закрыл туда дверь. Осталось только будущее. Заходите, не бойтесь...
  Электричка, пьяно пошатываясь, подошла к перрону провинциального города. Два раза чавкнула и замерла. Двери раскрылись. Игорь в последний раз обернулся и посмотрел на город. Город водки и кефира, опустившихся мужчин и некачественных женщин. Город, где никогда ничего не происходит. Где ржавая листва осени сменяется грязным снегом, а лето укрывает все нежным слоем пыли. Не вздохнуть. Город бесконечных грядок с луком и вечных старух, пьяных врачей и учителей, забывших как выглядит жизнь. Время невластно над ним. И только птицы знают, что есть где-то другой мир. Игорь зашел в этот город на пятнадцать минут, а задержался на пятнадцать лет. Надо было сделать последний шаг - шаг в полутемный тамбур. И он сделал его.