Тур

Тур




Леонид Семёнович всегда передвигался странной танцующей походкой. Это не было следствием несчастного случая. Дети вслед дразнили его лишь однажды.
Как и все люди трудоспособного возраста работал. Трудился в фонде социального страхования. Леонид Семёнович не любил танцев. И если в телевизоре натыкался на большой круг венского вальса, переключал на что-то более содержательное. Но не футбол. Жена тоже. Просмотр танцев предпочитала, по-своему, хорошему детективу и чашке кофе.

Планерка была общей. Такое иногда случалось. Примерно в середине в актовый зал вошла председатель профкома. Кашко. Она извинилась и попросила минуточку внимания. Но впечатление складывалось такое, что начальник отдела знал о ее приходе.
Она прошла к передним креслам, чтоб ее было видно всем. Встала наискось от стола. На каблуках.
- Минуточку внимания. Намечаются соревнования, - сказала она. Неуёмная.
- Какие еще соревнования?
- Они вообще-то каждый год, вроде.
- А, точно. Помните, Леночка первое место заняла по спортивному ориентированию.
- Это было по городу. А на область она из-за гриппа пропустила.
Когда утвердительные воспоминания окончились, Кашко продолжила
- Это, - она чуть выделила это слово, - городские спортивные соревнования между службами. Участвуют ПФР, ФНС, ФМС, мы, ФБР, МВД, ЗАГС, Таможня… вроде всё. А, еще приставы. И еще ФСКН. Всего пятнадцать дисциплин. Естественно, заявляются не в каждую. …От вашего отдела идёт Кробко'в.
И словно давая понять, что не одни они попали в такое положение, зачитала весь перечень от фонда:
- Бег на 400 метров в зале и метание копья – Шилько. На танцы – Кробков. На биатлон идут Гунькова и Кочерыжкин, на шахматы – Маточкин.
Кашко ушла, а Леонид Семёнович стал записанным на турнир по танцам.
Большой европейский круг.

В назначенный час, с опозданием в десять минут, Кробков прибыл в репетиционный зал. Поставил портфель. Отряхнул брюки.
Еще через пять минут вошел наставник. Леонид Семёнович думал увидеть его кудрявым гомосексуалистом в бандане на голове и майке. Но тот оказался ничего. Прямые волосы, уложенные гелем и загар из солярия. Тренер Шумейко поставил магнитофон.
В пару Кробкову поставили Светлану Гальдонику, из профсоюзов. Довольно миниатюрную, довольно миловидную крашеную блондинку. Едва помоложе, но тоже чуть больше средних лет.
Гальдоника протянула ему руки, но не в надежде, а чтобы встать в позицию. Однако наставник это отменил, и велел весь вечер вилять обоим, как показалось Кробкову, бёдрами.
До начала соревнований оставался месяц.

Леонид Семенович забрал из почтового ящика на втором этаже газету. Пешком поднялся до квартиры. Звонить не стал, отпер своим ключом. Жена в комнате, забравшись за тюль, из цветастого чайника поливала бегонию. Кробков сказал «Привет», положил газету на стол, сверху положил ключи. Пошел умывать руки. Когда он вышел, вытираясь полотенцем, жена была на кухне. Леонид Семенович любил есть сразу. Он достал из холодильника огурцы и помидоры и принялся резать их в салат. Пока Камилла бомбила ложкой в кастрюле, не давая подгорать.
За тарелкой с гарниром и мясным он сказал:
- Меня на танцы записали.
Жена посмотрела недоверчиво.
- На городские соревнования, - пояснил Леонид.
Камилла налила себе чая. Села за стол.
- Выступаем через месяц, - внес Кробков полную ясность.
Кробкова отпила.
Он сунул в рот гуляш.
Камилла шаркнула ногой.
Леонид потянулся за помидоркой. Наколол. Потянул обратно. Камилла поставила чашку на блюдце. Чай остывал. Кробков взял хлеб. Плетенки не было. Для лежания хлеба пользовались обычной тарелочкой.  Камилла Ивановна подвинула салфетницу. Кробков жевал. О край тарелки стукнулась вилка.

После пяти. В актовом зале сидел на сцене, свесив ноги с нее в зал. И достал из портфеля, ел, завернутые в полиэтилен бутерброды. Появилась Гальдоника. Скинула легкий плащ цвета пастели еще на входе, бросила там же его на спинки кресел. Осталась в платье с пояском. В ожидании репетиции подкрасила губы. Кробков убрал в портфель пакет, обкрученный вкруг кулака. Вошел Шумейко.
Пара сблизилась. Встали в позицию. Будяще повеяло чесночком. Кробков смежил губы. Дышал через нос. Неловкости не испытывал. Он не был готов ради этой матрёшки с ороговевшими пятками отказывать себе в маленьких удовольствиях.
Вальс. Платье у Гальдоники было чуть ниже колен. Развевалось. Темные чулки. Кробков топтался и делал па в специальной обуви. Взяли за плату в танцевальной школе. Подобрали по размеру. У левого мизинца жало. И Леонид Семёнович смочил место одеколоном и походил. Теперь было хорошо.
Брюки пришлись обычные. Которые Кробков носил в будние дни. Это не играло особой роли. Будет танцевальный костюм. Леонид Семёнович помнил по телевизору эти чёрные брюки с шёлковыми лампасами и чёрный фрак. Облик портил разве что белый квадрат на спине с номером, крупными числами. Но по другому никак.
Еще Кробков не любил белых носков.

После дня, вечером, Кробков дома ужинал. Вот и всё развлечение. Ну, с женой еще пообщается. Час-полтора – на всё. Танцы не то, что выматывали Леонида Семенович, они даже нравились, но отнимали время, после которого ничего делать не хотелось. После работы и занятий хотелось внутреннего покоя. На эти часы перед сном. Не такие уж большие запросы для мужчины средних лет.
…На экране Жан-Поль Бельмондо говорил голосом Николая Караченцова. От неудобного расположения антенны, на экране на уровне лодыжек была строка ряби. Кробков допил чай и выключил телевизор. Ему приснился оркестр МО СССР.

Шумейко движением поднял им локти на правильную высоту. И повторил голосом:
- Выше локти.
Отскользнул на пару шагов – видеть со стороны. У самого осанка, будто только что проглотил стержень.
Занятия продолжались весь последний месяц почти каждый день.
Медленный вальс, Венский вальс, Танго, Фокстрот, Квикстеп (Быстрый фокстрот). Все танцы Кробков выучил блестяще. Труднее всего ему далось танго, на него Леонид потратил целых пять дней. Но и оно покорилось. Теперь Кробков думал, что может выступить и перед строгим жюри.
- Что выйдет, то выйдет, - сказал Шумейко.

Настал день турнира. Перед зеркалом его причесали, уложили волосы гелем. Совсем, как у Шумейко. С поправкой на седину и залысину. Леонид Семёнович надел танцевальный костюм. Откуда-то принесли его начищенные ботинки.
Пошли по коридору. Был среди пар и молодой парень. Не хватало до тридцати. Танцевавший, видно, еще на студенческих фестивалях, за валеологический факультет. Двигался с томностью вальяжного коня.

Зрительский зал был заполнен. Но виднелись и пустые сидения. К своему месту пробирался гражданин в муругом пиджаке. Камилла Ивановна, как жена участника, во втором ряду.

- На паркет вызываются…
Вот назвали и их имена.
Кробков и Гальдоника вышли, прошли через хлестнувший по ним нарядный свет софитов и заняли свое место. По соседству оказались брюнет и женщина. Между прочим, с грудью.
Они уже стояли ладонь в ладонь. Вторая ладонь брюнета прописалась на спине партнерши. А сама она была готова отвернуть голову в красивом лебедином изгибе шеи. Первым шел вальс.
На паркете было светло. Зазвучала музыка. Пары, одна из них с некоторым опозданием, пришли в движение. По периметру паркета стояли люди с блокнотами.
После танго Леонид Степанович и Гальдоника были восьмыми. Оставалось два танца. Фокстрот и квикстеп.

Как раз в этом перерыве, когда оценки уже были оглашены, на Леонида Семёновича накатило растерянное оцепенение. Как же так могло получиться? Дышал глубоко. Сердце билось активно. Кробков без внимания смотрел на зал и на паркет. Потом, когда встали для фокстрота, и поверх головы Гальдоники. Что-то, беспомощность, ужалась в районе солнечного сплетения. Эхом качнулась в область желудка. Или только так показалось. И сейчас, не переломляя, пришла решимость, что нужно идти до конца.
Шумко из зала делал какие-то знаки. Но Кробков ничего не замечал. Почувствовал только, как по боку скатилась капелька пота. Наткнулась на родинку и устремилась дальше. Как дождевые капли по стеклу, стекая, огибают голубиную говёшку.
Из состояния вывела Гальдоника. Она шипела:
- Я из-за вас премию терять не собираюсь… Просто… Идите, как обычно!!
Уступив парам лишь из ФСКН и ЗАГСа, они взяли бронзу.