Стало совсем хорошо Опыт дознания

      Так случилось, что в самом начале самостоятельной  работы по окончании  института меня   взяли сразу в аппарат областного управления милиции в следственный отдел  - следователем. В числе прочего в мои  обязанности входил  контроль и оказание практической  помощи по следственной работе  нескольким  районным отделам милиции города Тамбова и Тамбовской области,  в том числе, и   городскому отделу – Центральному. В смысле оперативной обстановки это был, пожалуй,  самый сложный отдел.  Бывать там приходилось особенно часто.  Старшим оперуполномоченным уголовного розыска в этом отделе работал Николай Кочуков. Лет на 10 старше  меня, небольшого роста, крепко сбитый, коренастый.    Особенностью его внешности было всегда слегка багровое лицо –следы очередного возлияния. Пил Коля систематически, но напивался редко,  не превышал норму допустимого. Всегда  был гладко выбрит. При классно завязанном галстуке, в сером буклированном пиджаке ( букле – это ткань такая - не гладкая по структуре, как бы,  в пупырышках, очень модная тогда) и в такой же, буклированной  кепке, плотно натянутой на лоб.  И при этом  … в тёмных очках! Их в то время  почти никто не носил.  Такой прикид тогда был у детективов из «проклятого»  капиталистического мира. Коля  явно подражал им. По характеру он был немногословен, даже когда выпьет. Мне он нравился. Несмотря на разницу в возрасте, мы с ним сдружились.  Живых, настоящих сыщиков я раньше  никогда не видел.  В юридическом институте оперативной работе нас совсем не учили. Поэтому общение с настоящим, опытным сыщиком, каким был  Кочуков, для меня было и интересно, и полезно. Надо сказать, что  в то время  высокое милицейское  начальство   к сыскарям  относилось как-то  никак, даже свысока. Так, мол,  копаются  в уголовном дерьме и грязи, якшаются с опустившимися личностями – проклятым наследием капиталистического мира,  доставшимся нашей великой, замечательной стране, первой построившей развитой  социализм и вот-вот входящей в заветное коммунистическое завтра. Шаг, ещё шаг,  ещё одна великая стройка коммунизма – гидростанция, канал, домна и … мы тама!...
           По правде говоря, это сейчас я употребляю такие слова - «сыщик», «сыскарь». Тогда же, во времена, о которых пишу,  оперативных  работников так не называли. Такие понятия   использовали только применительно к кадрам  царской охранки,
 которая выслеживала большевиков: Ленина, Сталина, Красина, великого большевистского банковского грабителя Камо, ну и т.д. По своей неопытности и юношеской горячности я как-то выступая на общем партсобрании управления МВД, употребил это выражение: «советские сыщики», применительно к себе и своим коллегам. После этого выступления  мой шеф, очень уважаемый, даже любимый мною, начальник областного  управления  генерал Калашников  при каждой встрече не упускал  возможности поиздеваться надо мной:
-Ишь ты, сыщик! Это ж надо придумать такое! Сы-ы-щик!

Работая по конкретным  следственным делам,  я старался  не только протирать задницей стул, допрашивая  обвиняемых, свидетелей и других фигурантов,  но не упускал возможности   вместе с Кочуковым участвовать в  различных оперативных мероприятиях по этим делам. Это не входило в мои служебные обязанности, но я по собственной инициативе участвовал и в установке местонахождения преступников, и в их задержании, учился наружному наблюдению и элементам слежки. Наблюдал, как Кочуков общается с «блатными», которые были  и  «клиентами на нары», и  одновременно его помощничками.  (Чуть позже, когда я перешел на работу в уголовный розыск, этот опыт мне здорово пригодился!).
Во время наших  хождений по городу Кочуков часто заходил в какую-нибудь пивную или закусочную, а мне говорил:
-Ты  погуляй, особо не рисуйся, а мне нужно тут кое с кем  пошептаться.
Заходил, и его там тепло приветствовали и шпана, и не шпана. И буфетчица тут же неслась с кружкой пива, а кто-то подливал в неё из «чекушки» водочку, и так, выпивая, он  беседовал то с тем, то с другим. Сам больше слушал. Выпивали они, закусывали воблой, раками (они были ещё  в изобилии). Если мне доводилось присутствовать, я прислушивался к этим разговорам, вроде ни о чём, так трепотня пустая… Но,  выходя  из очередной «забегаловки», Коля  говорил мне:
- Часа через два будем брать, место и кого брать нам покажут.

И всё было, как он говорил. Он доверял мне. Иногда я присутствовал при его встречах с агентурой. С каждым он говорил по-разному: иногда уважительно, иногда давил, иногда подзадоривал или успокаивал. Словом, сплошная психология,    нюансы, нюансы...  Впрочем, такого слова Коля и не знал, он был в этой среде «своим», таким, как они, но при этом какую-то дистанцию всегда держал. Тогда у меня и в голове ещё не было, что когда-нибудь сам буду работать в уголовном розыске, стану «сыскарём». Так, из любопытства, для интереса ходил с ним…
В один из дней прямо из дома, не заходя в  Управление, я поехал в райотдел. Николай Константинович, как всегда, был уже на месте, уже принявший свои 150 грамм, багровенький - в начальной стадии, гладко выбритый, пахнущий одеколоном «Шипр». (по его мнению, один запах забивается другим). Он явно ждал меня, подвёл к  своему столу, вынул из ящика материал уголовного дела, вытащил из него постановление о предъявлении обвинения, протокол допроса обвиняемого и проект обвинительного заключения – документы, оформлять которые  входило в обязанность следователя. Оперативники тогда уже следственной работой не занимались.  Я вытаращил глаза! В райотделе   появились следователи –  дипломированные юристы. Эту  работу должны были делать они. Уловив моё недоумение, Коля  всердцах сказал:
- Достали меня эти умники-сопляки, учат,  как допрашивать, оформлять доказательства и т.д.,  будто я сам не знаю! Решил вот сам начать и закончить дело и направить его в суд, чтобы эти сосунки не учили меня жить. Мы сроду без них  сами тут управлялись, и всё было тип-топ. Ты нормальный мужик, посмотри, а то я давно этим не занимался, может, какие новые появились законы, инструкции, а я поотстал, чего-то не учёл. В общем, если чего, мы с тобой вместе подкорректируем…

Постараюсь по памяти воспроизвести Колино творение, тем более, что почерк у него был великолепный, я бы даже сказал,  писарский почерк с эдакими красивыми завитушками. Надо иметь ввиду, что в те времена не то что компьютеров, пишущих машинок  у следователей не было! Самые  продвинутые, «важняки» (следователи прокуратуры  по особо важным делам)  постепенно обзаводились ими. В основном, все следственные  документы,  не только в милиции, но и в прокуратуре, оформляли от руки, и даже не шариковыми ручками, а обычными перьевыми, обмакивая их в чернильницы с чернилами! И в судах, куда в конечном итоге попадали эти материалы, судьи это качество – хороший почерк – очень ценили. И терпеть не могли следователей, которые писали неряшливо,  неразборчиво.  Не будешь ведь приглашать его всякий раз, чтобы расшифровывал свои каракули! А Коля писал не только разборчиво и
красиво, но ещё и грамотно.
            В постановлении о предъявлении обвинения  Кочуков  добросовестно воспроизвёл диспозицию, т. е. описательную часть ст. 74 ч.II УК РСФСР – хулиганство. В ней указаны признаки этого состава преступления. А именно, что обвиняемый своими действиями проявил неуважение к обществу, буйство, дерзость, цинизм. За точность формулировки сейчас не ручаюсь, пишу по памяти, Уголовного Кодекса под рукой нет. Важно, что это – обобщённая характеристика хулиганских действий. А описать то, в чём  проявилось это «неуважение», «буйство», «дерзость» и «цинизм» конкретного обвиняемого - задача следователя.

        Так вот, в постановлении, составленном  Колей Кочуковым,  напрочь отсутствовало  это главное – в чём именно обвиняется хулиган, которому он предъявляет обвинение.  Что он сделал?  В чём проявилось его конкретное «неуважение»,  «буйство» и т.д.? При этом обвиняемый полностью признал себя виновным по предъявленному обвинению в злостном хулиганстве,  которое  «тянет» на срок до 5 лет лишения свободы!
      В протоколе его допроса после положительного ответа на вопрос о признании  виновным в предъявленном обвинении («Да, признаю») следует вопрос Кочукова:
       - Расскажите подробно по существу предъявленного  Вам обвинения
 Ответ обвиняемого – описание его «хулиганских действий» в изложении Кочукова - выглядел так:
- 5 декабря получили мы с другом Васей получку. Вышли с проходной. Только отошли от проходной, как стало холодать. Посоветовались и решили зайти тут же в буфет возле  завода – согреться. Здесь уже много скопилось замёрзших, как и мы. Получка ведь! Получилась даже очередь, еле дотерпели, так продрогли, хоть вроде уже и в тепле были. Вот. Взяли мы с Васей по 150 граммов водки и по кружке пива. На закуску – только сырки плавленые. Вот и взяли по сырку – а чего зря деньги переводить? Разве у них есть забота о рабочем человеке? Вкалываешь у станка, на ногах стоячи, сколько начальство скажет, ведь безотказные мы. Да и рабочий класс мы – на страну работаем. А они – сырок! Ну вот. Выпили мы по 150 и по кружке пива. Закусили этим поганым сырком. Плавленым он только называется. А сам твёрдый, хоть топором рубай. Видать,  вылежался у них. Однако,
СТАЛО ТЕПЛЕЕ.
.  . Посмотрели кругом. Заводские рожи уже по второму кругу пошли. Тут Вася мне и говорит: «А чё нам культурно не отдохнуть да и пожрать чё ни чё по человечески? Решили мы пойти в закусочную. Там тоже народу полно, но поменьше, да и заводских почти нет. И помещение покультурней. Заказали мы с Васей по 150 и по кружке пива, а из закуски по пирожку с картошкой и с капустой. Но тоже холодные и твёрдые, однако, грызть кое-как можно. А ещё по бутерброду с засохшим сыром. Больше ничего там не было. Выпиваем, закусываем, беседуем за жизнь. Заказали ещё по 100. Приносит официантка и тут Вася замечает – недолив. Нету там ста граммов. Он ей культурно говорит:
- Ты что ж, сука, делаешь! Думаешь, мы выпивши, так ничего уже не видим?
Я тоже обиделся, говорю:
- Все обижают рабочего человека, а он передовой пролетариат, вкалывает для Родины, и никакого ему уважения, любая ****ь тебе не дольёт, сухой коркой кормит на закуску, а деньги берут  кровяные.
 А та нам в крик:
Как вы мне, алкоголики проклятые, надоели, что здесь, что дома!
Повернулась и ушла. Выпили мы всё ж таки недолитые ею  по 100.
            СТАЛО ХОРОШО!
Но проголодались. И я говорю Васе:
- Давай, мол, сходим в пельменную. Так-то мы уже хорошие, но время позднее, жёны всё равно жрать уже не дадут, да ещё и настроение испортят.
Вася на всё согласен, но только говорит, что в пельменной только пиво, а водки нет, да и пить там не разрешается. Ну, а я раздухарился и говорю:
- По дороге возьмём бутылку. А там пивком заполируем. Не ссы, Вася, всё будет в порядке.
Зашли мы в магазин, взяли поллитровку «сучка» («Сучёк» - это была тогда самая дешевая водка. Горлышко её бутылки было залито  сургучом коричневого цвета. Цена -21р.20коп.Следующая по рангу была уже «Московская»)
-  Зашли мы в пельменную, там светло, тепло, столики чистые. Пельмени, правда,  темноватого цвета, мука, видать не первого сорта. Мы уже денег не пожалели, заказали по две порции на брата и по две кружки пива. Взяли втихаря 2 пустых стакана – возле кипятильника, где чай разливают  и сели культурно за отдельный столик. Скатерть белая, в общем, порядок, всё чин-чинарём. Разлили граммов по 100 в стаканы и граммов по 50- в пиво. Выпили. Запили пивком – ёршиком. Закусили горячими пельмешками.
.  СТАЛО СОВСЕМ ХОРОШО!
 
Я хотел припрятать початую бутылку  в карман, так, чтобы не дрочить столовский персонал, или вдруг милиция зайдёт. А потом думал спокойненько прикончить её. Да тут Васька, шут гороховый, стал права качать, дескать, что, рабочий человек должен прятаться и не может выпить за свои, тяжким трудом заработанные деньги по-человечески! А тут, как на грех, подошла уборщица  к соседнему столику – убирать и говорит:
- А ну, алкоголики, уберите бутылку со стола, у нас запрещено.
  Я быстро разлил из неё по стаканам, мы последние по 100 граммов хлебанули, и только я поставил на стол бутылку, как бабка  хвать эту бутылку в карман халата и – ходу!
Тут уж мы не выдержали, озверели: как это она без спросу пустую бутылку хватанула! Ну, и я потихоньку  так, вежливо говорю ей:
-  Отдай, бутылку,  сука старая, она денег стоит.
   А Васька ей – «мать-перемать». А я ему – мать-перемать, мол, не поднимай шум! Вскочили мы оба, и он вдруг на меня попёр, что специалист я никакой, что начальству задницу лижу, детали незаконно делаю,  а они мне деньжат за это подбрасывают, что у меня денег куры не клюют, могу и друга угостить. И всё это унизительным для меня матом! Дальше помню, что очутились мы на полу под перевёрнутым столом. Кругом милиция, - Вот не помню, на очной ставке Васька говорил, что я ему вроде  кружкой по голове саданул, а? Я кружку-то разбил, иль нет, гражданин начальник?
 
Кочуков:
- Здесь вопросы задаю я. Продолжайте, обвиняемый!
Обвиняемый:
- А чё ещё говорить-то? Я всё уже сказал. Теперь сам видишь, СТАЛО ОЧЕНЬ ПЛОХО.

            Протокол был закончен, как всегда, внизу стояли подписи – обвиняемого и Кочукова.. Я прочитал его очень быстро и, уже читая, еле сдерживал смех, а,  закончив, истерически захохотал  Николай изумлённо смотрит на меня:
- Ты чего смеёшься? Рабочего человека сажать приходится, а у него семья, дети. Ну, выпил немного…
А я-то хохотал потому, что наглядно представлял себе, как, записывая эти показания, Николай пропускал через себя всю эту трогательную историю. Ведь он сам ежедневно, постепенно проходил все эти стадии. И эти слова - «СТАЛО ТЕПЛЕЕ», «СТАЛО ХОРОШО», «СТАЛО СОВСЕМ ХОРОШО» - он много раз произносил при мне сам, когда в течение дня мы работали вместе. Как раз, по  части водочки с пивом. К вечеру обычно становилось «СОВСЕМ ХОРОШО» Так что в протоколе он  с чувством и большим пониманием изложил это знакомое ему состояние.  Именно ему,  этому процессу достижения обвиняемым  вожделенного  «хорошего» состояния,  Коля уделил такое пристальное внимание.
      Посмотрел я постановление о предъявлении обвинения и проект обвинительного заключения, составленные сыщиком Кочуковым, считавшим себя вполне опытным, по крайней мере, не ниже уровня молодых, дипломированных  следователей. Та же картина. Ничего о существе  хулиганских действий, в чём именно они выразились.  В материалах дела  доказательств совершенного хулиганства   было вполне достаточно:  свидетели и потерпевшая подробно описали упомянутое в статье  Уголовного Кодекса  «буйство» - разгром, учинённый обвиняемым в пельменной, и «цинизм», и «неуважение к обществу» - матерная брань и оскорбления работников пельменной и прочие художества, учинённые там обвиняемым и п. Всё это подтверждалось протоколом    допроса  потерпевшей и свидетелей.. Однако в постановлении о предъявлении обвинения и в обвинительном заключении эта конкретика напрочь отсутствовала . Одни только общие слова: «буйство», «дерзость» и «бесчинство», «неуважение к обществу».
        Пришлось мне заново написать  постановление о предъявлении обвинения и обвинительное заключение. А Кочукова заставил ещё раз допросить хулигана и отразить в протоколе не только волновавшие их обоих чувства, но и более полно  описать его хулиганские действия,  провести очные ставки.  Что он  исправно и выполнил. Следователи Центрального райотдела были посрамлены: Коля показал им, что он не менее, чем они, опытный следователь. Самолюбие его было удовлетворено.  Но больше следственной работой он не занимался. А то, что оперативник он классный,  было общепризнано.
         И всё-таки, неспроста в  этом подследственном хулигане Кочуков чувствовал в чём-то родственную душу. Многолетнее  тесное общение с преступниками, постоянная, теперь бы сказали, «тёрка» в их среде, да ещё и эта страсть к водочке, по существу, настоящий алкоголизм,  делали своё дело.  Этот  классный специалист  просто  спивался.
   Как у всякого алкоголика,  нравственные качества, представления о чести, порядочности постепенно  как бы стирались. 
Так, однажды  произошел случай, не только удививший меня, но и оставивший, мягко   говоря, неприятный осадок. У меня родился сын. Праздновать это радостное событие собрались все без исключения  сыщики города Тамбова ( к тому времени я уже сам был  старшим оперуполномоченным областного уголовного розыска). От руководства было получено официальное разрешение на это торжество, но со строгим условием: отсутствовать на работе с 18-00 до 22-00 . В 22-00 всем прибыть в Управление и быть  «пригодными» к участию в общегородском оперативно-розыскном мероприятии.  Гуляли мы на берегу реки Цны. Когда стемнело, продолжали пир при свете спичек. При таком освещении пытались даже в преферанс играть! То есть, дошли «до кондиции». И, тем не менее, в назначенное время на работу  все явились. В мероприятии участвовали. Всё выполнили. Без замечаний и нареканий. Но утром я обнаружил пропажу очень дорогой по тем временам вещи - немецкого  складного перочинного ножа  фирмы «Solingen» с множеством  лезвий и всяких других  прибамбасов. Такого ни у кого из наших не было, и все мне завидовали. Я очень тужил о пропаже, решил, что по пьяни потерял нож на берегу реки. На всякий случай всех спрашивал, не нашел ли кто ножичек. Никто не видел.  Как-то  зашел в райотдел к Кочукову. Коля сидит за своим столом, вальяжно развалившись на стуле. Увидев меня, расплылся в улыбке. На всякий случай  спрашиваю его:
-Тебе не попадался мой складной нож?
Коля:
- А что, пропал? Вот жалость какая! Хороший нож был. Пить меньше надо!

Поговорили о том, о сём. На столе зазвонил телефон, Коля снял трубку и стал с кем-то разговаривать. А мне потребовался ластик - вытереть что-то в одном документе. Зная пристрастие Коли ко всяким канцелярским штучкам, я с уверенностью, что у него это есть, открыл ящик его стола. Ба! А там мой нож! Я на него… Слова произнёс совершенно определённые! Николай, ничтоже сумняшеся, взял нож в руки и говорит:
- Ты подумай, Володя, какая-то сволочь решила разрушить нашу дружбу. Это ж надо – подбросили нож! Но я виноват: потерял бдительность.  Ты уж извини. С меня за это магарыч, и только коньяком! Но нож-то нашелся! И ты, я вижу, рад.  Так что, выпьем за радость!
         Я засмеялся: что с него возьмёшь?! А Коля:
- Не держи  зла на того человека, что нож подбросил, уж больно хороший нож!
Как бы извинился. Я только рукой махнул
.
        А конец у Коли Кочукова был печальный, трагический конец. Обычно, когда он сильно перебирал, и становилось ему даже больше, чем «совсем хорошо» (то есть, упивался до беспамятства), и никого из своих рядом не было, он выбирал местечко  где-нибудь возле ближайшего забора, снимал свою фирмовую буклированную кепку, аккуратно вкладывал  в неё свой пистолет (!), примащивал  кепочку под голову и укладывался спать. Чаще всё заканчивалось благополучно: проспавшись, шел домой. Но несколько раз его обнаруживали сердобольные граждане, которые, поднимая Колю с земли, обнаруживали пистолет, ужасно пугались, сообщали в милицию. А то ещё обнаруживали и удостоверение личности и вместе с ним и с пистолетом отводили Колю в райотдел. Его  журили, но жалели и обычно объявляли взыскание. На какое-то время лишали  оружия. А затем всё возвращалось на круги своя. Да,  как говорится, сколько верёвочке не виться…
Однажды, упившись до беспамятства,  прикорнул Коля прямо возле забора тюрьмы. Вечером после работы сотрудники тюрьмы, хорошо знавшие Кочукова, увидели его, спящего на своей кепочке. Погрузили в автомобиль, отвезли в райотдел и, сдав дежурному, хотели уходить. Но дежурный, приняв спящего Кочукова, возопил:
-А пистолет?!
    И тут выяснилось, что пистолета нет!  Это уже серьёзное ЧП. Тут же доложили руководству Управления, объявили розыск оружия, а Кочукова отстранили от должности. Все сыщики города и области прилагали максимум усилий, чтобы найти оружие, спасти Колю, но тщетно. Примерно через неделю в городском саду было совершено убийство, и очень быстро установили, что стреляли из Колиного пистолета!  А вскоре задержали и преступника и изъяли у него кочуковский пистолет.  Теперь уже Николаю прощения не было. Получил 7 лет!  Года через три-четыре вышел на свободу. Пытался восстановиться в родную милицию,  кем угодно. Но не восстановили. Он каждый день приходил в райотдел, сидел просто так с ребятами, пытался чем-нибудь помочь.  Но начальство запретило ему появляться в райотделе. И он запил по-черному. Однажды пьяный заснул на снегу, простудился и помер. Говорили, что под головой у него была всё та же кепочка.  Жалко, очень добрый был мужик и отчаянно смелый…