страшная сказка

        Жил-был один мальчишка. Мальчишкой его можно назвать по той простой причине, что именно так его все и называли. Натура его была проста, как карандаш. Простой грифельный карандаш, как вы понимаете. Таких карандашей вы за всю жизнь встретите тысячи, если не миллионы, поскольку производство таких карандашей налажено задолго до вашего рождения, и вам не приходится сомневаться, как в исправности этого производства, так и в том, что карандаши эти необходимо производить. Так и с этим мальчишкой – когда вы впервые его встретите, у вас и мысли не возникнет ставить его существование под вопрос, вы просто примите его как факт. И не потому, что так вам положено, а скорее потому, что так положено самим фактом его существования. Да и вообще, какая глупость, сомневаться в существовании того или иного мальчишки.
        Мальчишка, о котором я рассказываю, хоть и был еще совсем зеленым, но рос вполне себе порядочным парнем. То есть, когда вы посмотрите на него, даже если знакомы с ним всего минуты две, у вас нет-нет, да и промелькнет мыслишка: «Какой порядочный, хотя и мальчишка еще!» А если посмотрите на него, когда знакомы уже пару лет, то подумаете: «Смотри-ка, этот мальчишка все еще порядочный, и по-прежнему мальчишка!» И в этом была его единственная проблема: и спустя двадцать лет, как он издал свой первый мальчишеский крик, он все еще был мальчишкой. Выглядел, как мальчишка, и когда старался выглядеть взрослее, то и вел себя, как мальчишка.
        Время шло, и мальчишеские игры сменяли друг друга одна за одной. Постепенно мальчишка перестал переживать по поводу того, что, несмотря на то, что игры становились все серьезнее и взрослее, они не переставали выглядеть для других все такими же мальчишескими и детскими. Мальчишка уже во всю трудился в некоей крупной компании по добыванию промышленного сырья, хотя по-прежнему окружающие с трудом воспринимали его всерьез. На очередном съезде представителей компании ему было трудно произнести речь, поскольку его несколько раз прогоняли с трибуны гиканьем и улюлюканьем незнающие люди, считавшие, что кто-то из партнеров привез с собой сына и оставил его без присмотра. Когда же наконец его повысили до вице-президента компании, он взял отпуск и уехал на дачу.
        Несмотря на высокий пост, и порядочность, у мальчишки почти не было близких друзей. Можно было бы даже сказать, что он был одинок, но такое сказать можно про кого угодно, и это ничего вам не скажет о человеке, о котором идет речь. Да и к тому же, говорить такое крайне не вежливо. У него было достаточное количество друзей, были добрые и любящие родители, была даже кошка, которая проявляла к нему куда больше нежности, чем обычная среднестатистическая кошка может позволить себе проявить. Но мальчишка наш был одинок, тем старым способом, что не было у него в жизни того самого человека, которого бы он любил. И который бы любил его.
        В детстве, пока он не научился читать сам, и даже немного после, перед тем как уложить его спать, отец всегда рассказывал мальчишке сказку про Рапунцель – прекрасную девушку, которая одиноко жила в башне, и не могла оттуда выбраться, чтобы выйти замуж за прекрасного принца, как и положено всякой прекрасной молодой девушке. Но единственное, что помогло девушке все-таки осуществить свою мечту и исполнить свое назначение (отец объяснил тогда, что у девушек частенько совпадают желание и долг, и этому мальчишка очень позавидовал), это были ее прекрасные длинные волосы, благодаря которым принц смог ей повстречаться.
        Именно эту сказку вспоминал мальчишка, бродя по лесу, неподалеку от своего скромного дачного особняка. Он думал об этом очень долго, и когда его блуждающий под ногами в поисках подосиновиков, которыми так славился этот лес, взор не наткнулся на каменную стену. Внезапная стена вмиг разогнала рой его мыслей по разным углам улья, хотя найти углы в улье пока никому не приходилось, но стена поступила именно так. Спустя какое-то время, которое понадобилось одной мысли, чтобы выйти из оцепенения, или из угла, как вам удобнее, она разбудила мальчишку, слегка ущипнув его за внутреннее ухо. Он огляделся по сторонам, протер глаза, и обнаружил, что стена ему не мерещится. Он дотронулся до нее рукой, чтобы убедиться в этом и подогнать какую-нибудь другую мысль, которая так же уже пришла в себя. Тогда он пошел вдоль стены, чтобы посмотреть. Сложно сказать, что именно он хотел посмотреть, поскольку мысль была довольно коротка, и подробного плана действий у нее с собой не было, когда она заглянула-таки в головной штаб.
        Пройдя вдоль стены до самого того места, где мальчишка обнаружил свою корзинку с двумя подберезовиками, срезанными еще в начале прогулки прямо у калитки, он остановился и задумался. Вернее было бы сказать, что он нахмурился, поскольку в штабе случился незапланированный перекур, который готов был вылиться в обеденный перерыв. Но внезапно что-то прошуршало над его головой, и взгляд рефлекторно дернулся кверху. Перекур закончился так же внезапно, как и начался, и вся орава хлынула обратно на свои рабочие места: стена уходила высоко в небесный потолок и конца ей не было видно.
        Надо ли говорить, что стена не допускала ни малейшего намека на окна или двери? Надо ли говорить, сколько еще раз мальчишка обошел вокруг башни, надеясь найти хоть какой-нибудь намек на окно или дверь? И надо ли сказать о том, что всего-то и нужно было подождать той самой припозднившейся мысли, которая добралась, наконец, до штаба и подтолкнула мальчишку к слову? Столько вопросов, и все-то они ответы. Итак, было слово, и слово это было «Волосы».
    - Волосы, - сказал он. И спустя пару минут лицезрения стены, неба, потом снова стены, громче и увереннее он проговорил:
    - Рапунцель, сбрось свои волосы.
        Следовало ожидать, что за этим ничего не последовало. Участилось сердцебиение разве что. Но это внутри нашего мальчишки, а снаружи – всё осталось по-прежнему: лес как лес. Ну, башня посреди леса. Стоя возле нее, мальчишке стало вдруг необычайно весело. Он стал смеяться, сам не зная почему. Просто смеяться и кричать. Он стал кричать и смеяться, и его смех усилился до боли в желудке, когда вдруг то, о чем он кричал, ударило его по голове.
        Немного успокоившись, он посмотрел наверх, откуда густым кустом свисали те самые волосы, о которых еще пару минут назад он так неистово взывал к небесам. Приняв это, как знак к действию, мальчишка ухватился за волосы, как за канат на уроке физкультуры, и стал забираться наверх, куда бы это ни было.
        Он забрался довольно-таки высоко, когда понял, что забрался довольно-таки высоко, но тут на его удачу волосы превращались в оконное отверстие, а точнее тонули где-то во мраке оконного дна.
        Глазам потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к сумраку, внутри было темно и тихо. Когда же он стал различать очертания предметов вокруг, волосы, что он до сих пор сжимал в руках, зашевелились и самовольно удрали куда-то в угол. Из угла отчетливо слышалось невнятное шебуршание, которое никак не желало приближаться или удаляться так долго и утомительно, что, в конце концов, вежливый гость не выдержал и откашлялся.
        Шорох прекратился, и ему на встречу резко выскочило что-то высокое и пыльное. От такого скачка мальчишку отбросило к подоконнику, возле которого он застрял в тяжких мыслительных потугах о дальнейших возможных вариантах действий. Но предпринять что-либо он не успел, потому что столп пыли оказался прямо перед ним, и человеческим голосом заговорил с ним, не забывая попутно рассеивать пыль по всем сторонам, а особенно в глаза, нос и рот мальчишке.
    - Ты пришел, я ждала тебя, - прохрипел голос.
        Мальчишка молчал, поскольку душа у него сжалась в крохотный комок и укатилась куда-то в области пяток, а, как известно, в моменты первого контакта присутствие души необходимо, как никогда.
    - Извините за голос, я давно не разговаривала ни с кем вслух. А вы?
    - Сегодня утром, - не поддержать беседу ему не удалось, хотя на этот раз голос подвел и его. Видимо что-то не так было с комнатой. Он рискнул повторить свой успех:
    - Со своей кошкой. Не могли бы вы зажечь свет?
    - Нет, - голос видимо определился с полом и решил принадлежать женщине. – Но я могу зажечь свечу.
«Какая разница», - подумал он, но вслух не сказал. Так бывает, когда подумать подумает, а сказать не скажет. Почему так бывает – по разным причинам: может залениться, а может и передумать, в данном случае мальчишка отвлекся на вид, открывшийся ему в тот миг, когда была зажжена свеча. Несмотря на крохотные свои размеры, она озарила всю безразмерную комнату, в которой они находились, так, что мальчишка мог перечислить все листья, что лежали в левом дальнем углу, или тот другой мусор, которым полнилась вся комната. Он бы заметил кровать с огромным пологом, или зеркало, что покрывало всю противоположную кровати стену, если бы его внимание не прилипло намертво к подсвечнику – тому, что в исчезнувшем сумраке было высоким столпом пыли.
        И пыль, и жуткий голос, да и, что скрывать, высокий рост, - все они принадлежали даме, которая предстала перед нашим мальчишкой в тот же миг, как зажглась свеча. Пожалуй, дамой ее назвать можно крайне условно, и только воспользовавшись методом исключения: это была явно не девочка, хотя бы в силу роста; это была не девушка, поскольку кожи ее уже коснулись морщины, целлюлит и другие кожные болезни, мысли о которых молодые девушки игнорируют, как здравый смысл; это могла бы быть молодая женщина, или женщина немолодая, но мальчишка за свою жизнь немало повстречал различных женщин, и по тому определил то, что видел сейчас, именно как даму, потому так же, что она не была и старухой. Во всем образе ее, манере держаться сквозила величественность и даже державность, хотя ее и клонило немного набок, но это только при ходьбе. В целом, она была красива, но не будем забывать, что освещена она была всего одной свечой, пусть и довольно яркой.
        Как следует рассмотрев друг друга, они было хотели заговорить, но припомнив былые неудачи, предварительно решили откашляться.
    - Представлюсь первым: я мальчишка. Кто вы такая? – прервал это кашельный марафон наш мальчишка.
    - Какой вы юный. А кто по вашему мнению? – лукаво выпалила пыльная дама.
    - Смею предположить, что вы Рапунцель.
    - Какой вы смелый. Почему вы так решили? - улыбнулась дама, слегка прищурив правый глаз.
    - Вы спустили волосы, как в сказке.
    - Какой вы наивный! – рассмеялась она. – Вы верите в сказки?
    - Я верю своим глазам, и сейчас они показывают мне вас – длинноволосую и живущую в одинокой башне, точно как Рапунцель, - неуверенно проговорил мальчишка. Пыльная дама оглушительно смеялась, обдавая его очередными партиями пыли. Немного успокоившись, она заговорила:
    - Какой вы начитанный. Возможно, вы слышали и другие легенды про девушек, заточенных в башнях?
        Мальчишка хотел было ответить, но она не дала ему возможности раскрыть рта:
    - Возможно, вы слышали истории про девушек, которые оказывались заточенными в башне не по злому умыслу карающего рока, а по собственному желанию? Или, возможно вы слышали истории, когда девушек заточали в башню по той лишь причине, что они заслужили это?
        Мурашки пробежали по спине мальчишки от интонаций, которые зазвучали в голосе пыльной дамы.
    - Что вы хотите сказать?
    - Истории. Там, откуда вы пришли, всё построено на них, на этих историях, которые все до одной сплошь вымысел и сказка, но рассказаны они так хорошо и такое количество раз, что они просто вынуждены сбываться. – Она уже не обращала внимания на мальчишку и просто говорила, будто давно не встречала благодарного слушателя. – Вот вы, например. О чем вы думали, когда лезли сюда по моим волосам? Вы думали о возможных последствиях? Вы, вообще, о чем-нибудь думали? Вы что, всерьез решили, что заберетесь сюда, и здесь вас встретит восторженная волосатая старлетка, которая бросится к вам на шею, радостно вверяя вас себе на веки вечные?
    - Я прошу прощения, если я побеспокоил вас, - начал оправдываться мальчишка, пятясь к окну, и судорожно пытаясь сообразить, как бы ему теперь намекнуть негостеприимной хозяйке, чтобы она приспустила волосы, чтобы невоспитанный гость смог убраться восвояси.
    - Нет-нет, куда это вы собрались, наш разговор только начался. Мне так давно не доводилось вести светских бесед, да что бесед, мне давно не доводилось встречать мужчин… Что я просто не смогу отпустить вас так скоро, понимаете?
        Мальчишка едва-едва уловил легкое шебуршание по полу, где-то в районе его ботинок, когда почувствовал, как ее волосы крепкой петлей стягиваются вокруг его щиколоток. Мурашки, что до этой поры бегали по его спине вверх-вниз, влево-вправо, спешно ретировались, заранее предупредив, что умаялись, и берут отпуск за свой счет, оставив таким образом его наедине с дамой.
        Но отнюдь не об этом думал сейчас наш мальчишка. Как и не о том, что устоять на ногах теперь было просто невозможно, ввиду тугой петли, пытавшейся скрутить их в новую петлю. Как не думал он о несвежем дыхании, которое обдувало его бледное лицо, попутно лишая его легкие доступа к кислороду, которое возникало откуда-то из недр вплотную подошедшей к нему дамы. Так же, как не думал он о грибном супе, который намеревался сегодня приготовить себе на ужин, заведомо прикупив все необходимые ингредиенты, и собрав целых два гриба. Он думал о том, что перед ним стояла женщина, которая впервые за всю его порядочную и непутевую жизнь, назвала его мужчиной.
        И его уже не пугала перспектива никогда не спуститься с этой башни живым, или быть съеденным на ужин безумной и кровожадной жительницей башни, представившейся ему Батори, когда подвешивала его на крюках за ноги под потолком над глубокой деревянной кадкой, служившей ей местом купания. Наконец, его не пугало больше ничего на всем белом свете, и он был счастлив, как только может быть счастлива очередная жертва легендарного серийного убийцы.