Земля извращенцев

Оглушающий, утренний, врывающийся в отворенное окно, гомон сексуально озабоченных пернатых самцов разбудил Кольку, а он, упрямо зажмурив глаза, цепляясь за остатки убегающего сна, всё продолжал, прижимаясь к теплому телу, целовать нежно бархатистую, пахнущую персиком, спину обнаженной женщины.

Но, увы, объятья Морфея ослабли окончательно, Колька открыл глаза и … радостно осознал, что и не сон это вовсе. Сразу же, с возбуждающей подробностью, вспомнился вчерашний день – Маринкина соседка по номеру, вреднющая старая дева, на день раньше свалила из дома отдыха, и они, в полное свое удовольствие, по камасутровски прокувыркались до полуночи.

Осторожно, чтоб не разбудить сладко посапывающую женщину, он высвободил из под её головы руку, потянулся за, лежащими на приставленном стуле, сигаретами и вдруг застыл, удивленно прислушиваясь – ему показалось, что в двери провернулся ключ. "Что за чертовщина? " - промелькнуло у него в голове. А дверь, действительно, открылась и на пороге возникла горничная.

- Ага – зловредно трагическим шепотом протянула она – Я так и знала, что вы тут распохабством занимаетесь, разврат разводите … А ну гоните четвертной, или я дирекции прямо сейчас доложу!

Пока Николай, онемевший от наглого вымогательства, лихорадочно думал как же ответить этой твари, Маринка выскользнула из под одеяла и как была обнаженной, подскочила к тетке и схватив её за грудки зло прошипела:
- А ну сучара вали отсюда, пока я твою мохнатку не окучила! Щас без наркоза все волосы повырываю!
- Да … это … да я … да я … милицию сейчас вызову – ошалело выпучив глаза, отзаикалась в ответ рекетирша подметала.
- Да хоть полицию зови, шавка вертухайская, нам пох! - и открыв рывком дверь вытолкнула тетку.

 - Лихо, зая, ты её! – восторгнулся Колька обнимая вернувшую в кровать Марину.
- Да хрен-то с ней Коленька – прижимаясь всем телом, и массируя ему между ног, сладким голосом протянула она – Нам же скоро по домам разъезжаться, давай-ка еще разочек – на дорожку!
…………………………………..
С десяток дней прошло, как Николай вернулся из отпуска. Сладостно – восторженные воспоминания о Марине притупились, заняв свое место в еще неоконченной череде Колькиных эротических приключений, да и, в суете забот ежедневных, стали уж подзабываться нюансы отдыха, как вдруг досадный эпизод с наглой горничной, напомнил о себе с неожиданной стороны.

По дороге в инструменталку тормознул его ехидно улыбающийся профорг:
- Вот уж Коля от кого не ожидал, так это от тебя!
- Чего это ты, Юрий Сергеевич, от меня не ожидал? - с немее ехидной улыбкой поинтересовался Колька.
- Так ведь бумага на тебя пришла!

Бумагой в цеху называли извещение из вытрезвителя, чего с малопьющим Николаем даже теоретически никак не могло б произойти.

- Ты эт чего, Сергеевич, совсем сбрендил? Я даже дороги в сие богоугодно вытрезвляющее заведение не знаю …
- Да нет Коля, не с вытрезвителя бумага пришла, а из дома отдыха, куда мы тебе путевку выделили. Отличился ты, ну и отличился, развратник ты оказывается … - и приоткрыв пластиковую, черную, папочку, с которой никогда не расставался, показал ему написанное крупным, округлым, почерком отличника, письмо.
" … чем и позорил высокое звание советского человека! …" – успел выхватил взглядом Николай.

- Так что, не стыдно? – захлопнув папку, переспросил профорг.
- А скажи-к, Сергеич, чего мне стыдиться надо? – прям таки взвился Николай - То что с бабой застукали? Этого, что ли, стыдится надо? Я ж не кулака гонял … - и немного помолчав добавил – Ты еще давай, сдуру, собрание собери, меня попозорить. Вот уж мужики тебя обхохочут, так обхохочут!

И с досадой плюнув, пошел прочь …
- Больше путевки не получишь! – прокричал во след обиженный профорг.

" А ведь прав Колька, прав. Соберу собрание, себя ж посмешищем и выставлю. А что делать-то? Ведь надо как-то отреагировать … - озлобленно думал Юрий Сергеевич - … Так Колька же партийный – вдруг осенило его – вот и передам письмо секретарю по идеологии, пускай он и отписывается!"

После обеда Колька хотел заскочить в библиотеку. Заведующая библиотекой, его старая, еще комсомольская, любовь, Ленка Гухман, пообещала придержать для него свежий номер "Иностранки", да стерва Перцева, секретарша парторга, подловила его по дороге:
- Лебедев! А ну-к зайди, Александр Иванович хочет с тобой поговорить.

Матюгнувшись про себя, Колька прошел в кабинет зам. парторга по идеологии.
- Ну, здравствуй Николай – выйдя из-за стола, и здороваясь за руку, поприветствовал его главный идеолог завода – Садись, рассказывай, как жизнь твоя протекает, что нового …
- Слышь, Александр Иванович – перебил его Колька – ты говори зачем звал, да я пойду. А то ведь некогда мне.
- Да ты садись Коля, садись, разговор у меня к тебе есть.
- Ну, давай ...
- Вот ведь какое дело – дождавшись когда Николай устроится поудобней, и вытащив из папки уже знакомое письмо, начал идеолог – сигнал на тебя поступил. Недостойно ты в быту себя ведешь …
- Это тебе Красильников, профорг наш, бумагу подсунул? – поинтересовался Колька.
- Не подсунул, а передал! Чтоб я с тобой, как коммунист с коммунистом, побеседовал. Так сказать указал на твои ошибки и заблуждения.
Колька уперевшись двумя руками в подбородок, молча долго и внимательно разглядывал собеседника …
- Ну чего молчишь?!
- А ты ведь, Александр Иванович, совсем от народа, от жизни, оторвался, какими-то непонятными иллюзиями живешь.
- Ты это Лебедев брось! – повысив голос, прикрикнул идеолог – Что это значит, от народа оторвался?!
- Так мы ж с тобой, Александр Иванович, почти одногодки, вместе на завод пришли – я после армии, ты после института. Можно сказать одних и тех же девок на нашей базе отдыха трахали … Позабыл что ли? … А как вы Светкой Киселевой, из десятого цеха, в сумраке на горку забрались, думали вас никто не увидит, а народ в беседке выпивающий, глядя как твоя, голая, жопа в лунном свете сверкает, спорил, когда ж ты кончишь, насколько тебя хватит …
- Тихо ты, тихо! - выскочив из-за стола и выглянув в приемную, замахал на Кольку руками Александр Иванович – Это ж когда было! Нонче всё быльем поросло.
- Может, поросло, а может и нет. Да ты не нервничай, сядь Александр Иванович, сядь. Сядь да объясни - в чем же мой грех-то? Я ж человек холостой, никому не изменяю … Аль указ какой вышел, что одиноким мужикам баб трахать нельзя, а с Дуней Кулаковой половой жизнью жить? Объясни, Александр Иванович, сделай милость …
- Так вот чего в письме-то прописано: " … гражданин Лебедев и гражданка Пуйто, развратничая, предавались мерзким извращениям …"
- Тьфу, блин – выругавшись перебил Колька – Тот кто это написал извращенец, а тот кто читает, да всерьез воспринимает … Ладно Александр Иванович, если другого чего ко мне нет то я пойду.

" Сука Красильников – глядя на закрывшуюся, за Колькой дверь промолвил про себя неудавшийся блюститель нравственности – да и я дурак повелся. Ну, ниче, подловлю профсоюзного гада на чем нибудь, и на партбюро ему такие извращения устрою, по гроб не забудет! … Но на письмо надо отреагировать … А сплавлю-ка я его Рассказову, начальнику Николая, пусть он, в порядке партийного поручения, с ним по душам пообщается, да доложит!"

На пять вечера у Кольки была запланирована сауна. Еще третьего дня с корешами условился, а посему и хотел свалить с работы минут на десять пораньше. Но только он запер верстак, как, высунувшись из окна конторки, окликнул мастер:
- Коля! Зайди ко мне, разговор есть …
- Что за разговор Михалыч? - входя в конторку, нетерпеливо поинтересовался Колька.
- Да вот, Коля, Александр Иваныч письмо мне передал. Прелюбопытно было почитать … Ты вот чего – скажи-ка мне, что за извращения такие ты тама вытворял? Поделись опытом!
- Эх Михалыч, Михалыч … И ты туда же – в извращенцы? Вслед за парторгом с профоргом? … Да подарю я вам, мать вашу, на 7-е ноября, Камасутру с картинками, только оставьте меня в покое!