Стремление

Благими намерениями вымощена дорога в ад
Народная мудрость

Часть I

«Все когда-либо делают это в первый раз. Кому-то алкоголь проникает в кровь в виде настойки от кашля, а кого-то подбивают дворовые «пацаны». Я впервые попробовал пиво в двенадцать лет, и это событие оказало сильное влияние на мою жизнь впоследствии. Конечно, моя матушка заметила этот факт. У нее, наверное, что то вроде нюха на эти вещи. И естественно, она закатила мне скандал, плавно переходящий в истерику. Целый час эта, брошенная мужем-пьяницей, женщина кричала на меня, постепенно скатываясь к тому, чтобы просто выговориться. Но, в конце концов, она иссякла и отправила меня спать. Следует добавить, что эта ее истерика не оказала на меня ни малейшего эффекта. Слишком уж часто они у нее случались.
 
Прошел месяц. Мать стала, как-то косо поглядывать на меня, и домой больше поздно не приходила. Я стал замечать, что одноклассники, да и вообще все люди как-то косо на меня смотрят. Хотя может быть у меня паранойя? С другой стороны, откуда ей взяться. Учеба дается мне очень легко, хотя мать постоянно называет меня недоумком. Глупая женщина.

Прошло шесть лет. Я закончил школу с отличием и, в связи с принятым недавно распоряжением администрации, мог бесплатно и без экзаменов поступить в любое высшее заведение в городе. Мой выбор был очевиден. Я поступил в местную сельскохозяйственную академию. Наверняка все недоумевали, зачем выпускнику гуманитарной школы, а, если официально, Кенсингтонской Гуманитарной Гимназии имени Рональда Адера, поступать в такое совершенно не гуманитарное заведение. Но мне до их сомнений не было никакого дела. Я шел туда, куда собирался поступить еще давно, и куда мне было предначертано поступить самой судьбой. Но, как оказалось, все было не так просто. Несмотря на мое право на гарантированное поступление без экзаменов, мне предстояло собеседование с педагогами. И в чем-то наверняка был подвох. Но, так или иначе, мне необходимо было идти на него.
И вот, я захожу в кабинет, в котором они сидят. Сажусь на стул. И я вижу по их лицам, что обсуждать мы будем не наличие у меня желания связать свою жизнь с агрономией, а что-то совсем иное. «Мы все осведомлены о твоем… м-м-м, поведении в обществе. А также о том, что ты, не являясь уроженцем Кенсингтона, хочешь поступить в нашу академию, являющуюся самым престижным учебным заведением города» – начала с места в карьер женщина, похожая на товарный вагон. Она была такого же ржавого цвета.
– Но вы, тем не менее, не можете ничего поделать, не так ли?
– Да
– Ну, так в чем, собственно, проблема?
– Проблема в том, что ты, человек без роду, без племени, мальчишка, сбежавший из дома и подрабатывающий в баре посудомойщиком, хочешь поступить на место, на которое каждый из нас без колебаний отправил бы сына, – подключился к «беседе» мужчина с красным лицом.
– Это конечно, печально, но вы обязаны…
– Послушай, ты зарываешься! Мы все уже обсудили с коллегами и в принципе мы готовы принять тебя, но у нас есть одно условие: один проступок и ты будешь отчислен. И будь уверен, после этого ты не сможешь поступить ни в один вуз в городе. Даже на курсы домохозяек.
– Я согласен.
Тут же я встал и вышел. Очнулся я только на лестнице, ведущей от парадного входа в академию. Меня всего трясло. Я ожидал, что разговор будет непростой и изначально планировал держаться спокойно и независимо, но это дорогого стоило. Так что на лестнице я стоял весь красный и покрытый испариной.
Так плохо я себя не чувствовал с тех пор, как узнал что моя мать умерла. Так взволновало меня не известие о ее смерти, а то, что она умерла со словами: «Наверняка, он уже горит в аду». Эта ее религиозность была одной из причин моего побега. Видимо, даже несмотря на то, что я внушил себе, что она терпеть меня не могла и была только рада моему уходу, где-то внутри меня теплилась надежда, что она переживала. А когда реальность оказалось именно такой, какой я ее себе представлял, эта внутренняя надежда, одна из моих опор, сломалась. И так получилось, что больше некому было меня поддержать. Друзей за время обитания в Кенсингтоне я не нажил, а девушки у меня и подавно не было. Словом, некому было подставить мне плечо и послужить опорой. Держался тогда я только на внутренних стержнях, которые держат меня и теперь. И, когда один из них сломался, я на неделю впал в депрессию. Кхе-кхе-кхе». Старик, лежащий на койке в VIP-палате госпиталя, тяжело закашлялся и прервал свои воспоминания. «Послушайте, хватит на сегодня – возмутилась медсестра. Не видите, ему и так тяжело». «Ну что ж, мистер Карнисен, я навещу вас завтра?» – спросила Кейт. «Да, приходите в любое удобное время» ¬¬– сказал старик, и его тут же заслонила медсестра. Намек был недвусмысленный. Кейт вышла из госпиталя, поймала такси и уехала домой.

Часть II

«Какой тяжелый был день» – промелькнуло в голове у Кейт, когда таксист поворачивал на перекрестке, от которого до ее дома оставалось метров сто. То же самое она думала, когда выходила из такси. И когда заваривала кофе. И только когда она села писать то, что сегодня услышала от мистера Карнисена (даже в уме она называла его мистером, иначе не получалось), все лишние мысли улетучились из ее головы. Работа издавна являлась ее лучшим успокоительным и, по совместительству, наркотиком. Садясь за ноутбук, она автоматически отбрасывала все, что мешало и не мешало ей. Оставалась только она и ее статья. Наверное, благодаря этому ее качеству она была самым ценным сотрудником, по мнению ее босса. И, наверное, благодаря ему у нее уже три года не было крепких взаимоотношений с кем-либо, кто был крупнее аквариумных рыбок. Но Кейт этот факт нисколько не заботил. Она, забыв про чашку кофе, остывающую на столе на кухне, спешила записать все, что говорил ей Карнисен. Сегодня старик был неожиданно щедр на воспоминания. Обычно он ограничивался пятнадцатью минутами почти бессвязных обрывков событий детства и молодости, а тут так разошелся. Возможно, дело в нейролептиках, которые ему стали давать по ее просьбе. Связи в администрации бывают чрезвычайно полезны.
Прошел час. Работа была почти окончена. Кофе превратился в неведомую бурду комнатной температуры. Кейт позволила себе откинуться в кресле, хотя ее идеально прямая спина совсем не устала. Просто это движение было частью своеобразного ритуала завершения работы. Ну вот, точка поставлена, диктофон и память очищены, можно и включить телевизор. Забавно то, что, даже зная, что телевизор дольше пятнадцати минут она смотреть не будет, Кейт каждый вечер включала его, чтобы скоро выключить с мыслью, что ничего кроме ее работы в этом мире интересного нет.
Каждый раз, когда работа заканчивалась, она не могла найти себе покоя. Это было похоже на зуд в каком-нибудь недоступном месте на спине. Причем этот зуд постепенно усиливался.
До того, как она получила возможность написать что-то вроде биографии Генри Карнисена, мир был сер и уныл. Но, судя по всему, он был таким только для Кейт Остин. Люди спешили, люди чему-то радовались и над чем-то смеялись. Все были не одиноки, кроме нее. Но ей не нужно было общество, ей нужна была работа. Если бы она была последним  человеком на земле, и перед ней лежал бы шприц с искусственным семенем и инструкцией по применению и ноутбук, то она начала бы писать материал про конец света.
 Кейт была несказанно рада тому, что нашелся этот старик, умирающий, но интересный. Босс посоветовал ей Карнисена, после того как ее нашли дома, без сознания из-за передозировки снотворным. После этого у нее изъяли все имеющееся у нее антидепрессанты и снотворное, и настало совсем трудное время. Она даже было пыталась писать об обыденных вещах, просто чтобы писать, но это не очень помогало. Так что можно сказать, что старик спас ее. Но незачем ему об этом знать. Несмотря на некоторую привязанность, которую она имела к Карнисену, она не желала, чтобы эта привязанность увеличивалась. Зачем? Ведь ей никто не нужен.
Такое ее состояние держалось уже очень давно. Прошло три года с тех пор, как она рассталась с Джо. Теперь, после слов Карнисена, она понимала, что Джо был одним из тех стержней, которые держали ее тело и ум на плаву. А сейчас осталась только работа. Но Кейт уже привыкла к такому состоянию, оно стало для нее синонимом жизни.
«Пора спать» – подумала Кейт. Ложиться спать после бессмысленных попыток найти что-нибудь интересное в телевизоре тоже стало для нее вполне сформировавшейся привычкой.

Часть III

На входе в VIP-палату госпиталя, как всегда, дежурила медсестра. Она очень неприязненно посмотрела на Кейт, когда та подходила к двери. Она заметил этот взгляд, но ум ее был занят другим: «Надо, наконец, узнать у старика, как же ему удалось разбогатеть. Полторы недели он упорно уклоняется от этой темы».
 Но оказалось, что не Кейт была причиной неприязни медсестры. Генри Карнисен умирал. Это было сразу понятно по ощущению близкой смерти, царящему в палате. «Подходи, садись» – тепло сказал старик остолбеневшей Кейт. Она попыталась сбросить оцепенение и села на стул, стоящий у ног старика.
 «Я знаю, дорогая моя, что ты терпеливо ожидала, пока я расколюсь и расскажу тебе, как я создал величайшую пивоваренную компанию в мире. Правда, после моей смерти она недолго будет оставаться такой. В совете директоров сидят отъявленные дураки, которые вмиг развалят ее. Но мое время скоро придет и, по правде говоря, моя компания меня не сильно волнует. Видишь ли, всю свою жизнь я прожил правильно, так, как считал нужным. Я не сделал ни одной ошибки, даже став мультимиллиардером, я нечасто появлялся на первых страницах желтой прессы». «После того, как я закончил академию с красным дипломом. – внезапно изменил тему Карнисен – я легко нашел работу в небольшой пивоваренной компании… Черт, я не могу вспомнить ее название. Не могла бы ты принести тех нейролептиков, которыми меня кормят по твоей просьбе?». Лицо Кейт вытянулось. «Конечно, я знал о них. Но я не держу зла на тебя, ведь только благодаря этой отраве я смог пережить заново все значимые моменты своего жизненного пути. И я осознал одну очень важную вещь. Но постой, я ведь должен рассказать тебе как я создал свою компанию». Генри нажал на кнопку, и в плату сразу же вошла медсестра. «Не могли бы вы принести мне тех таблеток, которыми Кейт попросила меня кормить?». Медсестра удивилась не меньше журналистки. Но через минуту два стаканчика стояли на тумбочке у изголовья кровати старика.
«Эх, вот они, мои воспоминания» – сказал старик и проглотил таблетки, запив их водой. Прошла минута. Стояла полнейшая тишина. Как будто весь мир съежился до размеров этого небольшого больничного помещения.
 «Хоквуд Бир. Вот название компании, в которую я устроился. Через полтора года я стал ее директором. Еще через три года я объединил все пивоваренные заводы в радиусе четырехсот миль. Антимонопольная служба получала щедрое финансирование и «не замечала» такого роста. Такими темпами я и стал тем, кто я сейчас. Я думаю, теперь ты понимаешь… Я – человек, о положении которого мечтает половина человечества, отдал бы все свое состояние, лишь бы сходить с друзьями в бар и как следует выпить. Но у меня нет друзей. Когда меня спрашивают, что я нажил в своей жизни, я отвечаю: «Ничего», ведь эту компанию я создал, не прилагая усилий. Небольшой ресторанчик на углу в этом плане ценнее, чем мой многомиллионный конгломерат. Но и это не самое страшное. Самое страшное, что сейчас, лежа на смертном одре, я понимаю, что вся жизнь, целью которой была работа, на самом деле вела меня лишь к забвению. На всем протяжении моего пути я обманывал себя, думал, что счастье это плод длительного и упорного труда, но это был лишь мираж. А ведь я мог любить и быть любимым.
 Знаешь Кейт, ведь одно время я был влюблен. Ее звали Джулия и все в ней, каждая мельчайшая деталь была прекрасна и уникальна. И более того, я знал, что эти чувства взаимны. Но что происходило со мной? Из-за любви я не мог ни есть, ни спать, ни, что самое главное, работать. Эта любовь душила меня, ломала устоявшийся тогда порядок и режим моей жизни. И я решил ее прекратить. Я не сказал Джулии ни слова о причинах, я просто уехал.
Сейчас я понимаю, что это была самая страшная ошибка моей жизни. Через полгода я узнал, что она умерла. Она повесилась на ремешке от пальто. Но это еще не самое страшное. Джулия, этот цветок жизни, прекрасная роза в цветнике мироздания повесилась на четвертом месяце беременности. Ты понимаешь Кейт?! – Генри уже почти кричал от отчаяния – Я, создавая свою компанию, надеялся, что она приведет меня в лучшее будущее, но на самом деле я зарыл в ее фундаменте всю свою жизнь и, как будто этого мне было мало, я закопал там еще и людей, которых любил больше всего!
Кейт – внезапно старик затих, но лицо его было страшно – Кейт, моя мать была права. Я умру и попаду в ад. Там мне и место. Да, там мне и место…»
Из оцепенения она вышла от писка системы жизнеобеспечения. Генри Карнисен, владелец крупнейшего пивоваренного конгломерата, уже минуту как был мертв.

Часть IV

Благодаря связям Карнисена, шумиха в прессе быстро утихла. И мир, казалось, не заметил его смерти. И все, на первый взгляд, шло своим чередом. Но одному человеку не удавалось обрести покой. Это была Кейт.
 Работа перестала радовать ее. Она кое-как закончила репортаж про Генри Карнисена, и ей уже предстояло написать другой материал, что-то про нефтяные вышки и людей, работающих на них. Но эта весть, означающая, что скоро появится новая работа и этот вездесущий зуд утихнет на время, почему-то не радовала ее. Ее вообще перестало что-либо радовать. Весь мир как будто съежился, потерял цвет и стал похож на старое черно-белое немое кино.
 У Кейт никак не получалось найти причину такого положения вещей. Психолог сказал, что это переутомление на работе. Она лишь мысленно усмехнулась в ответ. Пытаясь чем-нибудь наполнить свою жизнь, она даже попробовала LSD, которую ей достал знакомый. И снова ничего не изменилось. Дни оставались такими же унылыми. А ночи… Ночи были похожи на непрекращающийся кошмар.
 Ей снился Генри, в его палате, она знала что произойдет, но, несмотря на это, пыталась сделать что-то. Она звала медсестру, втолковывала ей, что этот старик сейчас умрет, что надо что-нибудь сделать. Но медсестра внезапно превращалась в Джулию, лицо которой всегда было закрыто тенью, а одета она была всегда по-разному. Но в одном она была неизменна: Джулия молча, не обращая внимания ни на что вокруг, подходила к постели старика, и вдруг в ее руках появлялся ребенок, который сразу же начинал кричать. Она клала его Карнисену на грудь и исчезала. Однажды Кейт удалось заглянуть ей в глаза. Этот взгляд не мог принадлежать человеку. В нем стояла такая нечеловеческая боль и тоска, что сердце Кейт готово было взорваться. А ребенок продолжал кричать. Он надрывался все сильнее и сильнее и, когда этот крик, казалось, источали сами стены, когда весь мир кричал вместе с ним, он замолкал, долго, примерно минуту смотрел на старика, который был ужасающе спокоен, и умирал. И, когда он умирал, все вокруг рушилось и Кейт уносило куда-то. В этот момент она начинала кричать. И просыпалась.
 Нервы у Кейт совершенно расшатались. И тут она вспомнила о препарате, который давали Генри по ее просьбе. И вот, от безысходности или, руководимая надеждой, что эта бесконечная мука кончится, она набрала номер.
Через час курьер доставил ей пакет. В нем была упаковка нейролептика «Стремление» и записка от главврача, которая гласила: «Это моя последняя услуга вам». Кейт пожала плечами, заплатила курьеру и поднялась к себе. Дома она зашла на кухню, налила стакан воды и села на диван. Две минуты она сидела молча. Решившись, твердой рукой, она резким движением закинула в рот таблетку и запила ее водой.

Часть V

Джо очень весел сегодня. Он постоянно улыбается и сыплет шуточками. Он поднялся на еще одну ступеньку на карьерной лестнице. Но даже не это делало его таким счастливым. Сегодня он собирается сделать предложение той, которую он любит.  Джо все спланировал. Она приходит домой, как обычно усталая, кидает сумку в прихожей и идет в гостиную чтобы, как обычно, пятнадцать минут посмотреть телевизор. Он так любил ее за эти необъяснимые и бессмысленные привычки, что даже перестроил свой распорядок дня. А это дорогая жертва для юриста мирового класса. Хотя с другой стороны, усилия, приложенные для того чтобы держать их отношения в тайне были гораздо более весомыми. И вот, она приходит на кухню, чтобы как обычно заварить себе кофе. Стоя перед огромным окном, в котором открывается вид на чудесный садик, разбитый в итальянском стиле, она включит кофе-машину и через минуту крепчайший черный кофе будет готов. И в этот момент, когда она почувствует его чарующий аромат, он и сделает ей предложение. Ведь кофе всегда было негласным символом их жизни. Одному богу известно, сколько они вместе взятые выпили его за всю свою карьеру. «Это будет весьма символично» – подумал Джо. Через мгновение, он услышал звук подъезжающей машины…
Чашка падала, вращаясь по часовой стрелке. Солнце тускло отражалось от ее, отполированной до блеска, ручки. Удар, треск и тишина. Было слышно, как кофе из разбитой чашки растекается по полу бесформенным темно-коричневым пятном. Но ни один мускул не дернулся на лице Кейт. Её реакция поразила Джо. Он был готов ко всему, но не к ее безразличному молчанию. «Понимаешь, Джозеф – ее голос был ужасающе спокоен – Я не разделяю твоей точки зрения. То, что ты мне сейчас предлагаешь, это же абсурд. Ты хочешь, чтобы мы предали огласке наши отношения? Но это же скандал, который разом встряхнет сферу, в которой мы оба работаем. Это лишит меня того, чем я дорожу больше всего – стабильности и нам придется выставлять наши отношения напоказ. Я так не могу».
Сказать, что Джо был шокирован – не сказать ничего. Он не понимал, почему она не может отбросить все эти мысли чужих людей. Он думал, что неважно, что будут думать про них, в любом случае всем не угодишь. Но еще больше он не понимал, почему он, человек такого же склада ума, привыкший все анализировать и раскладывать по полочкам, смог дойти до этого, а она нет. А эта ее реакция… Мысли Джозефа постоянно вертелись вокруг того чувства, которое он увидел на ее лице в тот момент. Это было безразличие, и теперь он совершенно не понимал что делать.
Через неделю, Кейт Остин была переведена из Англии в Американское отделение «Deus Ex Machine Paper».


Часть VI

Из полицейского протокола: «Тело расположено горизонтально в ванной, наполненной водой, вода, скорее всего, была теплой на момент смерти, которая наступила от сильной кровопотери, случившейся из-за глубоких резаных ран. Раны были нанесены небольшим ножом из кухонного набора в область вен на сгибе локтя левой руки. Рядом с ванной стоял табурет, на котором лежал нож и предсмертная записка, написанная почерком погибшей.
 Далее приводится содержание записки: «Я принимаю это решение осознанно и прошу никого не винить. Я сама, по своему желанию приняла «Стремление». Просто дело в том, что я увидела всю свою жизнь, так как не видела до сих пор. Я своими собственными руками загубила ее, я заколотила все двери, которые могли бы привести меня в светлую жизнь. У меня не осталось ни одного шанса, все я упустила или растратила впустую. Так что эта ванна и теплая вода – все, что мне остается. Прощайте. Хотя мне и прощаться не с кем»
Спустя месяц препарат под названием «Стремление» был снят с производства, а оставшиеся запасы были арестованы.