Глава Первая. Фиванская рабыня

Иллюстрация - Boulanger Gustave.


Облака, будто взбитые сливки, смешивались с лазурным сиропом в свежем коктейле утра. Небо и море, глядя друг на друга голубыми глазами, сливались на горизонте. Причесанные гребнем солнечных лучей и пышно раскинувшиеся по плечам западного побережья Афины встречали новый день.

Эфиальт принял из рук раба чашу с виноградным соком и с удовольствием осушил ее. Сын Фестида и Агористы считал себя счастливчиком: его жизнь протекала в государстве, которым управлял Перикл. В свои двадцать три Эфиальт возглавлял демократическую партию и пользовался уважением афинян. Но сейчас молодой политик не думал о государстве. Он пытался перехитрить солнце, оно настойчиво пробивалось сквозь занавеску. Неслышные движения раба, которые Эфиальт за много лет научился чувствовать и угадывать даже с закрытыми глазами, заставили его окончательно проснуться.
– Что делает Арсиноя? – поинтересовался хозяин, когда ладони слуги коснулись его спины.
– Спит, господин.
Эфиальт знал, что Дидем больше не проронит ни слова.
– К полудню разбуди ее и приведи в порядок.
Забрав опустошенную чашу, раб удалился, а молодой хозяин поднялся с ложа и распахнул ставни южному ветру. Свежий и бодрый, он позавтракал в одиночестве и уже через полчаса весело шагал к Мефестиону.

Старые оливы серебрились под пригорком, осеняя большой дом скульптора. Эфиальт поднялся по короткой лестнице в сад. Словоохотливый Мефестион не дал передохнуть приятелю после быстрой ходьбы, завлек в глубину сада и стал расспрашивать о делах Притания. Но Эфиальту не хотелось говорить о политике. Сбросив плащ, он предложил:
– Посоревнуемся? Авось выбьешь из меня лишнюю дурь.
Скрестив руки на груди, скульптор с любопытством посмотрел на потенциального соперника:
– Насколько помню, ты любишь получать тумаки, когда чем-то слишком озабочен.
– Я и твою дурь с удовольствием погоняю, – засмеялся Эфиальт.
– Тогда молись Зевсу! – кинулся Мефестион на друга.
Схватка продолжалась так долго, что трава под мужчинами въелась в землю. Наконец оба, тяжело дыша, распластались на земле и подставили испачканные лица прохладному ветру.
– Наши силы равны, –  довольно улыбнулся Мефестион.
– Что касается эроса, в нем я откровенно уступаю. Все афинянки влюблены в тебя.
– Неправда, не все, – засмеялся скульптор, обнажив жемчужный ряд зубов. – Листрата не принимает мое предложение. Сколько раз писал на стене Керамика, назначая цену в талант серебра за одну ночь, прелестница остается равнодушной и к моим деньгам, и к моим достоинствам.
Мефестион повернул голову к другу, и тот невольно залюбовался его тонкими, но мужественными чертами.
– Листрата еще не забыла гнев Ристида и вынуждена услаждать его.
– Но она же гетера! Никто не имеет права делать ее своей собственностью! – возмутился Мефестион.
– Успокойся, дружище. Не думаю, что неволя Листраты продлится слишком долго. Ристид – воин. В любой момент он может покинуть город.
Красивое лицо скульптора омрачилось еще больше.
– Во-первых: я не хочу ждать, пока ретируется соперник. А во-вторых: Ристид оставит своих людей...
– Не думаю.
Эфиальт похлопал друга по плечу, поднялся с травы и стал надевать плащ на испачканное тело.
– Похоже, – заметил Мефестион, – ты тоже сильно озабочен. Не хочешь помыться, красавчик? Как пойдешь в таком виде?
         
Когда друзья вышли из бассейна, Мефестион подозвал раба и приказал накрыть в саду легкий стол.
– Какой темный. Эфиоп? – проводил раба взглядом Эфиальт.
– Египтянин. Я купил это красивое чудовище для экзотики.

Они вернулись в сад. Появился черный раб с медной чашей, и запах розового масла ударил в головы мужчинам. Египтянин умело натер их тела бальзамом и жестом пригласил к столу. Друзья с наслаждением опустились в изящные кресла, которые под ними слегка хрустнули.

Когда солнце стало садиться, молодой политик заторопился домой. Пересекая площадь, он столкнулся с тремя рослыми мужчинами, сделал шаг в сторону, но один из незнакомцев крепко схватил Эфиальта за руку и прошипел, дыша в лицо:"Завтра ты продашь то, что купил вчера. Иначе умрешь, как собака". Неизвестные скрылись, а Эфиальт все еще стоял, лихорадочно соображая, от кого могла исходить эта угроза. Вдруг кто-то сильно толкнул его в спину. Он резко обернулся, сжав мощные кулаки.
– Что с тобой, старина? Хе-хе! Ты чуть не убил меня! – залился хохотом бородатый приятель.– Может, выпьем по кубку вина для успокоения души? Вижу, ты не в духе…
– Нет, прости, я пойду. Хайре! – сделал прощальный жест Эфиальт и быстрыми шагами поспешил к дому.

Небольшой, но изящный дом политика утопал в зеленой листве кипарисов, прельщая взгляды многих путников. Афиняне с уважением произносили имя соратника Перикла, особенно простые люди, чьи интересы защищала его партия. Наглость и грубость трех неизвестных глубоко оскорбили Эфиальта.
Встречая хозяина, Дидем заметил плохо скрываемую ярость в его глазах.
– Как новая рабыня, Дидем?
– Прости, господин, но фиванка не позволила приблизиться к ней даже на полшага. Я сказал, что должен исполнить приказание своего хозяина, который теперь стал и ее господином, но мои слова еще больше рассердили её. Первый раз я не смог сделать то, что ты поручил мне. Это настоящий дикий котенок.
– Она затравлена, я заметил, – кивнул Эфиальт. – Пусть пищу и воду для умывания ей подают в отдельную комнату.
Дидем помог хозяину раздеться и подал легкую домашнюю одежду.
– Но хотя бы врача она к себе допустит?
– Сходить за врачом?
– Сходи, Дидем.

«Завтра ты продашь то, что купил вчера, иначе умрешь, как собака…» – опять пронеслось в голове Эфиальта. Это ее, фиванку, купил он вчера на людском рынке. Кому она понадобилась? Рисковать жизнью из-за дикой девчонки или выставить ее на площади? Но Эфиальт никогда не продавал и не будет продавать людей. Завтра в Афинах праздник. Все от мала до велика уйдут на высоты Акрополя. Кто-то явно хочет без шума и лишних глаз заполучить Арсиною.
В комнату вошел Дидем.
– Господин, фиванка допустила врача.
– Где он? Я хочу поговорить с ним.
– Ожидает внизу.
Эфиальт сбежал по лестнице в большую гостиную и увидел сидящим на диване одного из незнакомцев, которые угрожали ему на пути к дому. Он бросился к человеку в то же мгновение, когда осознал, что перед ним враг. Прижатый к стене гость изумленно вскрикнул. Эфиальт с ужасом понял, что ошибся. Он опустив руки.
– Прошу, прости за недоразумение. Ты носишь облик, схожий с моим преследователем.
Врач понимающе кивнул.
– Значит, твой враг приходится мне братом. Но будь спокоен. Я до конца исполню свой долг.
Эфиальт опустил глаза, переполненные ненавистью, которая предназначалась другому.
– Что ты можешь сказать о моей рабыне?
– Если будешь с ней терпеливым, вскоре убедишься, как дорога ее красота. У девочки нарушена психика, но это не опасно. Главное – обходиться с ней, как с младенцем.
– Сколько времени потребуется для выздоровления?
– Точно сказать не могу. Все зависит от отношения к ней. По-моему, ты приобрел нечто похожее на роковую ошибку.
Врач улыбнулся так, будто ему была известна тайна маленькой фиванки. Он встал и направился к двери, поправляя растрепавшуюся от схватки одежду.
– Стой! – догнал его Эфиальт. – Передай брату, что завтра я приду на людской рынок.
Врач мотнул головой.
– Я скажу ему, что фиванка наложила на себя руки. Так будет лучше.
Эфиальт понял, что этот человек знает тайну Арсинои и действует согласно каким-то обстоятельствам.
– Кому служит твой брат? Зачем ему девушка? Скажи ради всех богов!
Врач, не отводя глаз от лица Эфиальта, ответил:
– Она – свидетельница убийства. И единственный способ заставить ее молчать – смерть.
Эфиальт понимающе кивнул.
– Я не забуду твоего благородства. Да хранят тебя боги.
– Да хранят боги эту девушку, – тихо ответил лекарь.

Следующий день Эфиальт посвятил прогулке по городу. Спрятав под плащом кинжал, он зашел в Пританий, пробыл там несколько часов, после чего отправился на рыночную площадь. Молодой мужчина с напряжением всматривался в прохожих, в ревущую праздничным весельем толпу, но не находил тех, от кого ждал опасности.
После долгих скитаний, утомленный зноем и ходьбой, Эфиальт упал на ложе и провалился в глубокий сон.


На голубом наддверии входа в дом Листраты виднелись три буквы, написанные пурпурной краской: «омега», «кси», «эпсилон». И ниже слово «кохлион» - «спиральная раковина». Но в отличие от других гетер имени Листраты не было над входом.
Она бросила недружелюбный взгляд на вошедшего Ристида. Его злое, с орлиным носом лицо, с неисчезающим выражением алчной похоти, вызывало в ней чувство брезгливости. Гетера недовольна поморщилась. Ристид подсел к ней на диван, жадно припал губами к ее плечу и только тогда поздоровался.
– Я скучал по тебе, а ты так холодно встречаешь.
– Разве я встречаю тебя? Я читаю.
Листрата, одетая в розовый хитон, собранный в мягкие складки и зашпиленный на плечах золотыми булавками, напомнила Ристиду маленькую статуэтку, которую ему как-то пришлось вертеть в руках. Тогда он, поигравшись, забросил ее, не глядя, куда она покатилась, а сейчас точно так же играет с ним эта розовая кукла. Ристид овладел тонкими руками Листраты.
– Когда ты полюбишь меня, жестокосердная богиня?
Гетера низко опустила голову, не пытаясь освободить руки, хотя им было неприятно лежать в потных от волнения ладонях поклонника.
– Я провела с тобой много ночей, Ристид. Чего ты еще хочешь?
– Сердце, женщина, я хочу твое сердце! Оно не дышит мной!
– Его ты никогда не получишь, – резко ответила гетера и отпрянула от Ристида.
Он схватил ее за плечи и несильно тряхнул.
– Почему ты так жестока ко мне? Ведь ты всего лишь… потаскуха с ликом богини! – взбесился Ристид. - Знаешь, зачем я пришел? – он больно сдавил плечи Листраты. – Завтра мои гоплиты покинут Афины. Я могу умереть, погибнуть, но сегодня ты будешь любить меня!
– Нет, Ристид, нет!
– Ты не можешь мне отказать, – властно сказал воин и протянул руки к булавкам на одеянии гетеры.
Ткань соскользнула с дрогнувшего плеча. Ристид жадно рванул прозрачный хитон.
– Последний раз, – вдруг умоляюще простонал он и стал медленно опускаться на колени, стягивая с гетеры розовую ткань.
Листрата почувствовала влажное прикосновение губ на животе и застонала, как под пыткой. Ристид понял, что девушка сейчас вырвется и, быстро перехватив ее руки, заставил их лечь на его пурпурную тунику. Гетера покорилась, уронив голову.


Эфиальт, много работая в Пританее, почти не думал о фиванке. Заботиться о ней он поручил Дидему. У старика, по законам рабов лишенного права иметь семью, стали пробуждаться чувства, захлестнувшие его и вытеснившие из сердца половину Эфиальта, которого он знал и любил с детства. Потомок Фестида всегда оставался для него хозяином, Арсиноя же была душой, которая льнула к Дидему, как тонкий хитон к мокрому телу.

Эфиальт разрешил Арсиное совершать прогулки только в час сумерек, чтобы не попадаться на глаза преследователям. Он знал, что девушка любит ходить к реке Иллис в сопровождении Наннион. Всякий раз женщины добирались до беломраморной площадки, где на высоком пьедестале стоит бронзовое изображение богини. Чуть склонив голову, она откидывает с плеч покрывало, а левой рукой протягивает пышную розу. Это знаменитая на весь эллинский мир «Афродита Урания». Казалось, глаза из зеленых камней желают открыть тайну в тиши и безлюдье ночи, и Арсиноя, приходя к ваянию Фидия, считывала божественное послание. Однажды, когда девушка благоговейно подошла к скульптуре и обняла ее ноги, старая Наннион даже в сумерках уловила необъяснимое сходство фиванки и Афродиты. Наннион была поражена и обо всем рассказала Эфиальту. С тех пор он менее терпеливо ждал того дня, когда можно будет увидеть девушку. В его памяти почти стерлись её черты, красоту которых он уловил еще на людском рынке.

– Хозяин, пришел какой-то господин.
– Так пусть войдет.
Эфиальт перепоясал тунику и сам пошел навстречу гостю.
– Мефестион! Старик не узнал тебя!
– Хайре! – поприветствовал друга  красавец и плюхнулся на диван.
В его лице пропорции находились в абсолютной гармонии, невысокий лоб выражал твердость и упрямую умственную концентрацию, говорящую о высоких достоинствах. Черные волосы, заплетенные в косы, были подобраны под ленту, которая охватывала всю голову.
– Вижу, ты счастлив, друг мой, – улыбнулся Эфиальт. – Здоровье и красота идут с тобой рука об руку. Рассказывай, что тебя заставило шататься по городу в такой зной.
– Эфиальт! Эфиальт, всё свершилось! Ты был прав! – сиял Мефестион.
– Могу предположить причину такой непомерной радости. Ристид?
– Отправился в Херсонес.
– Да.
– Это еще не всё! Листрата ответила на мое предложение!
– И когда свидание?
– Сегодня!
Эфиальт даже зажмурился, радуясь за друга.
– Скоро вулкан страсти затопит прекрасное ложе любви, – улыбнулся он.

Вошел Дидем с подносом, на котором красовалось аппетитное угощение. Он разлил вино и вышел так же незаметно, как появился.
– Вкусное у тебя вино, – смаковал напиток Мефестион.
– Если бы даже было все наоборот, думаю, ты бы не заметил. Сегодня для тебя и горькое  – мёд.
– Ты прав. Я счастлив как никогда. А что нового у тебя?
–Только работа.
– А женщины?
– Нет времени, – отмахнулся политик. – Представь, я до сих пор не повидался с рабыней, которую купил месяц назад.
– Ты купил рабыню?! – удивился Мефестион.
– Да. Но только потому, что стало жаль девушку. Она стояла на помосте очень долго. Никто не хотел её покупать, но каждый второй норовил задрать её хитон или проверить состояние зубов.
– Почему не хотели покупать? Она ужасна?
– Наоборот, но за неё дорого просили. А что с неё возьмешь?
– Зачем же она тебе?
– Сам не знаю, – задумался Эфиальт. – Понравилась.
– Послушай, ты можешь разориться, скупая всех, кого станет жалко.
– А мне всех и жалко, – горько усмехнулся демократ. – Самое страшное, что мы, свободные эллины, воспринимаем рабство как естественное явление. Я сам себя ненавижу за то, что нахожусь в числе знати, которая пользуется трудом несчастных.
Мефестион приблизился к другу и нежно обнял его за плечи.
– Если рабство когда-нибудь и кончится, думаю, мы до таких времен не доживём. Можно взглянуть на твоё приобретение?
– Нет.
– Ну, Эфиальт!
– Нельзя. Она психически не совсем здорова и признает пока лишь Дидема с Наннион.
– О боги! И проклятый торговец посмел просить за неё такие деньги?!
– Платона один афинянин выкупил из рабства за тридцать мин. За эти деньги можно построить Академию. Это чудовищно, Мефестион! Философов, ученых, женщин, детей эллинской цивилизации продавать на подмостках!
Скульптор налил в чаши вина. Подал одну из них другу.
– Человек – мера всех вещей. Да хранят нас боги!
Мужчины осушили кубки.
– Когда-нибудь ты увидишь мою фиванку и поймешь, чего она стоит, – проговорил Эфиальт.