Черно-белые сны - Где-то там...

Ревя моторами, колонна преодолевала подъём. Из двух последних тентованных ЗиЛов под откос полетели РД и начали выпрыгивать бойцы разведгруппы.
На этом участке «духи» неоднократно наносили удары из «зелёнки» по колоннам и тут же уходили в горы. Разведгруппе была поставлена задача найти возможные пути прохождения банд и, если удастся - лагеря этих банд. Поэтому и выпрыгивали на ходу, чтобы чей-то чужой взгляд не зацепился за остановившуюся колонну. Маленький, но шанс войти в «зелёнку» незамеченными.
На бегу подхватили РД, скатились под откос и бегом преодолели пару десятков метров до «зелёнки». Скрывшись в зарослях, отряхнули рюкзаки, закинули их за спину, попрыгали «на зазвенит» и начали движение - сначала боец и сапёр, шагах в пятнадцати-двадцати остальная группа, затем двое замыкающих. Двигались осторожно, высматривая тропы среди зарослей, мины и растяжки. На два километра «зелёнки» положили нам два часа. Если не спешить, то должны успеть.
Трижды сапёр, найдя противопехотные мины, останавливал группу и, осмотревшись, намечал путь обхода. Мины наносились на карту, но не обезвреживались. На четвёртый раз были «близнецы» - две мины недалеко друг от друга - и сапёр остановился, показывая нам их местонахождение, чтобы никто сдуру не наступил. Серёга Буйнов тихонько пошёл дальше, высматривая мины и оглядываясь по сторонам. Шагнув за островок густого кустарника, он нос к носу столкнулся с идущим навстречу «духом». Рефлексы сработали сразу: «дух» ещё только начал что-то понимать и поднимал автомат, а Серёга уже упал на спину и выпустил прямо в «духа» длинную очередь. Группа моментально залегла, а «зелёнка» взорвалась очередями. Пули носились по невообразимым траекториям, срубали ветки, выли в листве. Весь мир сошёл с ума: все стреляли во всех.
- Ложись! Ложись!
Я оглянулся. Среди этого сумасшествия одинокой махиной стоял Юрка Тимошин, держа в одной руке ПКМ, а другой держась за шею - шальная пуля задела его. Отняв руку от шеи и поднеся её к глазам, Юрка уставился на кровь...
- Ложись! Ложись, бля! - заорал я ему. Лежащий с другой стороны Димка Гусев махал  Юрке рукой: ложись, идиот! Но тот так и стоял - вид собственной крови парализовал его. Я, скинув РД, быстро пополз к нему, чтобы сбить подсечкой. Худенький, тщедушный Сашка Прохоров опередил меня, вскочив, живым ядром врезался в Юрку, повалил его в траву, но страх собственной смерти, вызванный видом крови, гнал куда-то Тимошина, и он снова поднялся, даже не заметив Сашкиного веса. Очередь, прошив худенькое Сашкино тело, ударила Юрку в грудь и опрокинула его назад. Я, подползши к ним, перевернул Сашку на спину и увидел две пары мёртвых глаз, смотрящих в небо - его и Юркины. Ненависть чернотой своей резко накрыла меня с головой - ненависть к этому говённому миру, пожирающему самого себя; к придурку Юрке; к себе, не успевшему вовремя; к этой «зелёнке», расстреливающей нас в упор. Подняв выпавший из Юркиной руки ПКМ, я опёрся на пулемёт рукой - вскочить, выпустить очередью ненависть, броситься вперёд и убивать, убивать... Рука соскользнула на крови, которой щедро был полит ПКМ и я упал, больно стукнувшись о железо лицом. Вспыхнуло красным и пелена спала с глаз - куда ты, идиот, на пули? А может, это сказал подползший ко мне Димка... Я прополз несколько метров вперёд и короткими очередями стал стрелять по зарослям. Ребята, уложив Юрку и Сашку на один брезент, взялись за ручки.
- Уходим, уходим! - старший лейтенант Саркисян махал вправо, указывая путь отхода. Группа бросилась в указанном направлении. Я, достреляв ленту, побежал следом.
Ветки хлестали по лицу, листва сливалась в одно пятно, пули, почирикивая, обгоняли нас и уносились куда-то. Каким-то чудом мы не нарвались ни на одну из мин или растяжек. Через, казалось, вечность такого бега группа вырвалась к горам. Пробежав по склону метров двадцать вверх, мы залегли и приготовились к стрельбе. Я заправил новую ленту. Но из «зелёнки» так никто и не вышел.
------
Пройдя километра полтора, мы остановились и вышли на связь
- «Вершина», «Вершина», я - «Ущелье-три».
- «Ущелье-три», я «Вершина», приём!
- «Вершина», я «Ущелье-три», требуется эвакуация двух ноль двадцать первых, квадрат...
Целую минуту в эфире был слышен только треск и завывание помех.
- «Ущелье-три», я - «Вершина». Повторите!
- «Вершина», у нас два ноль двадцать один, повторяю, требуется воздух...
- Бля...
Я представил капитана Платицына, неверяще смотрящего на рацию - два «двухсотых» в самом начале рейда...
- «Ущелье-три», ждите «вертушки», повторяю, ждите...
------
Я не здесь.
Я вижу группу, которая приготовилась к движению и, привычно попрыгав, пошла вперёд, навстречу белому пламени - и я знаю, что оно сейчас поглотит их; что жить им осталось меньше суток, я это уже знаю - и хочу крикнуть им, предупредить; но кто-то воткнул мне  в грудь раскалённый стальной штырь, выбив из лёгких воздух, лишив возможности даже пошевелиться...
Последний парнишка, вскинув на плечо ПКМ, перед тем как шагнуть в пламя, обернулся и, встретившись со мной глазами, улыбнулся. Эх, парнишка, парнишка, ты ещё не знаешь, что скоро ты встанешь перед выбором: или предать и остаться в живых, или остаться и умереть...
Через четверть века я, восемнадцатилетний, улыбался себе теперешнему.
Пламя накатилось, поглотило паренька с пулемётом, ударило по мне.
- «Скорая»! «Скорая»! - где-то далеко чей-то знакомый голос. Какая, нахер, «скорая»?! «Вертушки», «вертушки» вызывай!
Пламя разгоралось всё ярче, раскаляя воткнутый в сердце штырь, норовя выжечь глаза даже сквозь закрытые веки, делая боль совсем невыносимой, выдавливая хрип вместо крика и...

...и кто-то милосердный выключил свет