Вариант сознания... ч. 29

               
        Супрематические  мужики
Выставка Казимира  Малевича   на  Крымском  валу  в Москве -  главная 
сенсация  сезона. По  залам  бродят толпы  народа  и  добросовестно пытаются  что-либо  понять.  Повергало в сомнение направление,   избранное  Малевичем  -  супрематизм. По  латыни  -  «наивысший». Это  не  удивительно: каждое новое направление  в  литературе и  искусстве  считает себя вершиной   творчества.   Малевичу  надоел  «вещизм»  традиционного искусства,  где  образ  создается  благодаря  форме  и  цвету.  Художник попытался  вырваться.  Он отверг  форму  и  особенно  содержание.  Отверг  рационализм  и  вопрошал   к  подсознанию. Образ  должен  выражать  вес,  скорость,  вектор  движения. Малевич  пришел к  беспредметному   искусству  белых  и черных квадратов,  кругов, крестов, и  других  порождений  «чистого»  разума. Случилось   это в  1915  году.
Я  думаю,  ради  этого не  было нужды отрицать  реализм  и   вообще  лезть в предтечи. Но  тогда  было модно потоптаться  на   обломках  академизма…
Мне  кажется,  что   супрематизм  Малевича был порожден глубоким  кризисом науки  на  рубеже  веков. Тяга  к  «скорости и направлению  движения» -  не просто  блажь  одержимого самомнением малера.   К  этому  времени наука с  удивлением  обнаружила,  что   вещество обладает волновыми свойствами.  Обнаружила, что  атом  способен распадаться. Вещество,  которое казалось вечным, способно исчезать! Незыблемость вещи (созданной  из  вещества)  подверглась  сомнению.  Уйти из привычного,  но,  как оказалось,  м н и м о г о мира  вещей  -  в мир  с у щ н о с т е й  (заряд, скорость, движение  частиц  и  волн) -  вот  задача  нового искусства.  В этом подоплека  супрематизма.   
    «Черный  квадрат»,  конечно, основательно поколебал    предметное,  вещное  мышление  художников,  но  коренного  переворота   не совершил. Супрематические  мужики и  бабы,   занимающиеся  беспредметной  косьбой,  воспринимаются  как   прародители  Железного  дровосека.  «А  где  у  них  масленка?» -  думаешь с  любопытством,  глядя  на  свернутые  из  листовой  жести тела.
Некоторые  из современных  интеллигентов,  размышляя о выходе  из  подполья  малевичей,  мандельштамов,  пастернаков  именно  сейчас,  в  эпоху  перестройки,  видят в  этом  попытку подавить  исконно-русское, пушкинское   ясное  искусство,  заглушить его заумью и  темью  иудейских  мудрствований.  Не  знаю. Надо,  вероятно,  смотреть  шире.  Особенность  искусства  такова -  если иметь в виду   искусство идейное,  реалистическое -  что оно закономерно становится   силой,  направленной  против  начальства. Художник,  пишущий  правду  об  ужасной  экологии,  о загубленных  реках и морях,  о кровавых  оргиях сталинизма,  о липкой  паутине советской  бюрократии,  - такой  художник   закономерно становится  обличителем власти. Запустить  художника в  сферу   формальных  изысканий и  беспредметного,  интуитивного творчества, -  это  теперь  любимая  мечта   противников   перестройки  общества.
  Так что  навряд  ли стоит умиляться  очередному  «Черному  квадрату». Это  очередная  «черная  дыра»,  в которую  норовят  запихнуть   искусство   умелые  руки  бюрократа.
                3  февраля  1989.
                * * *
                Космическая  этика  Циолковского
В  Циолковском  часто  видят  предтечу   космонавтики.  Это верно:  в  1879  году,  уже  в  юношеских  набросках  у него появляется  тема  «космического  будущего». Философские  же  взгляды  его  своеобразны. Он  называл  себя  «материалистом»,  однако это весьма  своеобразный  материализм.  Вопрос о «первичности» материи или  духа для  него мало что значил.  Главное  было: «оценка  жизни и существования  человека и человечества». Другими словами,  это учение  о добре  и зле.  Об  этике Циолковского я  прочитал  в  «Науке  и религии» (1989,  № 1).
 По  Циолковскому,  этика  начинается   с  вопроса:  «какова  цель жизни?» КЭЦ  считал,  что  цель  жизни  есть  стремление  к  счастью и совершенству. Смысл науки,  знания   в том,  чтобы ответить:  как  сделать человека счастливым?  В  свете   этики  следует рассматривать и  технические  идеи  КЭЦ  без  выхода в  Космос  и его освоения  будущее человечества  немыслимо… Традиционный  материализм  Циолковский  считает  «пессимистичным»:  он  остановился  на  полдороге  и  не  дошел до отрадных  выводов   о  вечной  и безначальной  жизни всего сущего. Ученый  считал,  что личное  бессмертие  есть  факт – в силу  того,  что  тела состоят из  вечных  атомов,  способных к ощущению (атом-дух).  Это  чувствующие   боль атомы. Так  как  собственное  счастье  атомов-духов  зависит от совершенного   устроения  Вселенной,  то понятно  стремление  КЭЦ  распространить   влияние  человека на  Космос.   На весь  Космос -  иначе  о  всеобщем  счастье  нечего и мечтать!  Так  земная  этика  непосредственно вырастает в  космическую.
  В  Циолковском  я  вижу  слияние,  синтез   научного  знания,  то  есть,  конкретных  технических  идей,  с философией и этикой,  - в  их  устремленности к    счастью  человека,  к  вселенской  миссии  человечества  по гармонизации Космоса.
Интересен  загляд  КЭЦ  в  далекое  будущее. Атомы – увы -  способны  страдать,  и  пока   наши  тела состоят  из  атомов, то  от страданий  избавиться  невозможно.  Будущее -  за  «лучистым  человечеством»,  которое  в  форме   сгустков  энергии будут  бесконечно  жить в  бесконечном пространстве… Где-то  мы с  этим  уже встречались.  Ну, конечно. «Мировая  душа»  Антона  Павловича  Чехова…
                10  февраля  1989.
                * * *
        «Поскорее  бы  старость пришла…»
   Утром  -  отчетливый  сон. По какой-то необъяснимой причине  я  должен  … повесить отца. И  еще  двух  людей.  Перекладина  -  брус  в  беседке  Чеховского сада,   на котором  держится  виноградная  лоза.   Отец  в  своем  обычном   сером  пиджаке в полоску  деловито  шел к перекладине.  У  меня  -  чувство  безысходности.  Скорее  бы  все кончилось.  Проснулся в  страшном недоумении,  и в  момент  перехода  из  сна -  острое   присутствие  смерти.  Не образ  какой-то  старухи с косой,   -  это  было  нечто,  что  я  обозначил  бы  так:  овеществленное  слово.  Нечто  не страшное,  но темное и реальное.
Утром долго  лежал,  вникая  и осмысляя.  Вероятность смерти четко обозначена  -  кажется,  такое состояние  я  однажды  уже  испытал.  Было  это в  1980 году,  после  операции на  левом  мочеточнике.  Рана  зарастала,  вдруг  сошел  еще  один  камень и перекрыл  путь моче.    Заживающую  рану  стало рвать изнутри  напором  жидкости  - страшное,  дикое  состояние!  Будто осиновый  кол  вбили  в бок и медленно поворачивали,  разрывая  внутренности.  Я  корчился,  стонал, крутился,  словно  уж  на вилах  -  все  тщетно:  и  уколы,  и причитания,  и мольбы. Кол  рвал  тело.
     В  горячке,  в лихорадке мысли закрутились  вокруг  идеи  Бога. Я  думал о  Боге, чувствуя  сухой  прикус  губ, гладя  шершавую  стену,   сжимая  ладонями горячий,  мокрый  лоб,  мысленно стараясь вытеснить кол из своей  плоти.
- Боже,  помоги,  -  молил  я, - помоги мне.  Если  можешь,  помоги.  Помоги, если    ты есть, помоги…
Я  молил,  шевеля  запекшимися, шершавыми губами,  а  сознание,  изощренное в  анализе,   стало само по себе размышлять о  Боге…  Были какие-то логические  ходы,   экскурсы в историю,  провалы  и  разрывы, - всего  не  упомнишь. Помню только  убеждение  конечного вывода:  Бога  не  было… Не  было его там, где начинался  человек  и его полузвериная  история, ибо идея совершенства,  каковым,  несомненно,  должен  быть  Бог,   совершенно не совмещалась    с  очевидным  несовершенством  человека  и  людского стада.  Я  как-то непонятно  перевернулся -  трудно подобрать иное слово  для  передачи  духовной  трансформации; я перевернул свою историческую  методу   размышлений    и обнаружил Бога  … в  будущем.
 Но странно  это  было!   Представить  будущее в  прошлом… Нет,  не так! Я  прошел по ступеням  будущего так,  словно  это  было уже познанное прошлое,  и понял:  Бог  есть смысл и цель  человеческого движения.  Там, в  далеком-далеком,  лишенном  реальных признаков  времени,  человечество  обретет знание и силу  божества,  неограниченную  свободу  добра и справедливости,  безграничную  способность повелевать косной  материей… Что там  камни в  почках! Что  безысходность глупого сна!  Что осиновый  кол  в  левом  боку! Звезды  встанут в хоровод  по велению  Человека!
 Тогда  же,   оклемавшись,  я  почему-то принялся   читать чеховского «Архиерея».  Мне  была  глубоко понятна    духовная  трансформация  преосвященного Петра,  осознавшего во  дни и ночи   перед  кончиной   неправильность всего прошлого пути…
Сейчас  же,  заново переживая  горький опыт  больной  души,  -  а душа  тогда  была   г л у б о к о   больна,  -  я   смиренно   ожидаю   своего  жребия. На память пришли слова  романса  Рахманинова:  «Поскорее  бы  старость пришла…».  И  я  как-то мягко,   отрешенно позавидовал  тем,  кто уже обрел свою старость. Ибо старость -  дар,  которому  не каждому  дано вкусить…
                24  февраля  1989,  полночь.