Особенно ярко

                РАССКАЗ               
               
       Родительский дом – просторный, светлый – стоял на пригорке,  на берегу небольшого, камышами шуршащего озерка. За калиткой и за огородом возвышались дремучие, узловатые сосны. И такой же дремучий, хвойно-колючий, могутный как дерево, был Василь Прокопович, дед. В молодости он работал лесником, и на всю жизнь влюбился в зелёное царство соснового бора, возле которого виднелись поля –  пшеница колосилась, рожь.
        Иногда Василь Прокопович загадывал загадку внуку Степашке.
         -Пшеничка, - лукаво говорил он, - для хлеба растет. А вот рожь? Она зачем?
         -Не знаю. – Степашка глазёнками хлопал.
         -Рожь мы тут выращиваем тока для коней. - Дед нарочито хмурился. -  Как наедятся ржи, так начинают ржать.
         Глаза мальчонки веселели.
         -Правда?
         -Ну, вот те раз! Иди, спроси.
        -Кого?
        -Да любого коня на деревне.
         -А разве кони могут разговаривать?
         -А как же?! Мы тут взялись ковать одного, так он говорит, мол, не надо. А мы к нему опять с подковой пристаём. Тогда он  звезданул копытом по лбу кузнеца – так  и вспыхнула звезда  про между глаз!.. Вот такие дела, милый Князь. 
           Внука своего – Степашку Князева – дед постоянно «Князем»
величал.               


                *       *       *

        Лето было жаркое в тот год. Жара давила в полдень – спасу нет. Тесовые плахи на крышах домов во многих местах словно прибивали золотыми гвоздями – шляпки смолья набухали. Куры с петухами во дворе, безвольно расщепляя сухие клювы, прятались в тень под забором. На пригорках воробьи в пыли купались, вяло вереща. Собака изнывала от жары; глаза её, цвета живицы, казались расплавленными, чумными.
      В такую пору Василь Прокопович сидел под навесом, мастерил какую-нибудь штуковину, необходимую в домашнем хозяйстве, и одновременно «лапти плёл», как говорила мать, то есть рассказывал сказки. Мало того, что рассказывал – он сам их придумывал.
     -Не забивай ребёнку голову всякой чепухой! – временами строжилась мать Степашки.
      -Сказки – чепуха? Ну, ты даёшь, Маруська! - Дед ухмылялся в дремучую бороду. - Сказка ложь, да в ней намёк…
      -Кому они нужны, эти намёки? Он дважды два сложить не может, а скоро в школу, - горевала мать. - А ты ему плетёшь  про каких-то домовых да леших…
      -Да разве я плету? Я всё по чистой правде говорю. Как на духу.
      -Ну, конечно. Люди уже на ракетах летают, а мы всё блуждаем в трёх соснах, боимся лешего.
      -А зачем его бояться? Он мужик хороший. Когда спит зубами к стенке. - Василь Прокопович незаметно подмигивал Степашке и замолкал, продолжая мастерить  штуковину, необходимую в домашнем хозяйстве.
       Вот так они жили и, в общем-то, не тужили. Мать Степашки – Мария Князева – грустная, малоразговорчивая женщина, работала в сельмаге и приносила оттуда продукты, конфеты, которые давали вместо зарплаты. Отец – весёлый, крепкий, мастеровой мужик, – который год подряд в конце весны уходил на заработки. До поздней осени он трудился где-то в районе – или в своём или в соседнем. «Деньги строгал топором», - так про него говорили в семье.
        Зачастую они оставались вдвоём – шестилетний Степашка-Князь и семидесятилетний Василь Прокопович. И надо сказать, что вдвоём было им не просто хорошо, а очень  здорово. Сколько ярких дней они прожили бок о бок, сколько нового и интересного узнал Степашка. Но особенно ярко мальчику запомнился один огромный день, когда они поехали за тридевять земель – таким далёким показалось путешествие.

 
                *       *       *


        Раннее утро было туманным и  зябковатым, от небольшого озера за огородом тянуло свежестью.
       Запряженный конь, стоявший во дворе, сонно косился на Василь Прокоповича и на Степашку, хлопотавших кругом телеги. Порою конь тревожно всхрапывал, ощупывая воздух розоватыми колечками ноздрей. Он как будто чуял что-то необычное, что затаилось рядом  – в туманном воздухе.
      -Князь, ну ты не передумал ехать со мной? - спросил Василь Прокопович, поправляя конскую упряжь. - А то, может, с мамкой останешься? Поспишь, потом пойдёшь с ней в магазин. Повидлом будешь торговать. Кха-кха. Колёсной мазью.
       Степашка посмотрел на вожжи.
       -А ты дашь мне порулить?
        Дед усмехнулся в бороду.
       -Куда ж я денусь? Дам.
       -Тогда поеду.
       -Вот спасибо, уважил. - Василь Прокопович повернулся  к дочери своей, вышедшей на крыльцо. - Слышь, Маруська? Ты нас не теряй. Мы под вечер вернёмся.
        -Это ты, гляди, его не потеряй! – Мария зевнула спросонок. - Не уследишь за ним, за поросенком.
        -Ничего, как-нибудь. - Дед поправил старую соломенную шляпу. - Но! Поехали!
        Тележные колёса заскрипели в тишине. Забренчала уздечка.
        Сначала туманная дорога стелилась по-над бором, проходила по еланям – так назвали тут просторные поляны. Потом, обнимая пригорки, дорога свернула к берегу мерцающего озера, сонного ещё, словно бы смотрящего вполглаза. Это было уже другое озеро – не «домашнее», Степашке не знакомое. Из камышей под берегом взлетали утки, посвистывая крыльями. Рыба в тихих заводях всплёскивалась – круги по воде расплывались.
     -А папка знает, что мы к нему в гости приедем?
       -Да откуда ж ему знать?
       -А что он строит?
       -Дачу какую-то.
       -А что это такое – дача?
       -Дом.
       -А кому он строит?
       -Бабе Яге.
       Степашка улыбнулся.
      -Нет. Баба Яга живёт в избушке на курьих ножках.
      -Это в сказке. А в жизни – баба Яга решила на дачу перебраться.
       Князь иногда не понимал: серьёзно дед говорит или шутит.
      Дальше дорога была вся покрыта сырой травой.  Даже цветы встречались между колеями. Земляника виднелась. Подорожник, придавленный копытом или тяжёлым тележным ободом, упрямо распрямлялся за спиной.
      Степашка с любопытством глядел по сторонам.
      -Князь, - предупредил старик, - гляди, не открути…
       -Кого?
       -Головёнку свою. Больно вертисся.               
       Мальчик потрогал шею. Хохотнул. Какое-то время они ехали молча. Вдыхали ароматы чабреца, иван-чая, белоголовника. Трудолюбивые пчёлы в цветах копошились. Шмели шумели.   
          -Деда! – напомнил Степашка. - Дай порулить!
          -Не егози.
          -Ты обещал.
          -Обещанного три года ждут. Видишь, какие здесь повороты. Свернешь оглоблю, что будем делать?
           Корнями там и тут прошитая дорога виляла,  уводила в колдовскую гущу сосняков. Солнце, уже поднявшееся выше самых высоких деревьев, снова куда-то запропастилось – только редкие лучи золотыми стрелами постреливали в дыры между кронами. Становилась сумрачно, тревожно. Стальная коса на телеге – за спиною Степашки –  мерцала, напоминала  молоденький серебрящийся месяц. Туман между деревьями бродил, как приведение, в белой, разодранной одежде. Степашке становилось не по себе. Он пододвинулся, прижался к тёплому боку старика.
          -Озяб?
          -Ага… маленько…
          -Вон телогрейка. Накинь.
          -Не хочу.
           Василь Прокопович пожал плечами.
          -Ну, извиняйте, Князь. - Дед усмехнулся. - Боярской шубы нету.
           Степашка не понял.
          -А какая такая «боярская» шуба?
          Василь Прокопович показал весёлыми глазами.
          -А вон растет боярка, она как раз такую шубу носит. Зимой, конечно. Теперь-то не увидишь. Боярка свою шубу спрятала, куда подальше. Зачем? Чтобы моль не почикала.
             Мальчик улыбнулся, глядя на боярышник. Ему снова было тепло и уютно – минутная тревога улетучилась. Туман впереди разорвался под налетающим ветром. Деревья расступились на повороте – утреннее солнышко сочно розовело вдалеке.
           -Царевна-ягода! – вдруг сказал Василь Прокопович, приподнимая соломенную шляпу над головой. - Здравствуйте, ваше сиятельство!
          -А кто там? - Степашка головёнкой повертел.
          -А вон, за соснами идёт. Не видишь?
          -А кто там? Солнце?
          -Да? - Василь Прокопович изобразил удивление. - А мне-то показалось…            
          И опять они ехали молча. Слушали перепевы утренних пичуг, редкий скрип деревьев, скрип колёс. В низинах по бокам дороги туманы ещё не проснулись – пластами лежали, накрыв молодые сосёнки. Испуганная птица выскочила из травы – перебежала дорогу.
          -Деда, а кто это?
          -Дрозд.
          -А чо он тут делает?
          -Дрозда даёт.
      -А как это?
      -А вот приедем, спросишь. Там их много.
      В низинах было пасмурно. Роса блестела. И опять прохлада под рубаху запускала пальцы – щекотала. Мальчик передергивал плечами, ёжился и похихикивал. Василь Прокопович в недоумении поворачивал большую лобастую голову. 
          -Чего ты?
          -Щекотно…
          -А кто донимает?         
          -Не знаю.
          Дед поправил шляпу.
         -Вот и Ваня-дурачок тоже не знает. Ходит по деревне и хихикает.
          Мальчик обиделся на «дурачка». Отвернувшись, закусил нижнюю  губу и отодвинулся подальше от старика. Но через минуту-другую Степашка забыл про обиду.
          -Деда! Ну, дай порулить! – заканючил. – Ну, теперь-то можно.
          -Можно, тока осторожно, - согласился дед.
         Дорога впереди была прямая, гладкая. Только даже и здесь «рулить» вожжами оказалось не так-то просто.   Тугая, сыромятная вожжа – будто налим – так и выскальзывала  из Степашкиных, не очень сильных, рук. И вскоре ему надоело  с «налимом» тягаться. Возвращая вожжи, он зевнул, потом прилёг на телогрейку. Стал смотреть на небеса, проплывающие над дорогой, на сосны, приветливо качавшие зелёными лапами. Старую скрипучую телегу, словно большую люльку, размеренно покачивало, и  Степашка незаметно для себя смежил ресницы, уютно угнездившись  под телогрейкой и дождевиком. 


                *       *      *

      Сочные, пряные покосы находились на берегу Лебяжьего озера, от которого осталось одно только название: много лет назад красавцы лебеди почему-то перестали тут гнездиться.  Может быть, они обиделись на  браконьеров, из города однажды приехавших сюда и  спьяну, с дуру устроивших здесь такую бойню – лебяжий пух и перья на десять вёрст в округе ветром разносило? А может, потому что самолёты над полями начали кружиться, землю посыпать какими-то ядохимикатами? Так или иначе, но Лебяжье озеро давно уже не видит лебедей, не слышит лебединых кликов.
        До обеда Василь Прокопович на берегу неутомимо махал литовкой – ровными рядами валил траву, цветы, из которых выползала то божья коровка, то пчела, то стрекоза, дребезжащая слюдяными крылышками. Изредка дед останавливался. Брал брусок – подтачивал сияющее лезвие. И опять литовка белой щукой плескалась и шуршала в зелёном омуте взволнованного разнотравья.
         Мальчик ходил поодаль, граблями ворошил подсохшие валки. Чему-то улыбался. Дух земляники витал над покосом, головёнку дурманил. Запнувшись, мальчонка хлопнулся на кошенину. Посидел, перебирая траву. Взял пучок и понюхал.
          -Князь! Ты пожуй. Чо нюхать-то? - Дед из-под руки на небо посмотрел, потом почесал дремучую бороду. – Однако, хватит. Скоро  жар навалится.
          Мальчик посмотрел по сторонам.
        -А папка-то мой где?
        Прислушиваясь к чему-то, старик пожал плечами.
       -Топора не слышно. Кто его знает? Может, он  в другом месте работает.
       -А ты же говорил, что здесь?
       -Да это не я говорил. Это мне так сказали.
       -Кто?
       -Наш мужик. Деревенский. Слышал звон, да не знает, где он. – И опять старик на небо посмотрел –  дырчатая тень от шляпы конопушками упала на лицо. – Пошли, работник. Ложкой поработаешь.
          Они поели, сидя в тени под берёзой. В шалаш забрались. Там было сумеречно, глухо, и ощущался дивный, вкусный аромат – как будто запах земляничного варенья. Степашка даже облизнулся от такого сказочного запаха. Вольготно растянувшись на травяной перине, мальчик стал рассматривать стены шалаша и потолок. Солнечный свет кое-где золотыми иглами протыкался в щели, наискосок струился, высвечивая пылинки. Янтарная смола сосулькой протопилась над полукруглым хвойным сводом шалаша. Степашка покачал тёплую ребристую сосульку – она прилипла к пальцу и долго не хотела отлипать.
       После хорошей еды старика в шалаше разморило, и мальчонка рядом с ним заснул, чему-то улыбаясь. И приснилась ему Царевна-ягода, розовощёкая, идущая по небу, ступающая лугом и рекой. Над головой царевны полыхала яркая корона – глаза слепила.  (Он во сне открыл глаза, потом закрыл). 
         Через какое-то время  Степашка выбрался наружу и  увидел, что это никакая ни царевна – это огромное оранжевое солнце, полыхая предвечерним светом, наклонилось над вершинами  темнеющего бора. Над полынной стихали стрекозы. Кукушка вдали куковала – слёзы роняла в траву под деревьями, где вскоре должны были вырасти кукушкины слёзки – цветы. 
          -Деда! – позвал Степашка.  – Где ты?
          Весёлое эхо в деревьях откликнулось, и мальчик  подумал, что там кто-то есть.          
           -Эй! – погромче позвал он. – Дед!
           -Нет! Нет! Нет! - повторило весёлое эхо.
           Мальчишка затаился, приоткрывая рот. И мир вокруг него таинственно затих. Только странный какой-то замирающий звон мерещился над луговиной, словно бы только что Василь Прокопович там литовку  бруском отбивал.
            Кругом подсыхали подрезанные косички бледно-зелёной обескровленной травы. Яркие свечи кипрея погасли уже – фитильками черными скукожились. Незримые кузнечики постукивали молоточками по своим игрушечным наковальням, спрятанным в кустах. Беззаботно порхала нарядная бабочка, похожая на лепестки цветка. Гнедая лошадь возле реки  паслась, метёлкой хвоста отбиваясь от паутов. А дальше – у берега – виднелась нечто похожее на фигуру деда, удившего рыбу.
       Шагая к берегу, Степашка поскользнулся – едва не упал. Остановившись, удивленно посмотрел под ноги. Земля вокруг пестрела пахучей «красной глиной» –  земляника. И мальчик вспомнил рассказы деда, похожие на сказочную небыль. Раньше, говорил Василь Прокопович, вместо глины русские печи в избах обмазывали спелой земляникой или другой какой лесною духовитой ягодой; вот почему в наших избах такой дивный дух и такие вкусные хлеба, самые вкусные на белом свете.
       Ягоды было полно под ногами. И Степашка – он был босиком – опять поскользнулся, будто на влажной красноватой глине. А потом он сел на пенек и стал – не хуже медвежонка – «лапу сосать». Он смешно пыхтел, вытягивая шею – пытался ягоды слизнуть с ноги. Крутился и вертелся так и эдак, пока не шваркнулся –  аж зубы клацнули.
          -Деда! – плаксиво позвал он. – Хватит рыбалить!
          Почесав ушибленное место, Степашка приблизился к «рыбаку» и растерянно похлопал глазёнками. Это был чёрный обломок дерева, из которого – наподобие удилища – торчала длинная сухая ветка. А возле этого обломленного дерева и дальше – земляники столько было насыпано, будто кто кузовки  опрокинул…
          Забывая  обо всём на свете, Степашка взялся ягоду грести двумя горстями. Увлечённый этим занятием, он прошёл через поляну, мимоходом перепрыгнул ручеёк, наполненный подобием парного молока – в нагретой воде белая пена шапками шипела и пузырилась. Он ел и ел – дорвался до бесплатного. Ягода, похожая на солнечные капли, нежно  подтаивала во рту, соком сочилась куда-то под сердце. Подушечки пальцев сделались красными, щеки задорно зарделись. Будничная серая рубаха стала выглядеть нарядной, праздничной – вся в красных петухах.  Скоро  Степашка налопался  – до барабанного брюха. Но ягоды – как бесенята какие! – сами из травы в ладошку прыгали и словно бы целоваться лезли. И Степашка был просто не в силах сопротивляться этому соблазну. Тем более, что ягода стала встречаться – как нарочно – всё крупней, всё ярче. Местами попадались даже такие ягоды – куда крупней куриного яйца. А потом вообще – Степашка изумлённо посмотрел – глазам не поверил.
       В глуши на дремотной поляне ему повстречалась сказочная Царевна-Ягода. Краснощёкая, радостная, слепящая спелой красой. Степашка поначалу даже подумал, что это – золото.  А когда пригляделся – нет, девочка, только не простая, золотая. Царевна, стало быть.    
        -Здравствуй! -  Улыбаясь, Степашка опустился на пенёк и  руку протянул. - Давай знакомиться.
        Краснощёкая царевна неожиданно топнула ножкой, обутой  в бриллиантовую туфельку-росу.
        -Встать! – капризно приказала. – Босяк! Со мною разговаривают стоя! И вообще… мне все люди кланяются в пояс.
         Степашка изумленно осмотрел девчонку с головы до ног. 
        -Ты, может, белены объелась? - Он нахмурился. - Кланяются ей! Гляди-ка! Дед говорит, что всем  ягодам кланяться надо. И грибам надо кланяться. И картошке на огороде. Чего ты раскричалась? Царевна! Ну и что? Подумаешь!  Ты – царевна, а я  – князь. Да, да. Что рот разинула? 
        -А я ещё не видела князей, - призналась девочка.
        -Ну, посмотри.
       Поговорили вот так-то они, пошумели, а через минуту  помирились. Улыбаясь, пошли рука об руку, беседуя уже негромко, ласково. Птицы пели у них над головами и где-то в голубой, таинственной глуши. Вечернее солнце в дальней дали краснело, как будто несло домой огромную корзину, полную ягод. Зацепившись за вершины деревьев, корзина рассыпалась по-над озером – малиново-жаркие ягоды упали в траву, закружились в тёмной воде.
        -Ну, как? – разводя руками-стебельками, поинтересовалась Царевна. – Нравятся  мои владения?
        -Твои? – Степашка усмехнулся.  – Князевы тут жили тыщу лет!
       -Ну, конечно! Ты ещё скажи, что это ваша княжеская вотчина!
       -Да! – заупрямился мальчик. – Это наша…
       -А вот и нет, и нет! - Ягода раскинула руки-стебельки. - Это  – царские земли!
       Степашка промолчал, чтобы снова попусту не ссориться. 
      -Царские земли? Ладно! - согласился он. – А вот когда зима придёт, сугробы встанут, куда ты денешься? Что-то я тебя зимой тут не встречал
        -О! – Царевна улыбнулась, глядя вдаль. – Я  зимой живу за синими морями, за горами!
       -Ну и нечего тогда…  – оборвал Степашка.-  Ты,  свиристелка, нынче здесь, а завтра там. А деда мой  уже сто лет живет на этих землях. Ясно? Так что нечего тут.  Давай-ка, лучше я тебе покосы покажу. Пойдем, кума.
       Краснощёкая Царевна рассмеялась.
        -Кума?! Ах ты, босяк несчастный! Набиваешься ко мне в родню?
        -Нужна ты мне! –  Степашка отмахнулся. – Я такую родню вижу семь раз на дню.
        И опять Царевна засмеялась. Звонкое эхо прокатилось за деревьями – словно тройка с бубенцами пролетела.
        И пошли они дальше – осматривать свои владения. А чтобы не обидно было никому, договорились так. Справа – будут «княжеские» земли, а слева – «царские». 
        Возле реки, вытекающей из голубого лесного озера,  повстречалась небольшая странная птичка – хохолок на голове напоминал корону.
       -Вот ещё одна царевна… или царь, - насмешливо сказал Степашка. – Тоже, наверно, считает, что это – его владения.
       -Это не царь. Это – удод.
       -Во-во! Каждый урод начинает из себя царя корежить! - Мальчик нагнулся, зелёную шишку поднял. -  Я вот задам ему жару!
        -Не надо, - попросила Царевна. – Удоды приносят пользу.
         -Да? Какую пользу?
         -Гусениц уничтожают, хрущей и вредных  слоников.
         Степашка хмыкнул.
        -А слонов они случайно не уничтожают? Нет? Видно, всех уничтожили. Ни одного теперь не встретишь ни в лесу, ни в поле.
        Царевна улыбнулась.
        -А ты весёлый мальчик.
        -А ты как думала? Не посмеёшься, так и не поплачешь. Этот мой дедушка так говорит.
        -А где твой дедушка?
     -Не знаю. – Вздыхая, мальчик посмотрел по сторонам. - Где-то здесь, в бору. Я хотел его найти, а нашёл тебя.
        Ягода-царевна всплеснула руками-стебельками.
        -Так, может быть, он заблудился?
        Снисходительно посмотрев на царевну, Степашка не без гордости ответил:
        -Ваша светлость! Да будет вам известно, что деда у меня был лесником. Он тут всё насквозь пройдёт с закрытыми глазами и нигде  ни разу не споткнётся.
        -Ой, хвастунишка!
        -Я правду тебе говорю.
        -Ну, хорошо, - согласилась царевна. - Значит, за деда твоего не стоит беспокоиться?
        -Не стоит, - подтвердил Степашка. - Деда, наверно, теперь за меня беспокоится. Где я, куда упорол?.. Погоди! – спохватился мальчик. - А ты здесь никакого новенького дома не встречала?
         -Нет здесь никаких домов. Ни стареньких, ни новеньких.
         -Значит, скоро будет, - заверил мальчик. - Папка мой где-то здесь дачу строит для бабы Яги.
         -Для кого? - Царевна расхохоталась. - Ну, с тобой не соскучишься! Да ты разве не знаешь, что эта баба яга только в сказках живёт?         
        Подождав, когда девочка просмеётся, Степашка в свою очередь спросил:
        -А ты разве не знаешь, что сказки живут по лесам? - Он махнул рукой. - Хотя – откуда тебе знать? Ты же царевна. Сидишь там, на троне своём золотом, дальше носа  своего  ничего не видишь.
         Улыбаясь, царевна ответила:
         -Если бы я всё время сидела на троне, так мы бы с тобой не встретились. Иногда, как видишь, я в люди выхожу. Царевне надо знать, как живёт её народ, чем занимается.
        -А где он, твой народ? – не понял мальчик.
       -Везде. В лесах, в полях, - уверенно ответила царевна. - Ты ведь тоже – мой народ. Ты разве не знал?
       Теперь уже Степашка рассмеялся, да так, что слёзы побежали по щекам.
       -Вот на этой весёлой ноте, - сказал он, подражая отцу, - мы с тобой и расстанемся.
            
                *       *       *      

         Темнело. Последний свет зари между стволами вдали догорал, ссыпаясь на землю – красноватой переспевшей ягодой. Звезды – как серебряные шишки – закачались на ветках. Огромные сосны впотьмах стали казаться ещё огромней. Сосны во мгле поскрипывали,  словно перетаптывались, подходя друг к другу. В голубоватом  сумраке запахло сыростью. Капля росы, заостряясь на ветке, сорвалась – шею уколола хвойною иглой. Степашка вздрогнул и плечами передёрнул. Постоял, приглядываясь. В тишине было слышно, как бухает сердце, гонимое страхом. Где-то ручеёк побулькивал, пробегая по дну заболоченного оврага. Приглушённо скрипнул коростель. 
         Мальчик дальше двинулся, поёживаясь. Прохлада под рубаху заползала. Темнота скоро сгустилась до того, что он остановился – ничего не видно впереди. Покружив по соснякам, Степашка набрел на елань –  просторную поляну. Какой-то старый, сгнивший пень гнилушками светился – будто костерок, забытый кем-то. Мальчик подошёл, присел на корточки, вздыхая: как было б теперь хорошо – погреться возле костра, родниковую водичку вскипятить, травой заварить. Простые эти вещи, какие мальчик раньше не ценил – костёр, кружка горячего, душистого чаю – представились ему чем-то самым желанным, вовек недосягаемым.
        Отойдя от холодного пня, мерцающего светляками, Степашка затосковал. Что делать? Как быть? 
       И вдруг он увидел огонёк за деревьями. Странный какой-то был огонёк, похожий на сказочный жар-цвет, стоящий в тёмной чашке лесного омута.
          Приблизившись, мальчик увидел горбатую избушку на берегу – свет из оконца падал на траву, блестящую росой. Потоптавшись, он не сразу отважился. Робко взялся за ручку двери, потом постучал, но ему не ответили.
      Не решительно переступив порог, Степашка поздоровался.
         Кто-то стоял спиной к дверям. Еду готовил на плите –  пахло жарко,  вкусно. 
          Степашке на мгновенье показалось, что это – Василь Прокопович.
           -Деда! – прошептал он. -  Ты?
        Старик возле плиты неспешно повернулся, и мальчику сделалось не по себе. Это был незнакомый косматый Старик-Лесовик. Дремучее лицо его – почти полностью – укрывала зеленоватая борода, на которой сидела стрекоза, сверкающая крыльями.   
       -Князь! Носом в грязь! - шевеля моховыми бровями,  заворчал старик. - Я уж думал, ты в бору ночевать останешься.
       Степашка, от страха готовый задать стрекоча, удивленно спросил:
     -А вы откуда знаете меня?
     Дремучий Старик-Лесовик усмехнулся, оглаживая бороду – стрекоза слетела с насиженного места.
     -Царевна-Ягода успела рассказать. Бабы эти – они как сороки.
      Услышав про царевну, мальчик осмелел.
     -А где она?
      -Бог её знает. - Старик махнул рукой. - Недавно тут была. Ну, проходи. Небось,  проголодался?
      Сглотнув слюну, Степашка отказался.
       -Нет, я землянику трескал.
       -Ну, это баловство для мужика. Земляникой только птичка сыта  бывает. Проходи. Не скромничай. А то стоишь – в алмазах весь и в бриллиантах с головы до ног.
      Мальчик удивленно посмотрел на свою рубаху в красных петухах от земляничного сока, в зеленоватых пятнах от травы.
      -Как это так  – в алмазах, брильянтах?
     -Скромность украшает. Не правда ли? Вот и стоишь ты – как русский князь. – Дремучий Лесовик посмотрел за окно. - А где твой конь? Дружина где?
       Мальчик растерянно хлопал глазёнками. Непонятно, загадочно как-то глаголил Старик-Лесовик. Но главное – старик уже не казался пугающим. В нём был какой-то добрый дух, который невозможно было спрятать за грозным внешним видом.
     -Вообще-то…- Степашка замялся. – Можно маленько поисть.
       Лесовик обрадовался.
       -Во! Другое дело, князь! Давай к столу. Коня потом накормим.
      -Какого коня?
       -Твоего.
        -Так я сюда пешком…
        -Неужели? Это что-то новое. С каких это пор князья пешком по лесу начали бродить? После семнадцатого года, что ли? - Лесовик покачал головой и вздохнул. – Да! После семнадцатого года многие опешили. Даже баба яга обижается. Ступу, говорит, забрали у неё. Воду теперь день и ночь в ней толкут.
         -Баба яга только в сказках бывает, - несмело возразил  Степашка.
         -Вот то-то и оно! - Дремучий Лесовик загоревал. - Даже до сказок добрались! Куда годится? Раньше у меня была хоромина – жил, не тужил. И что ты думаешь? Отняли. Много лет  ютился в такой хибаре, что стыдно было в гости пригласить. Это хорошо ещё – повстречался добрый человек. Хороший русский мастер. Построил мне избушку – будь здоров.  Живу, не нарадуюсь.
       Старик-Лесовик называл имя русского мастера.
      -Так это же мой папка! – весело воскликнул мальчик.
       -Во как бывает! - Лесовик изумился. - Ну, тогда ты для меня самый дорогой, желанный гость. Я угощу тебя и птичьим молоком, и всем, чем хочешь…
       Мальчик подошёл к столу, присел на краешек большого круглого пня, служившего табуреткой, и начал осматриваться.
        Избушка, которую построил мастеровой отец, была удивительная – ничего подобного Степашка не встречал. Во-первых, она – снаружи маленькая – внутри  почему-то оказалась очень просторной и высокой, хоть в футбол играй. А во-вторых, сквозь потолок проступали  звёзды – крупные, яркие звёзды приветливо помигивали в вышине, и светилась серебристая подковка молодого месяца, только что взошедшего над вершинами бора. Потолок был не просто прозрачный, а такой – как будто вовсе не было. Мальчик это понял, когда увидел филина, с улицы влетевшего в избушку – через потолок. Филин влетел так неожиданно – Степашка едва не вскрикнул.
      Заметив это, Дремучий Лесовик развеселился.
      -Не обращай внимания, - подмигивая, попросил он. - Тут разные гости бывают.
       -И медведи тоже? – насторожённо спросил Степашка.
       Лесовик утешил:
       -Ну, эти редко. Зимой в основном. Какой-нибудь шатун придёт, бывало. Я мёдом лапу намажу ему – спит за печкой до весны. Так храпит, что стёкла дребезжат.
        Дремучий Лесовик рассказывал охотно, громко, весело. Белозубая улыбка то и дело мелькала в глубине моховой бороды. От  улыбки этой у Степашки всё больше светлело на сердце. Мальчик с удивлением смотрел на Старика-Лесовика и думал, что он только с виду страшенный, весь волосатый, будто столетний,  замшелый пень. Но если приглядеться: хитроватые глазки полны тихой ласки – голубеют, как две ягоды во мху.
       Утром Степашка проснулся – пусто в избушке. Тихо. Только дятел сквозь прозрачный потолок неожиданно влетел в избушку, побарабанил клювом по бревну – как будто поприветствовал Степашку – и упорхнул.
       Улыбаясь, мальчик вышел за порог. Туман с пригорка медленно скатывался к озеру – гусиным косяком. Где-то позванивала иволга. Крупная роса в траве сверкала. Шагая к  лесному озеру, Степашка чуть на утку не наступил – сидела под кусточком, не боялась.
       Мальчик с удовольствием умылся. Вода в роднике под берегом была прохладная, с крапивной иголочкой – приятно покалывала. Он постоял, вдыхая чистый воздух. И вдруг заметил – нечто непонятное.
      Золотистые какие-то круги бесшумно падали на воду и растворялись в тёмной озерной глубине. Степашка огляделся. Сверкающие круги зарождались где-то за деревьями. А  в воде – будто огромные глаза – моргало отражение кругов.
      «Что за чудеса?»
       Парнишку разобрало любопытство. Он осторожно пошёл, старался не наступать на сучья, чтобы не стреляли. Остановившись  за большой сосной, мальчик увидел  интересную картину. 
       Вот пролетел через поляну тонкий золотистый круг. Пролетел высоко, зацепился за вершину сосны. Верхушка вспыхнула, как будто загорелась. Тихий, золотистый  свет прокатился по дереву  – от вершины до комля – и пропал без следа.
      «Кто там? – подумал мальчик. – С огнём не  балуются!»
       И вскоре он увидел Старика-Лесовика, стоящего на поляне. Дремучий Лесовик легко и ловко разбрасывал какие-то сияющие, странные кольца – на деревья навешивал. Под ногами  у Лесовика находился мешок, который показался мальчику бездонным. Длиннобородый старик вынимал оттуда кольца – одно за другим – и подбрасывал. Вынимал и подбрасывал. И столько там было колец – Степашка даже со счёта сбился.
       Выйдя из-за укрытия, мальчик спросил:
       -А что ты делаешь? 
       Лесовик улыбнулся в ответ.
      -А где твоё «доброе утро»?
       -Какое утро?
         -Доброе.
         Степашка посмотрел по сторонам.
        -А-а… - Он тоже улыбнулся. - С добрым утром!
       -Ну, наконец-то! Ну, осчастливил! – заворчал Дремучий Лесовик. - Что я делаю, спрашиваешь? А разве не видно? Работаю.
        -Ну? – не поверил мальчик. – Разве это работа?
        -А что это, по-твоему? Баловство? – Длиннобородый Лесовик нахмурился. -  Люди думают, что я только то и делаю, что в игрушки играю! – Он руку запустил в мешок, достал сияющее кольцо. – А ну, возьми. Попробуй, Князь.
      -А что это такое?
      -Бери. Не кусается.
       Степашка не сразу насмелился.
       -Ого! - удивился. - Горячее!
         -А ты как думал…
         Золотое кольцо оказалось легким, невесомым, и пахло – мальчик нарочно принюхался – пахло кольцо почему-то свежей, тёплой солнечной смолой. Степашка размахнулся, чуть приседая. Просвистев пичугой, кольцо перелетело через поляну, зацепилось за берёзу и неожиданно заискрило. Раздался негромкий хлопок – и от кольца остался лишь голубой лоскутик дыма, уплывающий в небо.
       Дремучий Лесовик одной рукой за голову схватился.
      -Загубил кольцо! Эх ты, тетеря! 
      -Я не нарочно, - сконфуженно сказал Степашка.
      -Ясное дело, - утешил старик. - Хочешь ещё попробовать?
       -Не надо!
       -Что? Рассердился?
       -Нет.
        -А что ж губу надул? Вот такое, братец, «баловство»! -  со вздохом подытожил Лесовик. - Попробуй, покидай весь день – рука отвалится.
      Степашка брови приподнял.
      -А зачем их кидать?
       -Надо, братец, надо. Так Матушка-Природа повелела.
       -А что это за кольца?
       -Обручальные! – Старик-Лесовик хитровато мигал голубыми ягодками глаз.  - Видишь, два дерева рядом стоят. Жених с невестой, язви их…  - Лесовик достал два кольца из мешка – ловко набросил на две сосенки. А потом заговорил уже серьёзно: - Это годовые кольца, парень. Ты слышал про такие? Нет?
        -Слышал. Дед рассказывал. А зачем их на деревья-то набрасывать?
        -А как же ты узнаешь, сколько дерево живёт? Молодое дерево, к примеру,  нельзя рубить. А  старые – поздно рубить. Надо знать, сколько дереву лет. Вот такая, князь, работа у меня.
        -Интересно, – признался мальчик. – Только тяжело.
         Старику такое сочувствие пришлось по душе.
        -Кольца бросать – это ещё ничего. А вот зверей считать, за птицами доглядывать – ой, морока. Я не жалуюсь, но… Устаю как собака.
        Степашка засмеялся.
       -Деда мой тоже так говорит.
        -Ну, а я – кто, по-твоему? Баба? – вдруг сердито спросил Старик-Лесовик.
        Присмотревшись, мальчик ахнул. Так это же – родимый дед Прокопович. Вчера впотьмах Степашка  не разглядел, как следует. А теперь – ну, точно, дед. Вылитый Василь Прокопович. И родинка на лбу – между бровями, и седые волосы из ушей растут.
         -А я-то думаю, - развеселился мальчик,  - что это, думаю,  деда не ищет меня?
        -А чего ему искать? Он давно нашел. 
         За разговорами они перешли на другую поляну. И там длиннобородый Лесовик разбрасывал годовые кольца. Долго разбрасывал. Метко.
         Бездонный мешок всё не давал покоя мальчугану.
        -Деда! - Он стал обращаться к нему, будто к деду. - А что за мешок за такой?
        -А чего он тебе?
         -Да какой-то он…
         -Какой? Обыкновенный.
         -А можно туда заглянуть?
          -А чего же нельзя?
         Степашка сунул нос вовнутрь.
       -Тут никого!  - пробормотал разочарованно. – Тут пусто.
        -Не может быть! Я только что насыпал…
         -Кого?
          -Колец. Много-много насыпал колец, едва до поляны допер… - Хитровато ухмыляясь, дед сунул руку в мешок и достал сияющий, искристый обруч, от которого пахло смолой и солнцем. – Во. А ты сказал, пусто. Держи.
         Мальчик ещё раз попробовал бросить годовое кольцо. Хлопая в ладоши, закричал восторженно:
         -Деда! Получилось!
          -Молодец!  У тебя получилось, пожалуй, даже лучше моего.
           -А ещё разочек можно?
            -Можно, князь! Гуляй напропалую!
       Годовое кольцо, высоко взлетевши над поляной, попало на вершину молодой сосны. Вершина засияла. Золотистый  свет покатился по стволу и пропал у тёмного комля – широкого основания.
      Работали так – почти до полудня. Сели отдохнуть в тенёк – там лежала старая сосна, поверженная  бурей. Торец у дерева был ровненько отпилен – Старик-Лесовик постарался.
       -Вот годовые кольца. Глянь. – Он корявым ногтем пощёлкал по дереву. - По этим кольцам можно узнать, когда у нас была суровая зима, когда лето выдалось плохое.
       -А как ты узнаёшь?
        -В такие годы кольца растут по-другому. Если год  засушливый – кольцо будет  поуже. А если влажный год – кольцо пошире. Биография дерева, можно сказать.
       -А что это такое… - Степашка не сразу выговорил, -  биография?
       -Ну, кто когда родился, когда крестился. Понимаешь?
       -Ага.   
        Они помолчали.
        Дремучий Лесовик поморщился, на небо посмотрел.
       -Ох, косточки болят. Наверно, будет дождь. – Старик поднялся. - Значит, надо, князь, поторопиться. Пошли на   другую поляну, там ещё маленько поработаем. Тридцать  тысяч надо разбросать…
        -Колечек? Тридцать тысячи? – Степашка присвистнул. – Ничего себе «маленько».
        -А ты как думал? Эхэ-хе! Вот баловство, так баловство! И зачем я только согласился работать Стариком-Лесовиком?  Лучше бы я работал домовым. Лежал бы теперь на печи,   дырки надевал на калачи. 
       Покряхтывая, Дремучий Лесовик поднял «бездонный» свой мешок, взвалил на спину и потопал через поляну, поросшую молоденькими соснами. Мешок светился на спине – сиял золотыми годовыми кольцами.
       И вдруг – сердце мальчика вздрогнуло! – Старик-Лесовик поскользнулся на  россыпях ягод, как на желтовато-красной глине. Взмахнул руками и упал. Мешок подлетел, кувыркнулся – и на землю ухнул. Раздался приглушенный гром, мешок порвался, и из него вдруг вылетела молния, озарившая темнохвойную чащу. И тут же над поляной дождь пошел.

                *       *      *

        …Тёплый, редкий дождь похож был на цыпленка. Дождь клевал по лбу, по носу  мальчика. Степашка – он снова с дедом ехал на телеге – сонно морщился, прятал щёки в пахучее сено. В небесах  то и дело угрожающе гремело. Распарывая тучи, огненные стрелы летали по-над бором и жарко отражались в притихшем озере. А следом за огнём над головами – о, Господи, спаси и сохрани! – с неба громоздко  валилась незримая, но жуткая громада грома. 
         Дорога тряслась, как живая. Длинное мокрое тело деревенской дороги испуганно подпрыгивало под телегой. Дыбом вставала зелёная шерсть на обочинах – трава, кусты ершились. Лошадь испуганно ржала – зубы сверкали сырым полумесяцем. Пережидая гром, лошадь приседала на задние копыта, а  потом опять покорно тащила телегу, натирала шею мокрым хомутом.
         Василь Прокопович накрыл мальчишку телогрейкой, а сверху – старым дождевиком. Вихрастый «князь»  расслабился и, улыбаясь чему-то,  крепко заснул. Ни грома не слышал Степашка, ни лошадиного крика. Не слышал, как подъехали к избе, где заполошные куры метались по двору, напуганные вихрем.
         Мать из дому выскочила.
         -Господи! Да где же вы пропали?
          -Да здесь мы, здесь, - ворчал Василь Прокопович. - Не егози.
          -А чо так долго?
           -Ты его спроси! – Дед мокрой бородой кивнул на внука.
            Мать руки протянула.
            -Давай его сюда.
           -Погоди, Маруська. Погоди, я сам! – Василь Прокопович, пропахший дождём и  сеном, взял парнишку на руки. Бережно занёс в избу и уложил на кровать, стоящую возле окошка – там капли по стеклу пощёлкивали все чаще, всё громче. 
        Потом Василь Прокопович лошадь распряг во дворе под навесом,  дал ей сена, похлопал по тёплому боку.
       В избе топилась печь, потрескивая жаркими сосновыми дровами. Сушилась одежда.
       Дед, садясь поужинать, глазами ковырнул старинный «шкапчик».
      -Там есть чего-нибудь? А то озяб. - Он выпил, и широкою мозолистой ладошкой грудь погладил. - Ну, Маруська! Беда с этим  князем!
     -Чего?
      -Так чего? Он же удрал, чёрт его знает, куда! - Василь Прокопович махнул рукой. - Насилу отыскал. Веришь, нет ли? Спит себе в избушке у Молодого озера.
       Глаза у матери испуганно взметнулись. 
       -Упорол в такую даль?
       -В том-то и штука. 
       -Да как же это он?
       -Сам не пойму. Прямо как на крыльях улетел.  Ну, князь, носом в грязь! - Василь Прокопович  оглянулся. - Ишь, улыбается. Ну, погоди, проснёшься, дак поплачешь. Я тебе шкуру-то на заднице попорчу, ни одна «Заготконтора» не возьмёт. Довел меня, чертёнок, до белого каления. Бегаю, ищу, запарился. А тут ещё гроза – слетела коршуном.
       Мальчик на мгновение приоткрыл глаза и приподнялся – блаженно посмотрел на мать, на деда. Глубоко вздохнул и снова повалился на подушку, озарённую молочным светом молнии. Потом за окнами совсем стемнело, ночь пришла на землю. А дождь по крыше да по стеклам дробно сыпал, сыпал, и так хорошо было спать в тёплом доме под широкий, шаловливый шум дождя, дающего силу и хлебам, и цветам, и траве, и деревьям золотого дремучего бора, населённого добрыми сказками.