Глава Вторая. Утешение Афродиты

Иллюстрация Артура Брагинского.


Второй месяц лета, самый жаркий в Аттике, в этом году выдался особенно знойным. Эфиальт катался на рассвете верхом, чтобы в быстрой скачке ощутить веяние ветра. Все живое пряталось в тень, прохладу храмов и колоннад.

Мефестион, ослепленный переходом от света улиц к полумраку залы, постоял немного на пороге, но потом, не теряя ни минуты, сбросил тунику и сел в ногах распростертого на ложе нагого друга. По раздувающимся ноздрям и часто вздымающейся груди Эфиальт понял, что приятель злится.
– Ты приходишь, как погода: либо сияющим, либо угрюмым.
– Злюсь. В Афинах становится все больше народа. Люди озлобляются от тесноты и шума, от вечной нехватки воды и пищи. И в такую жару все глядят на встречных как на врагов.
– Да услышит тебя Деметра! Это последствия частых войн. Только добились перемирия со Спартой, тут же начали отбивать у персов Кипр. Война за войной – и вот результат: Афины в состоянии кошмарного сна.
– А сколько люда рвется к управлению городом! Эфиальт, слишком большой палкой ты застрял в колесе аристократии, мчащейся на пути к власти. Я особо не разделяю мнения, что бедняки способны заниматься экономикой и политикой, более того, мне не интересно думать о государстве как о механизме. Афины для меня – мастерская художника. Но все же я понимаю, как накаляется обстановка на вашей политической кухне и сильно переживаю за твою шкуру.
– Нет ничего плохого в твоей аполитичности, Мефестион. Что касается управления… Для занятия общественных должностей не обязательно обладать богатством. Но как бедный человек может вести государственную деятельность, если все его время уходит на добывание средств к существованию? По предложению Перикла Сенат стал выдавать небольшую плату за каждый день беднякам, исполняющим государственные обязанности.
– Справедливо, – кивнул Мефестион и, последовав примеру приятеля, во весь рост растянулся на ложе. – Но вспомни Ликурга. Стоило ему лишить богачей возможности вкусно поесть, усадив всех спартанцев за общественный стол, те до того разошлись, что выбили ему глаз.
Эфиальт внимательно слушал друга, принадлежащего к династии правящей аристократии Афин.
– Фукидид не посмеет войти в Сенат через мой труп.
Четкий профиль Эфиальта – с прямым носом, переходящим в лоб, – в этот раз показался скульптору идеальным. Лицо молодого эллина светилось мужеством, но из глубин его духа пробивалась нежность, наполняя глаза притягательной теплотой. Мефестион невольно залюбовался плодом любви Фестида и Агористы. Нагой Эфиальт поймал на себе пристальный взгляд и, сконфузившись, перевернулся на живот.
– Что ты так смотришь? Представляешь, как фукидийцы растерзают мое тело? Этому не бывать!
 – Конечно, не бывать. Но я хочу слепить тебя, пока ты жив.
– А что – хорош? – усмехнулся Эфиальт.
В ответ на это Мефестион взял друга за связанные на затылке волосы и потянул на себя.
– Перевернись на спину.
– Это еще зачем?
– Сниму с тебя мерки.
Эфиальт нехотя повиновался, предчувствуя, что Мефестион хитрит. Тот, недолго думая, припал ртом к губам друга, обжигая его мужским, особенным привкусом. Эфиальт не оттолкнул Мефестиона, но и не ответил на его страстный порыв.
Юноша спрятал смущение за тихим смехом и снова растянулся на ложе, положив руки под голову.
– Начинает спадать жара. Боги услышали мои молитвы… Кстати, как там твоя девушка? Не помню её имени.
– Арсиноя? – не зная, как поудобней улечься и максимально при этом прикрыть наготу, отозвался Эфиальт.
– Знаешь, что пришло мне в голову? Давай подружим фиванку с Листратой!
– Гетеру и рабыню непонятного происхождения?…
– Листрата – добрая рабовладелица. Её служанки становятся её подругами.
– Не знаю, – призадумался Эфиальт. – Для начала нужно увидеться с Арсиноей.
– Моя богиня превратит твою дикарку в нежную нимфу, вот увидишь!
– Может, ты и прав. Женщины быстрее найдут общий язык.


В нежно-голубом хитоне из тончайшей ткани, которую ввозили из Персии, среди комнаты, затемненной сиреневыми занавесями, Листрата была похожа на фиалку. Распущенные волосы, подхваченные к затылку простым шнурком, как у девочки, подчеркивали неутомимость и дерзость её натуры.

Мефестион, войдя к возлюбленной, припал поцелуем к ее колену. Она, по обыкновению, принялась ласкать его жесткие вьющиеся волосы цвета смолы. Мужчина вытянул шею, чтобы прикоснуться к губам девушки, и вдруг заметил на её шее тонкую цепочку из золота причудливой вязи с двумя звездами из ярко-желтого электрона.
– Это чей-то подарок? – ревниво поинтересовался скульптор.
– Не совсем. Это отличие в любви, милый. Ты можешь прибавить сюда третью звезду.
– Афродита Мигонитида! Я – третья любовь?! Твоему сердцу всего восемнадцать! Когда оно успело?
Мефестион отвернулся от Листраты, но она притянула его к себе, и в этом жесте было столько силы и непоколебимости, что юноша покорился.
– Я – гетера. Много мужчин стояло на моем пути, но лишь трех я буду помнить, пока хожу по земле. Один из них – Мефестион, сын Лисимаха.
– Один из!..  Листрата, лучше бы ты не говорила об этом!
Девушка встала с дивана, наполнила чашу водой, протянула её любимому, а сама на ходу ущипнула виноградинку с лозы, лежавшей на блюде.
– Не забывай, что Эрос – суть моей жизни. Звезды свели нас только сейчас, но были годы до этой встречи. Ты вошел в меня навсегда, как лодка Харона в реку Стикс. Третья звезда на ожерелье будет последней.
– Поклянись! – капризно потребовал Мефестион, заглядывая в строгие глаза Листраты.
– Гетеры клянутся только богам. Если не веришь, уходи. Иначе сожжешь свой покой.
Эти слова прозвучали для Мефестиона с такой предупредительной суровостью, что ему снова пришлось покориться, вырвав ростки ревности из своего духа, пока те не разрослись в груди густыми ксерофитновыми кустарниками.

Листрата, успокоенная сговорчивостью молодого человека, потянула его в сад. Там, в тени деревьев, стоял столик с креслами. На столике лежали записи и флейта.
 – Ты сама пишешь музыку? – Мефестион стал внимательно читать комбинации из букв алфавита, которыми девушка обозначила звуки. – Я не знал…
– Большинство гетер умеют это делать! – рассмеялась девушка. – Разве тебе не приходилось видеть, как мы танцуем, поем, играем на различных инструментах и экспромтом декламируем стихи? Не верю, милый!
Мефестион смутился.
– Я не слышал именно твоей игры, Листрата. А то, что гетеры заслуживают поклонения, спору не подлежит. И лучшим доказательством того есть Аспазия, ставшая женой Перикла.
– Я тебе сыграю, – пообещала девушка, но не стала брать инструмент, а села на колени Мефестиону, раскинувшему тело в широком кресле. – Ты хотел о чем-то попросить меня. Говорил о какой-то девушке.
Юноша провел рукой под собранными волосами своей очаровательной любовницы. Тяжесть и тепло ее бедер, которые она так щедро раместила на его коленях, уводили Мефестиона далеко от музыкальных фигур, умело выведенных Листратой на папирусе.
– Милы-ый...  –  поняла юношу гетера, – дело стоит впереди услады. Говори.
Мефестион тряхнул головой.
– Ты знаешь моего друга Эфиальта, предводителя демократов?
– Его знают все афиняне. А моя Ирис по нему с ума сходит.
– Рабыня?
– Да. Я долго не могла понять, кто предмет ее тайной любви, но недавно Ирис показала мне своего возлюбленного. Она видела его, когда сопровождала меня на выборы и собрания.
– Если бы Эфиальт знал! – рассмеялся Мефестион. – Он считает себя не слишком привлекательным для женщин.
– Эфиальт любит мужчин?
– Нет, не знаю о нем такого, – припомнил недавний опыт Мефестион.
Листрата понимающе кивнула:
– Красив и умен, но не такой, как все.
Мефестион опять засмотрелся на ниспадающий хвост её дерзких волос.
– Могла бы ты на время пересесть в кресло? – умоляюще прошептал он. – А то, чувствуя тебя так близко, услада бежит впереди дела.
Листрата добродушно улыбнулась и перенесла предмет, воспламеняющий вожделение, в свободное кресло.
Мефестион, лишенный столь томительного для его терпения груза, вздохнул свободнее.
– Прости, я никогда не перестану желать тебя. Это сильнее приличий и этикета.
– Твое пылкое сердце и пугает, и восхищает меня, Мефестион. Мы о нем еще поговорим. Но что с Эфиальтом?
Мужчина кивнул.
– Он купил фиванку. Мой друг поступил благородно, но безрассудно, отдав за неё большие деньги. Не могла бы ты взять эту девушку на время к себе? Она диковата, но очень красива. Помоги ей найти успокоение. Пусть мудрость твоя станет её лекарем. Девушку зовут Арсиноя.
– Благородное имя… Что ж, пусть для начала фиванка станет моей гостьей, а потом, если захочет – подругой.
– Если бы ты знала, как я благодарен тебе! – воскликнул Мефестион, целуя Листрате руки.



– Клянусь Афиной Алеей! – сказал себе Эфиальт. – Я поговорю с этой дикой кошкой! – и постучался в комнату Арсинои.
За дверью послышался легкий шорох, и на пороге появилась Наннион.
– Иди, – тихо сказал ей Эфиальт.
Широко раскрыв глаза и делая хозяину какие-то знаки, Наннион нехотя скрылась в коридоре.

Эфиальт сделал несколько шагов вглубь комнаты. Взгляд его встретился с устремленными на него серо-зелеными глазами. Девушка неподвижно сидела на медвежьей шкуре, как фигурка из слоновой кости, наряженная в черный химатион. Рука её поднялась и указала Эфиальту на скамью. Эфиальт сел. Он смотрел на рабыню, как зачарованный, пытаясь восстановить в памяти черты статуи Афродиты Урании.
Волнующие зеленые глаза на какое-то мгновение ему улыбнулись, но тут же Эфиальт заметил, как приоткрылись влажные губы, и фиванка вздохнула. Казалось, она о нем уже забыла.
– Хайре, – тихо поприветствовал её юноша.
Девушка кивнула.
– Ты мой хозяин?
– Не для того, чтобы ты служила, а для того, чтобы выжила.
– В это я верю. Ты приказал меня лечить.
– Тебе нравится здесь?
– Не очень, – откровенно призналась Арсиноя. – Дома лучше, чем где-либо.
– А где твой дом?
Она отчаянно замотала головой.
– Не спрашивай. Не надо!
– Успокойся, Арсиноя. Тебе больше нечего бояться.
Фиванка вскинула на Эфиальта полные гнева глаза.
– Я боюсь всех рабовладельцев.
– Понимаю тебя, но…
– Не-е-ет… Ты не понимаешь…– она в один миг перевоплотилась в шипящую кошку. – Ты не понимаешь, как это – быть товаром и терпеть, когда тебя щупают, крутят, толкают, будто мешок! Когда ведут, как овцу на веревочке! Ты не понимаешь! Ты тоже такой! У тебя рабы! Ты привел меня сюда на веревочке!
– Неправда. Дидем привел тебя за руку, следуя за мной.
Девушка обмякла, её спесивость спрятала когти.
– Да… я помню руку Дидема…
Эфиальт подошел к девушке.
– Встань, Арсиноя. Это не приказ, а просьба.
Девушка послушалась. Она оказалась на голову ниже Эфиальта, и он не смог скрыть улыбку.
– … Ты меньше, чем Афродита Урания, что возле реки Иллис.
Фиванка вздрогнула, но ничего не произнесла в ответ. Эфиальт осторожно взял ее за руку – прохладную, как фарфор. Девушка смотрела выжидающим взглядом, в котором смятение соперничало разве что с негодованием. Пальцы Эфиальта разняли медный обруч на её запястье. Девушка, все еще глядя полными недоумения глазами, потерла место, на котором был знак неволи. Немой вопрос, как причудливый рисунок, исказил ее красивое лицо.
– Ты поняла правильно, Арсиноя, – кивнул Эфиальт.
Девушка пошатнулась, но он не посмел ее подхватить, или не успел, и она, как рулон мягкой ткани, согнулась и рухнула к его ногам.
 – Повтори, – едва слышно попросила она.
Эфиальт присел возле нее на корточки, приподнял, несильно схватив за плечи.
– С этой минуты ты свободна. Я не могу держать в рабстве такую прекрасную и юную женщину. В тебе течет благородная кровь, и твое место не в комнате для рабов, а на пьедестале, рядом с Уранией.
Арсиноя сжала ладонь Эфиальта.
– Мне некуда идти!
Мужчина ответил ей горячим пожатием.
– Завтра я отведу тебя к молодой афинянке. В её доме ты успокоишь душу.
– Только скажи этой женщине, чтобы она не била меня!
Эфиальт еще раз пожал ладонь Арсинои и с легким сердцем покинул ее комнату. Он приказал запрячь колесницу.

Когда возница ударил кнутом четверку гнедых, и они помчались по Ахарнской дороге, Эфиальт вспомнил, что в это время Мефестион всегда бывает у Листраты и попросил возницу свернуть к дому гетеры. Мальчик отправился спросить, примет ли хозяйка. И через несколько минут у ворот появилась гетера в сопровождении Мефестиона. Улыбка тронула её чувственный рот.
– Прошу, – указала она на вход и повела молодых людей в гостиную.

Эфиальт рассказал о встрече с Арсиноей. Мефестион и Листрата часто перебивали его, заставляя вспоминать все подробности.
– Арсиноя – интересная девушка, – подвела итог гетера. – Боги наградили её красотой, а люди – яростью. Мне кажется, девушка сильна и чувственна, но её нужно разбудить. Надеюсь, нам с Ирис это удастся. Ирис лучше всяких лекарств врачует тело, а душу Арсинои мы вылечим все вместе!
– Благодарю тебя! Ты сама тельктера – волшебница утешающая, – восхищенно воскликнул Эфиальт.
– Тебе вскружила голову эта фиванка, – заметил Мефестион и нервно засмеялся, перехватив пристальный взгляд гетеры на своего друга.
Эфиальт поднялся с кресла.
– Мне пора.
– Завтра жду тебя с девушкой, – сказала гетера, провожая гостя.


На следующий день, ровно в полдень, Листрата ввела в свой дом пугливо оглядывающуюся фиванку.
– Ты все еще не веришь в свою свободу? Кто тебе дал такое благородное имя, Арсиноя?
– Я – дочь скульптора Фидия, – с гордостью ответила девушка. – Его знает вся Эллада.
Листрата и Эфиальт переглянулись, пораженные таким известием.
– Как же ты попала в рабство? – удивилась гетера.
– Это хуже самого страшного сна, – тихо ответила девушка.
– Хорошо. Расскажешь об этом потом. Теперь ты – моя подруга, способная дарить и получать радости, – гетера восхищенным взглядом окинула Арсиною. – Вот что я придумала! – и она весело сорвала с фиванки черный химатион.
Та ахнула и поспешила прикрыть руками грудь, отворачиваясь от Эфиальта.
– Ты стыдишься? – поразилась гетера. – Какой богине ты посвящена?
– Бирис.
– Не знаю такой. Где она владычествует?
– Везде. Здесь, в Афинах, есть её храм. Это богиня мира у минийцев, наших предков. Я не смею знать мужчину раньше двадцати двух лет.
– Прости, – извинилась Листрата, – но у тебя настолько безупречное тело, что ты не должна стесняться. Взгляни, как Эфиальт околдован тобой.
– Пожалуйста, отдай химатион, – взмолилась Арсиноя.
Листрата бросила взгляд на Эфиальта, который успел покрыться пунцовым румянцем, и с сожалением отдала Арсиное одежду.
– Грудной повязки тебе не надо, я тоже её не ношу. Но вот это…– она взяла красивый серебряный пояс и надела его на девушку.
Та снова смутилась, но на этот раз от удовольствия.
– Будем подругами, Арсиноя! – Листрата поцеловала волосы фиванки. – Живи у меня.
Девушка обняла новую подругу и через её плечо впервые радостно улыбнулась Эфиальту.