Укол

    Он не боялся хирургических операций, донорские выкачки из вены его только забавляли, хотя бы и по 400 грамм по требованию..
Пухлый мальчик обожал сладкое и бывал частым гостем у врачей. Детские стоматологи всегда недоумевали, каким образом порозовевший в кресле ребёнок шутя переносит допотопные бормашины. В неведении, что его голгофа была уже позади.
   Он каждый раз восходил на эшафот перед комариным укусом новокаина.
   Дальнейшее не стоило шум-стенаний, биений жертвы.
   Сдать кровь из пальца? Пока он не научился прятать от окружающих свой казус, сердобольные сёстры участливо спрашивали:
- Окно, может, открыть?
   Ему невозможно было не бледнеть перед рядовой подкожной инъекцией. Сразиться с Манту не легче, чем с Великим Маниту (непобедимые индейцы из детских ГДРовских фильмов!).
   Мановением руки здоровой наследственности за него вступилась генетика: в переходном возрасте он напрочь забыл о болезнях, редкие укусы обезболивающих не задерживались в памяти.
   И вот награда нашла героя через годы.
   Едва завидев Леру на очередной вечеринке, он осёкся и бросил травить анекдоты.  Познакомился и потанцевал, рассказывал и слушал, провожал её до дома и пил чай, поцеловал и простился. Дальше его жизнь начала представлять собой мучение до тех пор, пока он не оказывался с ней рядом. Вскоре они уже не расставались, это было естественно для него и признано природным явлением, словно два течения соединились в одно русло.
  Он забыл, что люди болеют.
  Лера простуживалась, пила какие-то препараты, какие-то головные боли бывали и у него, пока однажды она не предложила буднично:
- Сделаешь мне укол? А то соседки нет, её всегда просила.-
Он всегда бравировал перед ней, и она не знала о его пунктике.
- Конечно! Но ты подскажи поподробнее, я сделаю.
  Она готовила инструменты, он уселся на табурет.
Когда любовь течёт сквозь пальцы, через плечи прямо в сердце любимой...
Этими же пальцами держать оружие эскулапов... И вонзить сталь в это тело. Они делают шприцы такой длины, чтобы пронзать наверняка?! До кости уж точно. Душа, ручаюсь, черствеет, если проворачивать это ежедневно.
  На заводе перед Новым Годом добровольцы вызывались настаивать спирт на клюкве, и каждую клюковку нужно было проколоть, чтобы она отдала сок, ушла в настой с едва уловимой консистенцией, сотрудничала с сахаром, соединялась и отдавала рубиновый цвет и невиноградный, северный вкус редкому напитку.
То были иглы наследия языческих капищ, и приготовленные напитки закусывались молодильными яблочками, сопровождались игрищами и, порой, славными прятками до утра следующего дня.
- Вводи наполовину...  -  прилегши на диван, инструктировала Лера. Ей было тяжело, и она полагалась на него.
Увидя обнажённой восхитительную полупопицу, причудливо вспомнил, что спасительный обморок никогда его не посещал. Неповадно было. И меньше всего ему хотелось сейчас остаться наедине с этим чудом.
Желание бежать не созрело сию минуту, оно уже давно сидело в кресле пилота и только ждало сигнала "от винта".
Бежать! До канадской границы, на землю Франца - Иосифа, на озеро Чад! Там... изысканный бродит жираф...
Он хотел было настроиться, невзирая на внутренний жар. Мартен давил изнутри на глаза. Избирательно напрягалась память: детские больницы, свои ягодицы, посиневшие, каменные. Одну сестру он высветил милосердием: вот она и снабдит его техникой постановки укола.
Он уверенно хлопнул по упругой плоти (обесчувствил кожу), сжал пальцами малый участок, милый бугорок выпучился вверх... и... он воткнул туда это жало. Глазомер отменно фиксировал, что это произошло ровно наполовину. Сам не помнил, как давил всей кистью на поршень.
- Ты учился где-то? Так мягко...
- Ну и хорошо! - он склонился к ней поцеловать в затылок, ощущая себя разве что вантовым мостом, чьи троса стонут от напряжения.
 Бодро так он поднялся и направился в душ, пряча на бёдрах кисти поющих рук.