Сказка про дыхание... пауза между...

P.S.: ...совсем забыл сказать... На этом история, конечно же, не заканчивается. Не может она просто так закончиться. Однажды её услышал один странный музыкант, который просто ходит по миру и пишет песни. Не для кого-то или чего-то. Просто так. Для себя. Он долго сидел на крыше восемнадцатиэтажки, ёжился от холодного ветра, что сдувал пепел и искры с его сигареты, тихонько трогал струны и думал... Ближе к утру родилась мелодия, на которую очень естественно легли стихи. Так получилась песня. В ней осталось очень мало правды, потому что там говорилось о том, что Нимфа через много-много лет встретила Того-Самого-Человека, который не смог тогда с ней остаться, заглянула ему в глаза, и Человек этот долго плакал, опустив голову ей на колени, и просил за все эти годы прощения. А их дочь сидела рядом, взрослая и красивая, и тоже смахивала с глаз слёзы, глядя на них. И все в этой песне были счастливы. Даже если и так много плакали.

Конечно, врать нехорошо. Нам это всегда говорили, с самого раннего детства. Только правда порой бывает очень горькой. И правду не сделать песней. Ведь кому захочется слушать о том, что Нимфа так больше никогда не встретила Того-Самого-Человека, что она ждала его всю свою жизнь, а он так и не пришёл? Что её дочь выросла, вышла замуж за красивого и успешного, уехала жить за границу, откуда присылала редкие письма домой… «Hi, мам! Как ты? У нас всё хорошо. Не скучай. Может, скоро заедем к тебе. Будем тут по делам»…

…может... заедем…
…наверное…
…когда-нибудь…
…скорее всего…
 
…а Нимфа сидела у окна, смотрела на дождь, и по щекам катились слёзы, капали на листик, вырванный из простой школьной тетради в клеточку, и вздрагивающая ладонь гладила нежно строчки с почерком, таким пугающе-родным и знакомым…

Дочь больше не хотела увидеть Осень. Ей больше теперь не нужны золото и мёд. 

Грустная вышла бы песня. Кому она такая понравится? Никому же ведь не захочется слушать о том, как Нимфа заболела однажды, долго-долго лежала в больнице, а на вопросы: «Может, позвать кого? Позвонить куда-то надо? - тихо качала головой. – Не нужно… пусть так будет… она меня простит»…

Её взрослая дочь об этом, разумеется, ничего не знала. Ей сказали потом, когда уже не к кому было ехать, чтобы сказать последнее «прости», сказали, когда было уже поздно, когда врачи развели руками и покорно склонили голову перед болезнью, от которой никогда не смогут найти лекарство, потому что  называется эта болезнь Одиночество и Старость… А Нимфу пронесли через весь хмурый и серый город, одинокую и спокойную, чтобы похоронить под  пятью берёзами, росшими из одного корня.

Потом дочь всё же приехала. Долго стояла, смотрела на простой скромный памятник, а ветер раздувал её волосы, размазывал слёзы пополам с тушью по щекам и сжимал сердце холодными пальцами…

- Прости, мам… За всё прости…

Бесполезные теперь слова упали невесомо, ветер подхватил их, смешал с мелким дождём, горстью капель швырнул в лицо стоящей над могилой женщине… «Прости.. прости… прости»… - затихающим эхом, минорным аккордом отдалось в самых дальних углах души… Услышит ли ещё когда-нибудь? А поймёт ли?


Такой могла бы быть песня. Но об этом никому слушать, само собой, не захочется. Поэтому музыкант оставил всё как есть. Но только всё равно не спел её.

Никогда.
Нигде.
Никому.