Юродивенькая

Она не жила. Перебивалась случайными встречами, домашними работами, невзбитыми подушками. Из окна она смотрела на огромный город – и ничего, кроме отчуждения, она от него не ощущала. На балкон она выходила только для того, чтобы полить цветы, боялась встретить любопытную соседку, обязательно встречала – и тут же, опрокинув лейку, захлопывала дверь изнутри. Соседка вертела пальцем у виска, телефонировала, причитала, что сладу нет с этой юродивенькой, а она сидела за картонной стенкой, слушала и похлипывала.
Она много читала и знала значение слова, и знала, что соседка тоже читала, но ничего не понимала и поэтому называла ее так – пренебрежительно и неправедно. А прочим квартирантам и дела не было до семантики: они с радостным улюлюканьем подхватили диковинное слово – и несли его ей вслед, когда она, опустив голову или зарывшись в капюшон, резво сбегала по лестнице, шугалась по двору – и исчезала в сторону магазина или банка. Доставалось ей шибко и от окрестных мальчишек, а тем паче девчонок, которые кричали ей неприличности, с одобрительного смеха родителей задирали, провожали пинками. Она не отвечала, еще быстрее скрывалась в подъезде и прерывисто дышала, сползая с ключами по косяку.
Что с ней произошло, она не могла объяснить. В детстве она была открытой миру и независимой. Мама с отчимом в ней души не чаяли, исполняли любой ее каприз и каждое лето возили на море. В школе ее хвалили учителя, одноклассницы хотели с ней дружить и тихонько завидовали, а одноклассники смущенно провожали ее портфель, говорили невнятицу и дарили цветы. Но она не обращала на окружающую суету ни малейшего внимания – и так дождалась выпускного, где на лестничной клетке после ночи гуляний дала поцеловать себя очередному поклоннику – и, довольная и счастливая, оставила его стоять, а сама процокала по ступенькам вверх в темноту и больше его не видела.
А потом что-то сломалось. В университете она стала обычной студенткой: ее не боготворили ни преподаватели, ни однокурсники, приходилось судорожно бороться за место под солнцем, и в один ужасный момент у нее иссякли силы идти напролом – и она покорилась очевидности. Мама и отчим отказывались ее понимать, на что она нагрубила им, сожгла все мосты - и переехала к бабушке, которая любила ее безоглядно и бестолково. В конце концов, она рассорилась и с бабушкой, все чаще начала запираться у себя в комнате, пока не ограничила общение с миром четырьмя стенами и зачетами.
Она не помнила, как защитилась и вышла с бесполезной корочкой на свет, чтобы на следующий день вернуться в замкнутое пространство комнаты. Несколько месяцев кряду она проплевала в потолок и не сразу заметила, что бабушка умерла. Она позвонила маме и наблюдала через замочную скважину, как волочили тело. Она так никогда и не поинтересовалась, где его схоронили, но жизнь снова потекла спокойнее.
Вскоре изобрели всеобъемлющий интернет - и она ушла в него по уши. Ник долго придумывать не пришлось: «юродивенькая» вполне устраивала ее и привлекала неведомой загадочностью толпы поклонников, своими прыщавыми физиономиями и сточенными пальцами лезшими к ней через мыло, стучавшимися потом в «аську» и совсем поздно перекочевавшими в социальные сети. Она охотно отвечала на каждый поцелуй в паутину, быстро научившись досконально различать предпочтения партнера и подбирать соответствующую ему фотографию. Она представала то скромной аниме-школьницей, то грудастой блондинкой нараспашку, то госпожой в латексе и с хлыстом – кем угодно, но никогда не была самой собой. Она писала целые романы, медленно доводя себя до кондиции горячими ссылками, и смаковала восторги третьей степени на другом конце кабеля, которые возвращались к ней волной четвертой.
Ей не раз назначали реальные свидания, тщетно замерзали с букетами роз у памятников, надирались в барах, пропадали в клубах, однако ее это только смешило и она никогда не снисходила до отчаявшихся любовников. Те бросали ее, материли, разбивали компьютеры вдребезги, обретали верных подруг и неверных жен, но спустя момент или два бухались с повинной - и история склеивалась в оборвавшемся месте.
Мама и отчим остались по ту сторону мегабитов, редкие гости перестали захаживать, поскольку юродивенькая не реагировала ни на сообщения, ни на звонки по телефону и в дверь, – и вдруг исчезла единственная причина покидать дом: в интернете стало возможным оплачивать необходимые счета и даже заказывать еду. Цветы на балконе давно завяли – и последняя неприятная встреча с окружающим миром в лице соседки свелась к нулю.
Наступила гармония. Юродивенькая дышала через форточку, уже профессионально клепала произведения, за которые ухватились издатели и наводнили ими отделы женской литературы в книжных. Она получала гонорары на карточку, тут же тратила их на всякую сетевую ерунду и поняла, что такое настоящее счастье.
Однажды ей доставили первый паек. Увлеченная процессом на линии, она не шелохнулась, когда продолжительная пронзительная трель чуть не выбила ей барабанные перепонки. Дождавшись, когда лифт спустится донизу, она вышмыгнула на лестничную клетку и так же проворно скрылась обратно с пакетом: она перекрестилась, что ее никто не заметил, перехватила попавшееся под руку на бегу и снова уставилась в экран, время от времени машинально схватывая на лету содержимое пакета. Постепенно посыльный привык к странной квартире, ненастойчиво ставил сумки на коврик, слегка покашливал и удалялся с шумом механизмов.
Как-то, когда он пришел, она ничего не делала, сидела на подоконнике и из праздного любопытства смотрела свысока на открывающего машину его. Он тоже поднял голову – и их взгляды скрестились ровно посередине. Оба их тут же отвели: юродивенькая быстро спрыгнула на пол и спряталась за батарею, а он еле-еле завел обезумевший двигатель.
На следующий день раздался звонок, до этого молчавший бесчисленное количество сеансов. Она вздрогнула, но не пошевелилась. Он не спешил. Промучившись до вечера, она с замиранием сердца повесила дверь на цепочку и, только наверняка убедившись в пустоте внешнего пространства, проворно схватила пакет и, прерывисто сглатывая воздух, помчалась с ним на кухню. Она принялась раскидывать продукты по столу – и внезапно замерла: она не сразу заметила тюльпаны, сползшие на табуретку. Она с опасением поднесла их к себе и понюхала: вкусно. Стук зачастил. В ту ночь ее было не удержать: она сияла, и писала, и щедро одаряла поклонников и саму себя своей разливающейся теплотой.
В изнеможении она рухнула на кровать неранним утром и проспала его визит, а еще спустя сутки, когда она робко потянулась к глазку, чтобы поблагодарить его, в изогнутости стоял не он. Она считала дни и каждый раз с надеждой кидалась к окну или в коридор. Однако он бесследно исчез. Она отключила все свои сервисы, ограничившись в избранном лишь сайтом компании, где он работал. Издатели грозились расторгнуть с ней контракты, потому что она не присылала им волнующие истории интернет-маньяков, с которыми она больше не общалась. Вся привычная жизнь падала под откос.
И она решилась. Решилась выйти из заточения. Выбила пыль из своей единственной уличной одежды, достала с антресолей почти не ношенные туфли, пожалела о не водившейся у нее косметике, но тут же упрекнула себя за тягу к излишествам и осторожно выпорхнула на волю.
Старушки на скамейке оборвались на полуслове, дворовые мальчишки и девчонки застыли в изумлении, так что она миновала даже дежурную насмешку или пинок. Она гордо парила над земной суетой и достойно здоровалась с каждым закадычным знакомым на ее пути. В автобусе она с интересом изучала пассажиров и рекламы, теребя многажды скомканный и сложенный билет.
  Сошла она на конечной под причитания кондукторши, подкрепляемого убедительными толчками с тыльной стороны плеча. Юродивенькая встала, как вкопанная. Двери автобуса закрылись, он уехал, а она все стояла и стояла, и смотрела на возвышающееся над остановкой здание в небо. Она методично обошла его, удивляясь, зачем оно такой ширины, и налезающим друг на друга смешным вывескам, в которые она, правда, начала нарочито небрежно вчитываться только со второго круга и среди которых нужной не оказалось. Где-то в глубине она распаниковалась, но снова отправилась привычным маршрутом: результат не изменился. Она опустила глаза – и заметила подвал. Она ватными ногами спустилась по ступенькам: с массивного металла готовился слететь дешевый кусок пластика с неаккуратно приклеенными к нему заветными буквами.
Юродивенькая дрожащими пальцами потянула на себя – и неожиданно легко почувствовала себя внутри. Она на ощупь продвигалась по длинному коридору с пахнувшими утеплителем трубами, пока не уперлась в пятно света на противоположном крае. Она ослепла и особенно отчетливо услышала недовольный женский голос, что она хотела. Она назвала его имя сиянию. Напряженно вздохнув, девушка ответила, что его здесь нет. Она разглядела, наконец, силуэт собеседницы, покорно повернулась и пустилась в обратный путь, не обращая внимания на крики вослед.
Она заплеталась по тротуарам, натыкалась на людей и столбы, наблюдала за своими хлюпающими в лужах и слезах башмаками. Бесчисленность мгновений, как вдруг:
- Эй! – донеслось до нее.
Юродивенькая ускорила шаги.
- Эй! – нарастало с каждой секундой.
Она замедлилась, когда рука коснулась ее спины. Пробежались мурашки. Она боялась обернуться и показаться ему заплаканной. Словно кошка, прилизывающая шерсть, она утиралась в воротник, пока он повторял за ней:
- Слушай, я совсем забыл… как тебя… вот помню только окно… и твою печаль…
- Не надо, - отстранялась она. А он плел дальше.
Они сели в кафе, где молча пили прогорклый кофе напротив.
- Так как? – пронзилась тишина.
- Не важно, - парировала она.
- Нуу…Я вообще давно этим занимаюсь… Знаешь, интересно так постоянно видеть кого-то нового, говорить ни о чем, получать чаевые…
- Ты думаешь, они извращенцы?.. Да через их фантазии прорывается такая тоска… жажда простого человеческого тепла…
- Иногда последний заказ… и старушка какая-нибудь попадется… внуки о ней заботятся… ну сердобольная… и чаем напоит… с баранками…
- И жесткость эта… жестокость даже… только чтобы приласкали… чтобы прижались… чтобы поняли…
- Необыкновенный кайф, когда… возвращаешься домой… и ощущаешь прилив сил… потому что действительно помог…
- Они забавные… извиняются потом… за боль… за унижение… за страдание… А я улыбаюсь.... Ведь они меня, а не другую… реальную…
- А по утрам… ненавижу просыпаться… хоть сквозь землю провалиться… Я тогда абсолютный социофоб…
- Клянчат потом… номер телефона… адрес… там-то во столько-то… А я им не дам больше, чем они уже…
- Вот так.
- Вот так.
Поймал машину. Уткнулась в подмышку. Обхватил бедро. Тяжело дышала от запаха. Вытянул на улицу. Взяла за запястье. Еле различал испуганные рожи. Вела себя так же свободно. Набрал код. Нажала на кнопку лифта. Увлек в кабину. Терлась носом. Замер перед квартирой. Открыла ключом. Принял пальто. Сбросила туфли. Разделся сам. Повела в комнату. Изучал пространство. Сказала, что ее компьютер. Ответил, что тот ей больше не нужен.

Пермь-Кудымкар, июль-октябрь 2011