Интервью

 

    Недавно я перебирал старые папки с бумагами, и мне на глаза попали уже слегка пожелтевшие листы с текстом, тут и там испещренными редакторской правкой. Автор, моя знакомая Марина Ч. Более 10 лет назад она была  внештатным корреспондентом одной русскоязычной газеты, издающейся в Германии. В то время Марина взяла интервью у известной пианистки Лили Зильберштейн и хотела опубликовать его в газете. Интервью должно было предшествовать турне пианистки по городам Германии. По каким-то соображениям редакция газеты сначала отложила публикацию статьи, а потом решила интервью не печатать. Причина так и осталось невыясненной. Ко мне статья Марины попала случайно. И вот теперь с её согласия я помещаю её в своей книге.      
    Большой концертный зал Alte Oper во Франкфурте полон любителей классической музыки. Звучит музыка С. Рахманинова – 2-й концерт для фортепиано с оркестром. Исполняет большой государственный оркестр России под управлением Владимира Федосеева, солист - известная во всём мире пианистка Лилия Зильберштейн (Lilya Zilberstein). Зал с замиранием сердца слушает эту фантастическую музыку. Вот последние аккорды, и за ними - буря аплодисментов. Все встают и стоя приветствуют исполнителей. Не всем  известно, что Лиля Зильберштейн - наша соотечественница. 
    Из буклета я узнала, что Лиля раньше жила и училась в Москве. После концерта я прошу Лилю об интервью. Она любезно соглашается и назначает время.
На следующий день мы сидим у неё в гостиничном номере и неторопливо беседуем. Лиля рассказывает, что она и её семья с 1990 г живёт в Германии в Гамбурге. Её муж,  Александр Герценберг, тоже профессиональ-ный музыкант, играет на трубе. У них два сына: старший - Даниэль 11 лет уже несколько лет занимается на фортепиано, младший - Антон пяти лет только начинает своё музыкальное образование. Мы сверстницы, потому быстро переходим на «ты», и я начинаю задавать ей свои вопросы.

Марина:  Лиля скажи, где ты жила в России до переезда в Германию?
Лиля: Я - коренная москвичка. В Москве родились и мои родители. Теперь они тоже живут в Гамбурге.
М. Я тоже москвичка, очень люблю классическую музыку, часто посещала концерты в Москве: и в Большом зале консерватории и зале им.Чайковского, но мне никогда не приходилось слушать тебя.
Л. О, это долгая история и очень характерная для российских музыкантов-евреев. Чтобы добиться успеха, способностей и трудолюбия им было мало. Приходилось преодолевать массу препятствий на своём творческом пути. И пробиться удавалось далеко не многим.
М. Лиля, ты теперь знаменитая пианистка. Расскажи, когда впервые проявились твои способности, когда почувствовала ты или твои родители, что ты можешь стать музыкантом?
Л. - Вообще всё это заметила не я, и не родители, а моя бабушка. Вернее, сначала даже не она, а совсем чужая бабушка. Дело в том, что я очень любила петь, как теперь вот мой младший сын Антоша. Как и многие дети, я знала детских песенок. Однажды мы с бабушкой и дедушкой были в пансионате на Клязьменском водохранилище. Там я подходила к скамейкам, на которых сидели пожилые люди и спрашивала: «Можно я вам песенку спою?» Никто, конечно, не отказывался, все слушали. А одна пожилая женщина сказала моей бабушке, что у меня очень хороший слух и хорошо бы меня отдать в музыкальную школу - десятилетку им. Гнесиных.
    Бабушка этим очень заинтересовалась и решила найти мне педагога. Мне тогда было только 6 лет. Первым моим педагогом стала Ольга Михайловна Бужанская. В течение полугода она подготовила меня к экзаменам в Гнесинскую 10 -и летку. Сама Ольга Михайловна преподавала в другой музыкальной школе, и многие её коллеги, прослушав меня, говорили: «Ты что - сумасшедшая? Оставь девочку у себя, она очень способная, сделаешь на ней себе имя». Но Ольга Михайловна в тот момент думала не о себе, а обо мне. Ведь Гнесинская 10-и летка - специальная школа и уровень педагогов там много выше. Новым моим педагогом стала Ада Моисеевна Трауб, у которой с учётом нулевого класса я проучилась 12 лет.
М. А кто с тобой занимался дома?
Л. Дома со мной никто не занимался. Бабушка часто сидела рядом со мной и просто следила, чтобы я играла. Схватывала я всё очень быстро, и мне не надо было долго разучивать какую-нибудь коротенькую пьесу или исправить ошибки, на которые указала мне Ада Моисеевна. Сыграю один раз, а мне надо сидеть два часа. И тогда я брала ноты, например «Детский альбом» П.И.Чайковкого, и вместо одной заданной играла все пьесы подряд. У меня было немецкое издание «Альбома для юношества» Шумана. Я, не могла конечно в первом или втором классе знать немецкий. И тогда пошла в библиотеку, взяла русское издание и своей детской рукой подписала в своих нотах перевод названий всех пьес. Мне было очень интересно, самостоятельно их разбирать. Таким образом, я развила в себе невероятно быстрое чтение нот с листа. Об этом ходили легенды. А бабушка переживала и говорила, что я играю не то, что надо. Но в итоге получилось то, что нужно.
М. Скажи, пожалуйста, вот ты всё время говоришь бабушка, бабушка. А твои родители как-то участвовали в твоём музыкальном образовании?
Л. Родители с утра до вечера были заняты на работе. Когда я занималась ещё у Ольги Михайловны, меня возила бабушка, и пока я играла, сидела там, ждала. Потом, когда я поступила в музыкальную школу (она находилась в центре Москвы на ул. Фрунзе), бабушка, как и бабушки большинства детей, сидела целыми днями (5-6 ч) в вестибюле школы, дожидаясь окончания уроков. Все дети, у кого были бабушки, приезжали в школу с ними.
    Когда мне исполнилось 9 лет, у меня появился маленький брат. Бабушка стала сидеть с ним, и мне пришлось ездить уже одной. Путь был далёким: мы тогда жили в отдалённом районе Москвы, в Матвеевском, нужно было ехать сначала на электричке, а потом  на метро.
М. После этой школы можно было поступать в Гнесинский институт или консерваторию?
Л. Да, школу я закончила с золотой медалью. Но в консерваторию не пошла из-за 5-го пункта в паспорте. Мне сказали: конечно, ты можешь поступить, а может, и нет. Чтобы поступить в консерваторию мне, как медалистке, нужно было получить на вступительных экзаменах по специальности оценку «отлично». А если я не получала высшей отлично, то должна была сдавать экзамены по всем предметам, и тогда меня могли «завалить» и на литературе, и на истории. Так сделали, например, с моей подругой. У неё не было золотой медали и её просто «завалили» на устном экзамене по литературе. Ей задавали вопрос: «Куда уехала Лушка?». Это из «Поднятой целины» Шолохова. Или, например, как звали какую-то там лошадь или собаку. И все мы должны были на всякий случай знать, куда уехала эта Лушка. И вот, способная моя подруга в консерваторию так и не поступила.
    В общем, на семейном совете мы решили, что я буду поступать в Гнесинский институт. Все музыкальные экзамены - специальность,  сольфеджио и  гармонию я сдала всё на «отлично» и поступила в институт.       Моим педагогом там стал Александр Игоревич Сац. Правда, он начал заниматься со мной ещё школе, в 11 классе, когда заболела моя учительница Ада Моисеевна.
М. Лиля, а вот время учёбы в институте ты участвовала в каком-нибудь конкурсе?
Л. Нет, ни в одном. Александр Игоревич Сац сразу начал меня готовить к международным конкурсам. Но в то время почти  все, кто участвовал в этих конкурсах, были студентами  консерватории. Это были ученики наших знаменитых профессоров Т.Николаевой, С.Доренского, А.Мержанова, И.Малинина и др. Их студенты всегда ездили на конкурсы за рубеж.
    В первый год моей учёбы никаких конкурсов не было. На следующий, 1985год, проводили всероссийский конкурс, который переходил во всесоюзный. Это был длинный отбор на конкурс имени П. Чайковского, который должен был состояться в 1986 г. На всероссийском конкурсе пианистов, состоявшимся в марте 1985 в Уфе, я получила 1-ю премию. Как лауреат всероссийского конкурса, я могла играть дальше на конкурсе всесоюзном. Он  состоялся в сентябре в Риге, когда я была уже 3 курсе.
    Надо сказать, что большую роль на конкурсах играл тогда состав жюри. Так, на всероссийском конкурсе, в жюри сидели несколько человек из нашего института, а на всесоюзном в Риге - не было ни одного. Большинство там составляли профессора Московской консерватории, в том числе и его председатель. Конечно же, они «тянули» своих, консерваторских. В итоге все три первые премии получили их ученики. Поэтому и на конкурс Чайковского я не попала, хотя многие из публики утверждали, что я должна была получить в Риге какую-нибудь премию. На конкурс Чайковского был ещё один отбор, и я попыталась на него попасть, но  под различными предлогами мне отказали. И тогда я поняла, что в этой стране все доги мне закрыты.               
    Несколько раз я пыталась пройти отборы на международные конкурсы: имени Панчо Владигерова в Болгарии, конкурс Виано де Мотто, в Португалии. И хотя на этих отборах, по мнению многих специалистов, я должна была бы пройти – каждый раз оказывалась за бортом. Я была просто в отчаянии. После каждого такого отбора у меня наступала депрессия: неделю, не двигаясь, лежала в кровати. Просто не знала, что мне делать. И родители, и ребята из института - все говорили мне: ты ломишься в закрытую дверь, ты никогда не пройдёшь! А однажды одна сочувствовавшая мне профессор из Ленинграда сказала в «открытую»: Лиля, тебе надо фиктивно выйти замуж за какого-нибудь Иванова, и ты сразу же поедешь.
    В феврале 1986 года я увидела в институте объявление о конкурсе имени. Бузони в Италии. Неожиданно у меня появляется шанс. Дело в том, что желающих играть на конкурсах всегда было много. Но по положению, существовавшему тогда в консерватории, каждый студент в течение одного учебного года мог участвовать только в одном конкурсе. И получилось, что консерваторские ребята, мои конкуренты, с которыми я встречалась на всех этих отборах, себе конкурсы уже выбрали. К тому же конкурсный отдел постановил: если студент или ученик играет на каком-либо отборе, его педагог не может членом жюри. Для меня это было просто замечательно: мой педагог никогда в жюри не сидел.
    Отбор провели в Донецке, и я заняла там 1 место, то есть могла, участвовать, наконец, в международном конкурсе. Правда, до последней минуты я не верила, что я поеду. Вот так и получилось, что я поехала в город Больцано на конкурс им. Бузони. По итогам конкурса я получила там первую премию и приз публики и была, конечно. счастлива. Вторую премию получил мой соотечественник, талантливый пианист Валерий Кулешов.
    В Москве нам организовали колоссальную встречу. Первый и, наверное, единственный раз в жизни лауреатов Международного конкурса, вернувшихся с победой из-за рубежа. Торжественно встречали в аэропорту, снимали на видеокамеру, брали интервью. И потом целый день телевидение показывало нас в новостях по всем каналам. В газете «Советская культура» была о нас обоих статья, были две фотографии - всё было честь по чести.
     А потом начались нечто непонятное, я бы сказала даже неприличное. Как по команде во всех газетах и журналах стали писать только о Валерии Кулешове. Причём акцент делали на то, что он не москвич и такой несчастный, всю жизнь скитался по общежитиям. А обо мне писали, что я такая счастливая, школу закончила с золотой медалью, живу в Москве с родителями. В журнале «Огонёк» о Кулешова появилась огромная статья с фотографией и подписью, в которой говорилось, что он стал обладателем золотой медали конкурса Бузони. И на концертах его, как правило, объявляли обладателем золотой медали. Эта история продолжалась два года. Думаю, что и до сих пор многие в России считают Кулешовым обладателем первой премии. Я очень переживала эту несправедливость, и это испортило мне два года жизни.
М. Всё это было в 1988-89 годах. К этому времени ты уже окончила институт?
Л. Нет, с конкурса я приехала на последний 5 курс. Потом училась ещё 2 года в аспирантуре и закончила её в 1990 году.
М. Лиля, ты стала лауреатом такого престижного конкурса. У тебя был, наверное, в Советском Союзе большой ангажемент? Тебе приходилось, наверное, много играть?
Л. Если бы так! Мои выступления были очень редкими. Два раза меня приглашали в город Горький и один раз в  Ленинградскую филармонию. В Москве ни один оркестр меня не приглашал.
М. Не понимаю, почему тебе не давали играть?
Л. Мне не давали играть в Советском Союзе, и когда я была лауреатом Всероссийского конкурса, и когда я получила диплом Всесоюзного.
М. И что же, в то время ты совсем не выступала?
Л. Нет, почему же, выступала. Но только не у себя дома.  После конкурса Бузони я много играла в Италии. Как первый лауреат конкурса, я ездила в Мюнхен, Нью-Йорк, Зальцбург. В Зальцбурге играла с оркестром Моцартеум. А потом по инициативе Владимира Спивакова у меня было несколько концертов с оркестром «Виртуозы Москвы» в Германии.
М. И это всё было как результат конкурса?
Л. Да, в буклете конкурса значилось, что победитель играет концерты во многих городах Италии и в других странах.
М. А в СССР всё оставалось тихо?
Л. Да, тихо. Даже очень тихо. Как-то меня пригласили сыграть несколько концертов  в Донецкой филармонии. Помнишь, отбор на конкурс им. Бузони проводили там, в Донецке. Меня узнали и полюбили там те, кто ходил на отборы. И вот, представь себе: я готовлю программу этих концертов, и вдруг мне звонят и говорят, что вынуждены эти концерты отменить. На мои недоумённые вопросы директор филармонии ответил, что он не получил афишу из организации «Росконцерт», а без афиши, которые печатались в Москве, концерт состояться не может.
    Как-то мне звонят из Московской филармонии и говорят: вас включили в абонемент Большого зала консерватории и назначили дату концерта. Но когда подошёл срок концерта, меня в программе не оказалось. Всё же, я была включена в абонемент, и мне назначили другую дату выступления. Но к этой дате вновь не повесили афишу о моём концерте. Под разными предлогами её не вешали до последнего дня. Доска с афишей  стояла в служебном помещении консерватории. Только по моему настоянию её всё же повесили. Но это было в пятницу вечером, а концерт должен был быть в воскресенье в 2 часа дня. Вот так всё это было. Так что ты меня не спрашивай про мои концерты в Советском Союзе. Воспоминания о них не доставляют мне большой радости.
    Всё это было в мае 1990 года. А в сентябре меня пригласили сыграть концерты в ГДР. По-моему, это было единственные выступления, которые мне организовал «Госконцерт». И было это незадолго перед объединением Германии. Первый концерт состоялся в Котбусе, и в зале было всего 15 человек, второй – в Доме советско-немецкой дружбы в Восточном Берлине и пришло 16 человек. Понятно: это был последний месяц существования ГДР, у людей были совсем другие заботы. У них были проблемы, как выжить.
М. И что же, после этих гастролей ты обратно не вернулась? Почему ты решила остаться?
Л. В Советском Союзе мне практически не давали играть, и поэтому мы с мужем решили остаться в Германии.
М. А документы? Ведь у вас были, наверное, документы, выданные ещё ГДР?
Л. Да. Нам выдали разрешение, и оно был датировано 1-м октябрём 1990 г., а уже 3-го ГДР перестала существовать. Нас сначала отправили в лагерь в  город Циттау. Потом мы переехали в Гамбург.
М. Почему вы поехали туда?
Л. Дело в том, что через неделю после отъезда из Москвы мне по почте пришёл контракт с фирмой «Deutsche Grammophon». Мне предложили контракт на 3 года с продлением до 5 лет. Фирма «Deutsche Grammophon» находится в Гамбурге , потому этот город и был нами выбран. С тех пор прошло уже 12 лет, и мы с мужем получили немецкое гражданство.
М. Лиля, у тебя сейчас большой ангажемент? Ты разъезжаешь, наверное, по всему миру? Расскажи, пожалуйста, в каких странах ты выступала.
Л. Само собой, разумеется, в Италии - там меня хорошо знают. В 1998 г я получила международную премию в Сиене. Много играю в США, во Франции, Англии, Бразилии, Японии, Южной Корее.
М. А в Россию тебя приглашают?
Л. Нет, в Россию не приглашают. Но я часто играю с российскими оркестрами в Германии и в других странах.
М. Лиля, мне известно, что твой старший сын тоже играет на фортепиано?
Л. Да он учиться. Ему 11 лет и он делает успехи: выиграл несколько детских конкурсов. Ну, а что будет потом, я не знаю.
М. Скажи, ты довольна своей теперешней жизнью?
Л. Да, довольна.
М. Ну что ж, большое тебе спасибо за интервью. Я уверена, что читателям русской газеты и особенно любителям музыки будет интересно познакомиться с тобой.
                1998