Разбирая архив Иконникова
Я отобрал для этой книги только часть того, что успел разобрать и что, на мой взгляд, ещё несколькими штрихами дорисует облик Иконникова, но уже его словами. Как я уже сказал, на моих руках имеются три общих тетради записей Иконникова, исписанных мелким, убористым, местами совершенно непонятным почерком, где Иконников излагает разные по концепции, содержанию и гамме мысли. Также мной в шкафу Иконникова были обнаружены три запечатанных, но почему-то неотправленных письма. Два из них я помещаю полностью, а третье с большими сокращениями. Рисунки, наброски и этюды я помещаю частично. Что касается стихов, то я был вначале озадачен! Иконников, как мне известно, не писал стихов. Это для меня было новостью. Некий дух архивариуса зашевелился во мне. И вот, тщательно перелистывая потемневшие, местами слипнувшиеся листы тетрадей, я натолкнулся на «попытки анализа или сопоставления», после этого у меня отпали сомнения, что у Иконникова был ещё интерес и в поэзии. Что касается рисунков с изображением жилища Иконникова на юге и на севере и др., то они в основном воспроизведены по моим словам художником, имени которого я не называю (из-за его чрезвычайной скромности), а помечаю «рисунки автора».
Я уже собирался уезжать в Москву, когда ко мне постучалась скромная девушка по имени Лия. Она сказала, что она машинистка Иконникова. В её руках имелась объёмистая папка с черновиками и двумя экземплярами машинописного текста «Уроки Учителя Цдзень»! Вот это находка! Я пробежал рукопись глазами и понял, что это юношеская работа Иконникова, его долагерного периода. У меня сразу зачесались руки - издать её отдельно, но, в конце концов, я решил её поместить в начале книги.
По словам Лии, последнее время Иконников был очень оживлён, мало разговаривал и много бегал по Москве. Его захватила идея напечатать «Уроки» и ещё какую-то вещь в «Юности» (какую, теперь приходится только гадать). Через каких-то людей он вышел на Дементьева, и тот, якобы, дал своё добро. Но очень скоро Иконников убедился, что это не так. Однако упорно продолжал наезжать в Москву, полагая, что, как и женщин, редакцию журнала нужно осаждать. С ним было интересно работать, но и трудно, он придирался ко всякой мелочи, неправильно поставленная запятая или точка могли его вывести из себя. Он нещадно курил и, почти не переставая, ходил из угла в угол. Казалось, что это беспокойство могло его свести с ума, но он был счастлив…
Остальной материал предстоит ещё разобрать и систематизировать, если удастся, в хронологическом порядке. И если этот рассказ о художнике вызовет интерес читателя, то я, возможно, со временем дополню эту часть книги «Из архива Иконникова» ещё некоторыми сведениями о нём.
Не исключено, что со временем в моих руках окажется ещё дополнительный материал о художнике, тогда это, возможно, заслужит быть изданным отдельной книгой с названием типа «Опыты С.Иконникова, или теория и практика современной иконографии» - не знаю. Трудно сказать, что из этого получится, т.к. я не знаю, какой будет реакция читателя на эту книгу, да и будет ли она вообще.
Виктор Капустин
.
Из архива Иконникова
проза, письма, стихи, живопись
***
Разрешите представиться: Иконников - живописец, резчик по дереву, гравёр, немного поэт, немного мечтатель и неутомимый искатель приключений на ж…
Чёрт догадал и меня родиться в нашей стране России с умом, талантом и душой, хотя и крошечными.
Но родись я не на вершине Монблан, имя которой СССР, а, например, у его подножия, и кто знает …
Пока же я занят выстругиванием из себя личности с большим и красивым носом Буратино.
Иными словами (это не сказка), я занят бесполезным трудом Сизифа, который, как известно, вечно вкатывал на гору камень, который нельзя вкатить и вчетвером (теперь в нашей стране этим бесполезным трудом Сизифа заняты все).
Чем я занят ещё? По ночам, когда наступает кромешная тьма, я сочиняю стихи и осанны про муравьёв, ночных бабочек, привидений и даю их красивой чёрной кошке по имени Сильва.
Нынче ночью у норы с этой чёрной кошкой долго высиживали крысу. Правда, я обедать не стал, сделав красивый реверанс в сторону Сильвы.
В эту же ночь мне пришла в голову гениальная мысль - посвятить Сильве и поэму «Офелия». Потом, немного подумав, я подарил свою мысль молодой, очаровательной девушке по имени О.
Спустя день или два от моего первоначального замысла остались рожки да ножки, да эти без рифмы, очень сырые, плохие стихи:
«Офелия! Моё божество, я гибну,
меня укусил ядовитый тарантул любви,
Я попал в его сети…
Я вижу призрак моего отца,
Как героически он сражается с небытием,
Сухими губами шепча мне что-то,
Чтобы ядовитый ветер времени
Донёс до моих ушей правду»
Так только что я попытался перевести отрывок из «Гамлета» для одной поразительной девушки по имени О. Подхваченный страстью, я одновременно ласкал и мою О., и мой призрак. Когда-нибудь Горацио и Марцелл вонзят в мою грудь клинок своей ревности.
А Гамлет?
Мой бедный дух питается той же пищей,
Которой отравлен был Гамлет.
«Офелия! Моё божество,
Я гибну: мне мрачно
В подземелье такой невыносимой любви».
………………………………………………………………………………………………
Кстати, о наших русских переводах «Гамлета». Его переводили и М. Лозинский, и Б. Пастернак. Не знаю, что лучше - кажется, лучший классический образец перевода ещё впереди.
Таков «гениальный мужичок» Шекспир: чем глубже в него погружаешься, тем, кажется, словам становится более тесно, а мыслям просторно.
Не представляю существо человеческое без всего того сумасшедшего богатства гаммы чувств, движений души и разума, каким его наделили природа и Бог.
Это как колоссальный музыкальный инструмент со множеством регистров или отверстий на дудочке, помните, как гениально Гамлет предлагает Гилденстерну сыграть на флейте.
Вот что я говорю как раз об этом: нельзя играть на регистрах чужой души, особенно, когда она так богата, как у Гамлета.
———————————————
Записки провинциала
Эти записки - это вовсе не моя, не чья-то интеллектуальная собственность. Это - игра. Помнится, один современный знаменитый художник только играл и доигрался: стал гением!
Эти записки - это не келейный (и елейный) труда монаха-страстотерпца, но это и не заметки писателя, политтехнолога или знатока, который анализирует нашу действительность.
Я просто художник с моими нервами, моими глазами и моим в и д е н и е м (правда, иные считают, что они немного скошены в бок …)
Эти записки - это, скорей всего, не самое романтичное, но самое взвешенное моё свидетельство того, как на наших глазах начала закатываться наша эпоха.
Солнце советской империи погасло: теперь никаким брадачам - силачам, философам (Маркс, Энгельс, Ленин) его уже не поднять над землёй.
Мы живём в эру заката иллюзий - теперь нас ждёт эпоха перемен.
Главный глашатай нашей современной цивилизации, наш новодел СССР – это, по сути дела, - старик. Теперь это поняли все: на престол Мавзолея стали всходить старики, нервно вставлять в петлицы своих черных кремлевских смокингов красные гвоздики, а потом падать в никуда - туда, откуда пришли.
Тогда все поняли, что это - конец.
Вот ещё одна моя к р а м о л ь н а я запись из моей пухлой тетрадки «Дневник негодяя», который я взялся было вести, потом громко выругался, плюнул на такие ежедневные хлопоты и засел за эзоповы куски моей стихо-прозы «Малаховские малахольные».
Судите сами, теперь я занят вдобавок холстом «Рынок в Малаховке, или В провинциальной глуши». Идея написать полотно под Пиросмани у меня появилась не сразу.
Персонажи моей картины, как и все у Пиросмани, слегка не в себе: иные из них сидят на бочке из под пива и поют Марсельезу, иные уплетают селёдку, как будто это устрицы, а иные сидят возле них и озабочены только тем, чтобы те, что на бочке, не стали их бить …
Все мои персонажи будто пьяны какой-то мировой ортодоксальной идеей, что нынче нам вбивают везде: человек рождён для того, чтобы работать много, много и бесплатно! Только тогда дневное светило заметит нас и станет всходить не на востоке, а на западе!
Только один сумасшедший петух на моей картине громко кричит о том, как все мы несчастливы!
Авторитетные социологи, футурологи, философы и психоаналитики на Западе нам дали нынче кличку homosoveticus. Этот диагноз означает, что мы тяжко больны социальной шизофренией. И эта болезнь теперь у нас уже наследственная - бразды правления в нашей стране передают из рук в руки в Кремле.
Таков наш тоталитарный режим, который, как холодный и шквалистый в е т е р, нас пригибает к земле.
Итак, вы догадались - я скромный поселянин Малаховки.
Нынче осень - я с удовольствием работаю в саду: собираю и жгу листья, копаю гряды, срезаю розы на длинных стеблях, осенние астры и крошечные, алые, как маки, сальвии и бегонии.
Мне доставляет наслаждение работать на земле, ходить босиком, даже осенью, обливаться холодной колодезной водой и думать только о том, «как прекрасна земля и на ней человек» (С. Есенин).
Но вот беда, стоит мне пойти на улицу (хотя бы дойти до рынка Малаховки), и в меня точно вселяется бес: всё мне начинает казаться в каком-то ином тёмном свете. Я иногда задаю себе вопрос: для чего я родился? Для какой высокой цели или идеи живу? Быть может, для социалистической действительности и нашей коммунистической утопии? Да ещё, вдобавок, я должен своё творчество заключить в узкую раму соц. реализма?
По-моему, как художник я не в ладу не только с советской моралью, но даже с той, что была приемлема для древнего Рима…
Итак, о чём это я? Ах, о Малаховке. Я живу в комфортных условиях, почти в старинной усадьбе г.г. [Строгановых].
У меня здесь имеется друг, даже другиня и любовница, которой скоро исполнится 100 лет, но она молода, умна, остра на язык, как и положено быть музе поэта.
Знакомьтесь: железный осколок серебряного века русской поэзии М.Ф.Л. или графиня Уварова, как её зовут заглаза за упрямый нрав, железный характер, привычку говорить вам в лицо только правду или вбивать вам что-то в голову, как будто это драгоценный гвоздь серебряного века …
Но представлю вам эту удивительную женщину поближе. Её зовут Марья Феофановна, она одесситка, с Валентином Катаевым они росли на одной улице - Дерибасовской. Теперь они долго, иногда за полночь, говорят об Одессе, о Москве, о Маяковском или Есенине по телефону.
Однажды моя графиня мне немного польстила: «Сергей, у вас такой голос, как у Серёжи Есенина».
И это у меня? … Странно.
У моей графини М.Ф.Л. железный характер, таких, как она, действительно боится время, как египетских пирамид …
При всём при том у моей графини весёлый нрав, тонкий, острый, ехидный ум (ум одесситки) и убийственный юмор. Когда она хочет кого-то припечатать к стенке, как муху, будьте уверены - она это сделает.
Если бы был жив Рубенс, он бы её портрет написал так: стальные, точно стальные кусачки, глаза (они серые), на голове волнистые букли, точно парик, цвет лица - цвета печёного яблока, манера стоять и вбивать вам что-нибудь в голову - светская, манера держать себя среди молодых – уморительная; кажется, что она всегда молода, умна, проницательна и, как ни странно, это чувствуют все и в это верят.
Ходит Марья Феофановна без палки - на моё предложение взять её под руку она меня брезгливо оттолкнула в кусты сирени.
Однажды я обратил внимание на её красивое фото на стене.
В молодости она гремела своей красотой. В неё без устали влюблялись многие мужчины: среди них были известные музыканты, писатели, поэты, партработники. Но свои строгие серые глаза она остановила на простом инженере Б. Инженер женился на ней и вскоре погиб.
Ближайший и дражайший поверенный в делах Марьи Феофановны - её ближайший сосед А.Р. Северный. Это фигура, как будто изваянная на сталинском волюнтаристском ветру из бетона и стали.
Северный Александр Рубенович - это известный московский художник, некогда
глава и гроза всех выставкомов Москвы. Центральный выставочный зал в Манеже был в его ведении.
Но его подсидели, как говорили тогда: «настучали куда следует», и Александр Рубенович, честнейший, кристальнейший человек, загремел под фанфары …
Сталинским лагерям на Севере он отдал 9 лет своей жизни - его хотели сломить, как щепку, но не вышло: только крепко подорвали здоровье, подорвали веру в человечество, но не сломили совсем.
А было время, А.Р. Северный гремел в Москве - сам Лазарь Каганович здоровался с ним за руку …
Это с его лёгкой руки - руки Александра Рубеновича - одни картины отправляли на выставки, другие - в музеи, а третьи в … запасники.
Наверное, в те времена, когда Сталин был на Руси и царь, и бог, такие люди, как северные, чувствовали себя апостолами …
Но судьба его обернулась трагедией. Северный А.Р. попал, как горошина в жернова - теперь этот механизм называется механизмом репрессий, ещё бы немного, и его стёрли в муку …
Теперь А.Р. Северный возглавляет районную художественную мастерскую в г. Люберцы. Александр Рубенович живёт один, в молчаливом гордом одиночестве и в окружении своих домашних питомцев, бездомные собаки и кошки - это особая душевная слабость Александра Рубеновича, он их подбирает на чердаках и подвалах, он их прикармливает на улице. В его доме меня поразил слепой кот, которого он держит на ошейнике. Это несчастное животное он спас от неминуемой гибели зимой, в лютый мороз на улице…
Так, таким боком вышла его привязанность с живым существам.
А людей, сказать по совести, он не очень жалует. Точно в крепость из сосен, стекла и металла он заточил себя на даче в Малаховке. Его жена, в прошлом балерина Большого театра, теперь к нему кажет нос лишь изредка.
Очень скоро А.Р. Северный зорко глянул мне в глаза, положил мне на плечо свою мужскую, не очень легкую руку любви. Мы подружились. Я стал бывать у него в художественной мастерской в Люберцах: там я стал получать свои заказы как художник- оформитель. Там же коротко я сошёлся и с людьми замечательно талантливыми.
Супруги Арондзоны стали моими друзьями. Это они, Арондзоны, и их товарищи, и друзья по каким-то каналам доставали мне самиздатовскую литературу. Они мне рассказали замечательную историю о знаменитой хрущёвской оттепели.
Когда генсек Никита Хрущёв дорвался до власти и железным кулаком ударил по сталинским репрессиям, Лазарь Каганович, как известно, возглавлявший до него МГК КПСС г. Москвы, позвонил Хрущёву и перепуганным голосом спросил:
--- Что теперь с нами будет?
— А что бы вы со мной сделали, если бы ваша взяла? - сказал Хрущёв. Потом помолчал и громко добавил: - А пошли вы на х…!
Этот громкий крестьянский мат означал одно, что даже на верхушке КПСС все страшно устали от репрессий, расстрелов не будет.
У моего совершенства М.Ф.Л. на дальняке , т.е. на дальнем крыльце, кто-то
прячется …
Уж не роман ли с чёрным мавром завела моя старушенция? (Я несколько раз успел рассмотреть, как некий чёрный человек там мелькнул и скрылся за кустами).
Странное подозрение поселилось в моей голове. Но через день всё выяснилось. Это ещё один квартирант Марьи Феофановны, он - грузин из Тбилиси, зовут его Амиран.
Когда Марья Феофановна познакомила меня с ним, она мне тихо сказала: «Правда, этот грузин очень похож на Сталина?» — «Очень, очень похож…» - едва не поддавшись этим сравнениям, выдавил я.
А между тем и нос, и глаза, и узенький лоб, и даже улыбка у Амирана сталинские. Правда, какая-то особая доверительная тревога в глазах, любовь к человечеству и походка настоящего труженика его резко отличают от отца всех народов…
В Тбилиси у Амирана случилась беда: он влип в какую-то фантастическую историю, потерял всё: жену, деньги, квартиру. Теперь он живёт здесь, в Москве, и обивает пороги ген. прокуратуры.
Когда его дело зашло в тупик, Амиран и ещё с ним несколько грузинов устроили на Красной площади акцию. В канун 8 марта, в тот момент, когда чёрный «ЗИЛ» Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева на Красной площади поравнялся с ними, эти грузины бросились к его машине, один из них выбросил плакат «Свободу советским неграм!»
Конечно, эта акция была устроена ими, чтобы привлечь к себе внимание. Грузинов повязали, но скоро выпустили.
Теперь Амиран и его товарищи ощущают себя почти героями и весело рассказывают нам, как Брежнев с перепугу упал в машине на сиденье…
Ох, уж эти мне грузины!
Моя драгоценная М.Ф.Л. - это неординарный, это великий магнит для всего, что таит в себе мысль, поэзию, оригинальность и талант.
Только что Марья Феофановна меня познакомила с Катей Цдзян. Когда я увидел Катю, я сразу подумал, что она немного не в себе и что я обязательно о ней буду писать (её карандашный портрет я сделал тут же, прямо в саду).
Катя Цдзян - это удивительный полуевропейский, полукитайский цветок, который по каким-то историческим и генетическим законам появился на свет в Малаховке …
Катя имеет удивительную внешность: крошечное смуглое лицо, крошечные руки и широкие бёдра, рост её ниже среднего, а сила мышц рук, ног и таза…словом, это удивительная девушка, которой 17 лет, но на имеет красный пояс по каратэ!
Когда я прикасаюсь к рукам Кати, она почему-то опускает глаза – это верный признак, что Катя – мечтательница: она пишет стихи и хорошо рисует.
Говорят, что зимой и летом на Кате один и тот же наряд: мужские брюки и соломенная шляпа. Кажется, она влюблена в своего учителя и сенсея, по словам её, он круглый год ходит в шортах и шлёпанцах, на голове его такая же шляпа. Он дружит с холодом и круглый год принимает у себя на дворе холодный душ или купается в проруби.
Душа Кати для меня на замке. Но мы как-то сразу и просто сошлись. Есть подозрение, что мы станем друзьями.
По-моему, Марья Феофановна этому очень рада. Она сдувает пылинки с Кати Цдзян - это редкость. Катя к ней приводит собак и кошек для лечения, и они большие друзья.
***
Понять Россию умом действительно сложновато…Как величественное дыхание Ледовитого океана иногда не поддаётся прогнозу синоптиков, так мы как общественная формация не поддаёмся прогнозу социологов, футурологов и эстетов.
Мы как общность людей (многонациональная семья) не укладываемся ни в какие лекала: нам за всю нашу историю каких только схем социального и общественного благоденствия не предлагали, и все они рушились. Есть подозрение, что и этот большевистский режим уже наклонился к закату и скоро рухнет.
Я вовсе не подхожу на роль пророка в своём Отечестве или борца за демократические свободы, за права человека или гласность. Но я встану в любую длинную очередь, чтобы подписаться под их декларациями.
Как художник (человек, наделённый особым нестандартным видением мира), я чувствую, как со всех сторон меня душат, мне не хватает свободы - а это для творческой личности необходимое условие её совершенствования.
Настоящий художник - это дитя Бога и природы, и он творит скорей для них, чем для отдельной группы людей, скованных между собой идеологическими цепями.
Социалистический реализм как направление в искусстве обломал крылья не одному Икару нашего времени … Не сегодня-завтра это направление в искусстве уйдёт в прошлое. Пока же…
Пока же я вижу из окна, что ко мне быстрыми шагами идёт участковый - его волевой подбородок и амбициозный вид заставляют на время позабыть об искусстве и потянуться рукой к паспорту: у нас в СССР прописка в паспорте (пусть даже временная) - есть первейшее дело!
Впрочем, участковый завернул на крыльцо к Амирану - теперь бедной Марье Феофановне долго придётся выгораживать этого грузина, подставляя под идеологический ветер свою впалую грудь.
Словом, у нас в самой свободной и счастливой стране «вся надежда наша покоится на тех, кто сам себя кормит».
Такая надпись на одном купеческом доме в Москве сохранилась с 30-х годов.
————————————————
М А Л А Х О В С К И Е М А Л А Х О Л Ь Н Ы Е
наброски кабаллической поэмы
————————————————————————————
Офелия! О, радость!
Помяни мои грехи в своих
Молитвах, нимфа.
«Гамлет»
I.
Иногда мне кажется, что я рождён для
любви, а иногда, что я навеки обручён с тоской.
Иногда мне хочется вскочить на маяк моего «Я».
Мне хочется выбросить какой-то флаг, который
бы означал капитуляцию перед этим миром лжи,
перед этой мировой язвой, которая пучится, как
иной вулкан на Камчатке, готовый взорваться.
Иногда мои собственные мысли мне кажутся
злобными скорпионами, которых зачем-то
посадили в одну банку…
Иногда мне кажется, что я слишком кем-то любим:
моё дыхание как будто перехватывает обручами любви.
Но иногда я чувствую, что это не так, тогда
мои мысли напоминают мне Каббалу или ещё какое-то
изотерическое чудовище, они затихают, как смиренные
мышки, только что прикормленные мышьяком.
2.
Во мне, наверное, есть что-то байроническое,
это та необычайная высота, с какой мой врождённый порок
хочет броситься вниз башкой, - мне иногда хочется проломить
башкой все палубы мира, чтоб оказаться в море любви.
Теперь я любим одной сумасшедшей
старухой, которая каждый день устраивает
себе похороны: она ложится на свою
пыльную, скрипучую кровать, а я громким
голосом должен её отпевать, читая чьи-то
тёмные стихи, похожие на отходную.
Недавно я узнал, что эти стихи принад-
лежат одной юной и очень красивой поэтессе.
У этой поэтессы и у старухи роман: обе они
помешаны на нелюбви к человечеству и,
напротив, они любят мучить себя укусами
кошек, собак и даже клопов. Странно,
что у них не ладится дружба с тарантулами…
3.
Только что я был представлен этой порази-
тельной, загадочной девушке а как будто
я был представлен самому себе: я никогда,
слышите, никогда не видел такого
полного отражения себя в юном существе,
да ещё и женщине…
Я почувствовал, как соломенная крыша
моей головы поехала.
Я говорил всегда сам себе, что я
рано или поздно встречу такую изящную
девушку, с которой, обнявшись на вечную
разлуку и верную смерть, я с радостью
брошусь с вершины Монблана. Кажется,
это то существо, рядом с которым
я не боюсь ничего.
Я, кажется, вам не представил моё
божество - знакомьтесь, Ольгина.
4.
Передо мною стоит очень молодая, очень
красивая девушка по имени Оля - уже
одно это имя меня намагничивает.
Я тянусь к этому такому открытому,
юному существу и чувствую, в моём
сердце просыпается кто-то…
Нет, я не претендую на руку и сердце
этой девушки, но я чувствую, что я уже
как будто её глазами любим…
Это божественное, похожее на облако
существо будто каждой клеточкой касается
всего моего существа - я это чувствую,
такое бывает не часто.
Я мгновенно ( в течение одного часа)
решил для себя, что ради этой порази-
тельной девушки мне стоит жить, стоит
трудиться, страдать и даже умереть.
Нет, мне не следует умирать в
прямом смысле, мне надо жить, мне
надо вложить всего себя в моё искусство,
чтоб это такое поразительное богатство
юного сердца, это роскошное богатство
венецианской красоты продолжало жить
в моих стихах, прозе и на моих картинах.
Мне хочется написать картину в стиле
Джорджоне, чтобы эта головка с вьющими-
ся волосами и таким внимательным и
пристальным взглядом поразила всех
своей красотой!
Ах, почему? ……….
Бывают удивительные встречи на земле,
после которых не хочется жить по-прежнему:
хочется повернуть все русла рек и
ход времени вспять, хочется громко
хлопнуть дверью времени и посмеяться над
всем, что называется любовью.
После таких божественных встреч-
сновидений на земле хочется начать свой
утомительный жизненный путь сначала.
Ах, почему, почему? ………….
Я жду тебя, моё божество!
Я лихорадочно бьюсь, как бабочка в стекло –
я бьюсь о стенки судьбы и времени.
Я дорожу тем коротким мгновением,
которое называется счастьем любви.
Пусто на свете без этого счастья.
А с этим счастьем безумно легко.
5.
А что же старуха? Она родила ещё одну
мышь (это так на её языке Каббалы
называются крупные мысли).
Теперь я и Ольгина её коричневую,
как печёное яблоко, голову украшаем
цветами. Нам предстоит вынести ещё
один Шекспиров спектакль с Йориком,
черепами, могилами и проч.
Кажется, если я выдержу ещё
один такой спектакль, я сам умру.
……………………………………………
……………………………………………
МАЛЕНЬКАЯ ИСПОВЕДЬ
————————————————————
«И чем я в мире занят»
И действительно, чем я в мире занят? Я занят тем, что всё пытаюсь примерить своё видение к поэзии. У меня многое получается, но ещё больше нет. Я вряд ли создан исключительно для поэзии, хоть думается, наделён вполне поэтическим видением мира. В этом разбирательстве Тайны в себе есть исключительное наслаждение, которое, наверное, испытывает каждый творческий человек.
«Не важны средства, важны результаты» - говаривал один художник. В моём шатком положении приходится довольствоваться другим: не важны результаты, а важны средства, предшествующие результатам. Это удел, наверное, многих, у кого нет на этой земле лица, вылепленного по образу и подобию Божию, то есть нет законченности в деле рук Творца (не в смысле религиозного рвения).
Половинчатость на земле не менее тяжкий крест, чем гениальность, так как у неё куда меньше шансов уцелеть.
АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА
Я посылал стихи во многие журналы Москвы, откуда или вообще не получал ответа, или, в лучшем случае, получал отписку: «Ваши стихи поэтической ценности не имеют».
Не помню уж, как и когда я перестал посылать стихи в журналы, а искать контакты с нынешними поэтами в Москве мне всегда было недосуг, это, мне казалось, всё равно, что искать иголку в стогу сена. Время рассудит, кто из нас прав …
***
Москва - престранный город, если не сказать, что это прескверный город (это для одних). Для других этот город - как наваждение, преследует их всю жизнь. Для третьих - это город-вафелька, этакая сахарница, полная всяческих вкусных вещей. А для четвёртых Москва - это город, который никогда и ни при каких условиях не верит слезам. Вот что за фраза - пустышка! А между тем она у нас одна из самых любимейших в народе (теперь даже эта разбойничья фраза стала всемирной: наш фильм «Москва слезам не верит» облетел весь мир и получил признание).
Сказать по совести, я не люблю эту фразу. Что значит не верить человеческим слезам - это значит иметь каменное сердце, это значит иметь одряхлевший ум?
Это одна из железно-бездушных фраз, наподобие «Социализм с человеческим лицом», которые никогда и нигде не могли появиться, кроме как у нас, в так называемую эпоху феноменального застоя.
А Н К Е Т А
(опрос, проведённый в узком кругу диссидентов)
Имя и фамилия: Сергей Иконников
Место рождения: Русский Прованс, т.е. Кубань.
Место опроса: пос. Малаховка (70-е г.г.).
1. :В: Иногда по одной фамилии можно узнать, каков человек: потомственный скотовод, горшечник или маляр. В вашем роду писали иконы?
О: Мы - иконописцы потомственные.
2. В: Вы верите в возрождение Православия на Руси?
О: Оно уже возрождается.
3. В: Вы бы хотели писать иконы?
О: Я их пишу.
4. В: Какие слова из Евангелия вам ложатся на душу как бальзам?
О: «И ранами Его мы исцелились».
5. В: Чтобы бы Вы делали до 17-го года?
О: Писал картины, примкнул бы к русскому авангарду (сезаннистам: Фальку, Филонову, Ларионову, Лентулову, Куприну, Кузнецову).
6. В: Какое самое ужасное зрелище или какое божественное потрясение вы пережили в своей жизни?
О: Моё детство.
7. В: Если бы вам предложили съесть пять порций второго, какое блюдо вы бы
предпочли?
О: Вареники с вишней или с творогом.
8. В: Какой налёт человеческих пороков вам невыносимей всего наблюдать?
О: Мещанство.
9. В: Ваши любимые художники Запада?
О: Ван Гог, Сезанн, Гоген.
10. В: Ваш любимый писатель или поэт?
О: Лермонтов.
11.. В: На ваш взгляд, трагическая, печальная и бесконечно пронзительная судьба
Ван Гога возможна в нашей стране?
О: У нас всё проще, глубже, глупей и, конечно, печальней.
12. В : Как Вы относитесь к свободомыслию в нашей стране и вообще к словам «узники совести».
О: Всякий мыслящий человек может быть не понят своими современниками и считать себя узником совести.
13 : Кто Ваш любимый русский художник?
О: Григорий Сорока.
14 : Вы любите музыку?
О: Я её чувствую.
15 В: Чего Вы больше всего боитесь на свете?
О: Неволи.
16 В: Вы верите, что над русскими поэтами висит рок?
О: Верю.
17 В: Что Вам приятнее делать, чтоб заработать на кусок хлеба: писать картины или красить забор?
О: Красить забор.
18. В: Сальвадор Дали по – вашему сумасшедший художник ?
О: Он всю жизнь потратил, чтобы казаться больным. Но надо esse quam videri.;
—————————————————
1. Быть, а не казаться (лат.)
19. В: Пабло Пикассо, по-вашему, гений?
О: Пикассо – мой любимый современный художник, он – гений.
20. В: Вы любите людей?
О: Да.
В: А люди вас?
О: Надеюсь.
21. В: От какой русской картины у вас проходят мурашки по коже и с которой Вам хотелось копировать?
О: «Запорожцы» И. Репина
22. В: Если бы вам была уготована казнь на Красной площади (скажем, в числе бунтовщиков Пугачёва), какую смерть Вы предпочли?
О: Быть посажену на кол «нэ скыглыча и нэ скаржичись». Это наша потомственная козацкая смерть …
——————————————————
ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ
***
Здесь, на Красной площади, особенно когда здесь бываешь рано утром, особенно остро чувствуется какой-то сиреневый запах у т о п и и.
Я в о в с е не против утончённого запаха подобной сирени в искусстве, но когда
он касается и социальной системы…
Когда с коммунистических вершин Килиманджаро дует ветер, как с последней инстанции, ледяной холодок закрадывается в душу: вас начинает тошнить и мотать из стороны в сторону, эта болтанка у нас называется и н а к о м ы с л и е м. Его у нас лечат простейшим способом: сажают в тюрьмы или психушки и колят галоперидолом или высылают из страны, как недавно выгнали Солженицына.
Теперь у нас со страшной силой глушат страшные голоса страшного Запада. Потому что нашим коммунистическим вождям эти голоса мешают думать о благоденствии человечества.
Можно заглушить действительно страшный и проклятый голос («Голос Америки»), но как нам заглушить голос собственной совести?
Красная площадь (10.00 утра), май м-ц, 1979г.
***
Здесь, посреди Красной площади, остро чувствуешь, что это бастион империи. Я люблю смотреть на башни Кремля, тут отсчёт времени всегда и с т о р и ч е с к и й.
Меньше всего тут чувствуешь секунды, что «свистят у виска». Главная кремлёвская башня страны Спасская будто никогда и не вела счёт времени на секунды.
Боже мой, какая страна, какая история, и так вляпаться в современный, красный, коммунистический новодел…
СССР прейдёт, как Римская империя, и даже быстрей – это не подходяще для нас, как плохая рапсодия.
Красная площадь, 22 июня 1979г.
***
Сладок наш плен: мы как будто, сладко зажмурив глаза, в национальном масштабе отдались какому-то физиологическому оргазму. Мы все ослеплены великолепной идеей уже при нашей жизни увидеть рай на земле…
Мы в нашем райском саду идеологемм насадили, быть может, самый нестандартный сад, яблоки которого соберут наши внуки на … Марсе (теперь очень модна песенка «И нас Марсе будут яблони цвести»).
Вы что, против утопии? Значит, вы против СССР.
Красная площадь (год не помечен).
С О П О С Т А В Л Е Н И Я
попытка анализа
Лирика А.Блока представляется мне явлением синтетическим. Муза же Блока - этакой северянкой, выросшей в дремучих лесах, в краях озёр и туманов. Она любит низкое туманное солнце Севера, где трудно разглядеть где «даль», где «близь», где кончается заонежское заозёрье Русского Севера и начинаются неоглядные просторы Скандинавии, где, кажется, всё подёрнуто какой-то довикинговой дрёмой.
Лира Есенина ассоциируется у меня со словами, некогда пришедшими на ум по другому поводу, - «колокольчиковый василёк». Чище и пронзительней голоса поэта у нас ещё не было. Аромат поэзии Есенина пригвождён ассоциироваться где-то глубоко в сознании с его признанием: «цветок с луговой межи».
Если говорить о своей поэзии (если это поэзия!), об образцах её, наиболее избежавших влияний, то можно, наверно, сказать, что такие стихи могли быть написаны только на Юге. Экспрессия в них иногда перехлёстывает через края «дозволенностей» (что, наверное, нельзя отнести к её достоинствам). Слова, местами подпрыгивая, плавятся, как семечки на сковородке, - им явно жарко в соседстве друг с другом. Но даже невооружённым глазом видно, что их нечто более жаркое объединяет - это с о л н ц е н о с н о с т ь. Если бы меня спросили: “ Кто ваш лирический герой?” - я бы сказал: “Катехизис борьбы тьмы и света, в которой свет всё-таки побеждает, ибо если бы было наоборот, то я бы, наверное, уже был мёртв”.
Так соткана наша мыслящая материя, основным постулатом которой могут быть слова: «Идите – ибо пока человек в пути, в нём живёт Надежда».
О С В ОЕ Й Ж И В О П И С И
Я знаю, что моя живопись по формам немного опаздывает, отстаёт от современности. Она часто отдаёт душком 19-го века. Но что делать, я вижу своей задачей сначала заполнить тот вакуум, который образовался в нашем искусстве.
Мастер с таким видением, как у меня, должен был появиться по времени где-то между Борисовым-Мусатовым и Н. Рерихом. Но что делать, мы как всегда опаздываем и плетёмся в хвосте Европы.
О Б Э Н Е Р Г Е Т И К Е К Р А С О К
Я часто задаю сам себе, да и другим, вопрос: какая энергетическая ценность ваших красок? Так ли ваши краски вкусны, чтоб их можно было использовать как приправу или соус к вашим блюдам? Так ли вашим краскам дана жизнь, как, например, краскам Шагала или Модильяни? Живые, как бы зажёгшиеся изнутри краски меня приводят в восторг. Я говорю по обыкновению так: «Эти краски не хандрят, им хорошо в соседстве друг с другом и не скучно, даже в пасмурную погоду им не надо солнца, потому что их питательная и энергетическая ценность как солнце».
Мало кто теперь понимает толком, о чём я говорю. Недавно я был в музее на Волхонке и стал, остолбенев, перед «Красными виноградниками в Арле» Ван Гога. Вот! Это та энергетика красок, о которой я говорю.
Ж И В О П И С Ь Д О Л Ж Н А З В У Ч А Т Ь
I
Один мой знакомый художник говаривал: «Моя живопись должна звучать, - ерошил жидкую бородёнку и в задумчивости повторял – да, звучать»…
Проходили дни, месяцы, я у него появлялся снова. Мой художник эти дни пил, мало работал. Но на него по временам снова налетало: «Звучать!» Он хватался за кисти, точно это палочки, чтоб ударить ими в литавры или барабан: «Да, звучать, но не звучит, проклятая!» Он забрасывал кисти подальше, отворачивал холст к стене и опять предавался пустопорожним размышлениям.
Проходили месяцы, его талант хирел, тело тучнело и проч.
Господа, мораль сей басни такова: как можно требовать от своей живописи звучания, если не звучишь ты. Ваши каждый нерв, каждая клетка потонули в лени или вине, а вы требуете от них звучания. Для этого они должны звенеть, как натянутая тетива лука.
Хотите совет (избави Бог нас от менторства) - работайте больше над собой, тренируйте мозг, тело, душу, придумайте тысячу способов для этого. Совершенствуйтесь каждый день в этом. Ведь подлинная живопись и есть не что иное, как ежедневное испытание себя на внутреннюю прочность и звучание.
Так звучите же не хуже литавр и не впадайте в отчаяние!
II
Через несколько дней я, «почёсывая зад и перед» и насвистывая «Марсельезу», дописал вот что:
«Художник, слушай меня! Но вытряхни из мозгов Сальвадора Дали. Не будь богатым! Среди драгоценных камней и золота, от избытка вкусной пищи и славы легко превратить свою жизнь в стоячее болото.
Послушай меня. Будь нищ, как бродяга, материально, но будь богат, как Апполон, духовно. Найди свою Церцею. Влюбись, наконец. И ты скоро увидишь, что твои планы реализуются как по мановению волшебной палочки. Женщина и только она (желательно молодая и красивая) поможет тебе реализоваться как личности. Верьте вдвоём в рай в шалаше, читая при этом Шекспира и Шиллера, ища утешения у Пушкина и Блока, не веря злобным речам, но веря себе, в бессмертие души и вашего дела, в бессмертие искусства.
Слава настигнет Вас сама, как грозовая туча. Но опасайтесь раньше времени попасть под град золотых монет».
———————————
Р У С С К И Й Б А Р Б И З О Н
Ловлю себя на том, что всё меньше думаю о Гогене. Нахожу, что теперь это хорошо. Прав был Гоген, когда утверждал, что он дикарь. У него темперамент, недюжинный характер и ум если не хищника (в неопасном смысле), то дикаря!
Я всё чаще возвращаюсь в мыслях к поре моей юности, когда я часами мог рассматривать репродукции с Леонардо, Веласкеса, Рембрандта, Венецианова, это мне, помнится, доставляло истинное наслаждение. Но и теперь, кажется, я нахожу бездну поэзии в вещах этих мастеров. Кажется, Сезанн провозглашал новую живопись продолжением живописи Пуссена, иными словами, Пуссен на новый лад. Почему бы нам в России на рубеже 21-го столетия не воскликнуть: «Да здравствует Венецианов и вся его школа!» Итак, Венецианов на новый лад? А почему бы нет? Дело идёт к возрождению России, а более русских художников по духу трудно представить.
Г Р И Г О Р И Й С О Р О К А
Григорий Сорока, на мой взгляд, самый поэтичный художник в нашей русской живописи. По крайней мере, более пленительного голоса в ней я не знаю. Это Есенин в нашей живописи. Я влюблён в его полотна с детства. Когда говорят о прозрачности живописи Сальвадора Дали, я вспоминаю этого одарённого самородка. Посмотрите его «Кабинет в Островках», разве это живопись дилетанта!
Григорий Сорока в своей живописи по-детски наивен, ещё даже робок, но какое уважение к предмету, которым он занимался, сколько фантастического терпения и любви в выписывании деталей!
Какая досада, что этот могучий талант не получил своего развития и сгорел, как свечка, до срока. Впрочем, в России не умели ценить талант никогда!
Два великих крепостных Тарас Шевченко и Григорий Сорока тому два ярких примера, да и они ли только…
К А Б И Н Е Т В О С Т Р О В К А Х, ИЛИ Н Е У Т О Л И М А Я Т О С К А
Определённо, я человек 19-го века, я люблю прозу Лермонтова и поэзию Тютчева. Мне нравится буколическая лирика Вересаева и Апухтина, и вообще всякая «обломовщина» мне по душе. Моё сердце улыбается, когда я вижу усадебную живопись Алексеева и Зеленцова. Мне хочется затаить дыхание, когда я перелистываю репродукции картин Венецианова. А подле «Кабинета в Островках» Григория Сороки я бы, кажется, согласился жить. Такой покой и уют, какого нынче не сыщешь. Так и слышно, как подле мальчика, читающего книгу, тикают часы. А за окном … Вот за окном будто бы и начинается настоящая поэзия: вот звякнул колокольчик Милюковской брички, из неё выходит незнакомая госпожа и гладит по головке дворового мальчика. Вот:
Выходит барин на крыльцо,
Всё подбочась обозревает,
Его довольное лицо
Приятной важностью сияет.
Вот промелькнуло перед окном милое курносое личико его дочки Лидии, эдакой Машеньки из «Капитанской дочки», воспитанной на французских романах. А вот…, но это снова барин, теперь чем-то разгневанный и сердитый, ещё в сенцах слышится его громкое хлопанье дверью и угрозы то ли собаке, то ли человеку: «Запорю!»
Меня так и передёрнуло, словно это я писал красками этот великолепный этюд с таким тщанием и усердием, какого барин, конечно, оценить не смог…
Бедный барин, видно, долго по твоим косточкам будет, будто вурдалак, скакать ветер.
Пошто замордовал Григория!
О С Т Р О Т Ы Д Е Г А
***
Не многих ябедников я смог бы вынести, но таких, как Дега, в любое время и всегда.
***
Живи я в эпоху Дега, я бы приохотился носить его трость и ходить с ним под руку. А отпусти он одну или две остроты в мой адрес как художника – я бы был польщён.
***
Вот, например, одна из его острот в мой адрес: «А! это тот, который делает в год по точке, как Сёра?»
***
Всем известно, какую неприязнь испытывал Дега к литераторам, особенно к тем, кто любил поболтать о живописи. Меня бы он просто прибил двумя гвоздями к стенке за то, что я выбалтываю секреты живописи.
***
Я задаю Дега мысленный вопрос: «Разве поэт и художник в одном лице несовместимы?" - И получаю мысленный ответ: «Вот Вы тому – яркое подтверждение».
***
Я выбалтываю секреты живописи. В это трудно поверить, но Дега бы мне поверил…
***
«Рисунок-это не форма, это манера видеть форму». Многих эти его слова (Дега) ставили в тупик, но я не знаю ничего лучше этого высказывания - тут весь Леонардо.
***
Ни одна из острот Дега не прошла мимо ушей современников. Даже Энгр, и тот бы острослов.
Догадываетесь, почему нет острот у Шилова?
***
А вот одна из острот его современников (предполагаемых) - лучше оказаться в изгнании с Леонардо или быть проколотым шпагой Бенвенуто Челлини, чем попасть на язычок Дега.
***
У Дега не было детей, одна или две его племянницы были его единственной отрадой. Ловлю себя на том, что у меня тоже одна или две племянницы. В чём же моя отрада? Быть может, в сознании, что я не Дега?
***
Дега – это вкус, вкус Франции, не более того. Русским это надоедливо и скучно, нам всегда хочется больше сказать. Но не научившись как следует выговаривать «А», разве допустимо приступать к «Б»?
Т А М А Н Ь
Когда открываешь Лермонтова для себя второй раз, т.е. раз и навсегда начинаешь любить его как художника, тогда начинаешь удивляться себе, как ты раньше на школьной скамье не видел всего этого?
Теперь Лермонтов – особенно его проза, особенно его «Фаталист» и «Тамань» - это моё самое любимое домашнее чтение.
Я не расстаюсь с ним никогда. Я делаю то самое, что советовал Чехов: я разбиваю эту прозу на части, на предложения, на абзацы и даже на буквы.
Я любуюсь этой живописью слова не хуже, чем Тицианом.
Диалоги у Лермонтова – это верх мастерства!
Я выписал мелко-мелко отрывки из его «Тамани» на отдельном листке своей рукой; когда я пишу, например, наброски о Каспии, передо мной лежит и синева Чёрного моря «Тамани».
Какая к чёрту это проза. Это – поэзия в чистом виде, п о э з и я ! Я люблю в прозе Лермонтова каждый слог, каждый вздох, каждую буквицу.
Чехов в «Степи» по мастерству очень близко подошёл к прозе Лермонтова, но встать с ним вровень он бы не смог никогда – тут нужно быть не только поэтом, но гениальным поэтом!
Чехов это хорошо понимал и однажды сказал: «Вот написать бы что-то равное «Тамани», и умереть можно».
О П О Э Т А Х
Поэты! Эти пилигримы астрального мира. Эти полупадшие ангелы, полувзбесившиеся демоны, попавшие в этот мир издалека.; Эти упавшие на землю и не рассыпавшиеся звёзды. Эти созерцатели своего истинного «Я» (единственные после йогов, кому верховное Божество влепило между бровей «третий глаз»). Эти оборванцы и мыслители, доносящие до нас краски и обрывки слов с других планет.
Поглядите, как они неумело передвигаются в этом мире, как будто они перебегают от здания к зданию, а за ними прячется чья-то тень…
Говорят, опытный йог во время медитации, удаляясь от материального мира, минуя тонкий и попадая в бестелесный мир, испытывает необыкновенное наслаждение. Это состояние называется ещё состоянием н и р в а н ы . Покой, абсолютный и беспредельный.
Но это ли единственное, что объединяет йога-отшельника и поэта в минуты божественного просветления?
***
«Ты царь, живи один».
А.С. Пушкин
Когда поэт (или художник) слишком одинок на этой земле, когда ему веселые стихи в альбом, колкие эпиграммы или дифирамбы, картины, глядящие со стен скорей укором его совести, когда лучшие из земных благ: слава, успех, деньги, рукоплескания толпы и проч. - ему наскучили, тогда поэт (или художник) замыкается сам в себе и пишет, пожалуй, только для себя (так, с таким равнодушием, если не сказать презрением, к молве в «Доме глухого» появилась серия офортов «Капричос», а в доме на Мойке «Поэт, не дорожи любовию народной»).
Вообще, чем крупней дарование художника, тем меньше у него шансов быть понятым современниками. И, думается, величина таланта (подлинная его сила) начинается тогда, когда художник творит для себя и Бога. Кто не вкусил сей плод независимости от суждений современников о себе, кто не жил и не творил для себя и будущего, тот, думается, не испытал наслаждений подлинного творчества. Милостию Божию художник в конце концов мало зависит от мнений толпы, как метеор мало зависит от того, облачное или малооблачное небо он пересекает.
————————————————
1. «Человек, идущий издалека» - Ван Гог о Гогене.
***
Как и всякая женщина, муза любит власть: сильную мужскую руку. Своей железной рукой Василисы Кашпоровны муза гнёт поэта к земле… Поэта к земле гнут время, обстоятельства. Каким же запасом стойкости должен обладать поэт, чтоб устоять и не сломаться под ураганным ветром бытия и творчества!
А Т ЛА Н Т Б Е З А Т Л А Н Т И Д Ы
Пушкин – это грандиозное явление, это праздник русского стиха, ума, языка, смысла, глубины, вкуса. Вот к кому приложимы слова: ему всё дозволено, и применимо выражение: словам тесно, мыслям просторно. Его здравый смысл иногда похож на смех, а его смех на здравый смысл. Пушкину тошно быть ложно мудрым. К Пушкину все эпитеты применимы, кроме одного: «скучно». И Гоголь вовсе не глубокомыслен, когда говорит, что такое явление, как Пушкин, чрезвычайное и явится в России, быть может, через 200 лет. Мало же ценит он нашего Пушкина! Такого явления в России больше не будет! Россия в Пушкине истощила свои силы, а теперь и больше, Пушкин в генотипическом смысле нешуточное имя, такие имена взращивают столетия.
Россия и Пушкин - это как два водоёма, которые милостию Божией глядят в себя и не наглядятся в себя, и отражают себя. Такое полное, естественное и чудное отражение в искусстве целой нации - явление чрезвычайно редкое. Редок Пушкин и велик. Поэзия Пушкина уникальна, да и его проза – это та же поэзия! Его проза (рассказы, повести, записки, афоризмы, исторические анекдоты и многое другое), кажется, по виду проста, но вот поди, напиши так. Чтоб так просто и возвышенно (не в смысле выспренно) писать прозу, надобно уметь и стихами написать Цыган, Бахчисарайский фонтан, Египетские ночи и массу «мелких», как поэт говорил, лирических стихотворений. Пушкин – гений редчайшей красоты, это проницательный и грациозный ум, каких поискать.
Есть разного рода гении: Шекспир – это смелость и широта интересов, Гете как философ стоит на недосягаемой высоте, да и Данте стоит на божественной высоте. Наш Пушкин в этом же ряду. Пушкин – это само солнце русской поэзии, которое ещё не одно столетие будет потоплять всё остальное. Пушкин – это культ Дионисийской мощи и эпикурейской красоты, это культ молодости. Поэтика Пушкина безупречна, это античная мера и восторженность. Прав Белинский, когда говорит, что такой простой, мудрый взгляд на вещи был свойственен только древним, Пушкин – это как бы осколок небывалой, чистой, мудрой и возвышенной культуры атлантов – в смысле богатырской духовной мощи. Значительно, что столь замечательный дар Пушкин вовсе не ценил, будто он знал, что этот дар вовсе не для России, одной из самых северных стран и самой сумрачной.
ОТ ЖУЖЖАНЬЯ ПУЛЬ К ЖУЖЖАНЬЮ ПЧЁЛ
Апитерапия теперь вошла в моду, теперь это целое направление в альтернативной медицине. Говорят, что укусы пчёл приносят больше пользы, чем вреда. Будь я так богат, я бы непременно завёл пчёл. Во всяком случае, я об этом мечтал с детства. Уединение пасечника посреди степи сродни уединению писателя в деревне.
Он, как и мы, слушает жужжание этих удивительных насекомых, как бы шелест прилетающих рифм или просто листков бумаги в полной тишине.
Мне кажется, что наша русская литература много потеряла оттого, что ни один из русских писателей не был пчеловодом (если, конечно, не считать пасечника Рудого Панько), я, наверное, напрашиваюсь на комплимент, заставляя вас представить, например, Дениса Давыдова, держащего вместо шашки наголо в руке обычный штигель, которым счищают мёд, а Пушкина или Лермонтова сидящими, свесив нога на ногу, среди безмолвия степи посреди двух десятков ульев.
Заместо пчёл, как известно, у них жужжали над ухом пули.
Но и всё же, по мне, гораздо б лучше было, если б это были пчёлы, во всяком случае, безопасней…
ПУШКИН В ПЛЕНУ У ПУШКИНА?
Пушкин рассматривал литературу не только как одно педагогическое занятие. Пушкин был один из самых цельных наших литераторов. Он ясно отдавал себе отчет, где начинается и кончается нравственность, а где начинается одна литература. Живи он в нашу эпоху, мы бы его называли просто эстет. Но эстетствующий Пушкин не был бы Пушкиным, если б он не имел такой верный глаз, такой верный вкус, такой проницательный ум, такую широту интересов. Его ум постоянно находился на недосягаемой высоте, он кружил ему голову, давая самые верные определения и самые верные понятия всему, к чему бы ни прикасался Пушкин.
Этот дар редчайший - расставить верные акценты в нашей литературе, культуре, истории на века вперед. Только поражаешься уму Пушкина!
Как скоро он схватывал всё и как скоро и верно имел понятие обо всём!
Одного не могу понять в нём. Он вовсе не был склонен к другим искусствам, кроме поэзии, на рисование смотрел как на забаву и не оставил никаких более или менее ёмких суждений о живописи, скульптуре или искусстве графики. Да, наш Пушкин далеко не Леонардо и даже не Ломоносов. Сколько изящных дисциплин и освященных веками традиций прошли мимо него. А ведь он бы нам подарил уйму метких суждений, интересуйся он ими!
Похоже, что Пушкин, умеющий так верно расставить акценты в нашей литературе, не умел расставить их в своей жизни, и его слова о себе: «Я жизнью трепетал» были действительно его жизненным кредо. Вот почему его донжуанский список так велик.
А быть может, он просто не успел раскрутиться? А может, он просто был пленник у самого себя?
Пушкин в плену у Пушкина – забавно звучит.
——————————————
ИЗ ПИСЬМА К НЕИЗВЕСТНОМУ
… Странно, при всей любознательности Гогена, при его стремлении на восток он ни разу не обратился в сторону Восточной Европы, чтобы увидеть Россию. Нигде, ни разу он не обмолвился даже о существовании этой страны. Это не было бы странным, если бы речь шла о рядовом французе, торгующем тюльпанами на бульваре Капуцинов. Но ведь Гоген художник, и какой! Корни своего творчества (видения) он бы мог легко найти в России у наших иконописцев. Он бы чутьём «унюхал», что его ближайший родственник Феофан Грек. Посмотрите новгородские фрески (фрески на Ильине улице), какая мощь и размах! Это как раз та стенопись, о которой мечтал Гоген. Он пришёл бы в восторг, зная эти фрески, – и был бы, кстати, не так заносчив относительно новизны своей живописи.
Своим дикарством, разумеется, он мог гордиться сколько угодно, но вот корни такой живописи - у нас в России, а верней, ещё в Византии. И то, что он не знал этого (я, безусловно, делаю поправку на то, что наши фрески ещё не были раскрыты), ещё можно отнести на счёт ограниченности кругозора и, если хотите, амбициозности.
Во всяком случае, может быть, я и здесь где-то резок, но то, что слово «Россия» так и не сорвалось ни разу с губ Гогена - грустно.
………………………………………………………………………………………………
Гоген был до мозга костей поэт и как личность, по уму и разносторонности своего дарования, дал бы сто очков вперёд любому из своих современников, в том числе и Сезанну. Ведь не случайно же его рука так тянулась к перу, как у Дартаньяна к шпаге. Какое великолепное и разностороннее дарование имел этот человек от природы: живописец, резчик по дереву, скульптор (скульптор - керамист), писатель, теоретик искусства. Но он поставил перед собой ещё в молодости одну цель: стать великим художником – и он им стал.
***
Гоген – это инстинкт эротический, прочный и первобытный, как сама природа. Напрасно мы будем искать у него высоких чувств, духовности или мистического экстаза. Таким проявлениям человеческой природы он чужд.
Чтобы современному искусству обрести это, надо гогеновский стиль поженить на византийском исихазме…
***
Гоген в своём конфликте с реальностью примирил себя с первобытной природой и людьми в ней. Но можно пойти другим путём: примирить себя с знанием, цивилизацией, Богом.
***
Краски у Гогена почти не сияют никогда, они горят, но не сияют. У русских же иконописцев, наоборот, краски не столько горят, сколько сияют. Почему? Ответ прост. Гоген искал земного рая и без Бога, а иконописцы – рая небесного и с Богом. Одним словом, там, где нет очарования этим миром как частью Божества, откуда там взяться сиянию?
ИЗ ПИСЬМА К ОТЦУ
Дорогой отец! Ты прав, твой сын настоящий библейский мытарь. И как тут, скажи, не быть мытарем, когда в этой стране воздух такой, как будто в ней кто-то нафунякал. Я бежал с родины, как поганый татарин, которого там хотели забить в колодки. Вдогонку я слышал только плевки да погавкивание старух:
— Лети, лети на свою обоср… кацапею. Где б вороне ни летать – всё равно говно клевать». Хотя бы в одних чьих-то глазах сожаление …
Теперь о делах. Дедов дом я продал. Теперь в нём живут какие-то армяне и, кажется, начинают его ломать. Вот так-то, отец, теперь у нас на Кубани никого и ничего … В довершение всего…(далее неразборчиво)
ПИСЬМО СЕСТРЕ
Сестра, сестра! Друзей
так в жизни мало …
С. Есенин
Здорово, сестра!
Когда я прочёл тоё письмо, мне на минуту показалось, что надо мной обрушился потолок…Твой муж – ужасный лицемер! Он всегда со мной так обходителен, а на самом деле считает меня неудачником? Вот так-то лучше – правда всегда лучше!
Скажу прямо: по части обеспечения обильной пищей моего желудочно-кишечного тракта я действительно неудачник. Но хлебом ли единым жив человек? Вынужден внести пояснения. Видишь ли, сестра, есть в мире вещи, которые пострашней, чем голод физиологический, есть голод души. Душа художника всегда не сыта. Если я за день не напишу двух строчек стихов или двух страниц прозы, если я во весь день не прикоснусь к кистям и краскам – я лягу спать голодным, - и никакими котлетами души не накормишь!
Но твой муж прав, когда говорит, что все художники слегка «чеканутые». Видишь ли, внесу и тут пояснение. Здоровый бычок – или, если хочешь, крупный, породистый боров, вроде твоего мужичка, ни на что иное не способен, кроме как на осеменение … питать свою плоть пищей духовной он не способен, искусство - это, увы, удел избранных.
Тут я вовсе не лицемер, как твой муж, и говорю правду. Твой муж - красивый, крупный бычок, и дай вам Бог народить ещё деток …
Впрочем, я чувствую, что меня понесло … Заканчиваю, чтоб не наговорить ещё больших глупостей. Несмотря ни на что, я вас обнимаю и люблю и приеду поласкать ваших деток.
ОТРЫВКИ ИЗ НЕОТПРАВЛЕННОГО ПИСЬМА
ТОВАРИЩУ НА СЕВЕР
10 мая
ЗДОРОВО, ШТРИХ!
Витёк, сучий потрох! Что не пишешь? Может, ты начал рыло воротить и казать свой хвост – так я мигом обшморгаю! А может, тебя какая сука укусила или посадила на перо? Так я приеду и посажу её. Мне всё равно это солнце как-то сикось-накось светит, как говорится, светит, да не греет…
Ты, небось, утираешь сопли, как сухой вафлёр на промёрзлой Печоре, и скулишь: у вас там май, тепло, цветут черешни. Не скули!
Май как май, Кубань как Кубань. Да, цветут черешни, бабки семечки лузгают, девки повыскочили замуж, хлопцы гарцуют на лошадях и стерегут своих невест - да всё это не для меня: они все как один смотрят на меня, как на утопленника, утонувшего позапрошлый год, а посмевшего всплыть сегодня. Вот так-то, брат, чугунная голова, я у себя на родине как живой труп, только и того, что похоронить некому, а ты - черешни …
У нас на Печоре, должно быть, не так.
Ну ладно, пиши, не фраерись.
Икона.
P.S. Вчера написал тебе преговённое письмо, а получается - как будто самому себе, оно до сих пор на моём столе - переписывать неохота. Вот так, дружище, тоска…воют провода, ты скажешь - пиши стихи, а ты сам-то пишешь? Эх, махнуть бы с тобой в Сибирь, а то и куда подальше. А помнишь, как мы пешком ходили в Ферапонтов монастырь? То-то, не забыл? Тогда для нас открытием стал Рубцов.
Да и ты хорош, как ты тогда сказал? Вломиться бы в стену и под лампадами погаснуть навсегда, как парочка гулаговских святых – неохота возвращаться к людям. Но вот штука-то какая, святые в стену не вламывались самозванно никогда, они, пригубив чашу страданий, её испивали до конца. А мы лишь пригубили.
Ладно, пока, быть может, скоро свидимся.
19 МАЯ 1979г.
Не знаю, когда это всё началось, может, с лагеря? С убегающих во всех 4-х направлениях рядов колючей проволоки, может, с тёмных, вроде крепостных стен, силуэтов вышек, может, с гавкавших собак, принимавших под Рождество человеческий облик, а может, с лагерного начальства, что лаяло повсеместно громче всяких собак! Не знаю…полный провал памяти… Чтоб понять наш Русский Север, его надо увидать через решетчатое окошечко! Я не утверждаю это. Но и меньше всего хочу быть похожим на сказочника. Впрочем, в этих местах, господа, всё возможно, даже сказка. Если под Рождество поменять собак на людей, а людей на собак, то вы к утру ничего не заметите (если, конечно, вы не закоренелый зэк с дооктябрьским стажем).
Ручательство за то - моё честное слово советского заключённого с 11–летним стажем и даже кивок головы самого г-на Гоголя, который нарочно обмакнул моё перо в свою чернильницу. Вы разве не заметили?
Однако ж перо обсохло, а надо начинать.
21 МАЯ
Эй ты, падаль! Требуха вонючая! Говнюк поганый! Сексот и 338 сексонят и прочая… и прочая….Север! Враг всего человеческого! Я слушал твою похоронную песенку ровно I I лет и I I месяцев, теперь ты послушай мою казацкую прибауточку. Ты – изменник! Враг трудового народа! Иуда! Ирод проклятый! Враг всего человечества! Ты – все 333 греха мира! Ты всё можешь сделать с человеческим мозгом, всё, что захочешь… Если тебя не полюбишь – ты уничтожишь, а полюбишь тебя – ещё больше наплачешься: ты ревнив, т.к. завистлив. Ты достанешь душу даже на Ямайке и прибьёшь её своими «белыми гвоздьми» на каком-нибудь сухогрузе «Мордыяха» возле какого-нибудь мыса «Белужий нос». Я тебя не полюбил и был наказан, благодарствую, не очень: капельку посажен рылом на парашу, а капельку гузном на осиный кол! Адьё…
26 МАЯ
Тогда, наверное, это всё и началось, эти приступы чёрной меланхолии. О, эти страшные минуты…минуты душевного гнёта или, лучше сказать, минуты душевного запустения. Я отчётливо помню, как всё это начиналось. Был выходной. За тонкими стенками нашего барака выл и выл, казалось, на протяжении тысячи и одной ночи ветер (прошу не путать, господа, с тем, что «на всём божьем свете»).Нет, этот был не тот! Этот ветер, казалось, заглатывал всё! Всё, что не попадало в его косматую лапу, всё отправлялось в глотку. Как будто 333 тысячи волков под покровительством тысячи и одной ночи сорвались со стороны Белого моря и понеслись в нашу сторону. Мы забились по углам, а некоторые слонялись из угла в угол, толкая друг друга плечами, и не знали, куда себя деть. Каждый думал о своём. Мой земляк, покойный Иван Тимофеевич Малюга, заглянул мне в глаза с какой-то полудетской стариковской жалостью и сказал:
— Не задумывайтесь, это добром не кончится…
Я не придал значения его словам. Да и какую броню надо было иметь в душе, когда я ежеминутно, ежесекундно чувствовал всю нелепость, невероятность и даже фантастичность той метаморфозы, что случилась со мной. Я ощущал себя маленькой горошиной из сказки Андерсена, что, неловко отскочив от подоконника, угодила под жернова невидимого молоха, что уже надавливал на меня сверху, начиная неумолимо перемалывать. Я думал…я и до этого дни и ночи напролёт думал, думал, думал…это было единственным моим любимым занятием. Но день, о котором речь, особенный. Как я уже сказал, выл протяжный и беспокойный ветер.
— Не ветер, а какая-то тоска, - проговорил кто-то рядом. Вдруг я почувствовал, что меня куда-то повело на сторону, потом мне показалось, что я обо что-то стукнулся лбом, (может, это я сам себя кулаком, а может, об стену). Я закричал не своим голосом, показывая на двери пальцем:
— Призрак бродит по Европе, призрак…ком…му…низ…ма, - и повалился, как сноп, на пол.
Когда я очнулся, надо мной склонялся фельдшер и о чём-то спрашивал. Я попытался пошевелить ногами и руками, но тело, как это бывает во сне, отказывалось мне повиноваться: руки, ноги уже как бы не принадлежали мне, я ощущал всем своим существом всю аварийность, всю шаткость своего положения, я ощущал себя половиной тела уже как бы в гробе… С отчаянием безысходности мысли теснили одна другую. ИЛИ, ИЛИ ЛАМА САМАХВАНИ.; Вот это единственное, что я успел бы выкрикнуть, если б умер. Душу палило. Спасти душу! Спасти душу! Было единственным моим
желанием в эти минуты то ли бреда, то ли сумасшествия.
Есть, наверное, минуты у каждого человека, когда он обращается таким или иным образом к Богу.
Именно в такие минуты меня впервые начали посещать мысли о смерти.
……………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………
——————————————————
1. Боже, зачем Ты оставил меня!
П У Ш К И Н С Ю Р Р Е А Л И С Т ?
«Страннику» Пушкина в странностях не откажешь. Сколько неодолимого очарования в этой непонятной вещи! Я иногда перечитываю её по нескольку раз. Это единственное стихотворение, где поэт конкретно ни на что не намекает. Это как бы прелюдия к катастрофе чего-то, но чего? Полная неопределённость.
Тютчев, как известно, мастер намёка, «самая ночная душа нашей поэзии», но как одним махом Пушкин и в этом превзошёл его, намекнув сразу и на всё, и ни на что…
В нём есть некий аромат времён Помпеи и развалин Трои. Эта вещь пророческая то ли времён архаики греческой, то ли времён идущих нам навстречу цивилизаций. Боже, как она выигрывает в наше время!
Сюрреалист Дали, будь он русским, о нём бы мы, наверное, говорили: «Он не из «Шинели» вышел, а из «Странника»». Во всяком случае, его сюрреалистические мягкие часы удачно вписываются в сюрреалистический ландшафт «Странника».
***
Русский авангард? Это или чудовищная провокация, или новое оледенение России, известное под названием «Социалистический реализм». Как страшные мучения святого Себастьяна были измерены количеством стрел, так муки иных художников (особенно русских) теперь измеряются количеством пятен пота на холсте, бумаге или картоне.
Перед ними стоит дилемма: когда и как их пятна пота станут их пятнами крови?
(Из неизвестных афоризмов Сальвадора Дали).
Г А Л Л Ю Ц И Н А Ц И Я С Т Р А Н Н И К А ;
Что до моей скромной персоналии, то я как персонаж из Софокловой трагедии. Я скольжу по лужам собственных испражнений, я рыдаю громче, чем белуга. Неприкаянность моего сердца очевидна. Напряжение внутри меня растёт и питается каким-то таинственным источником. Ни один луч солнца не проходит мимо меня, чтобы не стать чёрным. Муха, попавшая в тенёты паука, более счастлива: он её ублажает своими щупальцами, и мягко, мягко музыка смерти наполняет её…
Ни одна из моих молитв не доходит до Бога, а вновь и вновь обрушивается на меня градом грозы! Я пучу глаза, как рак на икону, грызу ногти и удивляюсь, как сей вампир, сей Ново-Чудный град ***, так глубоко запустил в меня когти. Он пьёт мою кровь по капле, моя кровь течёт по этим улицам, где я мечтал пройтиться счастливо…Сей властелин с подъятой рукой на звонко-скачущем коне меня настиг у самого Финского залива. Конь-великан настиг меня, поднялся со всей чудовищной мощью надо мной, и я заметил, как золотые монисто его сбруи брызнули мне в глаза, как молнии!
О г о р е , г о р е м н е !
………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………
—————————————
1. Странник – некая персонифицированная фигура (прим. С.И.)
О З А В И С Т И
- Так что же нужно для того, чтобы
писать и быть писателем? - спросили
однажды Достоевского.
- Страдать, - как в стенограмме, был
краток Достоевский.
(из собств. Записной книжки)
Я не люблю сутолоку редакций толстых журналов, да и тонких тоже! Моей душе претит этот сумасшедший гам, эта давка талантов, эта неразбериха, эта нервно-паралитическая атмосфера, которая царит в высоких редакционных кабинетах. Вообще, общаясь с нашим братом литератором, крупным и средним, я как-то поостыл водить плотную дружбу с ним. Не странно ли это? Ведь я, как известно, не частый гость в таких кабинетах. Но что тут странного! При малых талантах, при малых силах неталантливого большинства, как правило, много претенциозности, необъективности, недружелюбия, а то и прямо злобности и, главное, зависти к талантливому меньшинству.
Последнее – более всего ненавистно моей душе!
Всякий подлинный талант сопряжён с тяжким трудом несения таланта, часто незаметным и часто скрываемым. И часто эта ноша оказывается непосильно-трагической, особенно это касается поэтов…
Так чему же завидует наш брат средний литератор? Высокости и подлинности таланта или обречённости его часть своей жизни проводить на дыбе в подвале собственной души…
Д А Д А И С Т С К И Й Д Е М А Р Ш
Эти стихи – это глупая дрянь!
Мои «Метаморфозы», насколько я могу понимать, написаны под непревзойдённого имажиниста С.Е., который и поныне остаётся главой этой школы – они сочинены мной как бы «на заказ» (в порядке шефства надо мною великих?). И тем не менее, это творчество или сотворчество с ними.
Эти стихи – это длинный ассоциативный ряд с изящным поклоном то в сторону Блока, то Пастернака, то Есенина…
В одном из московских журналов на меня обрушили громы и молнии! Один небезызвестный московский поэт, после того как прочёл «Метаморфозы», стал бел, как извёстка (точно его отравили ядом кураре), наконец он произнёс: «Эти стихи – страшный грех против нашей поэзии»… Он также сказал, что эти стихи не мои. «Всё это ваши постмодернистские штучки!» - взвизгнул он.
Полагаю, что и этому очень известному и очень слабому поэту не повредила бы такая постмодернистская игра! И ему было бы не грех тоже попробовать поиграть мышцами рядом с великими – по крайней мере, это отличная школа!
И тем не менее, это так: эти стихи действительно глупая дрянь, это плотный постимажинистский стих, это дадаистский или постдадаистский демарш против всякой лжи в нашей поэзии. Это ядовитая усмешка над собой, над толпой и над современными журнальными пиитами. Наконец, это просто игра, это балаган, это балансирование на туго натянутой тонкой проволоке – и кто знает, быть может, это просто разминка перед тем, как перейти мне в мир иной. Кто знает…
Стихи С. Иконникова
Там человек сгорел.
Фет.
Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
В игре трагических страстей
Повествовать ещё не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар.
А.Блок «Страшный мир»
Муза
Когда разверзлась полынья,
И шум заглох вдруг бытия,
И взгляд, на всё готовый,
Мой дик был. И суровый,
Я ждал - и ты пришла одна
И не дала уйти до дна,
Свершить уж путь не новый…
Руками гибкими меня
Обвив зачем-то, наклоняя
Над мной, уж полумёртвым,
Бесчувственным, холодным,
Волос растрёпанных волну,
Ты мне внушала мысль одну,
Как генерал над ротным.
И я поднялся, тощ и слаб,
Пред повелительницей – раб,
Повел вкруг взглядом мутным
Над миром неуютным.
Ты возвышалася одна,
Как тайна мира, как страна
Над сыном своим блудным.
И я к груди твоей приник,
И что не ведал мой язык,
Постиг он вдруг с тобою,
С всечасною игрою.
И ты меня к себе взяла,
И долго-долго не спала,
Пока я вдруг рукою
Не вывел первый алфавит,
Того от века, что бежит,
Что слушать ты учила
И влечь куда любила,
Где ветер слышен бытия,
Куда ношусь теперь и я,
Где многих ты ютила.
Э П И Т А Ф И Я
жёлчью убиенному рабу ***
Я разлюбил свою судьбу,
Глаза закрою – нет надежды,
Рукой схватясь за край одежды,
Таких обходят за версту.
И поделом! Да выест тьма
Таким, как я, мозги и очи,
Мир поначалу рай нам прочит,
А под конец – тюрьмой тюрьма.
Дурак рассчитывает цвесть,
Лишь для таких, как я, не тайна,
Что счастьем ведает случайность,
Так отчего ж о нём жалеть?
Прими ж раба во чрево, гроб,
Но перед тем, как крышкой хлопнуть,
Я поднатужусь, в гробе чтоб
Мне от своей же жёлчи лопнуть…
Ж е р н о в а
Все умерли…
В. Шаламов «Колымские рассказы»
1.
Мой дед, попав в капкан-слова,
Лёг из-за них под жернова.
И с тёткой шутку сыграл бес,
И лагерь был для них ликбез.
За ними я не замечал
Зрачков тоскующий оскал,
Лишь много лет спустя потом
Мне лёг на грудь, как снежный ком.
2.
Морозец трескучий
Дьявол ему рад!
Разве кому лучше,
Когда шестьдесят?
Разве с Бела-моря
Кого нежит свист?
Не один тут с горя
Стал рецидивист.
Побежит машина
За барак-село,
Эх, ты жизнь – малина,
Камень да кайло.
3.
Расшиблась жизнь о груду скал,
И поугас души запал.
А то, что ты в душе сберёг,
Легло, как иней на порог.
Коснулся снег земли, как пух –
И обезлюдел мир вокруг.
Лежи – в гробу как – не дыша,
Лишь тихо слёзы льёт душа.
4.
Брякнул оземь доходяга
слово, как мертвец:
«Дать бы, братцы, в Москву тягу,
всё равно – конец.
Поглядеть бы, как живётся
детям и жене,
Так ли в щели и оконце
лезет враг извне?
Плюнуть бы на рожи – лица,
что круглее дынь,
Эх, Москва, базар-столица»…
и упал. Аминь.
5.
Голуби на крыше,
Всхлипы за стеной.
Сталинщина. Тише.
Год тридцать седьмой.
К шагу шаг печатай
Да гляди на рот –
Вмиг Лубянка лапой
Сопли подотрёт.
Мат шероховатый
Там имеет вес.
Вытряхнут ребята
Душу из телес.
Сволочь на прицеле,
Ей утёрли нос…
Враг в Кремле. – Ужели?
Сволочь – шлёп – донос.
Спереди и сзади
Тучи воронья.
Здесь, кажись, солдатик,
Погиб, умер я?...
6.
Крещенский холод. В стаю туч
Упёрся плечиками луч,
Как чья-то горькая судьба,
Дома безмолвны, как гроба.
А в тех домах лакеи ждут,
Как ляжет им на спину кнут,
А тем, кому на кнут плевать,
С чужой женой достойней спать.
Ходи, высматривай вокруг,
Как вглубь течёт тлетворный дух,
Как в мрак оделись гроб-дома,
Точно в Лефортове тюрьма.
В домах тех, как в шкафах, уют,
Но там живёт несчастный люд,
Печать лакейства на губах
Там положил с рожденья – страх.
***
Мой друг, с стихами нас нигде не ждут,
А если ждут нас, то…фонарь, аптека,
Так в мире длится век от века,
Поэт себе всегда сам высший суд.
СЕВЕРНАЯ РАСПОДИЯ,
ИЛИ ВЕЛИКОЛЕПИЕ НИЩЕТЫ;
Больной, истощён, избит
и проклят
А. Зверев
1.
Я – нищий.
И в первый раз отроду
Тяну руку за подаянием,
Теперь мне её легче отрубить,
Чем не делать это,
Меня останавливает мысль,
Быть может, это безнравственно?
Но я полагаю,
Что в тысячу раз безнравственней
Молчать, в каких стесненных
Условиях я нахожусь.
2.
Меня не остановит теперь ничто,
Чтобы моя рука протягивалась,
Как ковш, к вашим карманам
За подаянием,
Ибо мои карманы пусты.
Меня обворовала жизнь
И не оставила никаких надежд:
Я беззуб, лыс и с той особенной походкой,
О которой говорят:
Он гомосек или гений.
Кто их знает, художников,
Он, кажется, поэт.
3.
Итак, я особенный нищий.
Загляните мне в душу,
И вы увидите, как она
Краснеет от стыда.
Загляните мне в глаза,
И вы в них ничего не увидите,
Кроме стыда
——————————
1. У меня есть друг, который придумал это великолепное название своей картины. Мне пришла в голову мысль написать эквивалент этой картины стихами. Что лучше – решайте сами.(прим.С.И.)
Я близок к сумасшествию
От любви к человечеству,
Но когда я приближаюсь
К одному человеку, меня тошнит:
Мне кажется, что он
Такой же нищий, как и я,
Мне его нечем утешить,
Мне снова стыдно…
4.
Я б издал закон,
Чтоб таких нищих, как я,
Не желающих зарабатывать деньги
Поденной работой,
Гнали с паперти палкой.
Но поскольку я здесь не один,
Мне удобно сделать нырок головой
И раствориться в толпе.
5.
Такие странные вещи
Случаются только со мной!
Когда я был доведён то отчаяния,
Какой-то негодяй
Мне положил в руку камень,
И этот камень три дня
Пролежал у меня в кармане.
Когда я его хорошенько рассмотрел,
Это оказался хлеб.
Я с отвращением его выбросил собакам!
Три дня после этого
Я ходил как оплёванный,
Теперь вы меня не узнаете,
И не пытайтесь заглянуть мне в душу,
Вы там увидите
Только сумрак. Как будто там
Сто дней и сто ночей
Спала сука и всё обос…
6.
Я особенный нищий,
Не приближайтесь ко мне,
Чтоб рассмотреть меня в лупу!
Не смейте смотреть на меня
В подзорную трубу как на арестанта!
Впрочем, смотрите.
Я – арестант и, если хотите, сам в себе.
Я – сумасшедший поэт,
У которого всё сикось-накось на земле!
И даже ножки моих стола
И стульев подпилены.
А если измерить
Потолок моей комнаты,
То он будет не более, чем поля шляпы,
Да и то одетой набекрень.
7.
Мне некуда поставить свои картины,
Которые я пишу
И днём и ночью, как
Заводной механизм.
Двери иных музеев в Амстердаме и Киото
Иногда открываются, как пасти,
Но они мне напоминают
Пасти акул…
В довершение всего
Мой распоясавшийся верлибр
Свешивается из окна на улицу
И мешает прохожим.
Один из них
Запутался в нём, как в телеграфных проводах,
И упал…Как и следовало ожидать,
Была вызвана милиция,
Собралась толпа…
8.
Меня обвиняют во всех грехах на свете!
А мою бедную голову
Сравнивают с дырявым ведром на свалке,
Которая каким-то образом
Приковыляла в эту квартиру.
Почему так устроен мир,
Что более всего
Ненавидят поэтов!
9.
Меня доводит до отчаяния
Моя нищета. Я даже не знаю,
Как просить милостыню.
А просьба моя заключается вот в чём:
Быть может, у кого освободилась
Голубятня. И мне можно будет
Поставить там холсты?
Быть может, для кого-то миллион рублей
Равняется моей копейке?
То это было бы восхитительно,
Если бы мы на время
Поменялись нашими денежными знаками.
А там кто знает,
Быть может, на имя моего друга
Из заоблачных далей
(или тех же Амстердама и Киото)
Пришёл бы чек на миллион долларов
С красивой надписью
«От благодарного человечества»
10.
Может быть … Ах, всё может быть!
……………………………………….
……………………………………….
МЕТАМОРФОЗЫ
I.
Я жил не раз в отшельничьем краю,
Я полюбил отшельничьи петь песни.
Да и теперь я часто их пою
Упавшим голосом на Пресне.
Всему, не только песням, есть финал,
Жаль только, сердце даёт сбои, ноя.
Сверлит зрачки мне прежний идеал,
Где молод был я телом и душою.
II.
Как хорошо на край циновки сесть,
Закрыть глаза, оконный свет убавить,
Забыть, что в мире ветер злобы есть
И, как в перины, погрузиться в память.
Моя циновка, старый добрый друг,
Тебя купили за юань в Китае,
Теперь ты мне цветёшь, как вешний луг,
О том и зная и не зная.
III.
В любом цветенье своя прелесть есть:
Цветёт ли стол, циновка иль шиповник,
Прошелестят лет тридцать шесть,
Тогда поймёшь, чей ты любовник.
Но нынче я не знаю, как мне быть.
Пять жаб зовут меня любимым,
Я ж рад и ножку стула полюбить,
Прижавшись к ней на пляжах Крыма.
IV.
Ах, Крым, Алупка, синь и Аюдаг!
Стихов о вас, как блуз, понастрочили.
Машук мне машет, как японский флаг,
Иль меня в детстве дустом отравили?
Чтоб мог струёй теперь бить вздор в стихах
Про Крым, Кавказ и горные отроги,
Не виден больше мне японский флаг,
Как кровь из пальца, лишь мои пороки.
V.
Тогда был в мире от двух лун прилив,
Когда N.N. стал звать я Черубина,
С кем о бесстыдстве в мире позабыв,
Я видел сон, сон самый длинный.
Ничто не жгло меня, как этот смутный сон.
Какой же стыд был и какой же ужас,
Когда б вы знали, в чью я тень влюблён
И с кем всех слаще мысленно целуюсь.
VI.
Я более всего весенний юг люблю.
Писать приятно мне про май и солнце.
И если крен, как в рай, я к ним таю,
Так это потому, что слишком поздно
Стал в разговор о рае я встревать.
По пустякам мне грезить неохота,
Мой рай теперь: будильник да кровать,
Да над вечерней «Moscov News» зевота.
VII.
Особо ж громко хочется зевнуть
Под крепкий храп безбрежной тихой лени,
Что в чьих-то строчках разлилась, как муть,
Хоть знаешь, что и ты не гений.
Захочешь на бок лечь, как все хотят,
Как кот беременный на крыше,
Глаза закроешь, а из глаз летят
Не мысли, а летучьи мыши.
VIII.
Мне на свою известность наплевать,
Что я с усмешкой отношусь к поэтам –
Кому охота в мире открывать
Чужой души погибшую планету?
На ловкость рук с усмешкой я гляжу,
В душе, как в печке, тлеет пламень песни
Быть может, в трудный час я расскажу,
Как труп мой жгли клопы и плесень.
IX.
Не знаю, жил я в мире иль не жил,
Всегда нас было будто в мире двое.
Мне жутко вспомнить, как я ощутил,
Как в меня втёрлось моё «я» второе.
От тесноты из рта сам выпал крик,
Мой рот, как шлюз, был или шлюза шире,
А эта пакость: не горюй, старик,
Когда умрёшь ты, я останусь в мире.
X.
Вечерний час. Мне льёт на седину
Какой-то свет, таинственный и новый:
Луна, как лошадь, подошла к окну
И, лёгши в лужу, подняла подкову.
Хвоста её пока мне не видать,
Как не видать конца тысячелетья,
Жаль, что к концу рак тянет мою мать,
Но я, я верю в чудеса на свете…
***
Я смахнул замусоленной ткани
С глаз накидку и странно живу,
Не чеканя монет подаяний,
Голося на московском углу.
Мне смешны голосистые дети.
В поэтическом бледном свету
Сердце ль чахнет, как вишня, в поэте,
Им ли знать? Я и в синем бреду
Их карет позолот не позволю
Дымным ртом, как саркома, лизать.
Зато я даю жёлтую волю
Табаку, вот где хваткая рать!
Дом мой тронут луны позолотой.
В её свете он, как саркофаг.
Мертвеца будто вынес здесь кто-то,
Похоронен лишь я средь бумаг.
СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА…
О русском поразмыслив
О быте том, что есть,
Пора – в известном смысле –
Его пересмотреть.
За кофе иль за чаем,
Когда заснёт Москва:
«Талант необычаен» -
Слова, слова, слова…
Бренчание и топот
Звездам наперерез,
Брюзжание и хохот –
Язык на перевес.
Велик соблазн – работа,
А спорщиков не счесть,
Охотников до рвоты,
Беспламенно гореть.
Велик соблазн – терпенье,
Да плюнешь на итог,
О, бедный русский гений,
Ахматова и Блок!
О русском поразмыслив
О быте том, что есть,
Талант – в известном смысле –
Проклятие иметь…
***
За каждой пазухой, как нож,
Глухая зависть или ложь,
Глаза при этом злые.
На грусть и глупость всё помножь,
Тогда, быть может, ты поймёшь,
Что это ты – Россия.
***
Когда хрустящий холодок
Огнём блуждает в лёгком теле
И сумрак искр поёт у ног
Вам жутковатой ночи трели,
И нет спасения ни в чём
Вам от неясных помыканий,
И вы – в гробнице будто – днём
В глупом сияньи на свиданье
Идёте с шелестом ночным,
Вот мой совет: крик озаряет
Столбом, как солнце, золотым
Ночную нечисть – я то знаю … ;
70-е г.г.
______________________
_______________________
1. Стихи написаны под воздействием картины Э. Мунка «Крик» и в часы бессонницы (прим. С.И.)
ЖИВОПИСЬ ИКОННИКОВА
Э П И Л О Г
Только возвратившись в Москву и уже глубокой ночью, я взялся за рукопись С.Иконникова «Прежде и потом». Я сторонюсь всяческих комментариев, скажу только, что я сразу понял, что это, быть может, главный теоретический труд художника. Это, можно сказать, даже его д у х о в н о е з а в е щ а н и е.
Единственное требование, какое предъявляет эта работа художника, – это серьёзность и пытливость ума читателя.
В двух общих тетрадках художника я также нашёл критические заметки убийственной силы, там, где он касается творчества современных знаменитых русских художников И.Глазунова и А. Шилова, – от их концепции творчества он не оставляет камня на камне! И, напротив, Иконников очень тепло говорит о творчестве К.Васильева и А.Зверева (последнего он считает лучшим художником-экспрессионистом Советской эпохи).
С особым теплом и любовью он говорит о поэтическом творчестве Н. Рубцова и К. Некрасовой, о прозе В.Астафьева и А. Солженицына.
Есть в архиве С. Иконникова и записки о С.Дали, П. Пикассо и других великих художниках современности.
Но повторюсь, внушительное по форме и содержанию (хотя немного разбросанное) его эссе «Прежде и потом», на мой взгляд, заслуживает если не отдельного издания, то особенного вдумчивого прочтения и изучения, на которые мы теперь едва ли способны…
П Р Е Ж Д Е И П О Т О М
К проблеме поэтического в изобразительном искусстве древней Руси художников
постимпрессионизма.
Философия – живая душа
культуры.
Гегель.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
1
Тот, кто думает, что прочтет эту вещь и ничего не случится, тот ошибается. В его понимании случится много, должно быть, многое.… Впрочем, всякий вправе сказать и после этого, как небезызвестный князь о философии: ”Польза сомнительна, вред очевиден”.; Не претендуя ни на то, ни на это, т.е. не догадываясь ни о том или этом, автор, сделав прескучную мину, начинает.
Итак, автор ни на что не претендует, меньше всего он хотел бы известности, или не дай Бог славы через скандал! Также, не претендуя на ученость, автор намеренно не касается богословского аспекта исследуемого вопроса. Глубокие теоретические и сакральные аспекты творчества великих русских иконописцев толково и подробно освещены в русской богословской и критической мысли.
По мнению автора, он должен сказать “А”, и этого будет довольно. Но этот звук “А” произнесен автором без всякого, даже малого тщеславия – ибо автор догадывается, какой силы звуки русского алфавита обрушатся на его голову…
Но автор произносит этот звук “А”, по его твердому убеждению, для того, чтобы знания, доступные его слабому разуму, не остались втуне. Глупо держать при себе золотую монету, когда ею могут другие воспользоваться.
1. Слова приписываются князю Шахматову.
НАЧАЛО
Кажется, начало пристального изучения, по крайней мере пристального внимания к русской иконе было положено еще собирателями П. Третьяковым, Буслаевым и А. Матиссом, когда европейская знаменитость в 1911 году в сопровождении И.С. Остроухова впервые в России ознакомился с собранием русских икон. Знаменитый художник пришел в восторг от “русских примитивов”, сказав, что русским художникам надо учиться у русских художников-иконописцев, вместо того, чтобы осаждать Францию.
В 1913 году в Москве была устроена первая выставка русских икон. У широкой публики и творческой интеллигенции точно с глаз упала повязка. Все наперебой стали говорить о необычайных красотах русской иконописи. Появились первоклассные статьи о русской иконописи. Художники, поэты, художники-реставраторы, художественные критики, богословы – все были единодушны в своем мнении.
Так были положены искусствоведческие и богословские традиции изучения иконописи.
И.Грабарь, Тухенгольд, Лазарев, Алпатов, Е.Трубецкой, П.Флоренский – какой пышный цвет отечественной богословской и художественной мысли!
Так, в начале 20-го века было сделано открытие древнерусского изобразительного искусства, какое теперь можно смело отнести к лучшим открытиям наряду с наукой и техникой 20-го века.
МОИ АРАБЕСКИ
Я полон дум о русской иконе, но мне хочется вначале послать все, что я слышал и читал, куда подальше. Мне хочется начать писать о русской иконе с чистого листа. Вот почему я, немного подумав, к слову ”арабески” прибавить мои, да это мои арабески, не Николая Васильевича Гоголя и не чьи-то еще – мои.
Итак, мысли, метафоры, догадки, гипотезы витиеватый слог, наподобие вязи арабского орнамента – все это мои арабески.
Не монография, не капитальный научный труд, а вязь, орнамент или заметы сердца – все это мои арабески.
***
Поэт ходил ногами по земле
А головою прикасался к небу.
Была душа поэта и все лицо,
Словно полдень.
К. Некрасова
Я полон дум о русской иконе. Я полон новым взглядом на иконописные вещи. Сам для себя я иногда называю иконы Рублева иконописный стих.
Наша юродивая русской поэзии Ксения Некрасова великолепным чутьем угадала в Рублеве поэта. Я не угадываю, я не догадываюсь, я знаю, Рублев – могучий поэт: мечтательный, сдержанный, простой. Рублев лишь по длиннополым черным одеждам чернец, а по состоянию души – поэт. Муза мощным взмахом невидимых крыл являлась к нему и освещала его келию. Молясь и постясь, Рублев поддерживал в себе пламень поэзии. А они в ладу одно с другим: пост и молитва и поэзия. Нам, поэтам 20-го века не хватает поста и молитвы. Рублев - это молельник с кистью в руках или это поэт, какой вымаливал свои озарения? Вымолить можно у Бога многое, но не поэзию. Поэзия не вымаливается у Бога, а дается, поэтами рождаются, а не становятся.
***
Состояние души Ф. Грека и А. Рублева - это что? Это молитвенный стих? Молитвенный подвиг или это поэзия? Или это краски одеваются молитвами?
Моления в красках, это уже сказано. Итак, молитвенный подвиг Рублева это и есть молитвенный стих, но это молитвенный стих в красках.
***
Рублёв лишь по длинным непроницаемым одеждам чернец. По состоянию же души – это великий поэт. Златоглавые купола, соборы, церковное сладкоголосое пение, молитвенный подвиг монастырей, собственный молитвенный голос – все в Рублеве соединилось в единый источник, оно зажглось в нем небывалым огнем невиданных красок. На это способна только поэзия.
***
Так что же в Рублеве в начале поэт или художник, чернец или иконник? Поэт в поэте всегда первичен, его послушание вторично. А иконное дело, как мы знаем, было для Рублева сначала послушанием.
***
Повторяюсь, я в сотый раз повторяюсь. Преподобный русской православной церкви Андрее Рублеве наш святой был по великой милости Бога сначала поэтом. Его житие, это как клейма иного святого могли быть другими. Преподобный Андрее, моли Бога о нас грешных.
***
По состоянию души я не тот же поэт. Моё видение слишком маленькое, вера в Бога слишком слаба, я слаб и подобен растению, какое, приподнявшись над землею, увядает. Но маленькое, моё скромное видение там где-й-то в Вышних Бог соединяет и держит в Своих руках. Преподобный Андрее, моли Бога обо мне грешнем…
Ленивая линия
“Мужъ онъ живый, преславный мудрок, зъло философ хитръ”
Е. Премудрый
1
Ф. Грек – величайший философ – теолог. Его цвет и композиция сильнейший аргумент. Ф. Грек - великолепный мастер незавершенных форм и упругой линии. Его линия иногда молниеносна, как меч! Он рубит ею пространство налево и направо, как сухие ветви перелеска (складывается иногда впечатление, что он своей кистью, словно мечем, прокладывает пути художника будущего).
2
Ф. Грек по вдохновению, восторгам и по чувствованиям - поэт (поэт – живописец). Он любит цвет и линию, как любит метр стиха и метафору поэт. Знаменитый писатель Епифаний Премудрый был в восторге от него. “Преславный мудрок”, - изрек он, и эти слова попали в летопись. Странно (и жаль!) как Ф. Грек не сподобился взяться за перо.
3
Мы не можем требовать от поэта постоянно “священной жертвы Аполлону”. В то время отцы Церкви о такой жертве не слыхивали и предъявляли жесткие требования к иконописцам – поэтам, как к иконописцам вообще. Поэт – иконописец начинал хандрить и из его руки словно выпадала кисть…
4
Ф.Грек иногда пассивно ленив, как венецианский дож (он позволяет себе это, отдыхая от музы). Тогда его линия уже не обоюдоострый меч, а тянется лениво наподобие кнута.
Если бы он писал в это время стихи, - а он поэт по дарованию, - то его линия стиха, строфика его засыпала на полпути.
Чтобы проиллюстрировать свою мысль, мне на ум пришли мои же стихи, у которых на лицо все эти дефекты “дерзкой детскости” с привкусом некой архаики стиха. Эти стихи (в смысле поэтики) сама архаика нашей поэзии додержавинской поры.
Провинциал завзятый, я бы стал
Тут вас расписывать двуличье.
Тех, кто, обольстившись, променял
Нашу свободу на приличье.
Таких кристальных городов,
Как Ленинград, Москва, Тамбов
(последний может быть не кстати)
Не был, не знаю. Бога ради,
Когда я к вам, Москва, явлюсь.
Не соизвольте наизусть
Запомнить строчку о двуличье
В ней разве грусть о пенье птичьем…
Но я южанин, люблю юг.
Если хотите, мой недуг –
Сирень, тюльпанов палисадник
Да южной ночи лягушатник.
Такое впечатление, что перед Вами мчится поезд: некоторые окончания строчек стиха – это вагоны, а некоторые – пассажиры с табличками. И вот пассажиры с табличкой “приличье” едва поспевают в вагон “двуличье”, пассажиры из строки со словом “Тамбов” едва поспевают в вагон “городов” - им едва ли не отрезает ноги…
У Пушкина даже среди средних (по его мнению) стихов такого не встретишь, а у нас поэтов-живописцев вполне.
5
Слова о живописи Леонардо да Винчи, ставшие классическими “немая поэзия”, будто сказаны о живописи Ф. Грека и А. Рублева – точней об их искусстве и не скажешь. Они погружались на такие глубины человеческой психики, им ведомы были такие озарения, на какие способны только п о э т ы.
6
Ф.Грек глядит на своих святых, словно снизу вверх и словно из задумчивости подрезает им ступни… ;Задумчивость поэта понятна, а вот укороченность фигуры и утяжеленность ее книзу не вполне (хотя что огород городить из богословских дилемм, по-моему, это происходит от того, что поэт недостаточно глубоко погружен в себя, и его мозг не столь угнетен присутствием музы).
ПОДОБЬЯ
Все – живо,
И все это тоже подобья.
Б. Пастернак
1
Когда я говорю, что П.Гоген по ментальности – двоюродный брат Ф.Грека, мои апологеты (особенно отцы Церкви) приходят в замешательство и полагают, что я задираюсь… Но нынче я скажу и больше, эти два художника – это единоутробные братья! Корень мироощущения у них единый, хотя и разные плоды они срывали с одного и того же дерева.
Пора искусство того и другого считать совершенно родственным, уникально родственным, почти со 100% идентичностью во все истекающие тысячелетия встречалось лишь два, три раза.
Я намеренно не касаюсь богословской проблематики
религиозной доктрины исихазма, которые питали искусство Ф.Грека или неоязычества и мифологии Океании, которые питали искусство П.Гогена. Я говорю лишь об общем корне мироощущения, корне, уходящем в глубину тысячелетий и, вероятно, восходящем к времени Адама и Евы. По-видимому нет ничего старше на земле из цивилизованных видов искусств (изобразительных и поэтических), подобных этому.
Когда речь заходит об этих троих художниках Ф.Грек,
А.Рублев и П.Гоген и о том, что они родственники, у многих, - особенно у ревнителей культа, почему-то волосы встают дыбом, и они всячески хотят исключить из честной компании этого третьего… Они не правы, и правы не мы, а – Бог. А Бог, как известно, не в силе, а в правде, и правда Его заключается в том, что их соединили не мы, а Бог.
Принцип их цветоощущения, принцип работы воображения, принцип плоскостности рисунка у них один.
—————————————
1. См. Иоанн Предтеча, Богоматерь, апостол Павел, Василий Великий из деисусного чина Благовещенского собора в Москве.
Знай они творчество друг друга, они бы в тайне восхищались друг другом, как восхищаются дети-близнецы или просто родственники.
Все эти трое писали разное, но и вместе с тем писали одно. И силы их живописи приблизительно равны.
П.Гоген в свои зрелые годы достиг величайшей энергетической мощи своей живописи, но и наш Феофан не лыком шит! В своих новгородских фресках он не уступит никому из художников нового времени (скажем художников постимпрессионизма П.Сазан, П.Гоген, В.Ван Гог)
Кисть Феофана во времена работы на Ильине улице в Новгороде – это обоюдоострый меч – кажется, всякий, соперничающий с ним, терпит поражение!
Итак, эти трое (Ф.Грек, А.Рублев, П.Гоген) писали разное и вместе с тем писали одно: бегство от реальности в сферу религиозных или таитянских вымыслов. Мне не всегда ясно, что за этим стоит (в смысле философии), но мне ясно как это делалось. Каждый их штрих, икона, картина для меня понятны ( в смысле формальных приемов). Я знаю, как это делалось и что делалось в этот момент в душе художника ( в смысле состояния). Парадокс, но А.Рублев мне ясней, чем П. Филонов или иконописец Зинон. Мне не ясно как пишут современные иконы, но мне ясно, как писал Рублев. Я его понимаю более чем кого из современных авангардистов - художников. Всякий другой художник для меня загадка. Для меня величайшей загадкой является Эль Греко, Рембранд, Веласкес, Ван Гог, С.Дали, но и на Рублева я смотрю как на нечто родственное.
2
Есть гении в мире искусств, которым доступны величайшие откровения человеческого духа. Им приоткрывает Господь такие ипостаси своего сакрального “Я” в их творениях, что невольно ахнешь: “Се есть истина!”. Их талант, дарованный небесами, ум, страсть, строгость отношения к себе – уникальны. Таков Андрей Рублев. То, что он был монах, наверно, неслучайно – по складу мыслей и ума он, наверное, всегда был монахом (т.е. отдельным – греч.). Рублев – величайший гений, каких рождает человечество не часто. Трудно сказать, что самое замечательное в этом человеке его ум, талант, величайшая ответственность за талант, или то и другое, да еще утеснение себя в жизни в одеждах чернеца. В Андрее Рублеве все слито воедино. Все слито в нем, как в драгоценном слитке: художник, поэт, философ, теолог, монах, человек.
Я не знаю, каким мог бы быть Рублев в жизни, но я знаю твердо только одно, что он не мог быть эдаким тихим созерцателем-монашком, этаким Беато Анжелико русском варианте. Это был мощный человек с сильной волей и мощным темпераментом. Это был страстный человек,; гневно бросающий в лицо миру, лежащему во зле – гармонию. Гармония и ясность – это не плод его келейных измышлений, это убеждение глубоко настрадавшегося человека, глубокой и яркой личности. Рублев – отважный воин Христов.
—————————————
1. Хотя у монахов это означает бесстрастие
Вся его иконопись – это протест и, если хотите, скрытый бунт против реальности, против ненавистной розни мира сего. Его монастырь был для него крепким убежищем и то, что он сделал, делая оттуда набеги, внося в мир хаоса гармонию – это была борьба, стоившая иным его современникам жизни.
________________
В раскрытии личности Ф.Грека и А.Рублева, без преувеличения можно сказать, принимали участие все, кому не лень: беллетристы., писатель, искусствоведы, богословы, иконописцы. Там и тут читаем похвальное слово великим иконописцем. И если о личности Ф.Грека до нас дошли свидетельства современников (Е.Премудрый), то личность А.Рублева расплывчата, точно в тумане – тут для писателя средней руки, для его фантазии есть, где разгуляться. Писатели наши да и художественные критики точно сговорились - об Андрее Рублеве они пишут почти одно и тоже из тома в том … “тих”, ”созерцателен”, “мягок”, “умиротворен”, “молитвенный”, “незлобив” – вот только несколько общих мест для всех характеристик великого художника. В .Сергеев в книге “Андрей Рублев” так и пишет, как будто не видит здесь штамп: “Темперамент художника тих и созерцателен, отношение его к человеку мягко и любовно”.
Позволю себе не согласиться с таким углом взгляда на художника. Тихих поэтов вообще не бывает. Без бешеного темперамента “Троицы” на иконной доске не построишь.
Рублев был мощный человек, яркая творческая личность, с ярким поэтическим воображением. Если он тих и мягок (в силу своего монашеского послушания), то эта “тихость”, как воск, внутри которого обнаруживается металлический стержень. И свой темперамент иконописец скрывал – не к лицу чернецу бряцать оружием… Но мы знаем из исторических источников о монахе Пересвете, который вступил в единоборство с Челобеем. Мы знаем, что монахи на Руси того времени – это лучшие воины. Когда к Рублеву приходило вдохновение, это был человек колоссальных масштабов, – быть может, лучший воин Христов.
“Будь реалистом: не говори правды”
С.Лец
О состоянии
Состояние души – это паспорт на бессмертие. Гоген так и говорил, что всякая живопись - это и есть состояние души, что касается живописи Гогена и его состояния души, тут, по-моему, Гоген старается изо всех сил, чтобы засекретить себя, как поэта. Нигде ни словом он не говорит о самом с о с т о я н и и . А его мозг посещали такие состояния, какие по плечу были только великим поэтам. Иные поэты с ручкой в руках, сочиняя стихи, не погружались на те глубины, где бывал Гоген. Но Гоген ни слова об этом:
И забываю мир и в сладкой тишине
Я сладко усыплён моим воображеньем
И пробуждается поэзия во мне…
Это и Гоген мог сказать о себе, но нет нигде даже намека на это.
Для меня это загадка. Я о своих состояниях, ладе не таких ярких и глубоких откровениях растрезвонил везде, как безумный сверчок. Гоген же будто набрал в рот воды…Мне грустно, но Гоген или слишком груб, горд и малочувствителен, или слишком силен, чтобы говорить о таких мелочах…
__________
Работа со словом – тяжелая работа. Даже моя работа – это непростая работа. Гоген слишком хорошо знал цену такой работе, поэтому он сказал, что работа писателя – это подстать работе художника – каждодневная каторга. По-моему, он был только каторжником кисти, но он не стал каторжником пера.
БЛИЗНЕЦЫ
“Внутрипарное сходство близнецов некоторых пар и различие других издавна отмечалось в мифах и легендах, например, знаменитый герой древних греков силач Геракл имел близнеца Ификла, совсем незначительного человека”
И.М.Канаев “Близнецы и генетика”
“Бывают странные сближенья”
А.С.Пушкин
Когда говорят о детях, чьих-то близнецах, говорят часть, что эти близнецы очень похожи внешне, но по характеру они разные, или, что, наверно, реже бывает, близнецы внешне могут быть не похожи, но вот характер иметь почти одинаковый. Иными словами даже близнецов по крови не бывает одинаковых.
А художники? Художники - это сложный народ, а художник к тому же и поэт – это и вовсе предмет, исследованию не подлежащий. В чем-то такие художники будут очень похожи, а в чем-то разные. Но когда нам кто-то говорит о чьей-то похожести или близнецах, нам точно дают для наблюдения некие точки. Вот с этих приблизительных точек я и веду мои наблюдения.
***
Известно письмо знаменитого писателя древней Руси иеромонаха Епифана Премудрого своему другу Кириллу ( возможно Кириллу Белозерскому) Это письмо замечательно, оно будет предназначено чтобы лечь на стол исследователя через 600 лет… В своем странном письме Епифаний Премудрый касается личности Феофана Грека. Епифаний не может да, кажется, и не хочет скрыть своего восхищения художником. “А муж он живый, преславный мудрок, зело философ хитр Феофан Гречин, книги изограф нарочитый и живописец изящный во иконописцах” - пишет Епифаний. Снова и снова Епифаний возвращается к восклицаниям, к восторгу, он каким-то девятым чутьем литератора, точно догадывается, что перед ним поэт, поэт милостию Божию, поэт, который должен будет первенствовать в литературе, потом но… который по каким-то странным зигзагам судьбы пишет иконы. Пишет же он иконы “не только на образы взирающие, а сколько в небо взглядающе, ногами ж бес покоя стояще, языком беседуя с приходящими глаголаще, а умом дальняя и разумная обгадываше; човственныма бо очима разумныма разумную видяще доброту си” – пишет Еапифаний своему другу.
Если на минуту закрыть глаза, растворясь в виртуальной реальности и перенестись в XIX век, золотой век нашей литературы и вместо гусиного пера Пушкину или Лермонтову дать кисть и иконные доски, и посадить подле них древнего летописца – так ли сильно его похвальное слово будет отличаться от слов Епифания?
“Упридивленный муж и пресловущий великую к моей худости любовь имеяще. А ще бо кто или вмале или на мнозе сотворит с ним беседу, то не мощно еже не почудитися разуму и притчам его и хитростному настроению”.
Без сомнения так подавляющим превосходством на душу талантливого писателя мог подействовать только великий поэт! Феофан Грек – великий поэт древности, который по преимуществу писал красками, но сложись его судьба иначе, он бы с таким блеском владел и пером (а может, и владел?). И это без всякого преувеличения чувствовал Епифаний, он, иеромонах Епифаний Премудрый, будучи чистым и честным писателем, поэтому, кажется, заранее склоняет голову перед великим человеком – перед великим поэтом, поэтому что всякий великий поэт – это драгоценность времени, это зрелище, какому равных немного.
***
Не многим при жизни видение Поля Гогена представлялось таким же мощным, поэтическим, как и проявление подлинной поэзии, не многим, кроме Винсента Ван Гога – что и удивительно – личность Гогена представлялось как личность поэта. Художники Э.Дега, Сера, Сезанн, Писсаро, Бернар очень многие большие талантливые художники трепетали, склоняли головы, уважали, ценили личность Поля Гогена, но не многие догадывались, что эта личность лежит несколько на обочине художественной культуры Франции. Эта личность уже при жизни, по-моему, более вписывалось в поэтическое поле России. Великий поэт древней Руси Феофан Грек и великий поэт Франции Гоген кажется, объясняются уже тогда тайными знаками почтения друг другу…
***
Послушайте, я же не говорю о Сезанне, я не притягиваю за больные уши Ван Гога, не ставлю Тулуз Лотрека в пример. Я не ссылаюсь на Дега. Я говорю о Гогене. Я говорю о том, что только он и его личность могут нам помочь пролить свет в сумерки русского средневековья…
Наше средневековье уснуло, поэтому я говорю о сумерках, но его искусство высоко, в самом зените!
Итак, Поль Гоген из его таитянского рая подает руку древнерусским художникам?
***
Я спорил, спорил долгие годы до хрипоты в горле, что Феофан Грек и Поль Гоген - ягоды одного поля. Теперь я устал говорить об этом – я пишу.
По мне Ф.Грек и П.Гоген обменялись бы рукопожатием через века, знай они творчество друг друга.
Галилей перед смертью произнес: а все же она вертится. А я перед смертью скажу: а все же Ф.Грек, А.Рублев, П.Гоген и Я и МЫ. И мы вертимся на одной оси. И эта ось – родственность нашего видения.
***
Воистину должен был родиться я, чтобы сказать правду, похожую на ересь. Мы любим тех, кто слепы, и сами любим пребывать в слепоте.
***
Настанет время, я этот год вижу. Иконы Ф.Грека, А.Рублева (хоть их репродукции) и полотна П.Гогена будут экспонироваться вместе (хотя бы для сличения). Если этот мир жаждет правды, он будет их рассматривать как художников, близких друг другу.
***
“Мое дело сказать правду, а
не заставлять верить в нее”
Ж.Ж.Руссо
Я никого не оспариваю, я никого не обманываю, я не грешу, я не кощунствую, я пробиваю дорогу к правде. Мне выпало знать ересь похожую на правду, и правду, похожую на ересь? Мне выпало знать правду и говорить об этом – дело в том, что правда о какой говорю я, в чьих-то глазах похожа на ересь, а в чьих-то – на истину.
***
Я раздвигаю берега бессознательного – я раздвигаю берега поэтического. Поэзия в красках – это и есть наша икона. Картины П.Гогена – это не наши иконы, но это такая же поэзия в красках. Прикажите, попросите кого создать нам родственное – не будучи, как и мы, поэтом, он этого не сделает.
***
Я не жажду сенсаций! Мой ум не падок до грошовых открытий, но мой ум жаждет истины! Теперь Вы вправе задать мне вопрос: так что же истина?
***
Хочу подчеркнуть: Гоген волей неволей, а был обогащен европейской культурой рисунка. Свои полинезийские композиции он строил подсознательно вооружаясь знанием композиций Рафаэля и Микельанжело, Рембранда и Делакруа. Варварское искусство Гогена несет на себе отпечаток европейской культуры, а если говорить уж совсем начистоту, то часть дикарства Гогена – это больше игра в дикарство, свои связи с Европой он так и не порвал, а за несколько лет до смерти хотел возвратиться в Европу.
То-то какой надо было иметь могучий талант, проницательный ум и поразительную интуицию, чтобы на месте Ф.Грека совершить то, что он свершил: какое доверие к своему таланту надо было иметь и сколько доверия к Богу, чтобы написать целую страницу в истории европейской живописи – практически написать с чистого листа.
***
Феофан Грек точно парит между небом и землей или лучше сказать Ф.Грек постоянно один на один с иконной доской и небом… Нет тебе ни достойных соперников, ни учителей, нет школы, нет фотографий, репродукций, наконец, нет достойных ценителей твоего искусства, годы, десятилетия один на один с иконной доской или стенами из фресок.
Начать писать высокое искусство с чистого листа, сделать прорыв в будущее, какой надо иметь силы талант, какое доверие к Божьему… Мне страшно… Такой удел не для моих слабых сил, это удел гения!
***
Андрей Рублев – безусловно, наш национальный гений. Но какой силы должен быть талант, чтобы пробудить этот гений. Кто знает, кто знает, быть может, Рублев не родился гением, а стал им идя по проторенным следам Феофана…
***
“Он говорит не столько,
на образы
взирающе,а сколько в небо вглядывающе”
Е.Премудрый
Феофан поражает быстротой своей кисти. Такая нацеленность на кончик своей кисти была свойственна только Дюреру. Вся энергетическая мощь, работа мысли и воображения, кажется, сосредоточены у него на кончике его кисти. Прикасаясь к стене или иконной доске он точно плавил свои краски.; Летучая кисть Феофана, точно молния, прорывает пространство и освещает его. Блеск, просверк и свет молнии – вот что поражает ваши глаза, когда Вы глядите на фрески в Новгороде. И еще мощь симфонии звуков, могущество философии – стремление почти над мирными красками сказать главное: размышление о Боге, о промысле Божьем, о бренности земного существования, о бренности человека.
Кисть Феофана летуча как молния. Разум поспевает за мыслями, как птица за крыльями. Феофан точно парит над землею, когда творит свои фрески.
***
Будь Феофан современник Гогена и твори с ним бок о бок, как Ван Гог, еще неизвестно кто бы учился у кого…
Это еще вопрос, кто бы более блистал искусством рисунка и пиршеством колорита. Зная нацеленность мозга Феофана на высокое, Божье, зная его, как философа, я бы отдал пальму первенства ему. Это он бы мог стать нашим вторым Эль Греко и мастером номер 1 классического рисунка.
***
Феофан Грек интуитивист высшей пробы: цвет, рисунок, мысль, идея – все это его область интуиции.
————————————
1. По собственному небольшому опыту знаю, что говорю: краски под воздействием высоких температур Вашего воображения плавятся, ваш мозг подобен раскаленной печке.
***
Солнцепек, солнцеворот красок Гогена – это скорей
солнцеворот красок его детства, а не Таити.
Солнечность, непередаваемая свежесть красок Рублева – это островная страна его детства.
Детство того и другого великих художников – это базис, говоря языком философов, это – доминанта их мировидения. “Острова блаженных” – это их островная страна детства.
***
Есть ли в скитальческой судьбе Ф.Грека хотя бы малый намек на тоску по югу? По-моему есть. Русский Север точно зажег пылкое южное воображение Ф.Грека. Русский снег и русский Север заставляли гореть его краски красками Юга…
***
Удивительно не то, что Ф.Грек и А.Рублев были современниками, удивительно не то, что они расписывали один храм в Московском Кремле, Благовещенский собор, удивительно не то, что как художники они по масштабам равны – удивительно то, что такое поэтическое видение и художественная призма его воплощения, преломления, какие склонны к цикличности на земле, удивительно то, что они появились на земле в одно и тоже время, встретились в Москве.
***
Ф.Грек, А.Рублев, П.Гоген, С. Иконников – это плоды и ветви одного дерева (себя я приравниваю даже к сучку). Кто следующий?
……………………………………………………………………………………………….
ЦВЕТ И ЗВУК
Цвет и звук в русской иконописи? Что за новости? – скажут мне. Да, звук для русской иконы – это новое…Но, если, как мы определились выше, творчество А.Рублева и Ф.Грека - это есть поэтическое творчество: те озарения, на какие их сподобил Бог, есть поэтические озарения, то как раз, как нам кажется, время приспело сказать (или вспомнить) некоторые положения, касательно вообще задачи поэта.
Мы невольно пришли к блестящей статье А.Блока “О назначении поэта”.
“Поэт – сын гармонии, и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во-первых, освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых, привести эти звуки в гармонию, дать им форму, в-третьих, внести эту гармонию во внешний мир.
Похищенные у стихии и приведенные в гармонию звуки, внесенные в мир, сами начинают творить своё дело ………………………..………………………………………………………………
…………………………………………………………………………………………
Нельзя сопротивляться могуществу гармонии, внесенный в мир поэтом, борьба с нею превышает и личные и соединенные человеческие силы”, пишет А.Блок.
Александр Блок еще говорит: “На бездонных глубинах духа, где человек перестает быть человеком, на глубинах, недоступных для государства и общества, созданных цивилизацией, - катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную: там идут ритмические колебания, подобные процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир.
Эта глубина духа заслонена явлениями внешнего мира. Пушкин говорит, что она заслонена от поэта, может быть, более, чем от других людей: “Средь детей ничтожного мира, быть может всех ничтожней он”.
Первое дело, которое требует от поэта его служение, - “бросить заботы суетного мира” для того, чтобы поднять внешние покровы, чтобы открыть глубину. Это требование выводит поэта из ряда “детей ничтожного мира”.
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широко шумные дубровы.
Дикий, суровый, полный смятения, потому что вскрытие духовной глубины так же трудно, как акт рождения. К морю и в лес, потому что только там можно в одиночестве собрать все силы и приобщиться к “родному хаосу”, к безначальной стихии, катящей звуковые волны.
Таинственное дело свершилось: покров снят, глубина открыта, звук принят в душу. Второе требование Аполлона заключается в том, чтобы поднятый из глубины и чужеродный внешнему миру звук был заключен в прочную и осязаемую форму слова: звуки и слова должны образовать единую гармонию. Это - область мастерства. Мастерство требует вдохновения также, как приобщение к “родному хаосу”; вдохновение – сказал Пушкин, - есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных”; поэтому никаких точных границ между первым и вторым делом поэта провести нельзя; одно совершенно связано с другим; чем больше поднято покровов, тем напряженнее приобщение к хаосу, чем труднее рождение звука, - тем более ясную форму стремится он принять, тем он протяжней и гармоничней, тем неотступней преследует он человеческий слух.
Наступает очередь для третьего дела поэта: принятые в душу и приведенные в гармонию звуки надлежит внести в мир”.
Итак, на бездонных глубинах катятся звуковые волны, задача поэта прислушаться к ним, вслушаться (всмотреться) снять звук, (снять краски, цвета, его энергетическую мощь) дать звуку (цвету) одежду, т.е. прочную, осязаемую форму, внести звуки, краски в мир, звуки, краски, внесенные в мир сами начинают творить свое дело – это и есть дело поэта.
Исходя из своего скромного опыта, скажу: я очень легко без всякой паузы перехожу от писания красками на холсте к писанию ручкой на бумаге. Состояние то же: мысли, звуки, идеи, воображение творят то же самое дело, о котором говорит Блок. Иными словами я очень легко перехожу от писания красками на холсте к чисто поэтическому творчеству, что мне позволяет утверждать, что также могли поступать и Ф.Грек, и А.Рублев, и П.Гоген, отложив кисть и краски в сторону, они могли писать стихами. Об этом состоянии “расположении души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно и объяснению оных” лучше всех сказал Пушкин:
И забываю мир, и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем
И пробуждается поэзия во мне
Душа трепещется лирическим волненьем
И ищет, как во сне
Излиться, наконец, свободным проявленьем.
Какие еще нужны доказательства, что это поэзия? Разве то, что вас, дорогой читатель, надо поставить вместо меня… Да вот незадача, поэтами рождаются, а не становятся.
Повторяюсь, я еще раз повторяюсь: я очень хорошо ощущаю, смею утверждать, я знаю, на каком витке вдохновения, на каком колоссальном подъеме был А.Рублев, когда под его кистью появлялась “Троица”. Это сладчайшее, могущественное состояние души, когда под твоей кистью плавятся и точно из хаоса рождаются образы.
А когда Рублев создавал свою “Троицу”, он был трижды в таком сладком, сноподобном состоянии, ибо такие творения создаются лишь раз. Такие художественные поэтические вещи, как “Джоконда”, “Сикстинская мадонна” и “Троица” создаются художниками только однажды.
Взяв на вооружение терминологию Блока из той же статьи о задачах поэта, можно слегка пораскинуть фантазией.
“Из безначалия создается гармония, - говорит Блок. – Что такое гармония? Гармония есть согласие мировых сил, порядок мировой жизни. Порядок – космос, в противоположность беспорядку, хаосу.
Хаос есть первобытное стихийное безначалие, космос – устроенная гармония, культура; из хаоса рождается космос, стихия таит в себе семена культуры, из безначалие создается гармония”.
Когда уяснишь для себя ту простую истину, что гармония создается из хаоса: она по крупинке, по песчинке собирается из него, тогда становится понятным и работа поэта по принятию звуков в свою душу. Тогда начинаешь и на “Троицу” Рублева смотреть не как на что-то чужое поэзии. Прибавим к этому известную мысль о том, что Вселенная – это колоссальная спираль, которая сворачивается или разворачивается, это уж как кому угодно, прибавим к этому, что и жизнь наша на земле – это все та же спираль. А теперь соедините в себе эти две мысли: снятие звука (цвета) с надмирных высот и внесения их в мир. Теперь гляньте на “ Троицу” Рублева. Первое, что видите Вы – это круг, в какой вписываются три ангела. Если немного постоять, подумать, то это будет круг, похожий на спираль…
Стоп, мы подошли к самому важному, самому существенному в знаменитой “Троице” (тут я снова прибегаю к своим личным чувствованиям).
Линия, пятна красок, движки, заливки в сумасшедшем вихре и при этом в поразительной тишине кажется сами собой закручиваются в спираль! Да, да. Это самое главное, существенное, это несомненно точно спираль! Плечи ангелов, линии их рук, ног, седалища, склоненные головы, и даже изогнутый в виде буквы О, мамврийский дуб – все это несомненная спираль. Все подчинено вращению спирали.
…………………………………………………………………………
Теперь, имея свой собственный опыт, свидетельствую: поэтическое видение А.Рублева есть древнейший памятник на земле.;Памятник самой ранней поэзии. Нет ничего на земле древнее этого. Такое видение на земле вовсе не новость. Но в истекающее тысячелетие оно зафиксировалось лишь трижды: в творчестве Ф.Грека, А.Рублева и П.Гогена. Ваш покорный слуга пытается пролить свет на подобное видение. Это видение имеет цикличность, оно повторяется на земле. Свидетельствую: когда творишь по этой схеме (речь идет о состоянии в мозгу) ясно
ощущаешь внутри себя вращение спирали, бурю, вихрь, подъем. Эта спираль скорее закручивается, чем раскручивается. Чем туже сужаются кольца спирали в мозгу, чем больше и глубже его
угнетение присутствием музы, тем ярче цвет и певучее линии, тем крепче рисунок. Подчеркиваю, то, что у Рублева называется певучестью линии, совершенством композиции и яркостью цвета, то у Пушкина называется размером стиха, его строфикой и благозвучием. Но природа поэтического видения у Рублева и у Пушкина, принципиально разные. Если Пушкин только поэт, то Рублев и поэт и художник.
Еще о спирали. Взгляните внимательно на фрески Феофана на Ильине улице, гляньте на его “Успение”, взгляните на Архангела Михаила Рублева, на его “Троицу”. Скользните взглядом по таитянкам Гогена (особенно в полный рост), скользните взглядом по моим вещам. Неужели надо объяснять, что это одни и те же краски, плоскостность рисунка, одни линии, каким как будто хочется свернуться в спираль?
_____________________
1) Если хотите, это памятник первых поэтических чувствований человеку.
Эти как будто одни и те же краски, но все это сделано разными людьми, все это сделано людьми разной энергетической мощи.
Поспорьте со мной. Хотя Ф.Грек, А.Рублев и П.Гоген уже давно не спорят.
ХХХ
Схематически рисунок энергетической мощи (цвет, рисунок) по десятибалльной шкале.
О СОСТОЯНИИ
Повторяюсь и еще повторюсь, я адресуюсь к состоянию. Я настаиваю, я делаю акцент на состояние. То, что у поэта зовется метафорой, то у нас зовется краской. То, что в стихах зовется мужской, женской или опоясывающей линией, то на холсте зовется каркасом рисунка, линией. То пространство, что на бумаге отведено под буквы, то у нас заливается краской. Напоенные светом и красками строчки остаются жить по принуждению. В таком же напряжении (или принуждении) остаются и краски, хозяин такого действия – мозг поэта. Мозг поэта в эту в эту минуту подобен кратеру, раскаленная, расплавленная магма – это сокровище! Поэт скажет: и … камера пыток!
СЕНТЕНЦИИ
По движкам, заливкам, плавям, пробелам А.Рублева или Ф.Грека можно судить о состоянии. По динамике и совершенству рисунка – по глубине их самоуглубления.
“Троица” Рублева, выполненная масляной краской, выглядела бы чудовищно неправдоподобной. Рисунок “Троицы” не настолько силен, чтобы быть звучным в масляной технике.
Краски Ф.Грека в новгородских фресках – это такая же энергетическая мощь, какую мы видим в таитских работах Гогена. Но краски Ф.Грека – это скорбная система, краски же Гогена – это радуга.
Легкий, подвижный мазок Рублева, его пробела, притинки, его точно “дымом писаные краски” очень графичны. Рублев по рисунку прирожденный график, но он и прирожденный колорист, краски не толпятся друг подле друга, как у Гогена, краски Рублева поют.
Гоген рядом с Рублевым, как тяжеловес, который месит глину ногами. Рублев изящная скаковая лошадь…
Схватите под уздцы такую лошадь, не получится. Характер Рублева все же норовист. Нельзя не иметь упрямого норова, рождая на свет упрямые краски.
Когда Рублев писал свои иконы, ему пели не только ангелы. Его мощным порывом ветра пригибало к земле. Он не уступил ветру ни пяди. Краски Рублева – это расщепление спектра цвета под порывами ветра.
По цвету Рублева можно прислушаться к звону в его душе.
Это не только стройный колокольный звон. Это звучание надмирного.
Краски Рублева и Ф.Грека дисциплинарны, т.е. они подчинены стройной мировой мысли. Так стройно мыслили в красках только русские.
Гоген иногда расщепляет краски в мозгу, кажется ради одних красок. Но краски Гогена только ради одних красок – это все равно философия.
Наши иконописцы дважды философы. Их краски сами по себе, будучи философией, еще подчинены строгой теологической дисциплине.
Рублев, как монах, содержал свои мысли в узде, от этого его сердце пело. Его “Троица” есть наивысший взлет обузданных мыслей и пения сердца.
Мир наш дважды находил Истину и трижды терял ее. Такое впечатление, что мы все истосковались по истине, но нам эта Истина совсем не нужна…
Нельзя смотреть не обнажась на нагих таитянок Гогена. А смотреть в одно и то же время и на иконы Рублева надо дважды обнажась. У кого достанет на это сил? Но дело не в том, что настоящая Истина всегда нага.
Когда без предупреждения глядишь на крылья рублевских ангелов, глядишь на нежный цвет их подпапоротков, глядишь на музыкальный разворот головы, глядишь на локоны; нежная музыка разворота плеча, нежный, звучный голубец гематия, очень энергичный рисунок складок его – все, все, все (я говорю о фрагменте) все это со стопроцентной идентичностью можно вылечить в таитянках Гогена.
Тот же звучный желтый цвет крыльев – теперь это небо, тот же близкий по ракурсу разворот головы. Та же музыка изгибов юного тела, одна плоскость накладывается на другую, заходит за нее, прячется, выходит снова, небо желтое, крылья белые и зеленые. Все под воздействием каких-то высоких температур (видно состояние мозга) плавится, перетекает одно в другое. Все это звучит наподобие музыки. Неужели надо быть слепым, чтобы не знать, не видеть это. Все это как будто сделано одним человеком. Только раз в каком-то смутном непонятном нам бытии, а другой раз в жизни земной, но такой же условной.
Цвет, природу которого мы рассматриваем, имеет могущественное воздействие на мозг, этот цвет могущественен и таинственен сам по себе. Еще Ван Гог диву давался, глядя на яркие арльские полотна Гогена. “Странно, - говорит Винсент, - странно, при такой яркости цвета, в нем заключена такая тайна!”
Так вот тайна цвета А.Рублева и тайна цвета Гогена имеет одно происхождение. В чем оно? Это еще большая тайна за семи печатями.
Предубеждения – худший советчик в поисках истины, а предубеждение, сопряженное с гордостью – это грех, это гремучая смесь, каким место в преисподней.
Я намекаю, я подталкиваю моего читателя к тем препятствиям, с какими он встретится в своем мозгу.
Нам долго говорили о русском культовом искусстве, о нашей иконописи, что это чуть ли я вообще не искусство, а религиозный и молитвенный акт, нас отрывали от мирового древа искусства, указывая на уникальность нашей иконописи. Наша иконопись уникальна, она молитвенна, но она имеет те же глубинные вековые корни, которые имеет любое большое искусство. Наши православные иконописцы были, прежде всего, великими художниками, поэтами, а потом иконописцами. Поэзия в поэте первична. Теперь для меня это такая истина, которую и доказывать, по-моему, нечего. Кстати я показываю, а не доказываю – как-то, по-моему, советовал А.П.Чехов.
О СОСТОЯНИИ
Рублев – наш первый солнцелюб. В его душу большого ребенка всегда глядит не то солнце, что на небе, а то, что в памяти. Память Рублева это, кажется, не только память детства, это кажется, память иной страны.
……………………………………………………………………………………………
Солнцелюбивые краски Рублева – это как бы солнце наоборот, т.е. краски излучают свет солнца там, где должно быть ночи. Погружение в себя в таком состоянии, это как бы погружение в ночь, поиск света в себе через цвет.
***
Язычество Гогена очевидно, мифы Океании переплелись, перемешались с собственным мифотворчеством. Мифы, легенды, какие Гоген творит на холсте, похожи на утопии. Эти утопии самодостаточны, ибо они поэтичны. Воинственный атеизм, варварство духа, амбициозность, гордость, буйство – вот и все дикарство Гогена. Гоген как будто пишет страницу истории искусства с чистого листа. Гоген не догадывается (он просто не знает), что теми же красками (той же их плотностью) написано уже несколько страниц древними. Наши древние иконописцы отвергли плоть и пели о духе.
Гоген снова раздел дух и одел его плотью. Но в этом, по-моему, еще больший раздор человека с небом.
***
“Путь парадокса – это путь истины. Чтобы
подвергнуть реальность серьезному испытанию,
мы должны увидеть ее балансирующей на туго
натянутой проволоке.Что обшеизвестно-неверно.
О. Уайльд
Я упрощаю, я опошляю вопрос, я смею ставить рядом на одной доске русские иконы и пестрые “таитские примитивы” Гогена? Я спятил с ума? Я варвар? Я уподобил сам себя примитивам?
Ни да, ни нет. Вовсе не так. Я не отождествляю творчество русских иконописцев и Гогена. Я говорю только о корне их. Этот корень глубоко, глубоко засел в глубине веков, он никогда не исчезнет, он питал, питает и будет питать (наверное, будет) творчество художников. Такое видение мира глазами поэта не новость. Поэт с такими глазами не может объяснить свое видение, но он может подсказать миру, кто его родичи… И я подсказываю. Я не навязываю, не стучу кулаком, я членораздельно говорю то, что сказали бы мои трое предшественников: Ф.Грек, А.Рублев, П.Гоген.
Богу было угодно соединить нас вместе родственными узами, видением, родственным стволом дерева. Мы срываем с него разные плоды – потому что мы разные, наш духовный опыт, время, в котором мы живем, наши пристрастия, культура, характеры, язык, менталитет разные. Но мы - поэты, которые глядят на мир почти одними глазами, поэт с такими глазами будет всегда мечтатель, философ, немного буян и … немножко ребенок… Свой протест против мира, лежащего во лжи, он выражает красками. У гармоний древних русских иконописцев и таитских композиций корень один. Не спрашивайте нас, какой это корень: мы не знаем. Но мы знаем, что родней в искусстве ничего не бывает.
***
Слова мои стучат, как об стенку горох? Неправда, мои слова не горох. Сопротивляться их весу, как и поэзии бессмысленно. Правда в том, что всякий талант, как и Бог, как и все, что от Бога, не в силе, а в правде.
***
Так что же такое видение этих троих? Я ищу, много лет ищу одно нужное слово, но не нахожу… Я ищу слово, которое бы выразило все. Я не нашел пока этого слова, но если говорить о моих чувствованиях – вот они.
Я иногда думаю, что краски Гогена, Ф.Грека и А.Рублева – это одни и те же краски, какие сбросил нам Господь из рая. Природа этих красок одна – надмирность.
Кто бы и что бы мне ни говорил об искусстве этих троих великих художников, но по мне природа красок их одна – это или остаток золотого века на земле, абсолютна, остатки рая на земле или верный путь к поиску рая небесного.
Я иногда думаю, что каждый из троих (или из нас четверых, что касательно природы видения одно и то же) пережил в раннем детстве величайшие впечатления от этого света и царства, и пиршества красок (напомню, что детство троих прошло в южных широтах).
Свет небесный и свет земной с такой силой ударили по чувствительным нервам ребенка, что в них заискрилось что-то, напоминанием рая. Глаза их расширились, исполнились удивления, поэзия прочно, навсегда обосновалось в мозгу. Поэзия, вихорь поэзии отныне будут сопровождать ребенка всю жизнь. Так ребенок становится поэтом, а поэт на всю жизнь остаётся ребенком.
О СОСТОЯНИИ
Кто знает, кто знает, но память наша, кажется, хранит бестелесно-телесные воспоминания. То, что пел и видел А.Рублев, не есть ли это захват какой-то поэзии? Душа точно припоминает свое иное свечение… Душа наша, точно пребывает везде и нигде. Душе тесно в земной оболочке: душа, точно столкнувшись с чем-то, отлетает.
………………………………………………………………………….
Мозг схвачен какими-то энергиями, два полушария мозга – это как будто батискаф, он погружается на большие глубины, мир отступает, шум затихает, зрение гаснет, включается какое-то внутренне зрение, точно открывается мифический третий глаз. Мысль, чувство пробегают перед внутренним зрением, как на энцифалограмме, ярко, четко, увесисто. Внутри Вас, точно зажег кто лампу комфорта. Это и есть “расположение души к живейшему принятию впечатлений и объяснения оных”. (А.Пушкин)
“Каждый хочет, чтобы правда была
на его стороне, но не каждый хочет
быть на стороне правды”
Уэйтли
Готов ли я пострадать за правду? Готов ли стоять до конца за нее? Скажу прямо: не мне нужна эта правда, она нужна миру. Но мир наш похож иногда на большой балаган, - он отвергал и не такую правду!
***
Меня разопнут наши церковники? Чувствую, знаю, разорвут на куски! Чудовищная получится казнь… на лобном месте меня уже казнили… Москва, Кремль, лобное место – это и есть наша голгофа!
Меня успокаивает только одно! Наши невежды меня разопнут, а те, кто обладает умом и интуицией, те призадумаются.
***
Мне скажут, я как чумной лихорадкой заражен прелестью. По-моему, прелесть моей идеи не в чьей-то прелести, а в самой прелести идеи!
***
Отчего я не создал (и не создам уже) свою школу живописи? Это вопрос не ко мне, а к Богу.
Любя и понимая искусство живописи, как я, не лучше ли мне писать чернилами на бумаге, а не красками на стене?
***
Немногосложность и ясность композиций древних иконописцев перекликаются с такой же немногосложностью и ясностью контуров у Гогена. Такое пиетическое значение линии, кажется, ощущал только Гоген. Но если Гоген – это хороший рассказчик и толкователь линии, то наши иконописцы – это певцы линии.
***
Многие великие истины были
сначала кощунством.
Б.Шоу
Я хочу взять святое у наших иконописцев, я хочу отнять его у них? Я хочу перемешать классическое с неоклассическим. Слышу, знаю – голоса из толпы! “Не надо путать Божий дар с яичницей!”
***
Последний и поздно приходит
Правда, плетясь в след за хромым
временем.
Б.Грассиан
Не умри Гоген в 1903 году, проживи он еще десяток лет до 1913 года. Посмотри он нашу первую выставку икон, доживи он до того времени, когда фрески в Новгороде Ф.Грека будут расчищены, он был бы ошарашен нашим искусством. Кто знает, кто знает… считал ли он себя после этого синтетического искусства первопроходцем в своем видении в синкретическом стиле. Будучи великим человеком, Гоген со свойственной ему прямотой сказал, я знаю, что он это бы сказал”: Феофан Грек – мой предтеча!
***
Как известно, Иисус Христос сказал толпе: “У Отца моего обителей много”. Это, должно быть, и так понимать, что много тайн, загадок, и даже, на первый взгляд, несообразностей. Но только так встречается у Него, у Бога, самое непривычное у Него становится привычным, самое плоско-духовное - высоко-духовным.
____________
Это удел гения: брать в руки кисть и писать без образов для подражания, без школы, без чьих-то отчетливых следов в живописи… без должного понятия.
Брать и писать из года в год из десятилетия в десятилетие, поражая своих современников “хитростным сплетением своих речей”, изящной мудростью и темпераментом. Писать, не взирая на набеги татар, не смотря на пожары и смуту времени, писать, как будто ведая, что только малая толика дойдет до грядущих времен, писать для Бога…
______________
Когда исследователи слишком плотно начинают рассматривать имя Рублев – откуда оно? От имени рубеля, какой применялся для накатки кож; от имени боярина-псковича Андрей Рублев. Где, в какой стороне неоглядной России искать корни Рублева? Рублев северянин или южанин? Последний вопрос – не праздный вопрос. Теперь, зная, чувствуя, понимая природу видения Андрея Рублева, можно уверенно предположить: Рублев был южанином. Чернигов, Киев, Ростов – не севернее Курска – вот те русские земли, те широты, где мог провести свое детство Рублев. Южное детство Рублева, как детство Ф.Грека и П.Гогена и Вашего покорного слуги – это существенно. Вот это та логическая цепь, какая нам не кажется искусственной… Итак, великий русский художник Андрей Рублев был родом из Новгорода или из Пскова. Он из Москвы или Радонежа? Теперь с той или иной долей условности мы можем сказать: Рублев – курянин. ;
***
Краски Рублева – это паспортные данные его детства. Детство Рублева – это приоткрытые двери к тайнам мира, тайнам поэзии. Нечеловеческой сочности голубец среднего ангела его “Троицы” должен был отпечататься в его мозгу в далеком детстве. Краски Рублева – это солнцеворот или солнце наоборот. Солнце юга России (вероятней юга) сделало свое тайное дело. Мозг поэта-Рублева стал мозгом Рублева-чернеца.
1. В свете этих моих интуитивных предположений о южном происхождении уникального поэтического видения А.Рублева вовсе не наивной выглядит гипотеза, что его отцом мог быть личный иконописец Ивана Калиты Иван. Предположение, что будучи мальчиком, юный Андрей Рублев провел свое раннее детство в Византии, где его отец учился у Византийцев изографов. Это предположение может иметь под собой почву.
2.
Победа на Куликовом поле подобно вспышке на солнце подействовала на душу Рублева разительно. Русь преображалась вместе с ним от неправды к поэзии. Так на том и стоим. Цвет и свет Рублева берет свое начало с этого поля. Там или близко Рублев и рос.
КТО ПЯТЫЙ?
Ф.Грек, А.Рублев, П.Гоген – кто следующий в этой цепочке? С. Иконников (даже вопреки самому себе, вопреки моим требованиям к себе, я себя из этой цепочки вычеркнуть не смею…Я понимаю, что я – самое слабое звено в этой цепи и все же трогать не смею)
Итак, я четвертый. Чтобы Вам, дорогой читатель, меня объяснить, нужен пятый.
Итак, кто пятый? Он придет, он уже на подходе. Возможно, он близко. Пятый (если он будет наш), пятый, несомненно, будет наш Эль Греко. ………………………………………………………………
Нет никакого сомнения, что после этого высказывания меня запишут в отряд еретиков!
Но мне неуклонно идут на ум слова одного великого физика – ядерщика Нильса Бора: «Достаточно ли безумна эта теория, чтобы оказаться истинной?»
ФРЕСКИ ГОРГИППИИ?
Видал ли кто-нибудь древние фрески Горгиппии? Не видал? Даже мало кто знает, что так называлась раньше Анапа? ;
Славно, славно мы знаем историю нашего отечества…
Однако, шутки в сторону, я, по правде сказать, тоже не видел сих изумительных черепков, сих останков античных фресок у нас.
Но вот гляжу я иногда на то, что выходит на моих картинах, холстах, а иногда и на 8-миллимитровых кусках фанеры, и мнится мне, что тут поработала рука древнего мастера из Синдик или Пантикапея, кажется мне, что ветер отколол и занес к нам их фрагменты исчезнувших фресок… Правда, эти драгоценные образцы исчезнувших фресок мне кажется иногда изрядно пополнены рукой какого-нибудь черноморца-усача, казака, наследника Сечи…
И еще раз шутки в сторону. Независимо от меня (П.Гоген, А.Рублев и Ф.Грек со мной солидарны!).
____________________
1. Анапа, Кубань, Черномория (казачьи курени, станицы) - это, так сказать самый свежий последний культурный слой древних земель Причерноморья, еще облюбованных и освоенных колонистами древней Эллады. Горгиппия впервые упоминается Стробоном в географическом труде, написанным им в начале I века. Горгиппия – крайний юго-восточный форпост Боспорского царства, основана по преданию Горгиппом в 348 году до н.э.
Итак, независимо от нас и в меру наших талантов, то, что наш мозг производит в виде икон, фресок или картин – это странный преиллюзорный мир, который вмещает любую древность от упоенного солнцем искусства этрусков и Эллады до цветисто расписанных крынок и горшков какого-нибудь хуторянина с изображением Казака-Мамая.
ДИАЛОГИ С ГОГЕНОМ
Новая шумиха – старые дела.
Вышел в свет прекрасный альбом репродукций под общим названием “Гоген и Россия”.Книга построена в форме диалога русских художников и Гогена. И.Грабарь, М.Волошин, Н.Гумилев, С. Маковский, Я.Тухенхольд, А.Бенуа великолепно ориентируясь в пространстве и времени, говорят об искусстве Гогена, без конца восторгаются им, но никто даже пальцем не пошевелил, чтобы провести параллели с древнерусским искусством…
Я перелистал альбом-каталог, прочел статьи, еще пролистал “нет, - сказал я, - русских диалогов с Гогеном не получается. В русских диалогах с Гогеном должны участвовать две главные фигуры: Ф.Грек и А.Рублев, без их имен имя Гогена слишком ярко горит на русском фоне. А если говорить уж совсем начистоту, то и мой голос в этих диалогах не лишний.
ДОНСКАЯ БОГОМАТЕРЬ
Удивительна кисть Феофана! Могуч, размашист его монументализм. Феофан Грек прирожденный монументалист – здесь ему в древней Руси, да и, пожалуй, во всей тогдашней Европе равных не сыщется. Но Феофан Грек мог быть и лиричным, и философичным, и музыкальным до безмерности – и этот свой дар он воплощал на небольших, почти аналойных иконах. Такова его удивительная двухсторонняя икона “Успение” и так называемая “Донская Богоматерь”. Одно уже двухстороннее изображение выдает в Феофане его глубокую любовь к древности. Здесь, на этой двухсторонней доске Феофан Грек еще больше раскрывается как личность, как человек простой и возвышенный, одаренный Богом могучим талантом и смиренным перед Господом Богом. Двухстороннее изображение выдает почти домашнее тепло и почти русское смирение…
Я люблю Феофана в этой иконе – уже не византийца, но еще как будто не совсем русского… Однако, изображение Донской Богоматери едва ли не лучшее изображение Богородицы после Владимирской Богоматери.
Если Владимирская Богоматерь каждой деталью, каждой мелочью подчинена общему впечатлению, то сила Донской Богоматери в ее деталях. Если Владимирская Богоматерь берет своим общим, всечеловеческим обращением своего лика и лика Христа к миру, то Донская Богоматерь берет своим самосозерцанием и почти медитативным самоуглублением.
Мое глубокое убеждение, что двухсторонняя икона “Успение” и “Донская Богоматерь” принадлежат кисти Феофана Грека. Это я не берусь доказывать, я это – знаю. Я чувствую это шкурой, каждый мой нерв в пользу Феофана.
Но вот в залах государственной Третьяковской галереи есть одна спорная икона “Преображение” (1378 г.), под которой или ставится имя Феофана или не ставится.
По-моему, есть нюансы, по причине которых не надо спешить. Прикасался ли Феофан к этой иконной доске или не прикасался – это, по-моему, вопрос вообще на проверку наших знаний о Феофане…
Признаюсь, я не сразу пришел к предположению, что иконы “Преображение” Феофан Грек как бы касался и не касался ее, - если уж быть точным, то “Преображение”, по-моему, принадлежит наполовину кисти Феофана.
Когда Вы в первый раз глядите на эту икону, Вас просто захватывает ее динамичная композиция, сделанная рукой мастера. Так рисовать в древности умели немногие. Знаменщик, который выполнил прорись этой иконы, несомненно, был – большим дарованием. Но вот Вы начинаете вплотную глядеть на эту икону, на ее живопись, технику, краски, движки, плави, пробела, притинки и в сердце Вашем начинает шевелиться сомнение – да кисть ли это Феофана?
По-моему, и я так же много рассматривал эту икону и также сомневался. Постепенно я и пришел к этой мысли, что над этой иконой и трудился Феофан Грек и нет.
По-моему, это его мощной рукой была сделана могучая прорись, это ее мощный динамизм, ее звучание. Но потом по неизвестным нам причинам он оставил работу над иконой, дав ее завершить своим ученикам. Те взялись за краски и по живой, прямо кричащей жизнью композиции стали писать почти сухими, мертвыми красками, охрами, санкирями, ярозитами, глинками, белилами, голубцом и наполовину погасили творческий пламень, и получилась полуживая, полумертвая композиция: своим первым замахом она поражает, а своим завершением в красках – расхолаживает.
Это, по-моему, чистейший образец древнерусской эклектики. Один из лучших образцов перепевов кисти Феофана.
***
Так что же было прежде и что было потом? Поднаторевший в книгах читатель скажет: “Прежде была книга П.Гогена “Прежде и потом”, а потом были его искусство, потом слава, потом…”.
Но тут я прерву высоколобого читателя: “Мой дорогой книголюб, - скажу я. – А знаете ли вы, что я намеренно позаимствовал название книги у Гогена? Я это сделал намеренно, чтобы Вас отослать не к книге Гогена, а к истории искусств, к тому, что было все-таки прежде, а что потом.
Вот и все мои хитрости. По-моему, я членораздельно излагаю свою позицию. Теперь дело за читателем и судить ему: так что же было все-таки прежде, а что было потом?
Конец 70-х – начало 80-х г.г.
С. Иконников
г. Москва
Иконников 2 часть
© Copyright: Сергей Иконников, 2011
Свидетельство о публикации №211100401347
Свидетельство о публикации №211100401347
Рецензии