Ровесник века - 3

Я видел сад. Старые яблони с узловатыми изогнутыми стволами переплетались вершина­ми, образуя нечто вроде сумрачного сырого грота. Я видел качели, на них девочку лет четырнадцати с длинными густыми волосами. Она напевала песенку, слов которой я не разобрал, и раскачивалась в такт мелодии. Я видел совсем еще маленького мальчика, едва научившегося ходить. Он смущенно прятался за углом дома, наблюдая за черноволосой красавицей. Внезапно девочка заметила его и поманила к себе.
- Иди сюда, не бойся, - и показала длинной изящной рукой на место рядом с собой.

Мальчик покраснел и еще больше засмущался. Я видел, как ему хотелось подойти. Он стоял,  неловко перебирая ногами, не решаясь приблизиться к качелям.  И только, когда де­вочка дважды повторила свой жест, он решился и неуклюже побежал к ней. Девочка помогла ему вскарабкаться на сидение и продолжила медленно раскачиваться. Позабыв прежнюю ро­бость, мальчик смеялся от удовольствие. А девочка пела нежную неизвестную мне песню.

- Ну, и кто это? - возмутился я, - что мы здесь забыли?
- Это ты, - невозмутимо ответил Чарли, - и твоя сестра. Разве ты забыл, что у тебя была сестра? Впервые в жизни я был потрясен. Ведь все это – сад, качели, поющая девочка – каза­лись мне сном, мечтой, созданной незрелым детским умом.

Затем мы перенеслись в дом, в просторную светлую комнату. На кровати сидел я и грыз яблоко. Сестра вертелась перед зеркалом. Белая юбка-колокольчик с причудливым ор­наментом, ярко-желтая кофточка с тоненькими бретельками, босоножки на невероятном ка­блуке. Шли последние приготовления к танцам: в уши – золотые сережки, на шею – длинную цепочку с кулончиком в виде ангела, на руку – браслет, блестящий, но совсем не дорогой.

- Ты скажешь мне спокойной ночи? - поинтересовался я, забавно наклонив голову.
- Конечно, - рассмеялась сестра, - я сегодня совсем не надолго. У меня же завтра экза­мен.
Она расцеловала меня в обе щеки, подкрасила губы, схватила маленькую блестящую сумочку и выбежала из комнаты.

Я видел себя, лежащим в кровати. Видел, как пришла мама, еще очень молодая и кра­сивая, и накрыла меня одеялом. Я спросил,где Лиза (вот как оказывается звали мою сестру), но она не ответила. Я знал, что мама чем-то встревожена и заплакал. Я видел потом, как она спустилась в кухню и долго сидела там у окна, вглядываясь в ночную темноту.

Я видел раннее утро, толпу людей на окраине деревни, мальчика, стоявшего в первом ряду. Его глаза, полные страха и непонимания, смотрели куда-то перед собой. Я проследил за его взглядом и вздрогнул.

На еще мокрой от росы траве лежала Лиза. Я не могу описать целостную картину, па­мять сохранила лишь мелкие детали увиденного: широко раскрытые темно-карие глаза, кро­ваво-красная трава, грязная потерявшая белизну юбка со странным орнаментом, порванные мочки ушей и бесследно исчезнувшие браслет и кулон в виде ангела.
Одна из женщин подошла к мальчику, закрыла ему глаза своей грубой шершавой ладонью и вывела из причитающего людского круга.

- А потом, - начал рассказывать я, - мир рухнул.
Мы с Чарли сидели на мосту, свесив в темноту ноги. Я любовался мерцанием воды, а память услужливо подсовывала мне все новые воспоминания.
- Отец начал пить. Он, должно быть, очень любил Лизу. Он долго пил и не работал, пришлось продать дом и переехать в город. Там отец попал под машину и погиб. А бабушка умерла еще раньше. В деревне говорили, что наша семья проклята.

Я замолчал. Одинокий прохожий подошел к нам почти вплотную и, взобравшись на парапет, смачно выругнулся и сиганул вниз. Я вскочил. Чарли укоризненно покачал головой. Я пригляделся и увидел, как мужчина, переплыв речку, карабкается на соседний берег. Его шатало из стороны в сторону. Я понял, что он пьян.

- Зачем он это сделал? - поинтересовался Чарли.
Для меня все было понятно. После выпивки меня  обычно тоже тянуло на подвиги.
- Может, он хотел умереть? - продолжал Чарли.
- Если только он чокнутый!
- Отчего же. Может быть, несчастная любовь.

Я засмеялся:
- Ты сам-то хоть веришь в то, что говоришь. Лишать себя жизни из-за какой-то девки! Смешно!
Чарли повернулся ко мне, лицо его было серьезным:
- А ты сам любил когда-нибудь?
- Сто раз. Думаешь, у меня есть недостаток в девушках?
- Значит, ни разу,- заключил мой собеседник и замолчал.
- А я любил, - продолжил он через некоторое время, - ее звали Мари, и она была самой прекрасной девушкой на свете.
- Но ты ей был не нужен.
- Верно, посмотри на меня – я маленький, некрасивый и немного горбатый. Правда, у меня был титул, да и только. Мой отец промотал все состояние и, скончавшись, оставил на­шей семье лишь кучу долгов.
- Но ты же с моста не бросался? - спросил я. - Или бросался?
- Я уехал, за границу. А она без памяти влюбилась в одного графа, красивого и богато­го. Только, ничего у них не вышло, и она отравилась.
- А граф?
- А что граф? Граф упал с лошади и свернул себе шею.
- Я любил еще раз. Потом, после смерти, - продолжал Чарли.
- Как же ты мог любить, - не поверил я. - Ты же бестелесный.
- Любят душой, - обиделся Чарли. - А не тем, чем ты думаешь. Не путай, пожалуйста, любовь со страстью.
- Ну значит любви нет.

Чарли бросил на меня презрительный взгляд и замолчал. Я встал, спустился с моста и медленно побрел вдоль берега. Мне не хотелось слушать очередные любовные бредни. В го­лове я уже выстроил подробный план этой истории. Очередная красавица, а он, мало того, что некрасив, так еще и невидим. Любовные терзания... она прожила долгую жизнь... он всегда был рядом... боль в душе... и тому подобные пошлые выражения дешевого дамского романа.

Чарли уже ждал меня в парке. Видно, ему действительно было очень одиноко.
- Не обиделся?  - заискивающе спросил он. - Хочешь, я не стану ничего рассказывать?
Мне стало его жаль.
- Ну, хорошо, давай свою love story.
- Впервые я увидел ее в Польше.
- В Польше? Как тебя туда занесло?
- Разгоралась война, и мне было любопытно посмотреть. При жизни я никогда не видел подобного ужаса, хотя и участвовал в нескольких небольших войнах на Востоке. Впрочем, это не важно. Не перебивай, пожалуйста. Мне и так трудно собраться с мыслями. Ей было пятнадцать лет.
- На малолеток потянуло, - не выдержал я. - Хотя, прости, забыл. Ты же бестелесный!
- Ты грубый, невоспитанный юноша, - разозлился Чарли. - Ты ничего не способен по­нять.
- Ну, ладно, извини. Можешь продолжать.

Но Чарли продолжил не скоро. Он обошел несколько раз вокруг гипсовой статуи, изображавшей Венеру и неожиданно спросил:
- Она красивая?
Я пожал плечами.
- Я имею в виду пропорции, рост, все такое...
Я согласился, что если смотреть с этой стороны, то фигура у нее в общем-то ничего.

Чарли вздохнул:
- А вот Ева не была красавицей.
- Ева?
- Да Ева. Ей было пятнадцать: темные волосы, карие глаза, нос такой некрасивый, неровный... но как горели эти глаза! Как освещали лицо! Они делали ее похожей на ангела. А ее улыбка!

Чарли закрыл глаза и замолчал.
- Все? История любви закончена? - поинтересовался я.
Мой собеседник открыл глаза и покачал головой.
- Она была еврейкой. Сначала жила в гетто, потом фашисты отправили ее в лагерь. Ро­дители погибли еще раньше. Я очень привязался к ней и ко всем тем девочкам, что жили в бараке. Я надеялся, я до конца надеялся, что их освободят. Я придумывал их судьбы: одна должна была стать учительницей, другая художницей, третья просто хорошей женой и мате­рью...

Но случилось то, чего я никак не мог ожидать. Зимой разразилась страшная эпидемия. Ева умерла одной из первых. И хотя мне было невыносимо больно, я рад, что болезнь почти не мучила ее.
Среди заключенных была еще одна девочка, которая мне тоже очень нравилась – Анна. Когда она заболела, я остался с ней, сидел рядом, гладил по голове. Я держал ее руку, когда она умирала... находясь между жизнью и смертью, она могла видеть меня. Анна думала, что я выдумка, ее фантазия. И она говорила, говорила пока хватало сил, потом шептала и под конец просто думала, но я все понимал...

Она рассказала о том, как их семья пряталась в каком-то доме, как их поймали. Она го­ворила, что хотела стать писательницей и даже написала что-то. Еще она вела дневник. Она боялась, что дневник сожжен, и никто никогда не узнает, что она пережила...

- Ну и что? - перебил я. - Дневник сохранился?
Этот невинный вопрос взбесил Чарли. Он подскочил как ошпаренный, замахал руками и закричал, путаясь в словах:
- Да вы... вы... дальше своего носа не видите! Вы не знаете... ничего не знаете... что вчера случилось не знаете... а я ему про войну...

Я попытался его успокоить, но куда там!
- Ты хотя бы знаешь... знаешь, когда началась та война... та страшная война?
Я пожал плечами:
- Какое это сейчас имеет значение?

- Не знаешь! Не знаешь! - Чарли подскочил ко мне вплотную. - Да откуда же ты мо­жешь тогда знать про какую-то еврейскую девочку, писавшую какие-то там дневники! Нет, нам не дано! А знаешь ли, что народ перестает быть народом в тот момент, когда забывает свою историю. И это уже не народ, а толпа, случайно собравшаяся в одном месте. Знаешь, что вам нужно? Война! Еще одна! Чтобы вы наконец встряхнулись и вспомнили о том, что вы люди. Люди, а не стая животных, способных лишь есть, спать и предаваться удовольстви­ям!

- Сумасшедший! Псих! - не выдержал я. - А что же тогда ты такой хороший и спра­ведливый делаешь здесь? Почему ты не умер? Почему скитаешься в одиночестве? Или за то­бой тоже грешки числятся?

Чарли сник и опустился на траву.
- Да, я виноват, - сказал он тихо. - Но я все давно осознал.
- И что же ты натворил?
- Я? Ничего особенного. Я убивал.

От удивления я присвистнул и сел рядом.
- И это ты называешь ничего особенного?
- Они были негодяями, - пояснил Чарли. - Я просто восстанавливал справедливость. Хотя теперь я понимаю, что не имел на это права.

- Помнишь того графа, о котором я тебе рассказывал? - продолжал он. - Он не случайно упал с лошади. Я ему помог. А еще одного негодяя я застрелил на охоте. Знаешь, как это бывает, целишься в утку, а тут внезапно человек.
- И что же он натворил?
- Ничего особенного. Если не считать того, что он был заядлым игроком, разорил се­мью, его мать хватил удар, а сестра была вынуждена пойти замуж за старика-барона, который избивал ее до полусмерти...
- И много их было, твоих жертв? - поинтересовался я.
- Достаточно. Но меня ни разу не заподозрили. Все выглядело как несчастный случай. Например, одна мерзкая старушенция выпила по ошибке не то лекарство. Она, знаешь ли, была подслеповата, и ей легко можно было подсунуть что угодно.
- И за это ты наказан, - подытожил я.

Чарли вздохнул:
- Не за это. Точнее, и за это, конечно, тоже. Но главное не в этом. Главная моя вина в том, что я взялся судить. А какое право я имел, чтобы это делать? Я был лучше? Умнее? Справедливее? Кто я такой, чтобы судить? Но я не только судил, я приговаривал и приводил приговор в исполнение. Я ставил себя на место Бога. И Он меня не простил...
- Так ты грязный убийца! - я презрительно оглядел тощую фигурку, плюнул ей под ноги и пошел прочь.
- Не судите и не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы. И ка­кой мерой мерите, такою и вам будут мерить, - услышал я внезапно за своей спиной и остановился.

- А знаешь ли ты, - медленно и с расстановкой произнес Чарли, - знаешь ли ты, что убил человека?
- Это ложь! - я обернулся. Темный силуэт трясся от беззвучного смеха.
- Правда, правда, - утверждал он. - Помнишь, как тебя принимали в банду?
- Это была не банда.
- Ну, хорошо, в компанию. Какая разница. Помнишь?

Конечно, я помнил. Главный сказал тогда, что я уже вырос и если раньше я мог дру­жить с ними просто так, то теперь я должен доказать всем,что я не слабак и трус, а крутой парень. Я согласился. Вечером мы все отправились к заброшенному складу. Там мне нашли железную трубу, и я притаился с ней за колонной, ожидая одинокого прохожего. Остальные залегли на крыше.

Ждать пришлось недолго. Вскоре под аркой раздались шаги. Я выскочил из своего убежища и, зажмурившись, ударил трубой прямо по бейсболке, потом еще и еще. Человек рухнул ничком, на асфальте разлилось темное пятно. Дрожащими руками я пошарил в карманах, но не обнаружил ничего кроме какой-то липкой массы.
Но, несмотря на отсутствие добычи, испытание считалось пройденным, я снова был принят в нашу крутую компанию. И я был счастлив.

- Так чем же ты лучше меня? - усмехнулся Чарли. - У меня, по-крайней мере, был мотив. А ты, просто так, ни за что... Покрасоваться решил? Браво! Бедный Вернон! Кто же мог знать, что у него такой тонкий череп.
- Вернон? - я был поражен. - Это не мог быть он! Не мог!

Чарли покачал головой:
- К сожалению, это правда.
Я махнул на него рукой, потом другой, дернулся было в одну сторону, затем в другую и, наконец, побежал.

Тогда, после убийства коровы, я наткнулся на Вернона случайно. Он сидел за гаража­ми, уткнувшись лицом в колени и плакал. Я  сел рядом и тоже начал плакать. Внезапно Вер­нон поднял голову и спросил:
- Ты любишь звезды?

И, не дожидаясь ответа, продолжил:
- Я очень люблю звезды. Они красивые.
Он полез в карман и протянул мне раскрытую ладонь. Я увидел маленький корешок с пятью отростками.
-Это звездочка, - пояснил Вернон. - Она упала с неба. Возьми! Она приносит счастье.
Мне стало стыдно:
- Это мы убили твою корову, - сказал я.
- Возьми! - он снова протянул руку.
- Я бросал в тебя камни и грязь.
- Возьми! - и положил корешок на мое колено. Она приносит счастье.

Я лежал на мостовой и смотрел на звезды. Интересно, куда я подевал талисман, дан­ный мне Верноном? Выбросил? Потерял? Звезды ярко мерцали. Казалось, они приближают­ся. Внезапно их огни ярко вспыхнули и слились в единый океан, наполненный светом. Я за­жмурил глаза, а когда открыл их, то увидел белый потолок. Мое тело, словно налитое свин­цом, лежало на больничной койке. Из-под одеяла на соседней кровати торчала чья-то рыжая косматая шевелюра, в дальнем углу храпел старик. Я получил еще один шанс.

Продолжение - http://proza.ru/2011/10/04/38