Ведьма

В далекой сибирской деревне некоторые дома, сложенные из толстого, в два обхвата, кедрового бруса, крепко стоят уже вторую сотню лет. Прошлой зимой в таком доме, удобно устроившись у окна, сидела женщина лет тридцати пяти. Ее звали Настасья.

Настасья смотрела на крутяющуюся у земли поземку, свой огород, заснеженное поле и виднеющийся вдалеке черный лес, укрытый низкими густыми тучами.
 
Много лет назад, еще в девичестве, она видела себя именно так: русская печка, пощелкивающая дровами, натопленная изба, вязание, чтение, мурлыканье ласкающейся к ногам кошки. В мечтах отводилось место довольному супругу, отдыхающему в соседней комнате и, конечно, копошающейся полатях детворе.

Где-то на десятом году супружества Настасья окончательно избавилась от иллюзий, смирившись с пьющим, хотя и в меру, мужем, тяжелой крестьянской работой, изнуряющим душу и здоровье материнством и маленькой кухней, на которой зимой спасались от стужи цыплята, утята, котята – каждый в своей корзине или коробке, под крылом наседки или гусыни, а в случае с котятами еще мамой-кошкой.

Муж становился невыносим. С годами у него появилась привычка орать на семью, жаловаться на судьбу, и читать вслух газеты. Это мучало Настасью больше всего. С каждой выпитой рюмкой его голос становился громче, и на четвертой полосе звучал как включенный на полную громкость магнитофон. А внезапный ор, вопросительно раздающийся в любое время дня и ночи, требующий ответа? «Настасья!!!» То не так, это не здесь, и вечно виноватая жена. 

«Настасья!!!» она вздрогнула и посмотрела в окно. Пьяный муж открывал калитку, неуклюже пиная валенком  выскочившую навстречу собаку. Зашел в дом, отряхнув в сенях снег. Облака морозного воздуха закатились в дом вместе с ним и расползлись по углам, встревожив раскрякавшуюся под скамейкой гусыню с выводком утят.
«Я это, чо хочу сказать» начал он с ходу. «Встретил почтальона сейчас, - от твоей тетки. Идет куда-то в Ольховку. Говорит, тетка зовет нас в гости. Да с какого перепугу, я тебя спрашиваю!? Она-ж глухая, как пень! Да по таким сугробам? Это-ж мы сколько добираться будем? А? Я тебя спрашиваю? Настасья»  - но Настасья его не слушала. Уговаривать пьяного мужа не имело смысла. На следующее утро, протрезвев, он первый начнет собираться в дорогу – ему нравились застольные беседы с Настасьиным дядей, к тому же оба любили поиграть в старые, почерневшие от времени шахматы, сохранившиеся от пра-пра-прадеда.

Доставая хлеб, Настасья думала о тёте. Глухота по женской линии тревожила уже не одно поколение.  Настасьина пра-прабабка оглохла, когда ей было тридцать пять. Ее дочь унаследовала болезнь примерно в таком же возвасте. Напасти не избежала и внучка – Настасьина тётя, с которой  у неё было связано так много приятных воспоминаний детства.


Приближалось 31 декабря. Все собралиь в большом доме Настиного дяди. Глухая старая женщина скрючилась в кресле-качалке, пододвинувшись к полукруглым кирпичам основной печи. Временами на ее лице появлялась глупая, бессмысленная улыбка, намекающая на проблемы с рассудком. В ожидании гостей мужчины стояли у дверей, а Настасья сидела за столом, бесцельно наблюдая за происходящим на улице. Там ничего не изменилось - ветер по-прежнему гонял вокруг твердые, колючие льдинки.  В доме было тепло и уютно.
«Евдокия!» - неожиданно раздался дядин голос.
Тетя даже не шевельнулась.
«Дуся!»
Никакой реакции.
«Евдокия!!!»
Тетя медленно повела глазами и повернулась к мужчинам.
«Сходи к Егоровне принеси самогонки. У нее есть, я знаю. Скажи, потом расчитаюсь!»
«Что с теленком?»
«Самогонки, говорю!»
«Кто горюет?»
Настасья, повернувшись, с интересом наблюдала сцену. Раздосадованный мужчина сплюнул, схватил шубу, сделал жест следовать за собой Настасьиному мужу и вышел, громко хлопнув дверью. Клубы пара вывалились в прихожку вслед за ними. Проваливась в снегу, Настасьин муж спросил «Слышит всё хуже?»
«Да», выругался дядя. «Та же халера, что и с матерью. И с бабкой было тоже самое, язви их в душу. Легче самому сделать. Ты понимаешь, глухие они со временем в конец дуреют».

Настасья взяла с полки книжку и подсела к печке.
«Настя» - тетин голос звучал совсем как в юности, чисто и уверенно. Настасья повернулась и увидела тетю, смотрящую на нее ясными глазами. «С новым годом, Настя».
«Вас тоже, тётя» - непроизвольно ответила она.
«Спасибо»
Настасья глубоко вздохнула, прижав руки к груди.
«Тетя, вы меня слышите?»
Женщина засмеялась, покачиваясь в стуле взад и вперед.
«Да, слышу. Я всегда тебя слышу, моя милая!»
«Значит, вы выздоровели?»
«Ну, если бы болела, то, наверное, выздоровела бы»
«Вы - ?»
«Я не глухая, и никогда не была глухой. Господи, прости мою душу грешную» - продолжила тётя, перекрестившись на образа.
«Вы не глухая?»
«Нет. И мама не была, и ее мама тоже не была»
Настасья отшатнулась назад.
«Не понимаю» - сказала она неуверенно. «Вы что же, притворялись?»
«Я хочу сделать тебе подарок» сказала тетя, поднимаясь со стула. Когда мне было тридцать пять, моя мама подарила его мне, как ее мама ей. У меня нет дочери, чтобы передать дар  по наследству, так что я подарю тебе. Ты сможешь слышать то, что хочешь и не слышать всего остального. Понимаешь?» она наклонилась к уху Настасьи и прошептала: «Ты оградишь свою жизнь от этого всего... от этого принеси-унеси, ответь на то скажи это – от любых их дурацких требований. Хватит бегать как собачонка! Я давно за тобой наблюдаю, моя хорошая. Ведь у тебя в жизни далеко не все идет так, как надо, да?»
Настасья задрожала.
«Я незнаю, что и подумать» ответила она. «Я, наверное не смогу»
«Ну, как знаешь» - сказала тётя. «Прими от меня этот подарок, в любом случае. Семейную глухоту в подарок на Новый Год!». Тётя засмеялась. «Хочешь – пользуйся. Хочешь – нет».
И на старом лице вновь появилась глупая улыбка. Дверь в дом внезапно раскрылась, пропуская в дом возвратившихся мужчин.
Тётя прошла на кухню и начала готовить ужин, двигаясь молча, не поднимая взгляда.
Настасья сидела у печи, потеряв дар речи и не двигаясь, уставившись на выпадающие в поддувало угольки.
«У нее пока все нормально, не глохнет?» - прошептал дядя на ухо Настиному мужу. «С моей  то случилось как раз  под тридцать пять где-то».
«Ну да, я помню» ответил муж. Подумав, он громко произнес: «Настасья!»
У Настасьи едва заметно порозовели щеки, но ни один из мучжин этого не заметил. Больше ничто не выдавало ее реакции, - ни взгляд, ни движение. Дядя многозначительно посмотрел на Настиного мужа.
В другом конце комнаты на мгновенье замершая старушка с тарелками в руках улыбнулась глупой, бессмысленной улыбкой, намекающей на проблемы с рассудком.