Мы назовём её Вика...

"Любовь никогда не перестает,

хотя и пророчества прекратятся,

и языки умолкнут,

и знание упразднится."

Апостол Павел.
**************
(1Кор.13:4-9)





Зачем я это рассказываю?

Мне было восемь лет.
Очень я любила уже в этом возрасте маленьких детей.
Мечтала стать учительницей или воспитательницей в детском саду,  или в яслях.  Когда гуляла во дворе, не могла пройти спокойно мимо ни одной коляски, останавливалась около каждого малыша.

Надо мной даже посмеивались, говорили:

" Хорошая из тебя нянька получится!"

Маме моей это совсем не нравилось.

Она считала такое моё качество характера страшнейшей глупостью.

К счастью,  мамочки малышей глупой меня совсем не считали, а даже очень охотно доверяли мне погулять со своими детьми, легко оставляли меня одну с колясками, иногда даже и надолго.

Женщины во дворе смотрели на меня и ребёночка, осуждающе причмокивая:"Вот, гляньте! Бросила мамашка дитё на девочку, и горя ей мало!"

Всё ведь на виду происходило в нашем дворе.


  Подружки потешались надо мною, но по-доброму.
Жадно прочитывая  все журналы, что выписывались в нашей семье, я читала также и журнал  "Семья и школа ", от первой страницы до последней.
Там было много интересного.
  Неправильный подход к воспитанию детей, который я наблюдала вокруг, сильно меня расстраивал.
Представляла себе, как будет у  меня самой, когда у меня будут уже свои дети.

Забегая вперёд,  могу сказать сегодня, что мечты и намерения мои сбылись.
Не зря я всё это читала, вот я о чём.

Только вот воспитание, увы,  решает далеко не всё, жаль, что  понимание этого приходит тогда, когда дети вырастают,  становятся большими.

Детство моё прошло в Марьиной Роще, в районе Стрелецкой улицы.
В нашем доме, в крайнем подъезде, на первом этаже жила маленькая девочка, грудная.

  Папа её часто гулял один с коляской и я видела её завёрнутой в красное ватное одеяло в белом пододеяльнике.
Вот об этом и пойдёт мой рассказ.

   Дело было зимой. Когда этот не совсем обычный папа с ребёнком  впервые появился в нашем дворе, он не  мог не  обратить на себя особое, даже пристальное  внимание.
   Это был молодой мужчина очень интересной, яркой внешности, он не был ни на кого похож. Про себя я его назвала "Левитаном". Я видела фильм по телевизору об этом гениальном художнике и влюбилась в этот образ. Интересно, что не я одна так его "окрестила"..."Левитаном"  его почему-то называли и другие.

      У него были очень густые, антрацитно-чёрные волосы,полностью закрывающие  воротник пальто, пружинящие локоны разбегались спиралями по плечам. Это было так красиво!  Выражение лица,голубовато-бледного, было немного пугающим и одновременно чем-то необъяснимо притягивающим. Одного взгляда на этого человека  было достаточно, чтобы запомнить его на всю жизнь.Он будто все время хотел что-то всем нам сказать, но сдерживался изо всех сил...
Таким я его и запомнила. Когда он шёл по заснеженной улице, люди на него обязательно оборачивались и долго провожали удивленными,недоумевающими  взглядами.
Было даже нечто необъяснимо манящее, волнующее во всей его фигуре,в том, как он шёл, будто решившись на что-то важное, размашисто выбрасывая ноги из-под пальто, сосредоточенно размышляя  о чём-то, только ему одному ведомом. Тёмный силуэт то перемещался, то останавливался на фоне ослепительного белого снега, неизбежно привлекая к себе, заставляя замедлять шаг случайно проходящих мимо него людей.
Одет он был в чёрное длинное пальто, тёмно-синие грязноватые  брюки неряшливо морщились на стареньких, стоптанных ботинках, лицо его было какое-то нездешнее, болезненно отрешённое.
Он выходил на прогулку всегда примерно в одно и то же время.
Не заметить этого я не могла, потому что все маленькие дети нашего двора были у меня "на учёте".
Я, как кошка, стерегущая мышку, высматривала такие колясочки и мчалась просить разрешения погулять с ребёночком. Очень я переживала, считала себя несчастной из-за того, что не было у меня ни сестрички, ни братика. А когда гуляла, представляла себе, что это мой братик или сестричка.В эти минуты я была счастлива.

Плохо расти одной.

   Этот дяденька вызывал у меня  страх, смешанный с каким-то неосознанным,  мучительным, почти болезненным  интересом.
Увидев его впервые, я не могла уже отвести от него глаз.
Сердце замирало от скакой-то необъяснимой радости....Красота его была просто сказочной, но какой-то тревожащей, необычной. Кажется, я видела такие лица на картинах в Третьяковской галерее... Стараясь не упустить момент, когда он выходил из подъезда со своей низенькой салатовой коляской, я уже "дежурила", стоя поодаль, прячась чуть-чуть за угол или приседая за сугробом.

И вот "Левитан" с коляской появлялся, наконец, и отправлялся в сторону от дома, по направлению к Дворцу культуры "Станколит". Это считалось - далеко. Путь  неблизкий, предстояло несколько раз пересекать улицу.

Машин в то время было не так уж и много, но всё же он шёл не один  и я думала, что это не очень хорошо – так часто переходить дорогу с маленьким ребёночком, пусть даже он и в коляске...

Решила взять над этим странным папой "шефство", понятное дело, что его нельзя оставлять одного, ну никак.

Это было правильно. Уже  через  какое-то время  его походка становилась неуверенной, он начинал спотыкаться, странновато пошатываясь и неожиданно  разворачивая коляску в противоположном направлении.
В этот момент я пугалась, что он заметит меня,увидит, что я иду вслед за ним. Иногда я даже приседала на корточки  и замирала от страха, не сводя с него глаз.

Но он не замечал ничего. Он был пьян.

Вот так его прогулки под моим  "конвоем" и продолжались какое-то время, пока не сбылась, наконец,  моя мечта.

А мечтой моей было забрать у него ребёночка, девочку Вику, и унести её к себе домой.
И стала бы Вика моей младшей сестрёнкой...
Какое это было бы счастье!

Мама девочки, худенькая, маленькая блондинка с милым, мягким, всегда будто в чем-то виновато-испуганным личиком, почему-то очень  радовалась, когда встречала меня на улице.

Меня уже все знали как девочку-няньку.

Знали, что со мной можно оставить малыша во дворе и даже доверить сходить с ребёнком в магазин и даже (о!)что-то купить.

Иногда мама Вики, тётя Люся, просто просила меня побыть -"подежурить" в комнате, пока ей нужно было постирать в ванной или сбегать куда-нибудь ненадолго.

При одном моём появлении Вика начинала вылезать из кроватки от радости. Я всегда очень удивлялалсь,  что она меня узнаёт...

Однажды, когда я в очередной раз пришла к маме моей любимицы, чтобы, с трудом преодолевая робость и стыд за своё нахальство, попроситься погулять с малышкой, я прочитала во взгляде этой, такой милой, хрупкой женщины в светло-зелёной застиранной кофточке, такое отчаяние, такую абсолютную беззащитность и обречённость, что у меня душа ушла в пятки.

В её покрасневших, вспухших от слёз  глазах читалась и мольба, и вина непонятно за что, и чуть ли не горькое горе...

Что я,сама ещё восьмилетняя девочка,могла ей сказать в утешение?
Какой вопрос я могла ей задать?!

Понятно, что ничего совершенно.

  Не забыть мне этот взгляд.

   Да, надо было что-то придумать, как-то помочь.
  Но как?!
  Что я могла бы сделать для безответной и бессловесной тёти Люси, Викиной мамы?

Забрать девочку в нашу семью - вот что!
Это единственный выход!
И тёте Люсе будет полегче, и мы все будем счастливы, потому что у нас появится ещё один маленький человек, член нашей семьи.
Мы живём в одном доме, правда, в разных подъездах, но это ничего, это ерунда,даже ещё лучше -  значит, тётя Люся сможет к нам прийти в любое время.

И вот, однажды, во время одной из таких прогулок "под моим шефством", папа Вики - "Левитан",неожиданно споткнувшись,закружился на одном месте,не выпуская коляску из рук…

Он был сильно пьян,по своему обыкновению.

Фантастически красивый молодой мужчина библейской,сказочной внешности кружился на одном месте, привлекая внимание прохожих,в жутком танце с коляской, в которой спала его девятимесячная дочка.

Девочка заплакала, каким-то грудным, глухим баском...
Сердце у меня ухнуло, начало гулко биться, ударяя в рёбра и подбираясь к горлу, в уши будто посыпался горячий,стеклянный песок.

Меня охватил животный ужас.

Но убежать, оставить грудного ребёнка в такой беде, я никак не могла,это было исключено.

Вдруг отец девочки начал как-то оседать и мягко, бесшумно, как в кино,  повалился прямо в плотный, высокий сугроб у дороги Стрелецкой улицы.
Тяжёлая коляска перевернулась на бок.
Всё происходило как в страшном фильме...
Но я  всё же и к счастью успела подхватить ребёнка раньше, чем одеяло коснулось асфальта.

   Всё. Моя  Вика была спасена!
Я помчалась к нашему дому с ребёночком в руках так, будто за мной гонится Баба–
Яга.
Люди, идущие мне навстречу, замедляли шаги, провожая меня любопытными взглядами.

На бегу я с отчаянием думала ещё и о том, как этот "Левитан"  там,в сугробе, лежит совсем один... Как же папа уже моей Вики  до дома-то доберётся?!

Но ребёнок был важнее.

Прибежала домой, не заметив,что уже наступил синий зимний вечер.
Дверь мне открыла наша соседка Мария Васильевна, которая была мне,говоря "по-настоящему", няней.

  Увидев меня на лестничной площадке с ребёночком в ватном одеяле, со свёртком,  не намного меньше меня самой, добрейшая Марьвасильна обомлела.

-Валечка! Что это? Кто  это?! Это ребёнок!!! Откуда у тебя этот ребёнок?!

К счастью, девочка уже успокоилась и смотрела на меня с любопытством и очень весело. Ей было месяцев восемь или девять, как выяснилось позже.

-Марьвасильна! Там её папа  - пьяный!!! Он упал!!!  Прямо в сугроб!!!
Я её спасла! Иначе она задохнулсь бы в этом сугробе! Она уже заплакала!
Она теперь будет наша!
Её зовут Вика! Я знаю!  Её мама меня тоже знает! Вика теперь будет моей сестричкой! Я всегда, ещё давно мечтала об этом !!!
Вы не представляете, как я её обожаю!
Ну, смотрите, какая она прелесть!

Она теперь у нас будет жить!Я её очень люблю!
Я к ним уже давно хожу!
Её мама, тётя Люся, разрешит, она очень-очень добрая!
Правда-правда разрешит!Знаете, как ей тяжело живётся?!
Там у неё вообще такой ужас дома, даже сказать не могу!
Тетя Люся сама всё время плачет и боится!
У Вики знаете, какой папа?!
Он  пьяный всё время!

-Валечка! Валечка! Ай-я-я-яй! Ой-ё-ё-ёй, что творится, Мать-Царица!
Что же это такое делается?!

Какая же ты, Валечка,глупышка!
Ну, ладно, ладно… Хорошо-хорошо!
Давай, развернём  её, посмотрим...

Неси её на кровать...
Батюшки, ой-ё-ёй… Беда–то какая!
Ой, девулечка-то  какая хорошенькая, ишь, ишь, какая, смотри-ка, глазки какие умненькие и смеётся даже! Красавица! Смотрите - и кудряшки какие у неё! И не плачет даже! Она тебя знает, значит? Как же это?! Да-да-да! Сколько же ей месяцев-то?

Самое поразительное, что маленькая Вика и правда, очень обрадовалась, узнав меня, и потянулась ко мне на ручки.

Я  была на седьмом небе от счастья.

-Марьвасильна! Она, наверное, покушать хочет! Мы сейчас её покормим! Я умею варить манную кашу, у  нас есть творог и яблоки. Всё-всё сейчас натру, творожочек молочком подогретым разбавлю, всё сделаю. Я умею, я её уже сколько раз так кормила! Мне тётя Люся разрешала! Только руки помою! А спать она будет со мной вместе - у меня же большая кровать!

Глаза девочки, удивляющие своей красотой, ярко-зелёные, обрамлённые густыми ресницами, сияли так, что невозможно было с ней расстаться ни на секунду. Малышка выглядела счастливой. Я сообразила, что, для того чтобы уйти на кухню, ребёнка надо положить на кровать, аккуратно поперёк.
Но ведь не оставишь же её одну в комнате!

В этот момент послышалось, как в квартиру вошла моя мама, вернувшись с работы.   

Марьвасильна находилась в нашей комнате, вид у неё был виноватый и испуганный.
Добрейшая женщина, портниха-кустарь целыми днями строчащая на машинке Зингер,  была не только нашей соседкой по квартире, но и  нашим близким, почти родным человеком.

Мы очень дружно жили, как одна семья.

Марьвасильна была одинокая, её единственного сына Виктора убили на войне.
  Чёрно-белая, расплывчатая и отретушированная фотография под стеклом, в тёмно-коричневой деревянной рамке, сделанная для документа и сильно увеличенная, висела у Марьвасильны на стене  над швейной машинкой "Зингер".
На буфете, в её шестиметровой комнатке, на самом верху, стоял аляповатый, разноцветный  глиняный петух, а за петухом - какая-то икона.
Чтобы не видно было.

Над верующими очень тогда смеялись, это считалось проявлением крайней отсталости, до неприличия.

Добрая женщина души во мне не чаяла.
И вот сейчас "не досмотрела за мной", девочка ушла гулять и пришла вон с кем.
Ой-ё-ёй… Что же делать-то!
Мама разделась, вошла в комнату и увидела интересную сцену.
Её восьмилетняя дочь сидит на диване с грудной девочкой на руках и играет с ней в "сороку – ворону" на ладошке. Кудрявенькая девочка-младенец, будто сошедшая с картин Микеланджело, громко смеётся и подпрыгивает от удовольствия.
Моя мама была очень волевой  женщиной.

На всё реагировала мгновенно.

Но здесь получился сбой.

В таких случаях говорят - "она лишилась дара речи".
Именно это и произошло с моей мамой.
Она "так и села" - не зная, что сказать и что спросить, боясь услышать такой ответ, от которого её станет ещё хуже, ещё жутче.

В состоянии еле скрываемой нарастающей паники, мама моя, цепенея,  как-то отрешенно остановила свой взгляд на моей физиономии, но глаза её а смотрели не на меня, а куда-то вдаль, в окно за моей спиной... Она облизывала губы от волнения.
В лице моей мамочки  появилось  что-то неожиданно заискивающее.

Видно было по всему, что у неё не получалось даже сформулировать свой вопрос.

Она явно боялась услышать какой-нибудь ужасный ответ.

В эту минуту девочка прижалась ко мне щёчкой и… поцеловала!

Я обняла свою долгожданную сестричку и заплакала.

- Мамочка! Я тебе что скажу!

Ты же не знаешь!
У неё папа пьяница!
Он её потеряет когда-нибудь!
Он по улице с ней ходит пьяный!
С ней может случиться всё что угодно!
Вику  нельзя отдавать её папе!
Ты только представь!

Мама  не произнесла ни одного слова. Лицо её выражало такую растерянность, такое изумление, что видно было по всему, что ей требовалось какое-то время, чтобы совладать с собой.

Очень редкий случай.

Я ликовала.

Моя мечта воплощалась в реальность!

Девочка прыгала с восторгом у меня  на коленях, я уже решила, что это будет
точно моя долгожданная сестрёнка.

-Ма-а-ам!Ну, ма-а-а-ам!

Что ты так смотришь? Тётя Люся же разрешит! Она уже сколько раз разрешала мне с
ней гулять!
-Какая тётя Люся?!- Лицо моей мамы вспыхнуло надеждой...
-Ну, из первого подъезда.
-Какого первого подъезда?!– ласково прошептала мама высохшими губами.
На лице её появилось выражение умиления.
-Ну, в нашем доме!
-В нашем доме?! Её мама  живёт в нашем доме?!
- Ну, да!
Через секунду моей мамы в квартире уже не было.

Я только сильно вздрогнула и подпрыгнуоа с малышкой на руках от того, с каким грохотом хлопнула наша входная дверь.
Внутри всё куда-то провалилось.

Я горько заплакала от дурного предчувствия.

Будет не так, как я мечтаю.
Ужас какой! Моя мама не была на моей стороне.
Во как! Она ушла за тётей  Люсей и у меня  сейчас ребёночка моего, сестричку мю желанную - отнимут!

Моя мама меня ненавидит!
Какая же я несчастная!!!

Вика тоже почему-то заплакала, ещё крепче обняв меня своими ручками. Эта девочка уже была мне родной.


Так мы и заревели с ней вдвоём...
Потрясённая Марьвасильна сидела молча на краешке стула, белая, как лист бумаги.
Минут через пять тётя Люся, без пальто, в одной своей светло-салатовой, застиранной комбинации и незастёгнутой юбке, даже без кофточки, бледная, с ввалившимися щеками, потемневшими глазами цвета зелёного крыжовника, влетела к нам в квартиру, как раненая птица в окно...

Я даже не успела произнести заготовленные мольбы.

Мать схватила девочку, посмотрела на меня долгим-долгим,  благодарным взглядом, как-то наспех  чмокнула в щёку и… дверь хлопнула ещё раз.

Это был конец моего счастья.

Я сползла с дивана на пол, задохнувшись от  рыдания и отчаянного горя.

Моя мечта не сбылась.

Но мои прогулки с Викой продолжились.
Бывали случаи, когда тётя Люся даже оставляла меня с девочкой дома на полдня.
Для меня это были праздничное время.

  Никогда, ни разу я не заметила, чтобы тётя Люся хоть словом, хоть намёком пожаловалась на свою судьбу.

Мне было совершенно ясно, что она очень любила своего мужа, отца своей дочки.

Это было вопреки всякой логике.

Мы как бы породнились, Вика очень привязалась ко мне, а я её обожала.

Шли годы, Вика росла, да и у меня всё меньше оставалось свободного времени.

После того случая я ни разу не видела её папу.

По слухам, её отец повесился в состоянии белой горячки.

Редчайший случай у евреев.

Когда я встречалась с Викой случайно во дворе, она неслась ко мне, раскинув руки и сияя чудными, как у матери, глазами цвета  зеленого крыжовника...

Густые,русые, курчавые и нежные её волосики, обрамляющие высокий лоб, счастливое  лицо  навсегда запечатлелись в моей душе с той поры.

За нами, улыбаясь и переглядываясь, наблюдал весь двор, а я уже смущалась.

Как мы с ней любили друг друга!

Она относилась ко мне как к старшей сестре...

Я для неё была абсолютным авторитетом и примером для подражания. что меян очень смешило, конечно....

Подружки во дворе заворожённо и слегка с завистью смотрели, как она бросалась мне на шею, завидев  издалека…
Как светились её лучистые, тёплые  глаза!

А у меня ёкало сердце.

Ведь нельзя было не думать о том, что надо было быть достойной такого отношения.

Школу я закончила и мы переехали в другой район. Связь с Викой оборвалась, к великому сожалению.

Никогда никому не рассказывала  эту историю , вот только сейчас решила.

А мой сын сказал мне на днях, что, если у него будет когда-нибудь дочка, он назовёт ей Викой.

Интересно как.

А ведь так и случилось...



"Любовь никогда не перестает,

хотя и пророчества прекратятся,

и языки умолкнут,

и знание упразднится."

Апостол Павел.
**************
(1Кор.13:4-9)





Зачем я это рассказываю?

Мне было восемь лет.
Очень я любила уже в этом возрасте маленьких детей.
Мечтала стать учительницей или воспитательницей в детском саду,  или в яслях.  Когда гуляла во дворе, не могла пройти спокойно мимо ни одной коляски, останавливалась около каждого малыша.

Надо мной даже посмеивались, говорили:

" Хорошая из тебя нянька получится!"

Маме моей это совсем не нравилось.

Она считала такое моё качество характера страшнейшей глупостью.

К счастью,  мамочки малышей глупой меня совсем не считали, а даже очень охотно доверяли мне погулять со своими детьми, легко оставляли меня одну с колясками, иногда даже и надолго.

Женщины во дворе смотрели на меня и ребёночка, осуждающе причмокивая:"Вот, гляньте! Бросила мамашка дитё на девочку, и горя ей мало!"

Всё ведь на виду происходило в нашем дворе.


  Подружки потешались надо мною, но по-доброму.
Жадно прочитывая  все журналы, что выписывались в нашей семье, я читала также и журнал  "Семья и школа ", от первой страницы до последней.
Там было много интересного.
  Неправильный подход к воспитанию детей, который я наблюдала вокруг, сильно меня расстраивал.
Представляла себе, как будет у  меня самой, когда у меня будут уже свои дети.

Забегая вперёд,  могу сказать сегодня, что мечты и намерения мои сбылись.
Не зря я всё это читала, вот я о чём.

Только вот воспитание, увы,  решает далеко не всё, жаль, что  понимание этого приходит тогда, когда дети вырастают,  становятся большими.

Детство моё прошло в Марьиной Роще, в районе Стрелецкой улицы.
В нашем доме, в крайнем подъезде, на первом этаже жила маленькая девочка, грудная.

  Папа её часто гулял один с коляской и я видела её завёрнутой в красное ватное одеяло в белом пододеяльнике.
Вот об этом и пойдёт мой рассказ.

   Дело было зимой. Когда этот не совсем обычный папа с ребёнком  впервые появился в нашем дворе, он не  мог не  обратить на себя особое, даже пристальное  внимание.
   Это был молодой мужчина очень интересной, яркой внешности, он не был ни на кого похож. Про себя я его назвала "Левитаном". Я видела фильм по телевизору об этом гениальном художнике и влюбилась в этот образ. Интересно, что не я одна так его "окрестила"..."Левитаном"  его почему-то называли и другие.

      У него были очень густые, антрацитно-чёрные волосы,полностью закрывающие  воротник пальто, пружинящие локоны разбегались спиралями по плечам. Это было так красиво!  Выражение лица,голубовато-бледного, было немного пугающим и одновременно чем-то необъяснимо притягивающим. Одного взгляда на этого человека  было достаточно, чтобы запомнить его на всю жизнь.Он будто все время хотел что-то всем нам сказать, но сдерживался изо всех сил...
Таким я его и запомнила. Когда он шёл по заснеженной улице, люди на него обязательно оборачивались и долго провожали удивленными,недоумевающими  взглядами.
Было даже нечто необъяснимо манящее, волнующее во всей его фигуре,в том, как он шёл, будто решившись на что-то важное, размашисто выбрасывая ноги из-под пальто, сосредоточенно размышляя  о чём-то, только ему одному ведомом. Тёмный силуэт то перемещался, то останавливался на фоне ослепительного белого снега, неизбежно привлекая к себе, заставляя замедлять шаг случайно проходящих мимо него людей.
Одет он был в чёрное длинное пальто, тёмно-синие грязноватые  брюки неряшливо морщились на стареньких, стоптанных ботинках, лицо его было какое-то нездешнее, болезненно отрешённое.
Он выходил на прогулку всегда примерно в одно и то же время.
Не заметить этого я не могла, потому что все маленькие дети нашего двора были у меня "на учёте".
Я, как кошка, стерегущая мышку, высматривала такие колясочки и мчалась просить разрешения погулять с ребёночком. Очень я переживала, считала себя несчастной из-за того, что не было у меня ни сестрички, ни братика. А когда гуляла, представляла себе, что это мой братик или сестричка.В эти минуты я была счастлива.

Плохо расти одной.

   Этот дяденька вызывал у меня  страх, смешанный с каким-то неосознанным,  мучительным, почти болезненным  интересом.
Увидев его впервые, я не могла уже отвести от него глаз.
Сердце замирало от скакой-то необъяснимой радости....Красота его была просто сказочной, но какой-то тревожащей, необычной. Кажется, я видела такие лица на картинах в Третьяковской галерее... Стараясь не упустить момент, когда он выходил из подъезда со своей низенькой салатовой коляской, я уже "дежурила", стоя поодаль, прячась чуть-чуть за угол или приседая за сугробом.

И вот "Левитан" с коляской появлялся, наконец, и отправлялся в сторону от дома, по направлению к Дворцу культуры "Станколит". Это считалось - далеко. Путь  неблизкий, предстояло несколько раз пересекать улицу.

Машин в то время было не так уж и много, но всё же он шёл не один  и я думала, что это не очень хорошо – так часто переходить дорогу с маленьким ребёночком, пусть даже он и в коляске...

Решила взять над этим странным папой "шефство", понятное дело, что его нельзя оставлять одного, ну никак.

Это было правильно. Уже  через  какое-то время  его походка становилась неуверенной, он начинал спотыкаться, странновато пошатываясь и неожиданно  разворачивая коляску в противоположном направлении.
В этот момент я пугалась, что он заметит меня,увидит, что я иду вслед за ним. Иногда я даже приседала на корточки  и замирала от страха, не сводя с него глаз.

Но он не замечал ничего. Он был пьян.

Вот так его прогулки под моим  "конвоем" и продолжались какое-то время, пока не сбылась, наконец,  моя мечта.

А мечтой моей было забрать у него ребёночка, девочку Вику, и унести её к себе домой.
И стала бы Вика моей младшей сестрёнкой...
Какое это было бы счастье!

Мама девочки, худенькая, маленькая блондинка с милым, мягким, всегда будто в чем-то виновато-испуганным личиком, почему-то очень  радовалась, когда встречала меня на улице.

Меня уже все знали как девочку-няньку.

Знали, что со мной можно оставить малыша во дворе и даже доверить сходить с ребёнком в магазин и даже (о!)что-то купить.
 
Иногда мама Вики, тётя Люся, просто просила меня побыть -"подежурить" в комнате, пока ей нужно было постирать в ванной или сбегать куда-нибудь ненадолго.

При одном моём появлении Вика начинала вылезать из кроватки от радости. Я всегда очень удивлялалсь,  что она меня узнаёт...

Однажды, когда я в очередной раз пришла к маме моей любимицы, чтобы, с трудом преодолевая робость и стыд за своё нахальство, попроситься погулять с малышкой, я прочитала во взгляде этой, такой милой, хрупкой женщины в светло-зелёной застиранной кофточке, такое отчаяние, такую абсолютную беззащитность и обречённость, что у меня душа ушла в пятки.

В её покрасневших, вспухших от слёз  глазах читалась и мольба, и вина непонятно за что, и чуть ли не горькое горе...

Что я,сама ещё восьмилетняя девочка,могла ей сказать в утешение?
Какой вопрос я могла ей задать?!

Понятно, что ничего совершенно.

  Не забыть мне этот взгляд.

   Да, надо было что-то придумать, как-то помочь.
  Но как?!
  Что я могла бы сделать для безответной и бессловесной тёти Люси, Викиной мамы?

Забрать девочку в нашу семью - вот что!
Это единственный выход!
И тёте Люсе будет полегче, и мы все будем счастливы, потому что у нас появится ещё один маленький человек, член нашей семьи.
Мы живём в одном доме, правда, в разных подъездах, но это ничего, это ерунда,даже ещё лучше -  значит, тётя Люся сможет к нам прийти в любое время.

И вот, однажды, во время одной из таких прогулок "под моим шефством", папа Вики - "Левитан",неожиданно споткнувшись,закружился на одном месте,не выпуская коляску из рук…

Он был сильно пьян,по своему обыкновению.

Фантастически красивый молодой мужчина библейской,сказочной внешности кружился на одном месте, привлекая внимание прохожих,в жутком танце с коляской, в которой спала его девятимесячная дочка.

Девочка заплакала, каким-то грудным, глухим баском...
Сердце у меня ухнуло, начало гулко биться, ударяя в рёбра и подбираясь к горлу, в уши будто посыпался горячий,стеклянный песок.

Меня охватил животный ужас.

Но убежать, оставить грудного ребёнка в такой беде, я никак не могла,это было исключено.

Вдруг отец девочки начал как-то оседать и мягко, бесшумно, как в кино,  повалился прямо в плотный, высокий сугроб у дороги Стрелецкой улицы.
Тяжёлая коляска перевернулась на бок.
Всё происходило как в страшном фильме...
Но я  всё же и к счастью успела подхватить ребёнка раньше, чем одеяло коснулось асфальта.

   Всё. Моя  Вика была спасена!
Я помчалась к нашему дому с ребёночком в руках так, будто за мной гонится Баба–
Яга.
Люди, идущие мне навстречу, замедляли шаги, провожая меня любопытными взглядами.

На бегу я с отчаянием думала ещё и о том, как этот "Левитан"  там,в сугробе, лежит совсем один... Как же папа уже моей Вики  до дома-то доберётся?!

Но ребёнок был важнее.

Прибежала домой, не заметив,что уже наступил синий зимний вечер.
Дверь мне открыла наша соседка Мария Васильевна, которая была мне,говоря "по-настоящему", няней.

  Увидев меня на лестничной площадке с ребёночком в ватном одеяле, со свёртком,  не намного меньше меня самой, добрейшая Марьвасильна обомлела.

-Валечка! Что это? Кто  это?! Это ребёнок!!! Откуда у тебя этот ребёнок?!

К счастью, девочка уже успокоилась и смотрела на меня с любопытством и очень весело. Ей было месяцев восемь или девять, как выяснилось позже.

-Марьвасильна! Там её папа  - пьяный!!! Он упал!!!  Прямо в сугроб!!!
Я её спасла! Иначе она задохнулсь бы в этом сугробе! Она уже заплакала!
Она теперь будет наша!
Её зовут Вика! Я знаю!  Её мама меня тоже знает! Вика теперь будет моей сестричкой! Я всегда, ещё давно мечтала об этом !!!
Вы не представляете, как я её обожаю!
Ну, смотрите, какая она прелесть!

Она теперь у нас будет жить!Я её очень люблю!
Я к ним уже давно хожу!
Её мама, тётя Люся, разрешит, она очень-очень добрая!
Правда-правда разрешит!Знаете, как ей тяжело живётся?!
Там у неё вообще такой ужас дома, даже сказать не могу!
Тетя Люся сама всё время плачет и боится!
У Вики знаете, какой папа?!
Он  пьяный всё время!

-Валечка! Валечка! Ай-я-я-яй! Ой-ё-ё-ёй, что творится, Мать-Царица!
Что же это такое делается?!

Какая же ты, Валечка,глупышка!
Ну, ладно, ладно… Хорошо-хорошо!
Давай, развернём  её, посмотрим...

Неси её на кровать...
Батюшки, ой-ё-ёй… Беда–то какая!
Ой, девулечка-то  какая хорошенькая, ишь, ишь, какая, смотри-ка, глазки какие умненькие и смеётся даже! Красавица! Смотрите - и кудряшки какие у неё! И не плачет даже! Она тебя знает, значит? Как же это?! Да-да-да! Сколько же ей месяцев-то?

Самое поразительное, что маленькая Вика и правда, очень обрадовалась, узнав меня, и потянулась ко мне на ручки.

Я  была на седьмом небе от счастья.

-Марьвасильна! Она, наверное, покушать хочет! Мы сейчас её покормим! Я умею варить манную кашу, у  нас есть творог и яблоки. Всё-всё сейчас натру, творожочек молочком подогретым разбавлю, всё сделаю. Я умею, я её уже сколько раз так кормила! Мне тётя Люся разрешала! Только руки помою! А спать она будет со мной вместе - у меня же большая кровать!

Глаза девочки, удивляющие своей красотой, ярко-зелёные, обрамлённые густыми ресницами, сияли так, что невозможно было с ней расстаться ни на секунду. Малышка выглядела счастливой. Я сообразила, что, для того чтобы уйти на кухню, ребёнка надо положить на кровать, аккуратно поперёк.
Но ведь не оставишь же её одну в комнате!

В этот момент послышалось, как в квартиру вошла моя мама, вернувшись с работы.   

Марьвасильна находилась в нашей комнате, вид у неё был виноватый и испуганный.
Добрейшая женщина, портниха-кустарь целыми днями строчащая на машинке Зингер,  была не только нашей соседкой по квартире, но и  нашим близким, почти родным человеком.

Мы очень дружно жили, как одна семья.

Марьвасильна была одинокая, её единственного сына Виктора убили на войне.
  Чёрно-белая, расплывчатая и отретушированная фотография под стеклом, в тёмно-коричневой деревянной рамке, сделанная для документа и сильно увеличенная, висела у Марьвасильны на стене  над швейной машинкой "Зингер".
На буфете, в её шестиметровой комнатке, на самом верху, стоял аляповатый, разноцветный  глиняный петух, а за петухом - какая-то икона.
Чтобы не видно было.

Над верующими очень тогда смеялись, это считалось проявлением крайней отсталости, до неприличия.

Добрая женщина души во мне не чаяла.
И вот сейчас "не досмотрела за мной", девочка ушла гулять и пришла вон с кем.
Ой-ё-ёй… Что же делать-то!
Мама разделась, вошла в комнату и увидела интересную сцену.
Её восьмилетняя дочь сидит на диване с грудной девочкой на руках и играет с ней в "сороку – ворону" на ладошке. Кудрявенькая девочка-младенец, будто сошедшая с картин Микеланджело, громко смеётся и подпрыгивает от удовольствия.
Моя мама была очень волевой  женщиной.

На всё реагировала мгновенно.

Но здесь получился сбой.

В таких случаях говорят - "она лишилась дара речи".
Именно это и произошло с моей мамой.
Она "так и села" - не зная, что сказать и что спросить, боясь услышать такой ответ, от которого её станет ещё хуже, ещё жутче.

В состоянии еле скрываемой нарастающей паники, мама моя, цепенея,  как-то отрешенно остановила свой взгляд на моей физиономии, но глаза её а смотрели не на меня, а куда-то вдаль, в окно за моей спиной... Она облизывала губы от волнения.
В лице моей мамочки  появилось  что-то неожиданно заискивающее.

Видно было по всему, что у неё не получалось даже сформулировать свой вопрос.

Она явно боялась услышать какой-нибудь ужасный ответ.

В эту минуту девочка прижалась ко мне щёчкой и… поцеловала!

Я обняла свою долгожданную сестричку и заплакала.

- Мамочка! Я тебе что скажу!

Ты же не знаешь!
У неё папа пьяница!
Он её потеряет когда-нибудь!
Он по улице с ней ходит пьяный!
С ней может случиться всё что угодно!
Вику  нельзя отдавать её папе!
Ты только представь!

Мама  не произнесла ни одного слова. Лицо её выражало такую растерянность, такое изумление, что видно было по всему, что ей требовалось какое-то время, чтобы совладать с собой.

Очень редкий случай.

Я ликовала.

Моя мечта воплощалась в реальность!

Девочка прыгала с восторгом у меня  на коленях, я уже решила, что это будет
точно моя долгожданная сестрёнка.

-Ма-а-ам!Ну, ма-а-а-ам!

Что ты так смотришь? Тётя Люся же разрешит! Она уже сколько раз разрешала мне с
ней гулять!
-Какая тётя Люся?!- Лицо моей мамы вспыхнуло надеждой...
-Ну, из первого подъезда.
-Какого первого подъезда?!– ласково прошептала мама высохшими губами.
На лице её появилось выражение умиления.
-Ну, в нашем доме!
-В нашем доме?! Её мама  живёт в нашем доме?!
- Ну, да!
Через секунду моей мамы в квартире уже не было.

Я только сильно вздрогнула и подпрыгнуоа с малышкой на руках от того, с каким грохотом хлопнула наша входная дверь.
Внутри всё куда-то провалилось.

Я горько заплакала от дурного предчувствия.

Будет не так, как я мечтаю.
Ужас какой! Моя мама не была на моей стороне.
Во как! Она ушла за тётей  Люсей и у меня  сейчас ребёночка моего, сестричку мю желанную - отнимут!

Моя мама меня ненавидит!
Какая же я несчастная!!!

Вика тоже почему-то заплакала, ещё крепче обняв меня своими ручками. Эта девочка уже была мне родной.


Так мы и заревели с ней вдвоём...


Потрясённая Марьвасильна сидела молча на краешке стула, белая, как лист бумаги.
Минут через пять тётя Люся, без пальто, в одной своей светло-салатовой, застиранной комбинации и незастёгнутой юбке, даже без кофточки, бледная, с ввалившимися щеками, потемневшими глазами цвета зелёного крыжовника, влетела к нам в квартиру, как раненая птица в окно...

Я даже не успела произнести заготовленные мольбы.

Мать схватила девочку, посмотрела на меня долгим-долгим,  благодарным взглядом, как-то наспех  чмокнула в щёку и… дверь хлопнула ещё раз.

Это был конец моего счастья.
 
Я сползла с дивана на пол, задохнувшись от  рыдания и отчаянного горя.

Моя мечта не сбылась.

Но мои прогулки с Викой продолжились.
Бывали случаи, когда тётя Люся даже оставляла меня с девочкой дома на полдня.
Для меня это были праздничное время.

  Никогда, ни разу я не заметила, чтобы тётя Люся хоть словом, хоть намёком пожаловалась на свою судьбу.

Мне было совершенно ясно, что она очень любила своего мужа, отца своей дочки.

Это было вопреки всякой логике.

Мы как бы породнились, Вика очень привязалась ко мне, а я её обожала.

Шли годы, Вика росла, да и у меня всё меньше оставалось свободного времени.

После того случая я ни разу не видела её папу.

По слухам, её отец повесился в состоянии белой горячки.

Редчайший случай у евреев.

Когда я встречалась с Викой случайно во дворе, она неслась ко мне, раскинув руки и сияя чудными, как у матери, глазами цвета  зеленого крыжовника...

Густые,русые,  курчавые и нежные её волосики, обрамляющие высокий лоб, счастливое  лицо  навсегда запечатлелись в моей душе с той поры.

За нами, улыбаясь и переглядываясь, наблюдал весь двор, а я уже смущалась.

Как мы с ней любили друг друга!

Она относилась ко мне как к старшей сестре...

Я для неё была абсолютным авторитетом и примером для подражания. что меян очень смешило, конечно....

Подружки во дворе заворожённо и слегка с завистью смотрели, как она бросалась мне на шею, завидев  издалека…
Как светились её лучистые, тёплые  глаза!

А у меня ёкало сердце.

Ведь нельзя было не думать о том, что надо было быть достойной такого отношения.

Школу я закончила и мы переехали в другой район. Связь с Викой оборвалась, к великому сожалению.

Никогда никому не рассказывала  эту историю , вот только сейчас решила.

А мой сын сказал мне на днях, что, если у него будет когда-нибудь дочка, он назовёт ей Викой.

Интересно как.

А ведь так и случилось...