Холодный душ

Как быстро сменяются эпохи нынче!
Вот и ушли безвозвратно наивные годы,
когда понедельник начинался в субботу,
а символом студенчества был гайдаевский Шурик...
Впрочем, в те времена в каждом ВУЗе был свой Шурик.


Яркий сентябрьский день бликовал в актовом зале   университета разноцветными  витражными зайчиками. Петь и плакать хотелось одновременно – пришла другая, яркая, совсем новая жизнь. И в жизни этой, как Алисе в Зазеркалье, не было места удивлению. Только что вернувшийся из США ректор призывал новое студенческое пополнение не терять время и смело брать науку за рога. Вчерашние абитуриенты лоснились, как блинами объевшиеся, и всем своим видом давали понять: ну, щас!
Шурик огляделся  -не было рядом родных, вчерашних лиц, но уже мелькали новые знакомые. Вот Мишка Фейгин, учуяв родственную душу, обозвал Шурика  «благородным доном», а горбоносый Игорь обозначил конкурентов-математиков как «кадавров»… Дух Стругацких витал в аудиториях, и хотелось, чтобы понедельник начался немедленно, не дожидаясь субботы.
   Правда, понедельник этот предварялся одним небольшим  и приятным событием – поселиться с новыми друзьями в общежитие. Новенькое, с иголочки, только что выстроенное с расчетом на иностранцев . Может, поэтому, а, может, по заведенному еще Кагановичем порядку, для вселения надлежало предъявить справку о санобработке: общественная баня должна была удостоверить отсутствие наличия у поселяемого студента вшей. Смешно и глупо! Завтра на Марс полетим, а тут…
   К тому ж еще оказалось, что у всех поселяемых ребят справки уже были на руках. Не было, правда, у девчат-первокурсниц, вившихся вокруг Сергея со странной фамилией Дементий. Они тут же предложили Шурику поехать вместе и засмеялись, запрокидывая головы, и демонстрируя Шурику родинки-бусинки на шейках. Но среди них не было ни одной высокой, хрупкой, с копной зеленоватых волос – похожей на Аэлиту…Гм! Шурик покраснел и махнул рукой.
    Ближней была баня велосипедного завода, индустриальный пейзаж которого уже ничем не напоминал НИИЧАВО, и взгрустнувший Шурик , прильнув к окну троллейбуса, беззвучно повторял пришедшего на ум Светлова:
                Приходит  осень журавлиной стаей,
                И дни за днями чередой бегут…
                А вы трясетесь в уголке трамвая,
                И вам квитанции не надо на уют.
 Было еще не поздно, но безумный помывочный день для студентов подходил к концу. Одуревшие от стотысячного набега слишком живых студентов охрипшие банщицы гнали голые колонны в безбрежный помывочный зал. «А, ну, молодежь, быстро! – надсаживалась бойкая старушка. – Закрывайте за собой кранЫ, а то щас как дам жизни! Квитанций никто не получит!»
     Вокруг Шурика все крутилось, блестело и шлепало. Только добросовестно намылив голову, понял он, что никто из пришедших мыться не собирался: сунув голову под полуледяной душ, каждый бежал с мокрой головой  за вожделенной справкой. Похлопав защипавшими глазами, Шурик  кое-как смыл с себя мыльную пену, и, постеснявшись предстать пред старушкой голышом, с трудом натянул брюки на мокрые ноги.
      Однако ж благородство это действия не возымело: «КранЫ!! – страшно захрипела старуха отпрянувшему Шурику. – Говорила кранЫ закрывать?! (в помывочной, действительно, весело лилось и булькало) Вот ты и закроешь! А не закроешь – справки не получишь!»   «Теть Дусь! – пожалела его, как показалось Шурику, банщица помоложе . – Не успеет ведь…»  «И пускай! – загадочно ответила баба Дуся и указала твердым пальцем на помывочный зал. – Закрывай!»
    Впрочем, не так уж тягостно это было. Подсмыкнув штаны, чтобы не намочить, Шурик лавировал между душевых струй и, ныряя за выгородки, перекрывал их одну за другой. Затихающий зал становился понемногу загадочным, и уже слышно стало, как Шурик напевает вполголоса:
                Мы не Декарты, не Ньютоны мы,
                Для нас наука темный лес чудес…
Как вдруг в зале возник какой-то новый посторонний шум
                А мы нормальные астрономы…
                да…
Мокрый и счастливый Шурик выскочил из-за последней выгородки… Попытка  спрятаться за нее обратно была инстинктивной, а потому бесполезной. Из противоположных ворот  необъятного зала помещение заполняла  волна голых студенток. Воспаленному глазу Шурика померещились даже знакомые родинки –бусинки на шеях.
   Испуганный его писк смуглая эта с белыми полосками масса вначале не восприняла, но когда худенькая фигурка хаотично заметалась по залу, мощный и согласный визг тысячи глоток упруго принял охальника на крыло и , опрокидывая преграды и двери, лихо вынес его в мужскую раздевалку, сунул в онемевшую руку мокрую справку и с треском захлопнул за ним дверь заводской бани.


   Фантастику Шурик любит до сих пор, правда, «Аэлиту» в его руках я с тех пор не видел ни разу, но вот ванную он навсегда предпочел бане.