Предатель

Репетиция проваливалась. Мастер понимал, что, собственно, она уже провалилась, и будь это дело в театре, он бы давно уже обматерил артистов и разогнал по домам. Но тут были его студенты, его первый третий  курс. Мастер должен был доказать ребятам, что в их общих с ним силах взбить эту бездарную сметану в масло, перешагнуть через самое безнадежное «не могу» и творить, творить! Черт бы их всех побрал!!!

- Володя, давай еще раз с твоего выхода, - Мастер ткнул сигарету в пустой спичечный коробок. - Знаешь, не вешай пальто, кинь на кресло. И сразу реплика! Маруся, а ты подхватывай моментально, ты уже сама завелась на скандал, только ждешь! Поехали!
Поехали. Мастер терпел минуты две. Ну что за колдобина такая! Проходная сцена. А, главное, Володька Конь – лучший студент группы! Талант, красота, герой – любовник, конечно. Но ты у меня сыграешь характерного, потому что ты действительно талантлив и должен уметь быть органично уродлив и органично смешон. А красив... Девицы тают! Баба Клава, гардеробщица, говорила, что каждый день полные карманы писем в пальто суют. С этой, по истории театра, почасовичкой,  вообще надо поговорить, как видит его, так сама не своя.
- Стоп!  - Мастер вздохнул, побарабанил пальцами по столу. Как же ему хотелось сейчас заорать! - Володенька, ты пойми ( Сука, дубина!!!), он же не дурак, твой Степанов ( Это ты - идиот!!!). Он хороший, добрый человек, просто – графоман. Он пишет плохие стихи, понимаешь, очень плохие! И очень их любит! И считает, что пишет хорошие! А в остальном, он абсолютно нормален, до противного. А у тебя он или какой-то монстр из шизиловки, или клоун из цирка. Думай, Володя, ищи!
Конь сидел напротив, уткнув  локти в колени и закрыв лицо руками. Он очень старался! Еще через пяток лет он вытянет такую рольку не затрачиваясь, на штампах. Мастер мог бы показать так, что сразу бы стало ясно, и  лучший его студент механически все бы повторил. И проехали бы этот кусок! И Маруся через полчаса уже летела бы на свиданку, вон аж ерзает от нетерпения , от злости на Коня. Между прочим, поэтому у нее сегодня так хорошо и идет. Состояние  по роли. Надо потом сказать, чтобы запомнила.
- Так, с выхода!
- Я не знаю, Петр Андреич... Не могу.
- А я, кажется, говорил, -  Мастер все-таки грохнул рукой по столу. - «Не могу, не знаю, не умею», нет таких слов у актера, ясно!?  Давайте все сюда! У кого какие идеи?
Маруся молчала и дулась. Интересно, как такие глазища на лице помещаются?
 Добрая Зина Калиновская подошла к  сидящему Володьке и обняла за плечи.: « Может... может, ему плохие стихи почитать, а?  Ну как свои?»
Мастер одобрительно посмотрел на нее: « Мысль! Дерзай, Вольдемар. Получится, Зине пива купишь!»
- Зачем? И я не пью, - смутилась Зина.
- Мне отдашь! Будет хоть какое-то удовольствие от  репетиции. Ну, Конь, давай!
- Я плохих стихов не знаю.
- Что?!
Ну, конечно, откуда? Папа – дирижер, мама – скрипач, на вступительных читал Верхарна. Ух как читал! И сам, как стихи Верхарна – нервный, летящий! Конь, ну надо же, чтоб фамилия так с сутью совпадала! Этакий арабский чистокровник. Глазом косит, хоть сейчас на скачки!
Мастер никогда не замечал за собой  гомосексуальных наклонностей и даже встревожился. Оглянулся на девчонок, они, Слава Богу, возбуждали. В конце концов, Аполлон тоже восхищает, ничего страшного.
- Ну, кто знает плохие стихи? Поделитесь.
- Я могу, - подал голос Макс,  волжанин, с Кинешмы, от «О» которого  горько плакали все преподаватели сценречи. - Зайчик весело бежит, у него нога дрожит!»
 Все заржали, а Мастер, отсмеявшись, восхищенно покачал головой:  «Шедевр! Это не Пушкин? Или сам сочинил?»
- Сам, - гордо сказал Макс. - В детском саду!
Мастер кинул быстрый взгляд на Коня. Ну вот, бери же! Готовый твой персонаж, смотри и повторяй! Нет, уткнулся носом в стену, в себе копается. Ну копайся, копайся... Теперь Максу:
- Молодец! Только знаешь,  эти стихи – они уже за гранью добра и зла. Ты, пожалуйста, их больше никому, я тебя умоляю, ты нам нужен живым!
- Ничего, Максик, - немедленно пожалела его добрая Зина, - зато ты поешь лучше всех.
Надо было видеть Максовы глаза! Он любил Зину с первого курса, как и большинство ребят в группе. Странное, вроде, дело: не красавицу Марусю с фигурой Мерлин Монро, а  эту, так точно выбравшую для себя на экзамене по мастерству монолог Кормилицы.  Похоже, и сами воздыхатели не очень-то понимали свой выбор, но опытный ловелас, Мастер прекрасно знал разницу между влюбленностью и любовью. Прелесть Маруси порождала мгновенную влюбленность, а беззащитная доброта Зины – долгую любовь. Ну и внешне, конечно...Свой первый курс Мастер отбирал придирчиво.
- Эй! Расслабились?  Ты, ты, ты - плохие стихи, быстро!
В наступившей на секунду тишине отчетливо послышался скрип приоткрываемой двери. Полумрак маленького студийного зала, казалось, осветился копной рыжих волос и лукавой улыбкой сказочного Иванушки – Дурачка.
- Ну, вы ва-а-а-ще! - Коська Сидоров, самый случайный студент в группе Мастера, взятый им по наитию, просто на всякий случай, с мыслью выгнать, если не пригодится. - Восьмой час, Конь, водка стынет! Ой, здрасьте, Петр Андреич! А я как раз с Володькой дома, это... порепетировать хотел.
- Сидоров!!!
Ну как на такого злиться! Рожица довольная, знал ведь, что Мастер здесь. Вот у кого через край бьет, где ни появится – все ходуном! Когда Мастеру удавалось направить Коськину энергию в нужное русло, то рождались маленькие студийные шедевры. Партнеры словно заряжались от него, а у Рыжего кипучее нутро лезло наружу из всех щелей, как солома у Страшилы! Повезло, нашел там, где не ждал. И, кстати, Конь, с триумфом показавшись и во МХАТЕ, и в Щуке,  взял, да и пошел сюда, за своим лучшим дружком, который прошел  только в не самое престижное Щепкинское. В этой парочке Конь был конем, а Коська – конюхом. В девчонках, стайками бегавших за Конем, Коська порождал материнские чувства, которыми нахально пользовался для удовлетворения различных потребностей. За Коськины приколы попадало им обоим примерно поровну, но Володька терпел, а Рыжий только отряхивался дворняжкой и принимался за свое. Как-то, разыгранный им Макс решил поставить Коську на место и при всех заявил:
- Ты, Сидоров,  бедняга – у тебя ноги короткие.
- Зато туловище длинное! А у тебя Максик..., - и тут Рыжий отмочил такое, что Макс неделю был посмешищем всего училища!

- А  чего –то вы все такие грустные? Можно я зайду?
- Так зашел уже , - Мастер закурил.
- А? - Коська оглядел свою оставшуюся за дверью часть. - Нет, я, в смысле, целиком?
Маруся захлопала в ладоши:
- Ура! Давайте его попросим, Костик знает!
- Ничего я, тетенька, не знаю, - отрезал Рыжий, - я таблицу умножения три года учил!
- Выучил? - поинтересовался Мастер.
- Ну... в пределах театрального.
- Наглый ты, Сидоров... И вот тебе за это задание: за тридцать секунд дашь другу своему плохие стихи. А то у нас тут все с тонким вкусом, от Шекспира и выше!
- Петр Андреич, Вы... Это как?,- растерялся Коська.
- А вот так! Хочешь - вспомни, хочешь - сочини.  Плохие, понял? Время пошло!
Все замерли. Дело в том, что Рыжий и вправду писал стихи. Стихи хорошие, какие-то удивительно светлые, даже, казалось, тоже немножко рыжие. Конь пел их под гитару, остальные подхватывали. Иногда забывали слова, просили Коську напомнить, а он смеялся: « Да ладно, я вам новые напишу!»
- Ну? – торопил Мастер. – Что, слабо?
-  Мне слабо? Мне?!  Да нет проблем! Бумажку дадите? - Коська зачирикал ручкой.
- Понятно пиши, - посоветовали ему.
- Ничего, - Рыжий писал, высунув язык. - Вовка мой почерк знает. Вот, держи!
Конь с минуту вчитывался в текст, закрыл глаза, еще чуток пошевелил губами и, почти не глядя на листок, отчеканил:
- А сегодня ночью мне снилось,
Как ты шла на свиданье к другому!
В воспаленном мозгу моем слились
Вы в одно! Я стоял у дома
И не знал, куда деть мне руку!
Револьвер держал я блестящий.
Мне хотелось мстить за разлуку!
Крови жаждал я! Настоящей!!!
Он оглядел притихший зал. Он был простым хорошим умным человеком, бесконечно влюбленным в свои стихи! Вот в эти, только что им сочиненные! И никогда искренне не смог бы понять того, как они - прости, Господи – бездарны!
Он попал в образ! И попадание это звоном отозвалось   в душах ребят, будто тихонько зазвенела стрела, вонзившаяся в центр мишени!
- Начали, быстро! - Скомандовал Мастер,  и действо покатилось, покатилось... Конь играл, сжимая в кулаке скомканный Коськин листок. Проходная сценка, четыре минуты...
В конце никто, конечно, не аплодировал, но вздохнули облегченно, когда Мастер сказал:
- Нормально. На сегодня все, завтра этот кусок и весь второй акт. Володя, ты хорошо запомнил?
- Да, спасибо Вам!
- Это ты не мне, это... Где Рыжий-то?

  Когда вышли из зала на лестницу, то увидели Коську, сидящего на подоконнике прислонившись лбом к стеклу. Конь хлопнул его по спине:
- Рулим домой, Костяшка!
В ответ вдруг прозвучало негромкое злое:
- Да пошел ты..!
Конь застыл. Застыли на секунду все, но Мастер подтолкнул ближнего : « Проходим, чего встали!»
Они остались на площадке вдвоем. У Коня заходили по лицу желваки, а Рыжий даже не повернулся.
- Так куда же я пошел? Ты договаривай!
Если бы Коська сейчас повернулся, то Конь точно бы ударил, но тот так и застыл лицом в стекло.
- Я эти стихи, - заговорил он вдруг медленно, - в девятом написал, когда Ольку с Семеновым увидел. Целовались. У меня точно все  оборвалось, плакал стоял!  А пока до дома дошел, сочинил... Ладно, ты извини, пошли.
Конь положил руку на Коськины плечи:
- Да брось, бывает. А стихов у тебя и хороших много!
- Не понял, ты, Вовка! - Рыжий вывернулся из-под его руки. - Помнишь, я на вступительных  из Денискиных  Рассказов читал?
- Помню, конечно.
- Там про то, как он из Мишки старого своего плюшевого боксерскую грушу хотел сделать, удар отрабатывать.
- Ну да.
- А ведь он не сделал! Не предал, понимаешь?  Вот так... Ну ты, правда, иди, Вовка, поздно уже.

 Но минут через двадцать они вышли из училища вместе, и Мастер щелчком отправил сигарету под скамейку. Было очень поздно или очень рано. Как посмотреть...