Батюшка Дон кн. 1 гл. 7

Весна 1932 года выдалась на редкость тёплой. По мановению волшебной палочки в донецкой степи всё стало зелёным и цветущим. В роскошном пире ожившей природы приняли самое горячее участие вездесущие растения. Они приложили немалые усилия к тому, чтобы, как можно наряднее разукрасить проснувшеюся землю. Тысячами разбежались по полям, низинам и лугам. Шутя превратили окрестную степь в изумрудный ковёр с причудливыми узорами из ярких цветов всевозможных красок.
- Почти как на Дону! - тяжело вздохнул Григорий Шелехов.
В мае семью Шелеховых потрясло сообщение о выселении в Нарымский край деда Антонины по материнской линии Степана Пахлеаниди.
- Главное, за что? - недоумевала плачущая Антонина.
- Главное почему… - сказал хмурый Григорий.
- Трудно им там придётся!
- Всё можно пережить, окромя смерти, - задумчиво вставил супруг.
Дед всю жизнь прожил в засушливой азовской Ялте и сроду не нанимал батраков. Наследовал крепкое хозяйство от своего отца, никогда не знавшего отдыха от работы в поле.
- А, чтобы семейные не разленились, - вспомнила Тоня, - зимой гонял ямщину с солью из Бахмута по чумацкому шляху в Россию.
- Сам работал, будто вол! - подтвердил Григорий.
Это была старинная греческая семья, патриархальная и православная. Увезли Степана Алексеевича почти со всей семьёй в Красный Яр, за Томск.
- Обчистили донага, - причитала Зинаида Степановна, - забрали всё нажитое за то, что жил «крепко».
- Хотя мясо на обед дозволялось только в праздники…
- Что же это на свете делается?! - голосила тёща.
Григорий пожалел неудачливого родственника:
- Крепко досталось деду!
- Горе то, какое! - жалобно заплакала жена. 
- Только одного его сына и пожалели, - он покачал седеющей головой, - тот благоразумно вступил в соседний колхоз.
- Оно и понятно! - поддержал разговор тесть Ефим Тимофеевич. - Степан засевал по шестьдесят гектаров земли, сдавал хлеб и царю, и Советской власти. С братом на пару имел молотильный агрегат и десятки лошадей, коров, овец.
- По нынешним временам богач... - с уважением произнёс зять.
- По-старому бы считался середняком, - не согласился Ефим Точилин. - Богач имел огромные косяки лошадей. Считали коней до ста, на меньшее не разменивались. В ложбину между камней загоняли лошадей и отмечали черту. Через два-три года снова загоняли табун и смотрели, сколько добавилось, одна или две сотни. Лошадей поставляли в Москву. Было время.
Собеседники тяжко вздохнули, синхронно соглашаясь, что раньше жилось вольготнее. Их дом стоял на краю посёлка, и они хорошо видели бесконечное пыльное облако, висевшее над близлежащей дорогой. Это из центральной Украины по предательскому чумацкому тракту гнали семьи раскулаченных. Семилетний Петька с соседскими ребятами, убегал смотреть на переселенцев, которые ехали колонами по две-три подводы в ряд…
- Глянь, даже младенцы есть! - удивилась Антонина.
- Выпалывать сорняк - так под корень… - тихо сказал Шелехов.
- Ты это к чему? - не понял тесть.
- Принцип большевиков…
- Отнеси, Петенька, им хлебушка! - сказала мать сынишке. - Неизвестно, как нам завтра придётся… 
«Кулаков» везли целыми семьями. Передавать еду переселенцам надо было осторожно, пацанву нагайками отгоняли конвойные.
- Пошли отседова! - кричали пыльные всадники.
Требовалось тайком подкрасться к повозке, чтобы не заметил конный «огэпэушник». Петя сколотил умелую ватажку и передавал страдальцам выделенные матерью буханки, всем было жалко несчастных.
- Авось и нам кто поможет! - говорила она и суеверно крестилась.
Повсеместно начались крестьянские мятежи против чудовищной коллективизации и высылки в северные края лучших хлеборобов-тружеников, самых уважаемых на селе людей. Этими изуверствами ведали райотделы НКВД, зачастую принуждая к пособничеству трусливых или алчных до чужого добра мужиков.
- Работать не хотят, - объяснил жене Григорий, - а стараются заграбастать задаром.
- Греха не бояться! - ужасалась Антонина.
… В начале лета он с сыном поехал на рыбалку, на тихую речушку Калку. Вдруг отец толкнул Петьку в кусты и сам притаился там вслед за ним. Поперёк лога, со склона на склон, спускалась группа мятежников на лошадях и с… красным знаменем. Знамя колыхнулось по ветру, и Петька с трудом прочитал корявую надпись:
- «За власть Советов, без большевиков!»
Всадники рыболовов заметили и резво поскакали к ним. Шелехов спокойно вылез из-за кустов, прятаться не имело смысла. Первый из подъехавших, по виду вожак, нарочито придержал играющего коня прямо перед ними и сурово спросил:
- Кто такой? Коммунист?
- Шахтёр, - с достоинством ответил Шелехов. - Не видишь што ль?
- Покажь руки!
- Смотри, коль хочешь, - он протянул натруженные, в точках въевшейся угольной пыли ладони. - У партийных чинуш таких рук не бывает.
- Точно! - повеселел командир отряда, но почти сразу помрачнел. - Ты почему не поддерживаешь своих братьев-тружеников?
- Считаю бесполезным.
- Как так?
- Я под такими лозунгами уже воевал. - Григорий кивнул на поникшее знамя. - Окромя горя энто ничего мне не принесло!
Вожак внимательно посмотрел на гордого незнакомца, хотел что-то сказать, затем передумал и, сплюнув на выжженную землю, важно отъехал…
- Кто это батя? - спросил Петя.
- Отчаянные люди… - непонятно объяснил отец.
Настоящая война шла в широкой донецкой степи. В сотне километрах от Сталино находилось легендарное село Гуляй Поле, ставка непобедимого Нестора Махно. Хитрые украинские селяне по крайней надобности откапывали припрятанное оружие и отбивали драгоценное зерно. Кое-где в ход шли пулемёты системы «Максим» и ручные гранаты. Красная Армия долго не могла погасить стихийные крестьянские мятежи.
- Я думал, с ними быстрее справятся! - признался Точилин, когда внук рассказал ему о встрече.
- С повстанцами справиться трудно, они сами народ! - сказал Григорий.
Через неделю мальчишки бегали за город, смотреть сбитый восставшими дюралевый самолёт-биплан.
- Жалко! - сказал Петя и прочитал по слогам название на искорёженном фюзеляже. - «Дон-рев-ком».
Самолёт ему был знаком, на нём в прошлом году летал его отец, выиграв полёт по лотерейному билету «Осоавиахима». Полетав над вросшим в чернозём одноэтажным городом полчаса, Григорий Пантелеевич был страшно доволен живописным видом с непривычной высоты.
- Вот где Петька красота! - восхищался он, по-кавказски цокая языком. - Подрастёшь, иди учиться на лётчика, за небом будущее...
После того как тысячи трудолюбивых раскулаченных крестьян были высланы в дальние края, в Донецкой губернии начались хронические перебои с продовольствием. Вся хлеборобная Украина корчилась в голодных судорогах. Страшный неурожай плюс принудительное изъятие всего зерна из колхозов весной следующего года привели к катастрофическим последствиям. Люди ели трупы, обезумевшие матери, убивали младших детей, чтобы смогли выжить старшие. В Сталино, как и в остальные крупные города Украины, хлынули измождённые сельские люди.
- Видать сильно прижали селян, - сказал Григорий, глядя на живые скелеты, ковылявшие мимо их дома.
- Ой, Гришенька! - заплакала Антонина, - как в них жизнь теплится?
Система продовольственного снабжения мгновенно рассыпалась. Власти вынужденно ввели продкарточки, чтобы хватало еды для трудящихся на производстве. Чтобы получить краюху чёрного хлеба, твёрдого как кирпич, непонятного цвета и запаха, Петьке надо было, как старшему из детей, занимать очередь с вечера. С номером, написанным мелом на спине, с числом за двести или триста.
- У нас хучь рабочие карточки есть, - сказал Шелехов, - а как быть пришельцам?
- Сидели бы лучше на земле… - брезгливо ответил Точилин.
- И подыхали с голода?!
Отец и дед потеряно курили у печки и разговаривали на больную тему.
- Ишь как повернулось! - опечалился отец и предположил: - Видать, не больно нужен Советской власти вольный хлебороб.
- Ерунду городишь, Григорий! - укорил зятя Ефим Тимофеевич. - Как же государству существовать без хлеба, без земли?
- Хлеб конешно нужён, только добудет его Москва через колхозы.
- Так кто согласится задарма работать на далёкого дядю?
- Вот для энтого голод и сотворили! - сказал Шелехов. - Селянам опосля останется две дороги, в города на производство аль в колхозы.
- А мне кажется голод простая случайность или вредительство…
- Ну-ну! - Григорий зло затоптал окурок, в любом человеческом споре нет правых - все виноваты…
Хлебный и богатый продовольствием горняцкий край стал полунищим. А ведь пару лет назад только птичьего молока не было на рынках и магазинах. Подвоз из сёл продовольственных товаров прекратился. Началась бешеная спекуляция.
- Будем растить прикорм сами. - Шелеховы завели живность.
Петька занимался кроликами, но есть забитых на мясо ушастых не мог. Жаль, было весёлых зверьков.
- Это ты зря! - упрекнул его отец. - Зараз люди ради еды готовы убивать, а ты копырзишься…
- Не могу, батя, - признавался Петя, - они такие красивые и смешные…
Мимо их дома, по пыльным улицам, шли измождённые голодом люди. Они просили у всех встречных хлеба и понемногу растекались по безразмерным шахтам и заводам. Григорий радовался своей догадке:
- Вот и заставил Сталин крестьян бросить хозяйство!
- Скажешь тоже…
- Как иначе оторвать селянина от земли?
- Опять ты Григорий за своё! - возмутился дед глупому предположению. - Нахрена эти дохляки на производстве?
- Не скажи, Ефим! - зять прищурил свои не выгорающие с возрастом глаза. - Подкормятся они и станут добывать уголёк, варить сталь, строить дома... Советская власть замахнулась превратить крестьянскую страну в промышленную. А для энтого, сколько рабочих рук надобно?
- Много!
- Вот именно. - Шелехов удовлетворённо заулыбался. - Зараз Советская власть их из деревни силой выдёргивает... Пройдёт время, и их дети будут благодарны, што попали в города.
Точилин посмотрел на него с удивлением и очевидным недовольством, хотел что-то сказать, но засопел и промолчал.
- Нынешний голод обернётся будущим изобилием…
- Ну, ты такое скажешь, честное слово! - заохал твердолобый тесть. - Благодарить за голод?
- Да иначе бы они сидели по сёлам, как пеньки трухлявые, и жизни бы не видели! - Григорий вспомнил себя, силой злой судьбы вырванного из привычного круга. - Сам был таким…
***
7 ноября 1932 года на Красной площади шёл парад, посвящённый пятнадцатой годовщине Октябрьской революции. Зрители и участники торжества обращали внимание на красивую молодую женщину, стоящую возле Мавзолея Ленина в группе партийного актива.
- Кто это такая? - гадали зеваки.
Рядом с ней стоял низкорослый лысеющий мужчина.
- Это Никита Хрущёв! - шушукались москвичи. -  В январе этого года его назначили вторым секретарём Московского городского комитета ВКП(б).
Лишь немногое знали, что темноволосая женщина, с которой он оживлённо разговаривал была Надежда Аллилуева, жена Иосифа Сталина.
- Мне оставалось всего несколько недель до окончания курса в Академии! - сказала она сокурснику.
- У меня совсем нет времени на учёбу! - признался Никита. - Всё забирает партийная работа.
Было прохладно, осень выдалась дождливой. Сталин стоял на Мавзолее в короткой шинели. Крючки у него были расстёгнуты и полы распахнулись. Дул ветер, Аллилуева глянула наверх и сказала:
- Вот мой снова не взял шарф, простудится, и опять будет болеть.
Сталин и их дети - Василий и Светлана наблюдали за матерью с Мавзолея Ленина. На голову Надежда повязала красную косынку, по которой дети следили сверху за ней.
- Мы столько лет знакомы, - сказала она, - а я не знаю чем ты занимался до учёбы в Промышленной академии?
- В 1922 году я вернулся домой из Красной Армии и пошёл учиться на рабфак! - ответил Хрущёв. - После окончания я хотел учиться дальше, получить специальность… Я слесарь и любил свою техническую профессию, но мне сказали, что надо идти на партийную работу. Так я стал секретарем партийного комитета в Петрово-Марьинском уезде, смешанном по профилю. 
- Это в Юзовке?
- Да, - кивнул Никита. - В апреле 1925 года открылась XIV партийная конференция. Меня избрали на неё от Юзовской парторганизации. Украинской организации на конференции было отведено центральное место в зале. Слева от нас сидела Московская делегация, а справа располагалась Ленинградская.
- Почётное место!
- Вообще, пролетарскому Донбассу принадлежало боевое положение в партийной организации Украины. Я увидел руководителей государства и партии. Обитали мы в Каретном ряду. Жили довольно просто, нары там были, и мы, как говорится, в покат на них спали... Постышев, секретарь Харьковской парторганизации, приехал с женой и спал вместе с нами. Я рано вставал и пешком шёл в Кремль, чтобы прийти раньше других делегатов и занять выгодное место. Я приметил короткий путь, как добраться безошибочно в Кремль.
- Тебе это пригодилось в прямом смысле этого слова! - пошутила она.
Хрущёв посмеялся и продолжил:
- На конференции выделялся Сталин, все хотели с ним сфотографироваться. Наконец, в одном из перерывов нам сказали, чтобы мы собрались в Екатерининском зале, туда пришёл Иосиф Виссарионович. Фотограф долго возился у аппарата. Это был Петров, крупный специалист своего дела, много лет, работавший в Кремле.
- Знаю его, - усмехнулась женщина, - зануда страшный…
- Петров как фотограф начал указывать, как кому нужно голову повернуть, куда кому смотреть. Вдруг последовала реплика Сталина: «Товарищ Петров командовать любит, а у нас командовать нельзя, нельзя командовать!»
- Ох, не любит он, когда им управляют, - подтвердила жена. - Сразу из себя выходит…
- Помню, как делегат Римский потом обратился к Иосифу Виссарионовичу: «Товарищ Сталин, мы вот из бывшей Юзовке, которая переименована и носит Ваше имя. Поэтому мы просим, чтобы Вы письмо написали юзовским, вернее Сталинским рабочим!»
Никита Сергеевич приосанился и попытался скопировать ответ вождя:   
- Я не помещик, а рабочие заводов и шахт не мои крепостные. Ничего писать не буду и не люблю, когда так делают другие…
Надежда засмеялась, так точно он воспроизвёл интонации её мужа. Сталин неободрительно посмотрел на них. Стоящий рядом с ним Каганович приветливо помахал им рукой.
- Товарищ Каганович ко мне всегда хорошо относился. - Хрущёв уточнил. - Мы с ним познакомились в первые дни Февральской революции. Он работал в Юзовке и выступал на первом же митинге, который проводили там, а я на нём присутствовал. Тогда он носил фамилию Кошерович.
- А я и не знала… - искренне удивилась Надя.
- Проработал я с ним в Киеве весь 1928 год, а мне уже стукнуло тридцать пять лет. Поэтому я стал добиваться посылки меня на учёбу, писал в ЦК. В Промышленной академии мы с тобой и познакомились. Вскоре я был избран в Бауманский районный партийный комитет.
- И начал приходить в наш дом, - напомнила она.
- Я знаю, что именно ты рассказала Сталину обо мне! - признался Никита. - И благодарен тебе за шанс. Это как вытащить счастливый билет!
После окончания парада Аллилуева пожаловалась на головную боль, поэтому дети уехали на дачу за город, а она вернулась домой в Кремль. На следующий вечер она и Сталин присутствовали на ужине в честь годовщины революции, организованном в кремлёвской квартире Климента Ворошилова.
- Аллилуева обычно одевалась скромно в стиле, соответствующем большевистской идеологии, - изумился он, - но на этот раз нарядилась…
На ужине, на котором присутствовали высокопоставленные члены Политбюро вместе с супругами, было много алкоголя. Сталин начал флиртовать с молодой женой военачальника Егорова Галиной.
- Она спит со всеми подряд… - злилась Надежда.
Сталин поднял тост:
- За уничтожение врагов Советского государства!
Аллилуева бокал не подняла. Сталин разозлился и бросил в неё апельсиновую корку для привлечения внимания, попав в глаз и окликнув:
- Эй!
- Я тебе не «Эй»! - огрызнулась она, резко бросила ужин и ушла на улицу.
За ней последовала Полина Жемчужина, чтобы поддержать подругу. Две женщины вышли за Кремлевскую стену, обсуждая события ночи. Погуляв, они нашли причину поведения Иосифа:
- Сталин так поступил, поскольку был пьян…
Аллилуева вернулась домой в Кремль, а жена Молотова к Ворошиловым. Ночью Аллилуева стала проявлять законное беспокойство. Начала искать мужа по телефону, она позвонила Ворошилову, потом на дачу в Зубалово.
На звонок ответил недавно принятый дежурный, молодой офицер. Надежда Сергеевна с тревогой спросила его:
- Где товарищ Сталин?
- Товарищ Сталин здесь! - ответил он.
Она спросила:
- Кто с ним?
- С ним жена товарища Гусева.
Утром 9 ноября, когда Сталин приехал домой, его жена уже была мертва. На следующий день Каганович собрал секретарей московских райкомов партии и сказал:
- Скоропостижно скончалась Надежда Сергеевна.
Потрясённый Хрущёв подошёл к нему после заседания и недоумённо спросил:
- Как же так?.. Я же с ней только вчера разговаривал. Цветущая, красивая женщина.
- Так получилось… - пожал плечами Лазарь Моисеевич.
- Что же случилось?
Каганович оглянулся по сторонам и уточнил:
- Рано утром 31-летняя Аллилуева, будучи одна в своей комнате, выстрелила себе в сердце и умерла мгновенно.
- Откуда у неё пистолет? - спросил Никита.
- Аллилуева застрелилась из пистолета Walther PP, незадолго до этого подаренного ей её братом Павлом Аллилуевым! - заметил Каганович. - Он привёз пистолет из Берлина.
- Нашёл, что дарить… - удивился он.
- Она попросила его об этом, - закончил разговор Лазарь Моисеевич, - утверждая, что одной в Кремле может быть опасно и ей нужна защита. Только никому ни слова! Это большой секрет, для страны она умерла от приступа апендицита.
 
***
Налетевший из степи тёплый суховей, шутя, раздул пожар весны и на землю, словно из рога изобилия хлынул ласковый цветочный ливень. Конский каштан, грубо оттолкнув в сторону застенчивую сирень, заносчиво выступил вперёд с ярко пылающими среди тёмной листвы праздничными факелами. Ошеломлённая неслыханной дерзостью сирень сумела через два дня восстановить пошатнувшийся престиж и выбросила на зависть соседей тысячи роскошных белых, кремовых, лиловых и фиолетовых букетов.
Ефим Тимофеевич Точилин проснулся затемно и с удивлением понял, что ему не хочется идти на работу, впервые за последние три десятка лет. Хотя сызмальства шахта была для него не только средством добывания пропитания, но и вторым домом.
- На душе дюже тревожно! - определил он непонятные ощущения.
Видимых причин для беспокойства не было. Его бригада работала как хорошо отлаженный механизм. Любимая дочка была счастлива в замужестве. Красивые и умные внуки радовали родителей и бабушку с дедом.
- Может мне сегодня не выйти на смену? - спросил Точилин жену.
- Как же это Ефимушка?! - Зинаида Степановна присела.
Она знала, что супруг всегда любил спускаться в лаву рубить неподатливый уголь. Была уверена, что после смены он с удовольствием общался с чумазыми товарищами и с радостью возвращался домой, к жене и красавице дочке. Вся его жизнь подчинялась жёсткому распорядку, через двое суток в забой, потом мужские хозяйственные заботы.
- Аль болит что? - спросила она.
- Сердце ноет, - неохотно признался он, - пора завязывать с шахтой.
- Вот и не ходи, - согласилась женщина, - всех денег не заработаешь…
- Накрывай на стол! - велел Ефим Тимофеевич и начал одеваться.
Через час Точилин шёл знакомой до боли дорогой на шахту и с обидой думал о рабочих своей бригады отце и сыне Кирилловых. Они на прошлой неделе здорово подшутили над ним. Ефим Тимофеевич всю жизнь сильно увлекался рыбалкой, а шутники подло наплевали в самую душу.
- Совсем старым стал, - корил себя Точилин, - повёлся на такой развод…
Как только выдавалась свободная минута, он брал удочки и мчался на близлежащий водоём. Кирилловы наловили на ставке несколько бубырей, двух посадили в банку, третьего нацепили на крючок. Они сели у отстойника шахтной воды и сделали вид, что рыбачили. Проходивший мимо Тимофеевич взглянул на них, удящих в отстойнике, иронически хмыкнул:
- Что ж вы тут делаете?
- Да рыбу ловим… - старший Кириллов показал банку с рыбой.
Сын подсёк и вытащил сопротивляющуюся рыбину с криком:
- Клюёт, клюёт! 
- Да разве так надо ловить? - не стерпел Тимофеевич. - Дайте удочку!
Кирилловы, явившись к бригаде, со скорбным выражением лица заявили:
- Тимофеевич совсем с ума сошёл с рыбалкой. В отстойнике рыбу ловит.
Шутники вскоре раскололись, и вся бригада целую неделю не давала покоя Точилину. Послав напоследок пару ласковых слов шутникам, он остановился перед входом на шахтный двор и обвёл взглядом родной пейзаж. Износившееся сердце старого шахтёра сжалось, будто от предчувствия беды.
- Дышать тяжело! - выдохнул он и зашёл в здание бани.
Бригадира приветствовали входящие в раздевалку горняки:
- Ефиму Тимофеевичу наше почтение!
- Здорово, мужики.
- Дадим сегодня стране угля, мелкого, но много!
- Дадим, - отшутился Ефим Точилин, - но очень мелкого…
Баня состояла из трёх отделений, чистой, грязной и душевой. В первой стояли плотные ряды вешалок и лавки. Шахтёры, не торопясь, разделись, за каждым человеком для переодевания было закреплено персональное место.
- Главное мужики, - гоготали молодые парни, - низко не наклоняться.
Посиневшие от холода голозадые горняки с тормозками и сигаретами в руках быстро совершили переход в грязную баню. Перед душевой за замызганным столом сидели невозмутимые банщицы, женщины неопределённого возраста и пили нескончаемый чай.
- Всегда удивлялся, - рассеянно подумал Ефим и прикрыл причинное место рукой, - почему в мужской бане работают женщины? 
На вошедших банщицы по давней привычке даже не посмотрели, очень надо. За время работы они перевидали столько всевозможных голых мужиков, что их трудно чем-либо удивить.
- Гляньте, Пашка появился! - единственный, кто вызывал их неподдельный интерес, был молодой Павел Лисинчук. - Ого!
- А что я тебе говорила, - с чувством сказала усатая банщица, - ты такого чуда в жизни никогда не бачила…
Лисинчук за выдающиеся интимные размеры получил прозвище «Пашка-тренога». На него, как на невиданное чудо, регулярно ходили смотреть банщицы из соседней женской бани.
- Что, бабёнки, никак не успокоитесь? - поддел Точилин хихикающих работниц. - О душе пора подумать, а вы всё о том же!
- Тебе какое дело, дядя? - ответила самая бойкая. - На тебя не смотрим…
- Очень надо!
- Смотреть-то и не на что, - рассмеялась дородная банщица. - Сразу не разглядишь, есть ли что спереди…
- Теперь я точно спать не смогу, буду переживать… - Точилин проворно прошёл через отделанную метлахской плиткой душевую.
Перед ним проскользнул смущённый Пашка, он пока не привык к настойчивому женскому вниманию.
- Ходят тут всякие... а потом месячные пропадают! - донеслось сзади.
После переодевания в вонючие грубые робы бригада оперативно спустилась под землю на подъёмнике главного ствола. При спуске все дружно обругали дежурного стволового. Для рабочих очистного забоя он всегда нехороший человек, ведь спускает людей почти в преисподнюю.
- Не задерживай движение! - повторял въедливый стволовой.
- Пошёл ты нахер! - как один выкрикнули хохочущие горняки.
На нижнем горизонте свободный проход бригаде заблокировала гружённая породой вагонетка. Пяток молодых ребят, бестолково суетясь, попытались сдвинуть с места ненужную помеху. 
- Эх вы, слабосильная команда. - высмеял их Точилин и дал команду самым опытным в бригаде отодвинуть вагонетку. - Отойдите, не позорьтесь!
- Лучше смотрите и учитесь! - веско сказал Лисинчук.
Однако усилия трёх кряжистых горняков не привели к заметным изменениям. Работяги пыхтели, толкали, забегали с разных сторон, но наглое корыто твёрдо стояло на ржавых рельсах.
- А ну, разойдись! - раздался густой бас легенды шахты, откатчицы тётки Матрёны. - Перевёлся мужик…
Она упёрлась спиной в передний край вагонетки и вытолкала её в бок.
- Куда только вы силы деваете? - упрекнула откатчица.
Выбравшись, наконец, на свободу пристыженные рабочие наперегонки побежали занимать места в «трамвае».
- А ну подвинь свой «бюджет»! - требовал кто-то.
Мест не хватало и неудачникам приходилось несколько километров топать пешком по колено в жидкой мачмале. Бригадир остановил Лисинчука:
- Не спеши.
- Мест не хватит.
- Нам Кириловы займут места… - с натугой сказал он: - Не могу быстро идти… нездоровится мне. Сердце колет, может, чувствует что-то недоброе…
- Типун тебе на язык Тимофеевич, - испугался суеверный Павел. - Ерунду говоришь!.. В нашу смену ничего не случается.
- Да я не о том… Понимаешь, устал я. Думаю, пора завязывать с шахтой, буду внуков растить. Огород есть, авось с голода не помрём…
- Рано ещё!.. Куда мы без тебя Тимофеич?
- Справитесь! - Ефим, кряхтя, стал залезать в подземное транспортное средство «трамвай». - Чай, не один такой в забое…
Шумный «трамвай» представлял собой ржавый металлический короб на колёсах, c прорезями в бортах для прохода горняков. Забравшись внутрь, рабочие плотно, как килька в банке, уселись на железных скамьях.
- Все выдохнули воздух, - скомандовал Пашка, - будет больше места…
Всю дорогу шахтёры курили, травили анекдоты и играли в картишки. Любимой игрой была упрощённая разновидность «подкидного дурака». Играющие создавали пары и рубились между собой всё время пути.
- Наконец-то, пожаловали, - шутливыми восклицаниями встретили их горняки предыдущей смены, - явились, не запылились!
- Вы хоть иногда уголь рубите, - пошутил Лисинчук, - только спите…
- Теперь твоя очередь рекорды ставить!
- Беги, а то места не хватит… - посоветовал Пашка.
Бригада Точилина в плотной темноте потопала на дальний горизонт. 

 
 
Продолжение http://www.proza.ru/2013/07/25/36