Мотыльки

Мотыльки

Ночные мотыльки. Говорящее название. Ручаюсь, что дано оно им было, благодаря чудесной способности этих насекомых повсюду мотыляться. Ночью. Фактически, на большее они не годны. Порхают эти малоприметные твари практически беззвучно, рассыпая кучки чёрно-серебристой пыльцы повсюду, где промелькнет их невесомое крыло. Живые они или нет совсем не важно – человеческий глаз, человеческое ухо мало приспособлены для этих ночных животных, их практически не заметить. Единственная ситуация, в которой упустить мотылька из виду практически нереально – это момент, когда он, одичав, обезумев от света, бросается прямо на огонь. Или в пасть кошке, у кого как. Единственное неизменным является та особенность, что человек замечает мотылька, в основном, в момент гибели последнего. Чудесная особенность.
Однажды в мою комнату залетел один из таких горемычников и тут же примостился на стене, сложив свои серые крылья и, видимо, решив слиться с окружающим фоном, не придав никакого значения тому, что цвет стены не просто не подходил к окрасу мотылька, а напроч его выдавал. Мотылёк сидел. Сидел и выжидал чего-то.
Сам не знаю почему, но решил я в тот момент зажечь свечу, столь удачно оказавшуюся под рукой. Зачем? Быть может, затем, чтобы не пугать и без того многострадального полуночного гостя ярким светом лампы, быть может для того, чтобы согреть свои руки, слегка озябшие на холодном ветру поздней летней поры. А может быть, затем, чтобы самому убедиться в рассказах о суицидальных наклонностях мотыльков. В целях бессердечного эксперимента над естеством неразумного создания. Мне это казалось забавным.
Горящую свечу, простую парафиновую болванку с фитилём, без изысков, я установил на небольшое блюдце и разместил на столе в противоположном уголке комнаты. Мотылёк выжидал. Только теперь было едва различимо нервозное подёргивание пепельно-серых крыльев. Они двигались в такт пламени, беспокойно мечущемся под порывами сквозняка, врывающегося через окно. Насекомое будто понимало, в какую ситуацию влипло, и не спешило расставаться с жизнью. Рассказы врали?
Так и не дождавшись реакции мотылька, я бесшумно к нему подобрался и ловким движением руки изловил хитреца. Пока я удерживал его в неплотно сжатом кулаке и раздумывал над дальнейшей судьбой жертвы, мотылёк смиренно ожидал, ни разу не пошевелив крыльями. Я высунул сжатый кулак из окна и разжал пальцы, позволяя животному спокойно продолжить свои ночные мотыляния. Но не тут то было!
Изо всех сил вцепившись коготками в мою кожу, насекомое крепко удерживалось на указательном пальце, даже и не думая меня покидать. Такое поведение меня не на шутку озадачило. Я снова внёс мотылька в комнату, собираясь внимательно осмотреть его тело на наличие раны, которую мог по неосторожности ему нанести, пока ловил...
Не дожидаясь хода своего истязателя, вторженец сорвался с моей руки, едва только вновь оказался в тепле комнаты. Беспокойными рывками он поднялся под потолок, покружил вокруг люстры, сделав несколько прощальных кругов, и рванулся на пламя. Опалив крылья и антенны, беззвучно, ночной бродяга уткнулся головой в лужу расплавленного, еще горячего парафина, натекшего в блюдце. Предсмертная судорога заставляла насекомое дергать одной из лапок еще пару минут. Потом его тело застыло.
Мотылёк сгорел. Казалось бы, вот точка моего повествования. Но меня тогда почему-то захлестнули странные мысли. Почему он так долго выжидал, прежде чем броситься в пламя? Почему он смиренно сидел на моей ладони, вместо того, чтобы улететь, когда представилась возможность? Какова в этой трагедии моя роль? Многое было непонятным, туманным.
Постояв в молчании несколько задумчивых минут, я вернулся в свое кресло и долго еще сидел так, рассматривая мерцающий пламень уже догорающей свечи. Уснул я совершенно незаметно для себя. В ту ночь мне снились ночные мотыльки, живущие во времена, когда еще не было ни людей, ни прирученного огня, ни тёплых домов. Миллионы легких крыльев трепыхались на ласковом ветру только зарождающейся эпохи. Ночные мотыльки роняющей пыльцу тучей плыли в направлении поляны, которую затенял могучий полог исполинских деревьев, поляны, на которую не пробивался даже белесый свет Луны. Там, в кружеве зыбких теней, в потаённом ритуальном мраке, привлеченные яркими изумрудными огнями светляков, мотыльки садились на листья и цветы, фосфорицирующие в кромешной темноте бледно голубым и зеленым цветом. Первое время мотыльки выжидали. Потом – разом взмывали бледно мерцающим серебряным ураганом под могучие кроны вековечных дерев, разгоняя ночную тишину таинственным шелестом бархатных крыльев. И шелест этот, мягкий, мерный, едва различимый, непостижимым образом сливался в полуночную песню, которую способны спеть только хрупкие ночные создания, бесцельно трепыхающиеся на холодном ветру. В песню, которая сотни тысяч лет назад была естественным звуком ночи. В песню, ради которой и стоит жить человеку. В песню, которую больше не услышать...

Хохлов И. В. 22 марта 2011 г.