Ненастье

Это так просто - думать о чём-то хорошем, если природа шлёт напасти на голову человека, бредущего в ночи. Исключительно о хорошем. Ничто другое не может обогреть озябшую от одиночества душу. Ничто-ничто. Ни желтизна городских окон по обе стороны опустевшей улицы, ни свет под дождём осенних фонарей, ни перспектива предстоящего ночлега у единственно родной тётки Вали... ничто! Только мысли о хорошем. Как в эту вот ночь: природа всё слала и слала на голову  одинокого прохожего холодный долгий дождь, а он, втянув голову в воротник армейского плаща, думал и думал о хорошем…

И пусть эти мысли были чуть выспренними и одновременно наивными, но они идущего под дождём согревали.
 
Например, вот за этим окном, наверное, живут очень счастливые люди – их подоконник весь в комнатных цветах. Она, хорошая, теперь, поди, стелет общую постель, а он, любуясь ею, говорит: «Какое счастье, Света (Люба, Катя, Надя)! Какое счастье в эту осеннюю хлябь за окном ощущать у нас в квартире непроходящую весну в цветенье!» Мол, ты – моя весна! И с тобой, вот такой, осень никогда сюда, к нам, не войдёт!

Или вот за этим застеклённым балконом, где видны подвешенные на гвоздях связки лука и чеснока... там, похоже, живут повидавшие виды добрые запасливые старики. Дед сейчас, возможно, удовлетворённо кряхтя, сидит напротив своей бабки... и они, каждый в своём тазике, парят перед сном ноги. «Завтра сварю нам борщ!» - обещает разомлевшая бабка. И дед ей игриво подмигивает: «Красный?» - спрашивает он. «Нет, - отвечает бабка. - Твой любимый – золотой!»

Или этот вот, с детства знакомый клён, где ты когда-то с нетерпением ждал синеглазую девушку. Понурый, старый, полуоблетевший клён... Он же через несколько месяцев вновь оживёт, и под ним, цветущим, снова скажутся чьи-то слова: "Какое счастье, Света (Люба, Катя, Надя)! Какое счастье видеть тебя!"

И от этих мыслей прохожему чудятся звуки невидимой скрипки. Ненастная осень, ночь, всхлипы дождя... и звуки скрипки. Может, правда, кто-то играет за одним из окон –  готовится к завтрашнему выступлению какая-нибудь молодая скрипачка или маститый скрипач. А может, просто чудится нежная музыка.

- О, привет! – говорит прохожий в армейском плаще, и останавливается.

Перед ним, посреди тротуара, столбиком стоит промокшая до костей белая болонка с красным бантом на шее. Её умоляюще приподнятые передние лапы дрожат.

- Ты что тут делаешь? – спрашивает прохожий, поозиравшись по безлюдным сторонам. - Заблудилась?

Болонка неподвижно стоит на задних лапах, дрожит и безнадежно молчит.

                ***

- Боже ж ты мой! – всплёскивает руками крикливая толстуха тётка Валя, открыв Фёдору дверь. И прикрывает пухлой ладонью громогласный свой рот. – А ещё называется майором! Это что же такое? Зачем?.. Ты же знаешь, как я не люблю комнатное зверьё – шерсть, вонь, изгрызенные туфли и мебель! Выбрось за дверь!

- Это только на одну ночь, тёть Валя! – спокойно и непреклонно говорит Фёдор-майор, поглаживая по голове прильнувшую к его груди болонку. – Она потерялась, не смогла под дождём унюхать хозяйский след. Утром дождь, надеюсь, прекратится и она благополучно доберётся до своего дома.

- Он надеется! Он надеется! А если дождь не пройдёт? Ты завтра уедешь, а мне что делать с этой животиной - она же меня покусает!?

- Дождь обязательно пройдёт! - говорит Фёдор, лаская ладонью спасённую болонку. - Ты, тёть Валь, не волнуйся – дождь обязательно пройдёт, я это знаю наверняка! Об этом пела мне скрипка.

- О Господи! - закатывает глаза тётка Валя. - Начинается!.. Скрипка! Об этом ему, видишь ли, пела какая-то скрипка! Ты знаешь, Фёдор, я никогда не верила, что ты, вечный телёнок, где-то там ещё и лётчик какой-то! Никогда! И теперь не верю!.. Выбрось псину за дверь!

- Её, тёть Валь, нужно чем-то покормить – она целую вечность простояла на задних лапах под холодным дождём! И хозяйка её теперь, наверно, где-то плачет – может, скрипачка, а может, просто  cолнечная душа – видишь, бант какой на шею ей повязала!
 
                ***

При погашенном свете, угревшись у порога под пледом, болонка с красным бантом на шее всё пыталась во сне о чём-то рассказать Фёдору и его тётке Вале – повизгивала и жалобно негромко потявкивала.

Тётка Валя в темноте миролюбиво спросила:

- Где ж ты ночью ходил?

- По дорогим сердцу местам, - ответил Фёдор со своей раскладушки. – Прощался. Я, тёть Валя, в наш город теперь не скоро приеду – переводят в очень далёкую часть.

- М-м!.. С друзьями хоть повидался?

- Нет. А зачем? Они ведь, как и ты, считают меня вечным телёнком! Что им небо, когда они, мои дорогие бизнесмены, благополучно присосались к жирной земле! И что им служба, если она не на пользу  лично себе!

Помолчали, слушая грустные бредни болонки.
 
- Даже со Светкой не видался? – осторожно спросила тётка Валя.

- Нет.

Тётка Валя вздохнула.

- Сирота ты моя, сиротинушка! – сказала она. – Никому не хочешь быть в тягость!.. А вот, может, Светка на этот раз за тобой и поехала б – всё ж не лейтенант теперь, а майор в тридцать лет!

- Я, тёть Валя, дважды не зову!

Ещё помолчали. Долго...

- Ты не обижайся на меня, Федя, за телёнка, - всхлипнула тётка Валя потом. – Я ж такая... ты с малолетства знаешь меня – это всё от любви!.. И лётчик ты, конечно, лучший из лучших!.. Спасибо, что хоть на денёк заглянул! И за деньги, что присылаешь, спасибо – трудно жить нам теперь, старикам... Особенно таким, как я – одиноким... Очень трудно!.. А скрипачка твоя, может, и правда собаку свою завтра найдёт – может, дождик пройдёт и, в самом деле, на небе появится солнце!

Фёдор не слышал её – он, как и болонка с красным бантом на шее, cогревшись, сладко спал под шум осеннего дождя за окном.