4. Темница Художника

Здесь бывало по-всякому. Нужно признать, что кроме птиц и собственного отражения в испещренных черными бугристыми сосудами стенах, я не видел здесь никого с первого дня моего заточения. Однако кроме неизменно белоснежных пичуг, роняющих кровавые слезинки на каменные плиты пола, была и еще одна вещь, способствующая пусть и затравленному, но все же не до конца утраченному вдохновению.

Небо.

Оно бывало разным. Я видел его сквозь дыру в потолке в самой темной комнате моей Темницы. Оно то плыло легкими невесомыми облачками голубой ваты, то грузно волочилось рваными клочками темно-синей пелены (последнее, впрочем, случалось намного чаще).  В нем сверкали в завораживающем танце раздвоенные языки молний, водили спокойный тоскливый хоровод мелкие капельки дождя, пару раз я даже видел нечто вроде потускневшего северного сияния…

А еще в Небе были люди. Вернее образы и картинки, которые я полюбил изображать на холсте. Картинки плакали, смеялись (последнее опять же гораздо чаще), наводили пустой, но недешевый лоск, удовлетворяли себя и принижали, постоянно принижали других. Картинки строили свою жизнь как хотели и как могли, не оглядываясь назад, а потому, не замечая густую и непроглядную тьму за собственными спинами. Я даже сумел неплохо узнать их, понять закономерности их поведения, которые, честно признаться, были примитивны, эгоистичны и сугубо материальны. И лишь одну из всех сотен картинок я узнал с первого взгляда, как только очутился здесь…

Вероника. Утраченная часть меня, будто полезная деталь от старого, никому не нужного драндулета, которому впору на свалку… деталь, своевременно переставленная в другую машину прозорливым инженером. Сказать по правде, узнать «инженера» мне тоже не составило особого труда. Он неплохо справлялся. Радовал Веронику и свое самодовольство в придачу, одерживал победы для себя и для нее… и еще раз для себя. Я хорошо видел, что скрывается за всей этой защитной оболочкой пафоса и лоска, хорошо видел двигательные мотивы и причины этих мотивов.

Ведь каждая Ее слезинка, каждый, закованный в неестественность взгляд стоили мне многих часов под дождем, когда глаза уже почти не открывались от ударов тугих капель, а я все равно стоял, задрав голову к дырочке в потолке. Темница жила вместе с ними – с Лисом и с Вероникой. Фрагменты их жизней отражались в ней.
Поэтому здесь бывало по-всякому. Все нутро Темницы подобно гигантскому зеркалу, отражало то, что происходило в мире ее создателя. Инженер был хитёр и поработал на славу. Иногда бугорки сосудов лопались, источая зловонную жижу лимонного цвета; иногда то бесформенное и висящее под потолками, что я по странному наитию назвал внутренними органами, меняло окраску, впрочем, в довольно скудном спектре от коричневого до самого темно-сиреневого. Иногда становилось почти совсем светло и тогда лучи, пробивающиеся из самых неожиданных, мест попадали на живую оболочку моей Темницы, заставляя ее «конечности» бурлить и смещаться от раздражителя в течение пары часов.

В общем, здесь бывало по-всякому. Но каждый миг, каждую прожитую в этих стенах секунду, здесь было ужасно. Я, кажется, разучился любить, потому что даже отсутствие любви не приносило ровным счетом никакого сожаления. День за днем, счет которым мной давно был потерян, я с видом безучастного зрителя наблюдал за тем, как моя Вероника все глубже погружается во мрак. Губительное пламя вседозволенности, опустошающей роскоши  и дурманящего комфорта.

Я не могу понять этого. Такие люди сродни копошащимся в земле червям за тем лишь исключением, что черви еще не придумали столько способов самоудовлетворения…
И услышат все слова мои, ибо я призван принести мир и спокойствие через хаос и поглощение. И будет час творения нового начала, когда я возьму их умы, скомкаю будто разноцветный кусочек пластилина и буду созидать новую Вечность.

Я потер лицо руками, пытаясь прогнать вновь пробудившийся голос. Подобно тому, как я мог говорить с Лисом, с недавних пор Это преследовало меня, вызывая тошноту и головокружение. В уме всплывали страшные картины и видения, не дающие покоя ни днем, ни ночью.

- Зачем ты говоришь со мной?! – воскликнул я, теряя остатки самообладания.

Нет ответа. Как и всегда…

Я наложил еще пару мазков, добавляя насыщенности фону, и закончил картину. Серая дорога,  красивый ярко-красный автомобиль на ней, только собирающийся притормозить, и одними черными контурами выделенная на фоне синего неба толпа рукоплескающих людей. Еще в самой гуще этой толпы была девушка, которую я счел необходимым не обделять цветами. Стройная тоненькая брюнетка с развивающимися волосами стояла ближе всех к дороге и пристально за чем-то наблюдала. Сероватые глаза с кокетливым разрезом прятали под ресницами глубокое уныние, довольно острый носик, особенно понравившийся мне самому, был
задран высоко вверх.

Вероника, как же ты изменилась… И в какой же книжке ты нашла такой недалекий, лишенный всякой утонченности образ? Точно уж не в «Чародее» Фостера – его рыжеволосая воровка и та имела более богатый внутренний мир… А думаешь ли ты обо мне? Ведь ты всего раз поинтересовалась моей судьбой…

Я отложил кисть и потер виски. Сверхъестественная незримая и беспричинная тяжесть охватывала меня все чаще и со все нарастающей силой повергала в уныние. Я стал бояться грома и шорохов, доносящихся порой в тишине Цитадели. Странная, ноющая и будто взятая откуда-то из далекого детства ледяная тоска поселилась в моей душе, отдаваясь каждым спертым вздохом.  Последнее время я чувствовал перемены во всем, что окружало меня. Живое существо, проглотившее меня, день ото дня трепетало каждым сантиметром своей ткани, словно чувствуя приближение чего-то неведомого и страшного.
Надвигалась буря.

"И грянул гром вслед за моей поступью, ведь я явился, чтобы побеждать. Чтобы очищать священным пламенем и творить новый мир на пепелище…"

Я резко обернулся. Ощущение на себе взгляда чужих, потусторонних и алчных глаз не покидало меня. Я чувствовал, что скоро моя Темница падет от краха ее создателя. Кто-то далекий принесет с собой это «пламя», которое почувствует на себе каждый. И тогда появлюсь я. И я буду бороться, пусть чужими методами, пусть неведомо ради какой цели и неведомо, с кем, но буду. Я долго стоял под дождем и хорошо изучил всех их.
Я художник, который подготовился хорошо, который ждет своей главной битвы. Который спал слишком долго, не смыкая глаз, и который готов уснуть навечно.
Ведь любовь не существует без борьбы, а моя любовь – это моя аксиома.