5. Фиаско Лиса

Красота в глазах. Дразнящая и дурманящая, дерзкая. Ее хочется взять, протянув руку, и сжать в кулак, присвоить, сделать своей собственностью…

Красота в сердце. Теплая и согревающая, мимолетная и стремительная. Красота в сердце как пуля – пробивает грудь и выходит навылет одинаково быстро. Даже если секунду назад ты умолял передернуть затвор.

Красота в руках. Просто твоя. Как сигарета – часть твоего комфорта, которым легче себя убить, чем от него отказаться. Страшно бороться за Нее, когда Она уже твоя. Мне страшно бороться, когда есть, что терять…

На спидометре 180.
Кажется, это кончится по-настоящему хреново. Дурное предчувствие не покидает меня с самого начала этого треклятого дня. Вискарь застревает в горле и идет носом, заставляя вскакивать из-за стола и мчаться в уборную в попытках сохранить остатки достоинства и не забрызгать все вокруг слюной и алкоголем. Любимая одежда стесняет движения и сковывает так, будто я растолстел, вызывая у Вероники вполне реальные подозрения на этот счет. От порошков я все утро чихаю, разгуливая по Заведению со слезящимися глазами и мерзким гнусавым голосом – верным другом красного заложенного носа. И, кажется, даже мелкие подхалимы, привыкшие сновать вокруг, отрывая для себя жалкие фрагменты моего образа – фрагменты, состоящие из односложных фраз – сегодня разом приобрели завидную независимость и позволяют себе неоднократно не оценить мой юмор. Сегодня я слаб, а потому неприветлив и груб.

На спидометре 200.
Желтые лоскуты света от фар ударяются в ночь, делая мрак еще непрогляднее. По обе стороны трассы плывут, скатываясь в сплошное месиво, черные силуэты голых деревьев. Зима, что не говори…  Холодно и как-то по-детски обидно за все, что происходит вокруг. В такие моменты я готов взорваться фонтаном ругательств, изрыгая обидные реплики в адрес каждого, кто попытается объяснить мне, что заевшая дверная ручка – не повод портить себе нервы… Впрочем, о моей готовности и так свидетельствует аналогичная ситуация, произошедшая с десяток минут назад. Ругать всех и вся на чем свет стоит, только чтобы никто не догадался – я исчерпан, изношен, мой срок стремительно истекает, отсчитываясь минутами и километрами в час. Скоро все, что я создавал исчезнет, и я – единственный, кто знает об этом – даже не смею думать, подпускать к себе шершавое липкое чувство.

На спидометре 220.
Мне по-настоящему тоскливо. Странная, нелиричная тоска. И виной тому вряд ли недосягаемые высоты, совсем не далекие горизонты и уж точно не таинственная завеса звезд над головой, словом – ничто из того, что когда-либо манило меня, понуждая псевдоплатонический ум выдавить из себя пару-тройку вырванных из контекста патетичных фраз. Я тоскую, потому что уже понял, что мне конец. И мало значения имеет, насколько я уверен или сомневаюсь в конечном результате, потому что я самый настоящий чертов механизм! А у любого механизма есть своя функция и строго определенный гарантийный срок. И, сказать по-правде, такие, как я работают только в пределах последнего, точь-в-точь – фейковые побрякушки с рынков, дерзнувшие выглядеть под стать брендовому барахлу. Такие после первой стирки обнажают сизую, блеклую и почти бесцветную душенку размером с грецкий орех, но все же не утрачивают способности одеваться на голову или быть натянутыми на чьи-то волосатые ляжки. И я, здесь и сейчас совершенно неотличим от них: выстиранный, растрепанный, растянутый в боках и на воротнике – слепо следуя своей функции, с остервенением давлю на педаль газа.

На спидометре 180 – датчик выебывается…
Я смотрю вперед, будто сквозь собственные глаза. Так, словно не я пытаюсь сейчас  воспротивиться неизбежному. Так, словно во мне есть хоть, что-то, заслуживающее этих нелепых случайностей, взятых из нудных кинофильмов, в которых конец всегда happy, пистолет никогда не выстрелит, а главный злодей за высокопарными разглагольствованиями дождется-таки бравого отряда супергероев. Так, словно пустышка, именуемая мной, по каким-то причинам имеет право на существование. Но я не добрый и самоотверженный, я не был участлив и не делал ничего просто так… Я вовсе не герой, я – тот самый злодей с пистолетом, который, помнится, всегда наслаждался именно этим дерьмом, польстившись на адекватные эпохе качества цинизма, корыстолюбие и ярлык «плохого парня». Я воспринимал все эти оскорбления как комплименты, а теперь, находясь у черты, мне даже некого попросить, если что закопать в землю мой обгоревший труп, бросить горсть проса на безымянную могилу и поднять до пояса спущеные штаны, оголившие зад. Кто-то может подумать – «а Вероника, твоя любовь, ты разве забыл о ней?» Моя любовь, как же! Я любил не ее, а себя рядом с ней. Я любил ее взгляд на меня каждый раз, когда я смотрел в сторону, любил находить наши сходства, любил то, как она, возбуждаясь до судороги в мышцах, визжала подо мной как заведенная, не желая выпускать из себя. Наверное, малолетний извращенец, который мастурбирует на собственное отражение – и тот заслуживает большего, нежели я… Он хотя бы нашел силы признаться в уродстве самому себе. Еда, наркотики, алкоголь, секс и раздутое беспредельно самолюбие – все, что меня интересовало. А сейчас, наконец, пришло то самое время, когда курильщик во мне умрет от рака, наркоман – от передозировки, а пьяница – от цироза печени; угождавший чреву проблюется и упадет лицом в нечистоты, а сексуальный маньяк покончит жизнь самоубийством, не в силах вытерпеть то, как СПИД истощает его тело. Но будь я трижды проклят, если сейчас думаю хотя бы об одной из этих вещей…

Спидометр зашкаливает.
 
Удивительно умиротворенный, я резко выворачиваю руль и не вписываюсь в поворот…
Его потрепанные ботинки коснулись разгоряченного асфальта. Он неторопливо развернулся, закрыл дверь машины и окинул взором раскинувшееся вокруг пространство.
На обочине лежал снег. Красивый снег – чистый и ничем не оскверненный. Он вдруг повалил крупными хлопьями, будто бы в ответ на похвалу. Победивший Лиса на его же поле, резко втянул ноздрями полные легкие щекочущего студеного воздуха и закрыл глаза, запечатлев в памяти картину нетронутого и непорочного…

Разнобойный шум сотни голосов ворвался мгновенно, оглушив слух, как только он открыл глаза. Дикое визжание доносилось и с заваленной снегом обочины, и из окон едва припорошенного четырехэтажного здания, именуемого Заведением…
Человек развернулся в сторону возбужденной толпы и громко заговорил, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Впрочем, его бы выслушали даже, будь он престарелым эпилептиком в маразме…

– Итак вы здесь, люди, не похожие на меня, дети Системы… вы здесь, и я даже рад этому, хоть ваше присутствие и коробит меня, а ваш запах, не сравнимый с вонью, вызывает рвотные позывы . Но, повторюсь – я рад. Рад, потому что только так вы сможете хорошо увидеть своими глазами, что я действительно победил и доказать своим присутствием мою правоту. Я сделал то, что напрямую указывает на пустоту и бездарность вашего существования. Вы – пустоголовые, синтетические полулюди, – в его глазах мелькнула безумная искра, – нет, вас и людьми-то не назвать… Все, что движет вами – инстинкты! Вы скрываете свои слабости под высокопарной маской неприступности, накидываетесь, будто свора голодных собак на второсортные ценности, потому что настоящие вам не познать, не охватить и никогда не принять. Физический труд, красота дикой природы, единство и гармония с этим миром – вас это смущает?! Конечно да! Ведь, чтоб не чувствовать себя совсем уж ущербными, вы придумали для всего этого дюжину альтернатив – пафос, порожденный защитными реакциями, меркантильная выгода как цель жизни и роскошь в качестве бога! Я низвергаю вашего бога и как новый полноправный хозяин всего существующего в этом мире, вверяю пламени эту землю! Все до единого – недостойные существовать будут сломлены и превращены в ничто!

Вероника стояла в толпе взбудораженных голов, вперившись в одну точку… не в силах шелохнуться… Вероника молчала под недовольный ропот, силясь осознать, что произошло…

Безумец закончил свою речь и, окидывая взглядом столпившихся людей, на миг остановил на Ней свой взор…
– Все… до единого, – повторил он.

Где-то неподалеку ослепительной вспышкой полыхнул автомобиль и тут же заискрился яркими оранжевыми всполохами.