К

... И ты весь будто сочишься, воняешь бензином, на твоей коже зеленоватый отлив, который превращается постепенно то в фиолетовый, то в робко-алый. Ты лежишь на этом пыльном дощатом полу, глядя на меня своими собачьими влажными глазами, и это единственное, что дает мне уверенность: ты еще жив, о да, еще жив. Твой живот стал таким мягким, как комок земли, его можно легко продавить во внутрь. Твои скулы впали и теперь прорезают пространство словно плавники какой-то неведомой рыбы, белки глаз приобрели желтоватый оттенок пожухлой старой бумаги, челюсть слегка скосилась, а губы так обветрились, что их больше никогда не сомкнуть.
Я скребу когтями по подоконнику, подвываю тихонько: "Ууууу, ууу", наклоняю голову то вправо, то влево, наблюдая твою метаморфозу. Иногда в нестройную раму окна яростно бьется ветер, я смотрю, как прорвавшись сквозь щели, он разметает невесть откуда взявшиеся в комнате вороньи перья; наверное, птицы жили здесь задолго до того, как явились мы. И я жду, жду уже, кажется, годы, несколько вечностей подряд, а ты высыхаешь так медленно, так красиво. Ты такой красивый. Когда все закончится, я подвешу твое тело толстыми цепями к балкам на потолке, лицом вниз, как символ вечного падения; как молодое дерево, покрытое сверкающей изморозью, как хрупкую птицу, как трещащую мелодию из шкатулки. Мое лучшее произведение искусства.