Первое ранение

                Первое ранение

Был очень хороший солнечный день, когда мы цепочкой,  вдоль редких деревенских построек, мелкими ложбинками, фруктовыми посадками и другими укрытиями просочились в глубокий заснеженный овраг, а из него  помощник начальника штаба полка указал мне направление, где я должен был занять со своим эскадроном исходные позиции для предстоящего наступления. Было совершенно тихо. На глубоком снегу ярко переливались солнечные искры. Лишь один раз, перед тем как мы добрались до оврага, у какого- то сарая на нас откуда-то сделала налет артиллерийская батарея. Беспорядочно обстреляв несколькими снарядами нашу тропу, немцы замолчали. Я еще помню, как усмехнулся когда после первого снаряда разорвавшегося близко, какой-то старший лейтенант, вдруг прыгнул по шею в какую-то оказавшуюся рядом щель, и как, увидев, что никто не следует его примеру, вылез из нее и растворился в цепочке солдат.
По крутому склону, чуть не по пояс в снегу мы выбрались из оврага и, рассредоточившись, ползком, по довольно здесь твердому снегу, стали выдвигаться к торчавшим редким прутикам полосы посадок. До них было не больше полусотни метров, но мы оказались на косом пологом склоне к видневшемуся впереди селу. По склону, влево от нас,  никого не было.  Справа, по поднимающемуся склону, соседние эскадроны были несколько оторваны от нас и представляли редкую цепочку, поспешно зарывающуюся в снег. У них было пока преимущество – они не видели села, благодаря кривизне поля перед ними. Не было из села видно и их. За то нас из села, было видно хорошо.
Добравшись до прутиков посадки,  мы начали поспешно зарываться в снег. Положив голову набок я малой лопаткой поспешно вырыл небольшое углубление, втиснул в него голову и стал делать впереди себя маскирующий снежный бугорок и так остановился, так как вокруг начали рваться мины. Все произошло очень просто. Первыми же минами были убиты четверо наших солдат слева от меня и мой правый сосед. Потом по плечо оторвало руку от еще оставшегося живым, первого номера пулеметчика. И он успел спросить меня – «Лейтенант, что мне делать?» и после того, как я успел сказать ему – «Отходи», он поднялся во весь свой большой рост, обнял оставшейся рукой ручной пулемет и бросился назад к оврагу. Оружия тогда не хватало и раненый должен был вынести его из боя. Потом где-то сзади меня рванула очередная мина. Моя. Что-то сзади как молотом ударило по моей правой лопатке. Быстро очнулся, вздохнул глубоко воздух, подумал – легкие целы. «Моя» мина была последней, так как в небе появилось несколько штурмующих наши цепи самолетов. Откуда-то слева, заходя над фронтом нашей цепи, они по очереди пикировали на нас. Слышались звуки их крупнокалиберных пулеметов, слышались крики и проклятия солдат из цепи в адрес летчиков. Я с болью, выворачивая голову, старался увидеть эти самолеты и наконец увидел на одном из крыльев низко летевшего самолета красные звезды. Потом гудение и рев самолетных моторов и пулеметные очереди передвинулись куда-то вперед – возможно летчики разобрались в ситуации.
Сильно задымило. Впереди меня появилась полоса едкого дыма. Приглядевшись – увидел: горит мой правый сосед, и слабый ветерок растянул впереди меня довольно густую серую завесу дыма. Понял: я сам раздал солдатам бутылки с самовоспламеняющейся жидкостью «КС» и вот она расколотая, пропитав его обмундирование, воспламенившись, сжигала, вместо танка, его мертвое тело и спасала меня.
Я давно забыл имена моих товарищей, да и большинство из них я вообще не знал. Почти ежедневные пополнения и постоянные выбытия стирали из памяти не только имена, но и лица. Помню, что он был еще из того пополнения, которое было из Узбекистана. Он был последним из них, как и вообще мы  все были последними, что остались в эскадроне. Потом появился лейтенант, мой сосед справа – спросил – «Жив?» и стал меня поднимать. Боль пронзила спину и руку, вдруг подступила тошнота. Сказал – «Не трогай, тащи за ногу». Он взял меня за одну ногу и на боку поволок к оврагу, и так за дымовой завесой мы скрылись в овраге. Несколько человек окружили меня. Помначштаба сказал – «Ну ничего. Вот у пулеметчика твоего дело хуже – без руки». Стянули растерзанные клочки шинели и ватной телогрейки под ней, положив лицом в снег, разрезали вдоль спины шерстяную гимнастерку, теплое белье. Расслышал, как кто-то сзади тихо сказал: - «Ну нет – плохо». Про себя усмехнулся в снег – «ну уж нет! – легкие целы».
Не помню, как меня забинтовали. Лохмотья шинели надели на один рукав, накинули на плечи и застегнули. Сколько мне дополнительных мучений принесла мне потом эта наскоро сделанная первая перевязка. Дело в том, что меня забинтовали от пояса до шеи вместе с прижатой к телу правой рукой и никто не обратил внимания на то, что мне на шее прибинтовали голову к плечу, а в такой повязке мне пришлось провести много часов. Помначштаба спросил: - «Один не доберешься? Нет солдат». Я несколько мгновений подумал – «Нет. Не дойду». Кто-то обнял меня вокруг пояса и повел сначала вверх по оврагу, потом по косогору, потом полем. Сколько длился этот путь? Учитывая стремительную неспешность событий, происходящих с утра, все окончилось со мной к 10-11 часам утра, а вот выбрались мы в село уже ночью. Солдат, который вывел меня, тоже был узбек, и я его, наверное, измучил до предела. Я помню, как часто говорил ему – «Положи», он покорно клал меня лицом в снег, который я хватал и губами, и зубами. Говорил –  «Подними», и он поднимал и вел меня дальше еще несколько шагов. Появились провалы в памяти, но я до сих пор помню как впереди нас – прямо на утоптанную тропу откуда-то срикошетила и, шипя и обжигая снег, завертелась и застыла на боку горячая мина.
Я равнодушно перешагнул через нее, еще шипящую, еще живую. Мой спутник, наверно, оглушенный всем происходящим и полагаясь только на меня и мои команды, тоже не дрогнул и, поддерживая меня, повел дальше. Я понял все про эту мину гораздо позже. В этом голом снежном поле, уже далеком от наших цепей, вокруг нас, как я помню, не было никаких других целей, никаких ориентиров на белом снегу. Эта мина, как и та, что ранила меня, предназначалась персонально только нам и она почти достигла своей цели. Больше мин не было. Возможно, минометчик решил, что она нас не достигла, так как мы на нее не отреагировали, а то, что она не разорвалась, не дало возможности определить ему ее действительное место падения.
Дальше все отрывочно и туманно. То санная повозка и скрип полозьев по снегу, то вдруг страшная боль в спине и голос – «Это кость» и снова повторение: сани и боль в спине, и снова голос – «Это кость».
Один раз: - «Дайте ему водки» и мне влили в рот целый стакан обжигающей жидкости. Потом помню второй этаж какого-то здания: толстые каменные своды, залы, вместо дверей широкие арки, чистая солома на деревянном полу застлана простынями, сверху мы сплошным настилом. Потом, санитарный поезд, госпиталь в Ростове, потом Орджоникидзе и, наконец, госпиталь в Тбилиси.
Я тогда выбыл из строя надолго. Пока я лежал по госпиталям, наступило жаркое лето. Немцы рвались к Сталинграду и нас начали поспешно эвакуировать. К этому времени меня уже несколько раз оперировали. Нашли, наконец, и вырезали злополучный осколок, который расколол лопатку и раздробил ее, прошел вдоль руки до середины плечевого сустава. Было что-то вроде гангрены на спине – она вспухала горой – ее вскрывали и тампонировали,  с тех пор я ожил.
Домой меня отправили забинтованным от пояса до шеи, с прибинтованной рукой и еще гноящейся раной. Через Каспий переправился танкером – лежал на стальной палубе около трубы. В Красноводске жили прямо на улицах. Эвакуированные неделями, спасаясь от жаркого солнца, жили под натянутыми простынями, одеялами и просто одеждой. За водой ходили встречать железнодорожные цистерны на вокзале.
Вскоре меня как раненного устроили на один из поездов. Место мне досталось в тамбуре около печки и я, что-то не меньше недели, ехал сидя на этой печке, держась за трубу. Завидовал тем, кто едет на крыше. Сильно опухли ноги, стал с трудом передвигаться.
Только в Куйбышеве отлежался и наконец сделал первую перевязку. Для перевязок я обращался в ближайшие госпитали, где мне прочищали рану и перевязывали. К осени я уже был дома в Уфе.