Притяжение золота. Главы 4, 5, 6

Продолжение мемуаров Филиппова Андрея Николаевича «Пути-дороги забайкальского казака»

Глава 4.

Притяжение золота

Прииски Кары гремели в 1860-1870 годах, в них было очень богатое золото, и добывали его рабочие, которые отбыли срок каторги. Впоследствии, сколько и где я ни бывал и ни работал на приисках, но таких разработок нигде не видел. От Верхнего Стана до Нижнего 30 км, и от Верхнего до Дмитровки 15 км, и все эти 45 км был сплошной разрез шириной от 80 до 150 м. Старожилы рассказывали, что толщина золотоносного пласта была от полутора до двух с половиной метров, и содержание золота в одном пуде породы от 40 долей до 2-х золотников (в одном золотнике содержится 96 долей, а в фунте 96 золотников). Вот такое было богатство по Каре.

Вверх по Каре против поселка Дмитровка была падь Амурская, по ней шла целина. Работал здесь хозяйственным способом крупный золотопромышленник Дмитриев. У него была большая конная бутара (бутара — железные грохоты для пробойки промываемой на золото земли), лошади и инструмент. Артели составлялись из 4-х человек с двумя лошадьми и таратайками. Артель должна сдать урок в три кубических сажени. Дмитриев платил рабочему за это 1,5 рубля. А когда выработаешь урок, то сдаешь лошадей на конный двор и идешь домой отдыхать, или имеешь право взять лоток и идти стараться на старые выработанные разрезы, мыть золото или искать самородки. Тогда еще попадались самородки в галечных отвалах. В то лето было 4 таких случая. Один старатель нашел самородок на 1,5 фунта, а другой на 1 фунт 60 золотников, третий на 2 фунта 70 золотников, и четвертый на 3 фунта 80 золотников.

Васильев сходил в Дмитриевку и узнал, что им требуется 2 человека. Я пошел с Васильевыми на Амурский стан, нас там тоже сразу взяли на работу, а остальные на Верхнем стане устроились, кто где сумел, но договорились между собой по окончании сезона работ после 1-го октября собраться вместе и продолжить поход на Амазар.

В Дмитровке мы с Петром нашли квартиру, сдали паспорта в контору, нам выдали заборные книжки для получения продуктов, и на следующее утро мы вышли на работу. Работа начиналась в 6 часов утра. Меня нарядчик поставил во 2-ю артель, у них не хватало одного человека, а Васильева в 8-ю артель. Поскольку работа была урочная, то и рабочие подбирались в артель по удальству и проворству. Работали как сумасшедшие. Обед в 12 часов на полчаса. На бутаре висел флаг, на обед он спускался, и вся работа останавливалась враз. Каждый рабочий брал с собой в мешочке что-нибудь поесть: хлеба с маслом или отварное мясо, или яйца, а лошадям овса навешивали в мешочках. Как только подымался флаг, то все сразу приступали к работе. Наша артель к обеду всегда выполняла урок, и мы сдавали лошадей на конный двор, а сами домой, но Васильев работал до шабаша . С конями я был привычный обращаться, а главное молодость, проворство. Бригадир или, по-тогдашнему, артельщик, был человек скромный, хороший, Григорий Иванович его звали. Он рассказал мне все по порядку, где и как что делать, и я быстро освоился.

После работы я стал ходить по галечным отвалам, искать самородки, а мыть лотком я еще совсем не умел.
В Воскресенье к нам пришел Подойницын узнать, как мы устроились. Мы купили бутылку водки и угостили его. Васильев тоже любил выпить, и жена его пила немного. За столом разговорились. Я говорю Подойницыну:
-Плохо, что я не умею лотком мыть.
А он Васильеву:
-Ты что же, брат, не научишь парня мыть золотишко?
-Мне некогда, я попал в 8-ю артель, работаем до шабаша
-А почему Катерина не ходит стараться? Пускай ходит, и он около нее научится.

Так и договорились. Я приду домой, пообедаю и иду с Катериной стараться по старым разрезам. Я ей породу таскаю, а она моет и меня приучает мыть. Я походил с ней вместе с неделю, за это время намыли полтора золотника на 6 рублей. Доход оказался маленьким, поэтому Катерина отказалась:
-Ну его к черту, спина болит, не в силу.

Но я уже научился мыть золото (правильно говорить смывать в лотке, то есть отделять золото от породы: песка, гальки и мелкого шлифу), стал ходить один. За неделю намыл на 3 рубля. А на следующей неделе мне повезло. Иду по разрезу, то тут попробую, то там. Смотрю – нет ничего. Так несколько раз пробовал, все плохо – намывается с полдоли, с долю. Пошел дальше, вижу, лежат большие камни, один от одного на метр. Я попробовал между ними рыть, а там настоящий синий ил. Лежал он не толстым слоем в 10 сантиметров всего, а под ним маслянистый песок. Я нагреб лоток и пошел смывать. Пробутарил скребком, смыл и глазам своим не верю: пестрят крупинки золота. Меня даже в жар бросило. Когда отмыл, то увидел, что кучка порядочная, с золотник будет. Так я смыл еще 4 лотка, а солнце уже закатывалось. Связал золото в узелок, и запрятал в поясок шароваров Забросал эту ямку камнями и землей и пошел домой.

Спал я в сарае около избы вместе с хозяйским мальчиком лет 12. Костей его звали. У хозяина были маленькие весы взвешивать золото. Я взял их, пошел в сарайчик, взвесил, оказалось 5 золотников. Я так обрадовался, что это все заметили и стали меня спрашивать:
-Как, Андрей, постарался?
-Да на 50 копеек намыл. Немного совсем, но и то хорошо.

А подвезло мне в самом деле очень хорошо. Правду я никому не сказал. Дней восемь я ходил на тот провальчик и намыл 75 золотников, но никому не говорил и не показывал.

Глава.5

Печальное происшествие

Был уже сентябрь, а мы пришли сюда в 1-ой половине августа. 1-го октября промывка золота на большой бутаре останавливается, и рабочих большинство увольняли, а желающих переводили на старательские работы, формировались артели человек по 6. Нас заставляли сдавать золотники по 3 руб. каждый и брать продукты по повышенным ценам.

За неделю до 1-го октября пришел к нам Подойницын посовещаться, как быть после 1 октября, и сказал:
-Я думаю, что надо остаться здесь на Верхнем Стане на золотничные работы, а на Амазар идти весной. А кроме того, я слышал, что Горное управление выгнало хищников, затребовало сотню казаков, оставили их на зимовку, и никого сейчас туда не допускают.

Вот когда пришло 1-ое октября, нас с Васильевым уволили. Он не захотел оставаться на Верхнем Стане, и решил со своей хозяйкой перебраться на прииск Апрелково, там были родные Катерины. Она тоже намыла подходяще, ей, оказывается, попался провальчик еще вперед моего, поэтому она отказалась ходить со мной и перестала брать меня.

Павел мне предложил поехать с ним вместе, но я не согласился. Подойницын мне предложил остаться на Верхнем Стане, и если найдем хорошее золото, то не будем все отдавать, а будем сдавать хозяину столько, сколько нам надо на продукты и одежки. Я был в нерешительности дня два, хотел было уехать домой. У меня уже было рублей на 200 золота, но показалось мало, подумал, что надо рублей 1000, так как домишко у нас был ветхий и небольшой: 5х6 метров. И еще мне надо было обмундирование заводить. Казаки ведь служили на всем своем обмундировании: коня с седлом и шашкой— 120 руб., да мундир на себя — рублей 100. Подумал-подумал и решил, что надо остаться еще, подзаработать. И это было большой моей ошибкой. Надо было мне с намытым золотом ехать домой. Но меня охватила жажда на большие деньги.

Часть людей, артели две, оставили на разведку. Мне предлагали остаться, но я и здесь отказался, хотя можно было и на разведку остаться. Денег мне пришлось с конторы 35 рублей. Рассчитался с хозяином за квартиру, с Катериной за то, что стирала и готовила кушать, и у меня еще осталось 25 рублей. Пошел на почтовое отделение и перевел своим старикам 20 рублей.
И вот мы собрались: Подойницын, я, Юсупов, Магарин, Соловьев. Договорились с одним золотопромышленником работать у него. Он снабжает нас продуктами и инструментами, обязался давать продукты до тех пор, пока не найдем хорошее золото. Предоставил нам барак недалеко от Верхнего Стана, километра 3, и должен нас обслуживать медфельдшером в случае болезни или травмы бесплатно.

И так приступили к работе. В одном борту нашли небольшое содержание. Трое начали мыть лотками, а двое стали закладывать новые шурфы-ямы, глубокие, метров 5-6. Пока можно было выкидывать лопатами, рыли всяк свою яму. Я и Магарин на это дело были определены, а указания давал нам Подойницын. Они втроем намывали ползолотника, только на еду хватало. А когда наши вырыли ямы до 4-х метров в глубину, то пришлось ставить очеп (ворот), и таскали породу из ямы ведрами или лотками, с приделанными к ним ручками. На конце веревки деревянный крюк, спускали в яму 2 ведра, в одно Подойницын набрасывал породу, и пока мы вытягивали первое, он второе ведро набирал. Когда пустое ведро спускалось, он его отцеплял, а на крюк зацеплял ведро с породой.

Так и били эти ямы-шурфы, и что не пробьем, пусто – «глухарь» тогда называли. Так мы били весь октябрь и ноябрь до половины декабря. И тут один шурф выпал удачный, с первых дней был не очень, но и то намывали по ползолотника на человека, а потом стали добывать по золотнику на человека, и по 2. Постепенно золото прибавлялось до 5-6 золотников, а перед рождеством стали мыть уже по 15-20 золотников.

Яма у нас уже была глубиной метров 6, и по ней проходили талины (мерзлая земля). 24 декабря старого стиля, перед рождеством, пришли на яму. Подойницын спустился первым, начал оббивать висячие камни, а Юсупов, Магарин и Соловьев наверху грели бут-камень, чтобы потом подогревать воду, в которой мы мыли породу. С вечера мы делали пожоги, чтобы не замерзала порода, а утром мы с Никифором спускались и очищали негодную породу, которую выкидывали, потом делали забивку и очищали золотоносную породу на полметра. Только тогда нагребали эту породу и подавали наверх, там наши товарищи мыли ее в зонтах.
Подойницын закричал мне:
-Спускайся, Андрей!
А я стою у огня и греюсь, и так мне неохота лезь в яму. Я говорю Магарину:
-Давай ты спускайся, а я помою, — а он мне:
-Ну ладно, только я после праздников полезу.

Я больше не стал его просить, подошел к яме, зацепился за крюк, и Магарин спустил меня вниз, а яма уже внутри была выгреблена метров на 6, посередине сбоку высунулась опупком тундра (дерн со льдом). Я ее постучал обухом кайлы, а она бунчит. Я и говорю:
-Дядя, тундра бунчит, может обвалиться.
Подойницын ответил:
-Я ее крепко стучал, она мерзлая, не отвалится, должна выдержать.
-А где мне начинать? — спросил я.
Он и говорит:
-Я начал с левого конца, а ты начинай с правого.
Я посмотрел, а там много было камня-валуна. Спрашиваю:
-А посредине можно начать работать?

Подойницын заворчал:
-Ну что ты лезешь с глупыми вопросами. Как будто в первый раз, что ли? Где тебе нравиться, там и начинай. Что-то тебе вроде работать не хочется?

В середине были два больших камня-валуна. Я подошел, встал правой ногой на колено, на левую оперся туловищем, и только ударил два раза кайлом, как все зашумело и загрохотало… И что было потом, я ничего не помню...

Лишь спустя много дней Никифор мне рассказал, что мерзлота (тундра), которая висела, вся рухнула и завалила меня всего, а поскольку он был на краю, то его только немного ударило, но из памяти не вышибло. Он сразу закричал нашим товарищам:
-Спускайтесь скорее! Андрюшку завалило!

Остальные трое спустились в яму, сначала отрыли и вынули Никифора, а потом начали меня откапывать. Грунта на мне было около метра. Они вчетвером быстро меня очистили от земли, и вытянули наверх. Они не знали: живой я или уже мертвый, но понесли в барак, который, к счастью, был недалеко, метров 100 от ямы.
Принесли в барак, положили на нары, а в бараке как раз фельдшер грелся. Он ходил с обходом через каждые два дня по артелям, не болеет ли кто-нибудь.
Фельдшер меня послушал и сказал:
-Он дышит! Сердце у него еще не замерзло, бьется, он еще живой!

И давай меня приводить в чувство: начал делать искусственное дыхание, растирать. И все остальные тоже помогали ему. Наконец, я открыл глаза, все мне показалось, как в тумане, и пошевелить ничем не могу.
Мне очень больно было спину и правое бедро, голова попала между двух камней, а на спину и бедро упала вся тяжесть. Фельдшер ощупал меня и сказал:
-У него переломлено бедро и выбит позвонок. Надо везти в больницу, за 15 километров, в Ивановку, на третий стан. Завтра я пришлю подводу, а вы его проводите, вот вам направление, но советую собрать хоть немного золота, тогда ему будет лучший уход. Я слыхал, что доктор любит подачки.

Золото у меня было, что я в Дмитровке намыл старательски, да артель еще дала 15 золотников, всего у меня собралось 90 золотников.
Фельдшер ушел домой. А моя братва начала гулять. К празднику у нас все уже было куплено: мясо, колбаса, масло, картофель и водки четверть (это 3 литра). Начали они веселиться, напились все, кроме Магарина. Водку он не пил, все время за мной ухаживал, а я лежу, как бревно, кроме рук ничем пошевелить не могу, да ноги немного сгибались в коленях. Мне дали стакан водки, я выпил, и боли немного утихли. Семен Магарин меня поворачивал, чтобы мне было не так больно. С его помощью ночь кое-как прокоротал.

Утром поднялась артель и стала опохмеляться. А Семен ушел на Верхний 3-й стан за подводой, кое-как добился у хозяина подводы. Приехал, положили сена в кошеву , постелили кое-какие тряпки, вынесли меня на руках, положили и поехали. Чуть где сани тряхнет, то начинается такая боль, что хоть кричи, но я стисну зубы и терплю.

Ночью, когда вся артель спала, я достал свое золото, отделил 3-ю часть и отдал Магарину, чтобы он, когда приедем в больницу, передал его доктору.
Ехали мы часа два. Приехали в Ивановку, расспросили, где больница. Магарин пошел и спросил у дежурного фельдшера: «Как быть?». Тот сказал, что врача нет на месте, а без его приказа не принимают больных:
-Надо идти вам к доктору на квартиру, а если есть, чем смазать, то вручите, вот тогда будет дело, а то первый день рождества, и он будет гулять, любит выпить.

Фельдшер рассказал Магарину, где живет доктор, а Семен был боевой парень, бывший солдат, он уже отслужил в армии, и сумел добиться личного свидания с доктором. Первым долгом вручил ему узелок с золотом (золотников 13) и попросил, чтобы поскорее прибыл в больницу и принял больного. Доктор согласился:
-Ладно, иди и скажи фельдшеру, чтобы принял больного и положил его на стол. Я сейчас приду.

Меня внесли в больницу, сняли старательскую одежду и надели больничное белье. Появился доктор. Он осмотрел внимательно и ощупал все мое тело. Оказалось, что вышиблена с места бедровая кость и вышиблены позвонки. Он стал вправлять все на место. Выправил спину, поставил позвонок на место и бедро. Боли были ужасные, я думал, что не вынесу, и мне придет смерть, но кое-как перенес я эти боли-муки. Окутали в гипс бедро и спину, замотали всего и положили на койку.

Я лежал, наверное, дней 20, если не больше. А потом, когда сняли гипс, не мог еще вставать недели 2. Но вот как-то утром пришел доктор и закричал на меня:
-А ну хватит тебе, Андрей, лежать, пора уже вставать! Давай, начинай ходить, время уже пришло.

Принесли костыли и подняли меня. С костылями я проходил дней 10. Потом уже начал ходить без костылей, но не мог еще выпрямить спину. А тут снова врач говорит мне:
-Я тебя выпишу домой, спина отойдет, через месяц выпрямится, через 2 месяца и работать уже можно.
А я ответил:
-Но сейчас-то я не могу работать. Родные у меня есть, но ехать мне далеко, один я не смогу. Оставьте меня еще на один месяц в больнице.
Врач ответил:
-А это меня не касается.

И ушел быстро из палаты. В палате лежали еще больные, у одного была сломана нога, он ходил в лубке, Семеном его звали. Семен сказал мне, что этот врач вымогает, и если есть у меня золото, нужно сунуть ему, тогда еще буду лежать. Я так и сделал. Пошел в уборную и разделил опять пополам то золото, что у меня было. Потом зашел в кабинет. У него никого не было из посетителей. Я вынул узелок с золотом и отдал врачу. Он кивнул мне головой и сказал:
-Ладно, продлю.

И доктор оставил меня, я еще с месяц пробыл в больнице. Всего я пролежал 3,5 месяца, в апреле числа 10 выписался. Доктор написал мне справку об истории моей болезни и сказал, что меня по этой справке не возьмут в армию.
-Береги ее. Когда будешь призываться, то на комиссии предъяви справку начальству, — сказал мне доктор на прощание.

Справку подписали двое врачей и поставили печать. Я, конечно, берег эту справку с надеждой, что меня не возьмут в армию. У меня уже до этого случая была мысль, не ходить служить царю, потому что вращаясь среди работного люда, я наслышался много разговоров, особенно после кровавой расправы в 1905 году.

Когда я еще был в Оловянной на почте разносчиком телеграмм, то видел, как приезжал карательный отряд генерала Ренненкамифа. Он ехал с востока, и ему дана была власть от царя расстреливать на месте тех, кто против царя. Генерал ревностно выполнял этот приказ. В Оловянной тогда расстреляли девять деповских рабочих, очень многих пороли нагайками и шомполами. Еще тогда у меня и зародилась ненависть к царскому режиму.


Глава 6.

В поисках золота

Я нанял подводу за полтора золотника до Верхнего Стана. Когда приехали на Верхний Стан, возчик стал просить расчет. Я предложил пойти в лавку к китайцу, там и отвесить золото. Зашли к лавочнику, я рассчитался с возчиком, а потом спросил у китайца, почем он берет золото на деньги. Он говорит, что можно по 4руб.50коп. Я продал ему остатки своего золота, его вытянуло на 70 руб., затем пошел на почту и 20 руб. перевел старикам в Улятуй, и потом пошел в барак к своим ребятам.

Итак, 11 апреля 1908 года я появился на Верхнем стане, где работала моя артель. Они все это время мыли хорошо, по 2-3 золотника на человека, когда я пришел в артель, то мыли уже только по 2-3 золотника на артель. Некоторые приоделись, а Магарин собрался домой ехать. Он водку не пил и накопил достаточно золота. Переводил деньги домой родителям, рублей 500 перевел, одежду хорошую завел: костюм, сапоги лакированные, рубашки и штаны малестиновые широкие. Я его спросил: «Сколько насобирал?». «Да с тысяченку, наверно» — ответил он мне. Но все это он сказал мне неверно. Об этом я узнал, когда закончились наши работы из-за того, что затопило яму. Мы пошли рассчитываться, я взял заборную книжку и подсчитал. Так у них за это время на каждого вышло по тысяче. Это было то, что они сдали хозяину. Но все золото наши работники не сдавали, оставляли и делили между собой. Так, наверно, Магарин собрал тысячи полторы.
А Подойницын и все остальные все пропивали. Одежду, правда, тоже завели хорошую, но денег в запасе или золота ни у кого не было.

Моему приезду все были рады и устроили хорошую гулянку, но я работать еще не мог, не разгибалась по-настоящему спина. Врач мне советовал тяжелую работу не делать с месяц. Так я заделался кашеваром варил обед, ужин, дрова мне заготовляли.
Через месяц я окреп, спина выпрямилась, и боли перестали беспокоить. Я начал работать наверху у бутарки со скребком, туда-сюда породу двигал.

К середине мая наша яма совсем отказалась, не стало золота. Хотя еще мыли по полтора золотника на артель, но после того, как мыли 10-15 золотников, не стало никакого смысла работать, да и встал вопрос идти на Амазар.

Мы рассчитались с подрядчиком, дали ему инструмент, бутарку, получили с него 100 рублей денег, разделили между собой, кому сколько пришлось. Рассчитавшись, мои товарищи начали собираться идти на Амазар. Магарин собрался и уехал домой. Если бы со мной не случилась беда, я бы тоже уехал домой, но денег у меня было очень мало, и пришлось остаться еще добывать золото.

Мы наладили котомки и пошли впятером на Усть-Кару, а потом вниз по Шилке. На третий день мы пришли на старый Черно-Урюмский прииск.
Здесь было такое же положение, как и на Каре. Лет 30-40 назад Черный Урюм тоже гремел, было там богатое золото, и работали каторжные. А потом золото выработалось, и теперь работали частные золотопромышленники, держали продуктовые кладовые и инструмент. Старатели у них работали артелями, золото сдавали хозяину по 4 рубля за золотник.

Мы остановились ночевать. Подойницын успел поймать слух, что в Тиграчах один старый золотопромышленник Кропачев в отпадке Салоканит открыл хорошее золото и набирает рабочих. Мыть будут открытым способом. Подойницын начал нас уговаривать:
-Я знаю этого Кропачева. И он меня знает. Работал у него несколько раз. Место новое, можно все-таки надеяться на удачу, может быть попадется богатое золото. Пойдемте, ребята, к нему. Он нас примет обязательно.

А по данным разведки золото здесь было не особенно богатое, от 2-х до 5-ти долей с пуда породы, золотоносный пласт толстый – полтора метра, и торфяная крыша около полутора метров, не очень много. И артель большинством решила идти к Кропачеву.
Ходу туда 4 дня. Мы взяли продуктов на 4 дня, навьючились и пошли по Черному Урюму. Шли тайгой, по тропе, продукты везли на лошадях, перешли Черный Урюм.
Во время перехода особенных приключений не было. Ночевали у костра, это для меня было новым.

Стояли последние дни мая 1908 года. Ночи за Яблоневым хребтом были холодные. У нас имелись три топора и небольшая поперечная пила. Как остановимся на ночлег, один из нас начинает готовить ужин: чаще всего кипятили чай и пили с соленой кетой, было еще сало и масло. А остальные готовили дрова на ночь, выбирали сухой валежник, или сухорост, валили с корня топорами, двое поперечной пилой перепиливали их на дрова метра по два. Затем кряжи укладываются специальным образом в ночлежный костер, который горит всю ночь. Спать ложились ногами к огню, а туловище укрывали одежонкой, какая есть. В зимнее время кладутся два костра, один от другого на расстоянии в 5-6 метров, а между кострами спали. Мы обходились одним костром, хотя ночью было 1-2 градуса мороза. В лужах вода покрывалась ледком.

На 5 день прибыли в прииск Салакакит. Он был расположен на реке Тунгар, которая впадала в Олекму. Подошли прямо к конторе, у хозяина перед домом была сделана большая веранда, он сидел на этой веранде и пил чай. Мы остановились около кладовой, сбросили котомки и присели на них. Вышел хозяин:
— Подойницын что ли? – спросил он.
- Да – ответил Никифор – я, барин. Как тут у вас можно на работу устроиться?
 — На работу, пожалуйста, примем. Дадим делянку на двадцать сажен. Содержание неплохое: полторы доли в среднем. Шурфы не глубокие: полторы сажени. Инструментом обеспечим. Барак есть, места на вашу артель хватит, но золото будем принимать 3 рубля золотник. Бутару будем печатать. Вынутое золото будем ссыпать в специальный капсуль, и тоже будем опечатывать. Уполномоченный артельщик сразу несет золото в контору и сдает приемщику. Приемщик взвешивает и записывает в заборную книжку, сколько принято золота. У нас уже есть 6 человек русских, вот вы соединяйтесь и работайте вместе. Назначайте артельщика. Кто-нибудь у вас есть грамотный?
 —Есть, — ответил Подойницын, — разрешите выдать пока продуктов на нашу артель, а потом мы сговоримся с вашими людьми. Выберем артельщика, получим инструмент, подготовим его и приступим к работе.

Хозяин объявил стоимость продуктов, которые здесь были в 2 раза дороже, чем на амурской дороге, и дал распоряжение кладовщику. Так мы согласились на все условия хозяина. На первое время нам выписали хлеба, масла, гречневой крупы, чаю. Подойницын выпросил еще две бутылки водки за сговор, как это было положено на приисках.

А потом пошли в барак. Барак был большой, человек на пятнадцать. Подле стен по обе стороны нары для спанья, посередине два стола, в углу сложена плита. Там жило уже 6 человек, один с женой. Начали устраиваться. Трое пошли за мохом, а я с Подойницыным остались готовить ужин. Отварили кеты, приготовили кашу и чай. Тут пришли наши товарищи с мохом, мы наладили каждый себе постель и уселись ужинать.
Пригласили за стол остальных шестерых рабочих, выпили две бутылки водки. Показалось мало, сходили, принесли еще две бутылки. Так обновили барак и отметили новое знакомство. Когда поели, то стали совещаться о том, кого бы нам выбрать артельщиком. Как грамотного, Подойницын предложил меня, но я долго не соглашался, потому что у меня еще не было настоящего опыта в работе. Выбрали Подойницына (он отвечал за распорядок и распределение работ), а меня его помощником, чтобы вести забор продуктов: кому, что и сколько, да вести записи по расчетам.

Затем пошли в контору, чтобы оформиться по-настоящему и получить инструмент. Книжку хозяин все-таки выписал на меня, и я, как артельщик, получил кайлы, лопаты, ломы, кувалды, тачки.

На следующий день мы подгоняли инструмент: насаживали черенки, вострили лопаты, колеса к тачкам приделывали, а Подойницын получил участок, где будем срывать торф. Налаживались мы дня два. Делянку нам отвел сам хозяин, тут проходила линия разведочных шурфов, и кучки проб еще сохранились. Мы взяли пробы, смыли эти кучки и завесили отмытое золото. В среднем вышло две с половиной доли с пуда породы. Это значило, что с кубической сажени должны будем намывать 17 золотников. По этим расчетам заработок предвиделся средний: рублей 200-300 на человека предполагалось намыть за лето, но львиная доля заработка оставалась хозяину за продукты.

Хозяев, кстати, было двое: братья Кропачевы Петр Федорович и Карп Федорович. У Петра пятеро детей, все учились в Нерчинске в гимназии, а у Карпа детей не было, и выпивать он любил подходяще. Отец их Федор был еще живой, ходил с палочкой, Никифор Подойницын звал его при разговоре барином. В свое время Федор Кропачев был горно-статским советником кабинета Его Величества и получал теперь пенсию от кабинета 100 рублей каждый месяц.

Кроме нас уже работали китайцы – 120 человек, 10 артелей по 15 и 12 человек.
В нашу артель тоже набралось 12 человек. На второй день мы вышли на работу и начали срывать торф. Сверху была тундра: немного дерн, а дальше шел плывун . Били кайлами вручную. Я и еще один молодой солдат Курской губернии, недавно уволенный с армии, звали его Николаем, стали тачки гонять по деревянным настилам из досок, отвозить грунт в сторону метров за 50.

Приискательские тачки немного меньше железнодорожных, и конструкция их была более усовершенствованной: они не висли на руках. Колесики деревянные, но окованы полосовым железом. Ось в колесико забивалась намертво, а в оглобли вдалбливались стальные подшипники. От этого тачки на ходу были легкие, и пока брали верхние слои, то было их не тяжело катать. Правда, со временем, разрез углубился, покаты опустились ниже, и катать в гору стало труднее. Но я на Амурской дороге все-таки научился катать тачки и здесь быстро приспособился: не падал и не съезжал с доски.

А у Николая как-то все не ладилось, может, ему его рост мешал. Он был высокий, около двух метров, и все время съезжал с доски, падал. Пока разрез был неглубокий, то все сходило благополучно. А когда сняли торфы и дошли до золотоносного пласта (углубились на 2,5 метра), то на выезде получалось крутовато, хотя тут положили еще две доски.
В первый день, как начали мыть песок, я провез первую тачку золотоносной породы благополучно. А потом Николай повез свою тачку, и при выезде она у него съехала с доски, полетела вниз и потянула его за собой.

Николай упал на землю почему-то впереди тачки, и она навалилась ему на ноги. У него левая нога вывихнулась в колене, но перелома не получилось. Забойщики подскочили к нему, освободили из-под тачки, стали подымать, а он закричал, не может встать на ноги. Взяли его вчетвером, вынесли на борт. Николай кричит:
-Больно! Нога сломана!

У китайцев был лекарь, побежали за ним в барак, привели его. Лекарь ощупал, сказал, что перелома нет, а нога вывихнута, и давай ее сразу выправлять. Позвал своих китайцев: двоих заставил руки держать, а одного правую ногу, а сам стал выправлять левую ногу. Ох, как бедный Николай кричал, так я от жалости даже заплакал. Потом, когда я был в 1914 году на фронте, в боях, где ранило и калечило солдат, и то такого крика я не слышал, как орал мой товарищ, когда ему вправлял ногу китаец. Операция длилась не больше 10 минут. Ногу вправили, затем лекарь наложил из бересты лубки и крепко забинтовал. Тут уж Николай успокоился. Китаец велел унести его в барак, положить на нары и сказал не вставать 5 дней.

На пятый день китаец пришел, снял лубки, поднял Николая на ноги, и провел его немного, потом снова положил и сказал, чтобы ему сделали костыль, чтобы Николай походил с костылем с неделю, не делая упор на больную ногу. Но Николай проходил с костылем всего 4 дня, и стал опираться на поврежденную ногу. Чувствует, что терпимо, бросил костыль, отдохнул еще 2 дня и вышел на работу. Конечно, тачки катать его уже не поставили, а определили на бутару ворочать гальку и сгребать ее.

Торф мы вскрывали весь май и до половины июня. Наконец, стали попадаться камни, пошли галька и песок. Но уже подтаивало. Числа 15 июня начали мыть, бутару поставили с завалочной колодой. Она была 5 метров длиной и 60 см шириной, а внутри, на дне, настлано сукно, поверх сукна лежали грохота – листовое железо толщиной в сантиметр, в котором были сделаны дыры диаметром в 2 см. В колоду была подведена вода. Породу валили в колоду с тачек, а рядом стояли двое с гребнями железными и растирали породу. Грохота сверху заложены задвижкой из полосового железа и закрыты на замок с печатью, чтобы рабочие не могли смывать золото на сторону, или попросту воровать.

Начали мы мыть породу. С неделю намывали 5-6 золотников на артель. А потом пошло по 10-12 золотников. Ниже нас работали китайские артели. Они намывали по 30-40 золотников, и даже по 50-60. То, что мы зарабатывали, было очень мало. Золото 92-ой пробы стоило 4 руб. 80 коп., иногда 5 руб. Китайцы давали немного дороже: 5-6 руб. за золотник. Если бы мы мыли золото, как китайцы, то еще было бы ничего, а у нас получалось лишь по одному золотнику на человека, которого только-только хватало на пропитание. Нашей артели надо было еще отработать те продукты, которые мы брали в долг за эти полтора месяца, да еще за пользование инструментом.

Настроение у всех было унылое.
Так мы работали до 1 августа, перемыли весь вскрытый песок, и только-только отработали долг. Начали вскрывать еще в другую сторону. Там пробы показали, что есть подходящее золотишко. Я и Подойницын пробовали, смывали.

И тут появились орочены с Тунгура, которые покупали продукты, и кое-что рассказали: по Тунгару реке ниже Черемной, дней 5 или 6 отсюда хода, на косе хищники нашли богатое золото и моют там по фунту золота на артель. Мои товарищи заволновались, стали снова собираться в дорогу.

Сначала засобирались двое пожилых приискателя. Они стали подговаривать меня и Николая, дескать, тут мы ничего не заработаем, а там за месяц все оправдаем и поедем на Русь. Николай согласился и давай меня сговаривать. Я колебался, наверно дня четыре. Подойницын не советовал мне идти туда. Он убеждал меня, что в новой вскрышке будет хорошее золото, и мы заработаем.

Но соблазн намывать фунт в день был велик, и я согласился. Мы стали рассчитываться. Когда получили расчет, то я получил 70 рублей денег, остальным моим товарищам по 5-10 рублей, потому что выпивали подходяще, а Николай проболел целый месяц.

Мы набрали продуктов и инструмент. Орочены говорили, что до нужного места пять дней ходу, но мы взяли на всякий случай продуктов на 8 дней, и 15 августа 1909 года навьючили на себя котомки и двинулись в поход.
Нам нужно было спуститься по Салакакиту вниз, выйти на реку Желдачи и по ней спуститься к Тунгуру. Затем сделать плот и плыть вниз по Тунгуру до косы, где мыли богатое золото.

И вот пошли. Тропы нет, а в сивирах и в падях мох столетиями растет. Местами его толщина достигала полметра. Ступишь, он как подушка под ногами удавливается, и идешь, как по снегу, ноги надо подымать высоко. Бредешь так, а на спине котомка пуда полтора так укачивает, что я первый же вечер на ночлеге раскаивался, что пошел на такой риск, и предложил Николаю вернуться, но он не согласился:
-Раз уж решились идти, то пойдем, а то будем потом раскаиваться, да и товарищей совестно. Надо было сразу отказываться.

Так мы начали горе мыкать, а тут еще мошка, овод покою не дают. Днем идем, пот заливает лицо. И проклятая мошка лезет в глаза, сеток ни у кого не было. На второй день к вечеру вышли на Тунгар. Подыскали сухостой и начали валить лес для плота.

Свалили бревен 30 длиной метров 8, давай таскать их к берегу волоком веревкой. До самой темноты таскали, поужинали и легли спать. Утром встали, как только рассвело, и начали сплачивать бревна. Пожилые наши товарищи знали хорошо, как плотить, и мы быстро сделали плот. Вытесали 2 длинных весла метров по 6, приспособили их на кобылины, одно впереди, а другое сзади. Натаскали дерну на середину плота и насыпали земли. На этом месте развели огонь, заготовили тонких дров, погрузили свои манатки и отчалили.

Как только поплыли, сразу начали готовить завтрак, а двое встали на весла. Они рулили на поворотах, чтобы в берег не уткнуться, и все рады-веселы, что теперь не надо идти и тащить на себе котомку.. Но только недолго было этой радости. Пока сварили завтрак и поели, слышим: впереди шум, русло реки подходило к горе вплотную. Старики говорят, что надо прибиться к берегу, и сходить посмотреть, можно ли проплыть, а то утопим продукты, что тогда будем делать, с голоду помирать.

Причалили к берегу. Пошли наши старики на разведку и оказалось, что впереди перекат метров на сто, камни-валуны торчали из воды, об них мог разбиться плот. Решили все снять с плота и провести его один. На плоту остались я и еще один старик, Яковом его звали, а мы все его звали дядей Яшей. Он встал на заднее весло, а меня поставил вперед и стал мне командовать, то вправо, то влево, а быстрина такая, что дух захватывает. На выходе налетели на камень, и наш плот разбило на части. Я остался на 2-х бревнах, меня забросило на камень, а дядя Яша слетел в воду, и его тоже выбросило на большой камень.

Когда подошли наши товарищи, то спасли нас с помощью веревки, забросив нам один конец, обмотались по груди, одной рукой держишься за веревку, а другой возьмешь палку и спускаешься в воду. Вода не скрывала человека, но очень быстро сбивала с ног. Так нас и повытягивали на берег.
Развели огонь, начали сушиться, а товарищи пошли за остальными котомками . Решили плот не делать, а идти пешком до реки Бухты. Она должна была впадать с правой стороны реки. Пошли, придерживаясь вдоль русла Тунгара, а он виляет, кривляет, и мы почти топчемся на одном месте. Утром заметили, у какой горы ночевали, целый день идем до вечера, остановимся на ночлег, смотрим: да вон та гора, не больше 10 верст, а по ходу знаем, что прошли верст 30.

Вместо пяти дней мы дошли до бухты на восьмой, и продукты наши почти кончились. Мы решили опять сделать плот. Подыскали сушник, начали валить лес для плота, хотя был уже вечер. Пока не нарубили бревен на плот, не легли спать. А утром, чуть стало светло, начали таскать бревна и сплачивать.
К восходу солнца наш плот уже был готов. Мы сложили свои вещицы и стали выводить плот на Тунгар. Долина его в этом месте верст 10, горы на другой стороне чуть видны. Русло большое, перекатов нет, несет спокойно. Вскипятили чайку, кое у кого нашлись крошки хлеба, съели их, попили чай и плывем.

Проплыли 2 дня, уже голодные. Соль, правда, была. Вскипятим воду, посолим ее и пьем.

Вот видим, что Тунгар подходит вплотную к скале. Дядя Яша говорит:
-Давайте, ребята, пристанем к берегу и посмотрим. Тут должны быть следы, если есть там люди, то продукты же им нужно возить.
Так и сделали: пристали, выбрались на гору, она оказалась невысокая, а на верху было плоскогорье, и мы сразу наткнулись на конские следы. По следам увидели, что вниз прошли три лошади, а рядом были другие следы, посвежее, и в обратном направлении. Значит, эти же три лошади прошли неделю тому назад.
Вернулись на плот и стали совещаться, что делать: плыть дальше или вернуться. Дядя Яша говорит:
-Дальше плыть рискованно. Если там нет никого, были, поработали и ушли. Поэтому, пока есть еще силы надо вернуться на Бухту. Там есть люди и продукты, и мы не пропадем.

На этом и решили. Собрали свои пожитки, одежонку, а инструмент, кроме топора, бросили сразу. Котомки за плечи, поднялись снова на гору, нашли обратные следы и пошли по ним. Через полдня мы набрели на их ночлег и по лежанкам определили, что их было 7 человек. Тут мы уже точно удостоверились, что там, куда плыли, никого нет.

На следующий день, когда вышли на кочковатую марь, то потеряли следы, и пришлось идти наобум, держа направление на юг. На пятый день голодовки мы вышли на горную тропу, которая шла вверх по Бухте, но силы наши стали истощаться. Ход замедлился, стали делать частые остановки. Старики наши еле плетутся, котомки их мы с Николаем взяли себе и духом не падаем. Все-таки уверены, что эта тропа приведет нас к жилому месту.

Особенно тяжело стало на 6 день, а на 7 день старики до обеда еще кое-как плелись, в обед легли отдыхать, полежали с час, и мы говорим:
-Ну вставайте, пойдем.
А дядя Яша говорит:
-Нет сил идти. Идите вы, может быть дотянете до стана, тогда пришлете кого-нибудь с хлебом.

Так они и остались лежать. Мы принесли им хвороста сухого, а спички у них были. Мы же пошли вперед.
Солнце спустилось за гору, и тропа стала торнее. Вдруг я услышал собачий лай, остановил Николая и говорю:
-Слушай, собаки лают.
Он тоже прислушался и ответил:
-Да, лают.

Собрали мы свои последние силы, и кое-как потащились дальше. Лай собачий становился все слышнее и слышнее, а у нас нет сил идти. Посидим немного, отдохнем и опять идем. Если бы днем, то можно было бы увидеть постройки, а тут и ничего не видно.
Все-таки часа в 2 ночи мы добрели. Собаки лаяли, привязанные к амбарам. Это была кладовая, а напротив небольшой домик. Мы свернули к этому дому, постучали и услышали голос:
-Кто такой, что надо?
Мы отвечаем:
-Мы из тайги, и идем голодные, пустите ночевать.

Тогда открылась дверь, вышел старик, еще раз спросил, откуда мы идем.
-С Тунгара.
Он отвечает:
-С Тунгара недавно прошли 7 человек, а вы откуда взялись?

Мы ему вкратце рассказали нашу историю, что мы семеро суток ничего не ели, и двое у нас не могли уже идти, остались в тайге. Он завел нас в избу, разбудил свою старуху.
-Ставь, бабка, самовар. Надо отхаживать людей, они голодные, не ели уже 7 суток.

А сам пошел к хозяину и рассказал все о нас. Хозяин пришел в избушку. Тут у них была пекарня, пекли хлеб приискателям. Хозяин посмотрел на меня и говорит:
-Да ты не с Оловянной?
-Да, с Оловянной.
-Ты у Герасимова работал?
-Да, я у него работал, мусор подметал. А вы, Василий Яковлевич, на товарном дворе кладовщиком были.
-Верно говоришь, а потом я приехал на Амазар и вот попал сюда заведующим складом.

Я ему говорю:
-У нас остались там два товарища, обессилели. Как бы отправить им хлеба, мы вам заплатим.
-Ладно, тут есть лошади, за ними съездят.
Повел нас к себе на квартиру, там у него уже хозяйка самовар кипятит. Он посадил нас за стол. Я посмотрел, а хлеба нет:
-Василий Яковлевич, дайте хлеба, покормите, пожалуйста.

А он налил нам по рюмке красного вина, попросил выпить, и дал по кусочку хлеба, грамм по 50. И по кусочку кеты. Потом налил нам по стакану чаю с сахаром. Мы выпили и разомлели, нас потянуло на сон. Его жена что-то постелила нам на пол, мы моментально уснули и проспали чуть ли не до обеда.

Утром привезли наших стариков, тоже немного покормили и уложили спать, а когда выспались, нам сварили на пекарне суп мясной из сохатины. Пришел Василий Яковлевич. Он принес пол литра водки, налил по 100 грамм, мы выпили, закусили по кусочку мяса, и съели по тарелке супа.

Я уже понял, что нам много сразу есть нельзя. И так мы постепенно откормились, а потом мы рассчитались с хозяином за лошадей и продукты. Николай пошел на Русь, потому что его год подлежал призыву в армию, а мы остались работать здесь, на Бухте.
По Бухте были тоже старые прииски. Богатое золото смыли, а потом отдавали подрядчикам-золотопромышленникам, которые должны были сдать определенное количество золота в Горное управление Кабинета Его Величества. Подрядчики привозили нам продукты, товары, водку, все это продавали по двойной и тройной цене, а золото принимали по 4 рубля золотник.

Артели мыли, кто где хочет. Вот и мы решили поискать здесь золото и стали бить ямы в Павлиновке, в 6 верстах от того стана, куда мы вышли из тайги. К нам пристали еще два старика, тамошние старожилы. Одного звали Иван Васильевич. Ему было 85 лет, и он 25 лет отбыл каторги за политику, а другого звали Иван Иванович, он тоже отбыл 20 лет каторги за убийство помещика. Хотя он считался уголовником, но убийство произошло на политической почве. Таких могучих стариков я еще не встречал. Особенно Иван Васильевич поражал нас своей силой.

Сначала они виду не подавали, что знакомы с политикой, а когда мы вместе поработали с месяц, и они узнали нас получше, а мы их, тогда пошли у нас откровенные разговоры. Иван Васильевич обратил внимание на меня, выспросил, откуда я и из кого происхожу. Как –то в субботу все пошли на главный стан помыться в бане и оттуда захватить продуктов.

После бани взяли 2 бутылки водки, выпили и разговорились. Вдруг Иван Васильевич говорит мне:
-Вот пойдешь ты, Андрей, в армию, и вдруг заварится такое, что было в 1905 году. Как ты тогда поступишь? Будешь хлестать рабочих нагайками и стрелять в них? Ты же казак?

Я ему ответил:
— Меня, наверно, не признают годным к службе. Вот удостоверение от врача с Ивановки.
Иван Васильевич прочитал и сказал:
-Все твои болячки зарубцуются и заживут, так что это удостоверение тебе может не помочь.
-Тогда я уйду в тайгу и буду хищничать по золоту, а в армию все равно не пойду.
-Да, так, конечно, можно сделать, но пользы для общества от этого будет мало, надо бы что-то другое придумать.

После этого разговора мы с ним крепко сдружились. Он рассказал, что родом с Ярославской губернии, описал свою жизнь до каторги и как каторгу отбывал. Иван Васильевич был очень крупный и сильный. Когда я с ним здоровался, то руку сжимал, как железными тисками. Грунт выкидывал из шурфов глубиной больше 5 метров. Водки выпивал очень много, но пьяным его никто никогда не видел. Никогда ни с кем не грубил, но не допускал драк, дебоширства. При нем все дебоширы вели себя скромно. Если Иван Васильевич заходил в пивную или в барак, то прекращалась всякая ругань и драка.

Спустя дней двадцать, как мы пришли на Бухту, приехал из Могочи урядник. Его прислал пристав описать и опечатать кладовую Шварца за то, что он не сдал в Горное управление арендную плату: три фунта золота. Урядник пригласил меня и еще двух рабочих, как понятых, присутствовать при описи товаров. Мы помогали ему три дня, пока он все описал. До того, как опечатать кладовую, урядник велел отложить на месяц продуктов на всех рабочих, и через месяц обещал приехать.
Мне тут пришла мысль попросить его, чтобы он выписал мне новый отпускной билет из Улятуя, срок старого уже вышел. Дал ему еще 15 рублей перевести родителям. Он записал мой адрес и уехал.

Через месяц урядник действительно приехал снова, привез мне билет на 6 месяцев и снял печать с кладовой, потому что Шварц уплатил арендную плату.
А наши золотоискательские дела были невеселые. Сколько мы ни били ям, шурфов, а хорошего золота так и не находилось. Мыли только на продукты. А в Салакаките у Кропачева, где остался Подойницын с артелью, даже пьяницы заработали по 300 рублей, а которые не пили, получили по 600 рублей чистыми. Это мне рассказал Подойницын, когда я с ним увиделся через 2 года в Зилово.

В ноябре я с одним товарищем Сергеем сходил еще раз на Тунгар, и мы добрались до той косы, куда не смогли добраться в первый раз. На этот раз мы пошли по притоку Тунгара, реке Черемной, которая текла почти параллельно с Бухтой. Версты две выше устья Черемной находилась эта коса.
В головке косы пробили шурф, попробовали: получилось две доли с лотка, но это для нас было не подходяще. Мы ушли обратно в Бухту и потеряли на это дело 2 недели: 6 дней в один конец ходу и 6 обратно, 3 дня на месте пробыли.

Оказалось, что Тунгар перед косой делал большой кривун и подмывал берег, а там мы пробовали, содержание золота было четверть доли с лотка. Каждую весну со дна реки намывалось на косу золото, так что через 2-3 года на этой косе можно мыть хорошее золото на одну артель. Еврацкий знал раньше про эту косу, потому что он в той местности бродил уже много лет. Он приходил с артелью, помыли 2 недели, намыли 5 фунтов, а когда кончилось подходящее содержание золота, то ушли, а орочены раздули про это и приврали, чего не было. Мы, простаки, поверили, не разузнали как следует все, пошли и чуть с голоду не подохли.

Недалеко от косы жил на Тунгаре один человек, Василием его звали. Он загородил подледный заездок через реку и ловил рыбу. И так много лет там жил: осенью охотился, белковал, летом рыбу ловил заездком. Пока не похолодает, держал рыбу в садке, а как пойдут холода, морозил ее и складывал, пока не кончался подледный лов. Затем выезжал на ближайшие промыслы и продавал там подрядчикам. Те высылали оленей или лошадей, увозили рыбу, а Василий получал денежки, выезжал в жилое место, в Сретенск или Нерченск, и гулял в свое удовольствие, пока все не прогуливал, а потом снова возвращался в тайгу и принимался за свои занятия. Так и жил один, ни с кем не дружил и никого не брал вместе ловить рыбу. А какой был скряга! Когда мы пришли к нему, у него рыбы было наловлено, наверно, пудов сто, полный амбарчик. Попросили у него рыбы, он принес 5 налимов и запросил за них 1 рубль, по 20 коп. штука. Сергей уже хотел бросить ему этих налимов, но я уговорил Сергея не ругаться, и отдал Василию рубль, потому что три дня мы жили и ночевали у него.

Днем уходили на косу, оставались там целый день, ведь смыть один лоток породы в зимнее время очень хлопотно. Сначала надо наложить пожог, чтобы оттаяла порода, затем натаять воды. Для этого долбили лед, складывали его в кучу, возле ледовой кучи раскладывали костер, а пониже выдалбливали небольшую ямку-зонт, от костра пробивали к зонту канавку. Лед от огня тает, и вода бежит по канавке в зонт. Эту воду надо было еще согреть. Раскладывали костер ряда в два или три, а на дрова ложили кучу камней. Все это называлось бут. Когда бут нагреется, и камни раскалятся докрасна, бросаешь их в зонт, вода в нем нагревается. Вот в этой горячей воде и промываешь породу лотком.

Так зимой мыли золото, и хотя для пробы немного надо было смыть, несколько лотков, но пока не нагреешь воду, ничего не смоешь. Мы покопались 3 дня на косе, и вернулись на Бухту с пустыми руками, но зато раскрыли всю тайну, узнали всю правду и выбросили из головы думки о богатом золоте на косе.

После возвращения начали рыть ямы. Золото по Бухте было кочковое, вот попадется кочка с золотом, а рядом нет ничего, или есть, но тонкий пласт и слабое содержание. Только в апреле нам попалась одна яма, с которой стали мыть по половине золотника на человека в день, зарабатывали по 2 рубля. Рубль уходил на питание, а рубль оставался на одежонку. Все пообносились, и к Пасхе каждому хотелось завести обновку: кому рубаху, кому штаны.

А у меня была своя забота. В казачестве призыв проходил весной, в мае месяце, а перед призывом был смотр всего снаряжения, все ли в исправности. Поскольку уже шел 1910 год, то мне этой весной надо было быть на комиссии, но покупать казацкое снаряжение мне было не на что. Иван Васильевич заметил мой удрученный вид и спросил, о чем я все время думаю. Я ему рассказал:
-В мае мне нужно явиться на призывную комиссию, и вот не знаю, как быть: ехать мне или нет, поможет ли мне моя справка.

Он ответил:
-Поможет или не поможет, но я советую тебе ехать, и службы ты не бойся. Иди, служи, но только не забывай рабочий класс и будь на его стороне. Тогда будет больше пользы от тебя для общего народного дела, и ты, Андрей, доживешь до того времени, когда царя все равно свергнут.

По его совету я подкапливал деньги. У меня собралось 30 рублей, и артель мне дала еще 4 золотника.
В первых числах мая я собрался выходить на Русь. Идти предстояло пешком 5 дней до Соболино на Шилке, а оттуда на пароходе. Дорогу мне рассказали, куда и как идти, где заходить на промыслы, а куда совсем не велели заходить, потому что там за один золотник на тот свет могли отправить.

На одном промысле подрядчиком был китаец, и все рабочие китайцы, среди них были хунхузы. Много они поубивали нашего брата-хищников, которые шли из-за Яблоневого хребта. Хунхузы не различали, есть ли у них золото или нет. Таких случаев было много, я строго держался наказа Ивана Васильевича и опасные места обходил тайгой, тропой там не шел, вышел благополучно в Соболино.

Пришел на пристань и стал дожидаться парохода. На второй день сел на пароход, за билет заплатил 10 рублей. До Сретенска мы плыли дня три, против течения. В то время пароходы шли медленно, около 5 км в час. Сретенск стоит на правом берегу Шилки, а железнодорожный вокзал на левом. Я переехал на пароме на тот берег, пошел на вокзал. Тут пришлось ждать почти сутки пассажирского в Читу. На второй день пришел товаропассажирский поезд, я купил за 5 рублей билет до Оловянной с пересадкой в Карымской, и у меня осталось всего 25 рублей. Те 4 золотника я продал в Сретенске китайцам по 5 руб. золотник.

В поезде я встретил фельдшера, он служил у нас в Улятуе и приезжал в Сретенск за медикаментами. От него я узнал, что моего отца уже нет в живых, он умер от воспаления легких в конце 1909 года. Мне было очень жаль отца и обидно за себя, что не похоронил его. И в то же время еще сильнее возненавидел царский режим, даже хотел было вернуться обратно. Фельдшер увидел, что я сильно взволнован, стал уговаривать меня. Дал мне книжку и сказал:
-Лезь на верхнюю полку и читай.
А книжка была про учение Карла Маркса. Я очень ею заинтересовался, всю дорогу до Оловянной читал.
Так я проскитался с одного прииска на другое целых четыре года, но разбогатеть мне не удалось.

Продолжение следует.