Тазик

               
               

       30 мая 1930 года эшелон с «раскулаченными» южноуральцами прибыл на разъезд Белый, где простоял почти сутки. Конвоиры из вагонов никого не выпускали. Под вечер поезд свернул вправо от мурманской магистрали и репрессированные еще около суток ехали последние тринадцать километров – впереди заключенные продляли железнодорожную ветку. Звено положат. Закрепят – поезд на воробьиный шаг и продвинется.
       Не доехав метров четыреста до трех каких – то шалманов и одной землянки, эшелон остановился окончательно. Загремели наружные засовы и раздался приказ начальника поездной охраны:
       - Выйти всем из вагонов! Вещи взять с собой!
       Построив приезжих вдоль эшелона и сделав перекличку, краснозвездные стражники, словно преступников, повели людей к этим жилищам, окруженным дикой природой – густым глухим лесом и высокими Хибинскими горами со снежными шапками.
Оказалось, что у «селения» уже было название «13 км», о чем свидетельствовал деревянный столб – указатель.
       За «13 км» продолжения железной дороги пока еще не было и потому поездное начальство решило передать прибывших представителям местной власти. Сделав в ее присутствии повторную, семейную, перекличку, сопровождавшая их на долгом пути охрана передала «пассажиров» охране Кольского полуострова, села в опустевший поезд, и он увез ее в обратную сторону. А представители местной власти стали оформлять документы на «новоселов».
       Узнав, кто к ним приехал, жильцы шалманов, а ими оказались такие же «заключенные», встретили гостей приветливо. Местные чиновники называли этих таежных аборигенов «услонцами» - из-за протекавшей неподалеку речки Услонки. Так же называли и вольнонаемных, жителей землянки.
       С этого дня у оставшихся в живых южноуральцев началась новая, незавидная, жизнь.
Из-за долгой и полной лишений дороги на север, отощавшие, они сразу же начали болеть и умирать – и старые, и малолетки. В шалманах на каждый метр нар их разместили  по семь человек и теперь, пока двое-трое спали, остальные ждали своей очереди.
       Местные власти стали срочно распределять людей на житье по рабочим участкам, отбирая среди прибывших тех, кто моложе, кто мог бы работать в забоях будущего Кукисвумчоррского апатитового рудника. В этой группе оказались  девятнадцатилетний Николай Кожевников и его сверстники-односельчане Петр Мельников, Иван Докшин и Алексей Кудрин. Их отправили на «25 км».
       Остальные трудоспособные женщины, старики и дети стали привлекаться к подсобным работам на «13 км», «16 км» и «19 км».
       На разъезд Белый – с длинными рядами железнодорожных путей и множеством вагонов с лесом и оборудованием – поселенцев без особой нужды не пускали и пропусков на его территорию не давали. Через разъезд по магистрали на юг и на север часто шли мурманские поезда и власти боялись, что поселенцы могли совершать с полуострова побеги на Большую Землю.
       Теперь члены семей имели возможность встречаться друг с другом только по выходным дням.
       Зимой 1930 года разъезд Белый представлял собой утопавший в глубоком снегу вагонный поселок – первые жилища рабочих и служащих. Здесь же, из сотен покрашенных в красный цвет вагонов, прибывших с Большой Земли, сгружались прямо на снег ящики со снаряжением и продовольствием, повозки, лес, части стандартных домов, оборудование.
       От разъезда, в сторону недавно разведанного профессором Александром Евгеньевичем Ферсманом богатейшего месторождения апатита, из которого состояла гора Кукисвумчорр, по бездорожным лощинам, между Хибинских гор, мощные тягачи вереницей тянули на цепях огромные сани с грузами. В том же направлении, по утрамбованному ими зимнику, двигались длинной лентой и конные обозы.
       1 августа 1930 года было закончено строительство железнодорожной ветки от Мурманской магистрали до апатитового рудника, разрабатываемого с 13 ноября 1929 года, и разъезд получил новое название – станция Белая.
       В этом же, 1930-м, труд многих людей был связан с прокладкой вдоль этой ветки шоссейной дороги. По указателям расстояния от рудника до станции Белой, установленным вдоль будущей автострады, называли теперь зарождающиеся рядом с обеими дорогами небольшие селения и предприятия. Например, апатитовый рудник, разрабатываемый в чреве горы Кукисвумчорр, вместе с расположенным у ее подножия ж.д. тупиком, назвали «25 км» (позже – станцией Нефелин); поселок горняков Хибиногорск стал именоваться «19 км» (с 17 декабря 1930 года – это город Кировск); место пересечения железнодорожного пути с шоссе стало «16 км»  («Бараки»).
       Николаю Кожевникову  в некоторые выходные дни удавалось навещать родителей, двух братьев, двух сестренок и молодую жену, поселенных на «13 км», в двенадцати километрах от  его жилья.
       Машин на рудник еще не поступало и потому посещать их приходилось пешком. Недолго погостит у них, вернется обратно – глядь, и  уже темно. Даже не успевал пропуск до Белой выхлопотать, чтобы посетить там могилку младенца – первенца, заболевшего в пути с юга на север.
       Рудник начали разрабатывать недалеко от горняцкого поселка, застроенного десятком стандартных двухэтажных деревянных домов на берегах озера Большой Вудьявр и речки Услонки.
       Однажды Шура попросила мужа сделать ей тазик – в баню надо было ходить со своим. Он случайно нашел заржавленный металлический лист и знакомый жестянщик сделал из него что-то подобное. Обрадованный Николай после работы поспешил с ношей к семье, намереваясь заодно помыться в бане, сменить нательное белье, переночевать.
       Со станции Нефелин уже ходили поезда. На железнодорожной ветке Нефелин – Белая  она была конечной. Продлить дорогу дальше не позволяли Хибины.
       Добытую в горе Кукисвумчорр апатитовую руду по эстакадам, в вагонетках, доставляли к ее подножию. Там руду грузили через бункера в вагоны и со станции Нефелин отправляли либо за границу, либо на местную обогатительную фабрику.
       Проходя по станции, Николай заметил готовый к отправке товарный поезд. Он подошел к главному кондуктору, стоявшему на тормозной площадке последнего вагона, спросил:
       - Куда едете?
       - А тебе куда надо?
       - На «Тринадцатый километр».
       - Мы мимо его проскочим, остановимся только на «Девятнадцатом», а потом на полном ходу последуем до Белой.
       Николай задумался: «Возвращаться пешком с «Девятнадцатого» до «Тринадцатого»? Шесть километров!.. Опять же, топать от «Двадцать пятого» до «Тринадцатого» - еще больше»!
       - Можно мне с вами, на «тормозе», проехать?
       - Ну, садись, - неохотно согласился главный кондуктор. – Вообще-то не положено, да ладно уж.
       Поезд тронулся с места спустя несколько минут.
       На подходе к светофору «Девятнадцатого километра» он замедлил ход, но потом, словно раздумав останавливаться, быстро набрал большую скорость.
       - Видно, дали сигнал проехать без остановки, - услышал Николай недоуменный голос.
Николай забеспокоился:
       - Мне из Белой возвращаться далеко будет, да и стемнеет уже. И на станции без пропуска арестовать могут.
       - Из поселенцев что ли?
       - Из них.
       Бородатый, в годах, кондуктор с сочувствием посмотрел на расстроенного попутчика.
       - Я тоже из «суслонцев», только из вольнонаемных. Нас в эти края раньше вас привезли. Видно, тебе, парень на ходу поезда с вагона прыгать придется. Только прыгай подальше от вагона, иначе под колеса затянет, и в сторону хода поезда.
       Уже смерклось, и внизу ничего не было видно. Николай, освобождая руки, сунул тазик за пазуху и прыгнул, как посоветовал старый кондуктор. Но, коснувшись земли, неподвижно распластался на ней. Как потом оказалось, он упал на каменные валуны, тазиком отшиб что-то внутри тела и потерял сознание.
       Николай не знал, долго ли пролежал в забытьи, а когда очнулся, то, шатаясь, медленно побрел в обратную сторону. К своим он пришел только в десять часов утра. Его уже и ждать перестали.
       После этого несчастного случая Николай стал подыскивать работу на «Двадцать пятом километре» и для остальных членов семьи, чтобы жить всем вместе.